Он не помнил, как сел в самолет, его трясло, мысли путались, в голове мутилось. Только когда началось снижение перед посадкой, Фалалеев обрел способность хоть как-то соображать.
В Министерстве внутренних дел есть кланы, каждый из которых связан с определенной группой бизнесменов, и покрупнее, и помельче. Кланы борются между собой за влияние и за благорасположение министра, ибо это позволяет и самим зарабатывать, и назначать на хлебные должности своих ставленников. Руслан Максимович Фалалеев, бывший сотрудник органов внутренних дел, работал личным помощником предпринимателя Чижова, владельца обширной сети дешевых продуктовых магазинов. Товарооборот в магазинах был невелик, ассортимент узкий, цены низкие, качество продуктов – ужасное. В общем, предприятие практически убыточное. Это если по документам, подаваемым в налоговую. А то, что через эту огромную сеть гнали изготовленную подпольно безакцизную водку – так это ж совсем другое дело. Доходы от продажи спиртного выходили огромными, и Чижов щедро делился ими со своими покровителями из полиции, сидящими в министерских креслах на высоких должностях. С одним из этих покровителей у Чижова сложились отношения более или менее приятельские, почти дружеские, и министерский чиновник предложил своему подопечному взять на работу в качестве личного помощника «нужного человечка», платить ему зарплату немалую, но заданиями особо не нагружать, ибо основная обязанность человечка должна состоять в том, что он будет выполнять всякие тонкие и деликатные поручения, которые совершенно необходимы для того, чтобы клан, поддерживающий Чижова, мог чувствовать себя уверенно на своем месте.
Чижов возражать побоялся. И Руслан Максимович Фалалеев обрел новое место работы.
Требования неизвестного, похитившего дочь, были вполне понятны. Именно в стане покровителей бизнесмена Чижова имелся высокого ранга чиновник, во власти которого было прекратить уголовное преследование одного человека и начать такое же преследование в отношении другого. Владельца страховой компании Семенюка держат под стражей уже несколько месяцев, делая вид, что расследуют совершенные им налоговые преступления. Какие-то люди, не имеющие крепких связей в МВД, хотят Семенюка вытащить, а некоего Грабовского, наоборот, упрятать в камеру. Кто такой этот Грабовский, Руслан Максимович не знал, фамилии такой не слыхал. Но схему приблизительно представлял: есть нарушения, финансовые или налоговые, за которые можно привлечь, допустим, Иванова, а можно и Петрова, с точки зрения закона – без разницы. Законы же специально так и написаны, чтобы можно было привлекать не того, кто действительно виновен, а того, кого нужно. Привлекают Иванова, маринуют его в камере, всех пугают страшными историями о том, какие ужасные преступления он совершил и как неотвратима и тяжела будет справедливая кара, наложенная правосудием. Потом Иванова отпускают и вместо него арестовывают Петрова, уже напуганного до обморока всеми предшествовавшими перипетиями, в том числе обысками в офисах, криками «Работает ОМОН!» и «Мордой в пол!», изъятием документации и компьютеров, арестами счетов и полным параличом бизнеса. Что делает перепуганный насмерть Петров? Правильно, долго не сопротивляется и быстренько подписывает, практически не глядя, любые бумажки на передачу собственности, которые ему подсовывают. Собственно, изначальной целью комбинаторов и был тот самый Петров, проявлявший глупое упрямство и никак не желавший расставаться со своей собственностью и трудом нажитым или внаглую украденным состоянием. В принципе, схем безболезненного отъема денег и собственности у граждан существует великое множество, и вовсе не обязательно прибегать к таким громоздким и затратным мероприятиям, но, однако же, когда в дело вмешивается политический аспект, то грозные слова «уголовное дело», «суд», «тюрьма» и «преступление» бывают очень даже не лишними. Начнет какой-нибудь борзый демократ рваться к выборам, а ему в ответ: «Вашу предвыборную кампанию финансирует Петров, а ведь Петров – человек нехороший, замаранный, законы нарушает…» Ну, и так далее. А то и вовсе Петрову этому уже нечем будет своего протеже финансировать.
Чего хотят похитители? Чтобы Фалалеев пошел к своему непосредственному шефу Чижову, изложил ему дело, после чего Чижов отправится к своему покровителю, к тому самому, чьи поручения выполняет Руслан Максимович, а уж этот покровитель как-нибудь так договорится со своим коллегой, имеющим полномочия и возможности влиять как на возбуждение уголовных дел, так и на их прекращение. Действовать через голову Чижова и самому обратиться к покровителю Фалалеев не осмелится – не те у них отношения. Хотя… Может, рискнуть, попробовать? Но какой в этом смысл? Все поручения Руслан получает не от самого покровителя-генерала, а от его доверенного лица, этому же лицу он отчитывается о проделанной работе, с генералом у него личных отношений нет, и скорее всего, даже если Фалалееву удастся раздобыть номер приватного, то есть не служебного, телефона этого генерала, тот сперва не поймет, кто ему звонит и зачем, а потом либо сразу откажет во встрече, сославшись на занятость, либо назначит аудиенцию через месяц, как это принято у больших боссов. Нет, все-таки действовать нужно через Чижова, уж своему-то дружку, своей дойной корове генерал во встрече не откажет.
Сорок восемь часов, всего сорок восемь… И полтора из них тратится на перелет из Сереброва в Москву. А вдруг похитители сейчас звонят ему? Слышат «Аппарат абонента выключен…», приходят к выводу, что Фалалеев от них прячется, и… У них девочка, глупая неопытная семнадцатилетняя девочка, испуганная, ничего не понимающая… И жена дома с ума сходит, не понимая, куда ребенок подевался. Что же будет, когда он ей скажет, что дочь похитили? А со стариками что будет? Ладно, от стариков можно попробовать скрыть, слава богу, что они живут отдельно. Но от жены-то не скроешь, если промолчать – она начнет обзванивать больницы и морги, тоже ничего хорошего.
Кто эти люди? Уголовники? Маловероятно. Мелкая уголовная шваль не станет подписываться на крупный бизнес, им не по зубам такое, да и не по интересу. Крупный криминалитет? У них у всех поголовно есть полицейские «крыши», через них бы и действовали, зачем им Фалалеев? А если «крыша» низковата? Не такого уровня, чтобы выйти на самый верх и добиться своего? Тогда похитителями могут оказаться и сами полицейские – представители этой низенькой «крышечки». Какие еще варианты? Политика? Возможно, но все равно процесс пошел бы через полицию и следственный комитет. У МВД со Следственным комитетом отношения сложные и не особо дружелюбные, еще и прокуратура непонятно какую позицию занимает, то ли есть она как самостоятельная правоохранительная единица, то ли нет ее вовсе, а так, название одно… Если вопрос политический и в нем заинтересованы на самом верху, то решили бы все сами, слишком мелок для них Фалалеев, на такой уровень они не опускаются.
Самолет совершил посадку минут на пять раньше, чем предусмотрено расписанием, и Руслан Максимович с трудом дождался, когда выпустят на трап пассажиров бизнес-класса и можно будет выходить. Жене он позвонил сразу же, как только появилась сеть, самолет еще по рулежке мчался, а он уже говорил торопливо, твердо и очень тихо:
– Не волнуйся и никому не звони, я потом все тебе объясню. И никому ничего не рассказывай, особенно дедам.
Обобщающим словом «деды» в их семье именовались родители обоих и бабушка Фалалеева.
– Ты что-то узнал? – спрашивала жена, давясь слезами.
Такое бывало и раньше, и не один раз. Дочка ударялась в загул, никого не предупреждала, на звонки не отвечала, просто исчезала на день-два, и жена всегда нервничала, плакала, не спала, не выпускала из рук телефон, пила лекарства, а у Фалалеева сердце разрывалось от жалости к ней.
– Я ничего не узнал, но уверен, что все в порядке, погуляет и вернется, как обычно. А дедов волновать не надо.
– Ты скоро приедешь?
– Мне нужно сейчас по делам. Я позвоню, – быстро проговорил Руслан Максимович и отключился.
Следующий звонок – Чижову, пока самолет, замедлив ход, двигался к стоянке. Занято. Перезвонил еще раз. Снова занято. Дозвониться удалось только из автобуса, на котором пассажиров везли к терминалу.
– Что за срочность? – недовольно отозвался Чижов, выслушав просьбу о встрече. – Я весь вечер буду на людях, на личные разговоры времени нет.
– Это очень важно, – умоляюще произнес Фалалеев. – Десять минут, я все объясню.
– Ну, говори сейчас, – милостиво разрешил шеф, – только быстро.
– По телефону нельзя.
– Что это за «личное» такое, о котором нельзя по телефону? – пробурчал в трубку Чижов. – Ладно, я буду в Сити, подъезжай, найдешь меня, где обычно.
Брать такси из аэропорта Фалалеев не решился: вечер, темно, погода отвратительная, из-за любой аварии могут возникнуть пробки, терять время нельзя, оно тает прямо на глазах. Поехал на электричке до Павелецкого вокзала, так намного быстрее и надежнее. В деловом комплексе, который для краткости называли просто «Сити», он оказался в десятом часу вечера. Здесь располагался и офис Чижова, и рестораны, в которых он предпочитал устраивать деловые обеды и ужины. «Где обычно» означало тот ресторан, в котором Чижов чаще всего угощал партнеров по переговорам.
Чижов заставил себя ждать почти полчаса после того, как Руслан Максимович отзвонился и сказал, что находится в холле перед входом в ресторан. За эти полчаса Фалалеев еще раз мысленно проговорил все то, что собирался сказать шефу, а заодно и обдумал дополнительные аргументы, которыми мог бы воспользоваться, если его слова не возымеют желанного действия. Чем он может давить? Только компроматом, которого собралось у Фалалеева немало. Но это шантаж. А шантаж – всегда плохо. И не потому, что некрасиво, это-то черт с ним, а потому, что порождает не желание помочь, а страх, ненависть и стремление нанести ответный удар, уничтожить. Если запустить механизм, то последствия всегда бывают катастрофическими. Можно добиться от Чижова помощи посредством шантажа и освободить девочку, можно. Но во что после этого превратится жизнь Фалалеева и всей его семьи? Какова цена одного и цена другого? Цена вопроса, одним словом.
Чижов вышел в холл со злым лицом и лоснящимися от жирной пищи губами. На лбу испарина, к влажной коже прилипла прядь густых волос.
«Видно, ужин не впрок, – подумал Фалалеев, – в переговорной шеф не смог добиться того, чего хотел, понадеялся на застолье, а партнеры упираются».
– Ну, что у тебя?
Руслан Максимович перевел дыхание, стараясь, чтобы голос не дрожал.
– У меня похитили дочь. Для ее освобождения нужно, чтобы вы связались с генералом и попросили его договориться на самом верху. Мне назвали фамилии людей, о которых идет речь. Одного нужно освободить из-под стражи, против другого возбудить дело и арестовать. Ничего сложного. Но действовать нужно быстро, мне позвонили в начале пятого и дали всего сорок восемь часов на решение вопроса.
Чижов схватил его за плечо, отвел в сторонку, почти зажав в угол, приблизил к Фалалееву лицо с побелевшими от ярости глазами.
– Ты соображаешь, что несешь? – прошипел он. – Да как ты посмел с этим прийти ко мне?
– Но генерал же ваш друг, вы с ним… – растерялся Фалалеев. Такого напора и столь бурной реакции он не ожидал. Вероятность отказа, конечно, предполагал и готовился противостоять, но гнева и ярости не предвидел.
– С чем я, по-твоему, должен идти к генералу? С бутылкой коньяку? Что я могу ему предложить в обмен на услугу? Он должен будет идти наверх, – Чижов ткнул пальцем в потолок, – и просить. Понимаешь? Просить! И что-то дать взамен. Или останется должен. А виноватым в этом буду я. И вообще, о ком речь идет?
– Семенюк и Грабовский, – быстро ответил Руслан Максимович.
Лицо Чижова исказилось до неузнаваемости в гримасе страха и одновременно отвращения. Похоже, об этих людях он знал, в отличие от Фалалеева, и знал немало.
– Я в это лезть не буду, – отрезал шеф. – И тебе запрещаю.
– Но у меня похитили ребенка! Девочка, школьница, семнадцать лет… – беспомощно забормотал Фалалеев и зачем-то добавил: – Выпускной класс.
– Как похитили – так и вернут, – цинично заявил Чижов. – И не смей больше даже заговаривать об этом.
– А если я пойду к генералу сам, напрямую?
– Если ты, шавка, что-то можешь сделать сам – делай. А ко мне больше не подходи.
Руслан Максимович чувствовал себя беспомощным и ничтожным. И еще раз успел до того, как Чижов развернулся и ушел, подумать о том, что шантаж ему, Фалалееву, не осилить. Не потянуть. Знает он много, но вступать в открытую борьбу с этим человеком, не ведающим жалости и не имеющим совести, просто не посмеет.
Обратиться к генералу? Нужно время, чтобы добраться до него. Фалалеев ведь только числился личным помощником Чижова, чтобы трудовая книжка где-то лежала и доходы оправдывались зарплатой. Все, что Руслан Максимович знал о своем шефе, вся компрометирующая информация была из числа случайно подсмотренного, подслушанного или прочитанного в небрежно оставленных бумагах. Доступа к списку телефонных контактов у Фалалеева не было, деловыми встречами и звонками занималась секретарь, а уж особые номера телефонов хранились только в мобильнике самого Чижова. Можно, можно все организовать, все узнать, выцепить нужные сведения, но для этого требуется время, которого нет.
Фалалеев спустился вниз, вышел из здания. Набережная залита огнями, от чего ночное небо кажется светло-синим, почти безветрено, и тихо падает первый, еще не крупный и не густой, снег… И почему красивое замечаешь чаще всего тогда, когда на душе черно?
Он медленно шагал вдоль набережной, пытаясь собраться с мыслями. Надо что-то предпринимать, что-то придумать, пока еще можно с кем-то связаться. Уже одиннадцатый час вечера, пройдет максимум полчаса – и звонить станет некому, ни один человек не потерпит, когда ему в такое позднее время начнет морочить голову какой-то незнакомый тип. Даже слушать не станет, просто наорет и бросит трубку. Придется ждать хотя бы до девяти утра, а это будет означать потерю еще десяти часов.
А дочка где-то там, у чужих людей, плачет от страха… И хорошо, если только от страха, а не от боли. Вдруг ее мучают? Не дают еды, питья, не выводят в туалет? Вдруг ее истязают или насилуют?
У него помутилось в глазах, пришлось остановиться и переждать спазм.
Когда глаза Фалалеева вновь обрели способность видеть четко, пришло решение. У него есть один номер телефона, раздобытый, вернее, подсмотренный совершенно случайно у того самого генеральского доверенного лица. Если номер не изменился с тех пор, то по нему ответит человек, которому Руслан Максимович может кое-что предложить в обмен на помощь по спасению дочери.