Никто, по-моему, не высказался на тему времени точнее и короче, чем Андрей Платонов. В одном из его рассказов была такая фраза: «Прошел год, потом сразу два». Это вместо эпиграфа.
Какое сегодня число? Какая разница? Сегодня – сегодня, а вчера было вчера, не ясно, что ли?
А будет ли завтра? То ли да, то ли нет. Но часы будут тикать, а календарь будет висеть на стене. Может быть, времени вообще больше никогда не будет, а вот календарь будет.
Календарь, вещь сугубо прикладная, предельно эфемерная, является яркой и поучительной приметой своего времени, быть может более наглядной, чем объекты так называемой высокой культуры. Он предназначен, чтобы служить год, а при этом имеет свойство застревать в памяти на целые десятилетия.
Я никогда не забуду отрывных календарей моего детства. Эти печальные листки годами залеживались между страницами какой-нибудь книжки, через двадцать лет обнаруживались в посудном шкафу, в старой обувной коробке. На лицевой стороне – число, долгота дня, 62 года тому назад родился какой-нибудь видный деятель чего-нибудь, серо-мутное пятно, под ним подпись: «С картины Саврасова „Грачи прилетели“». Именно – «с картины». На обороте непостижимым образом умещались стихотворение М. Ю. Лермонтова «Парус», советы хозяйке, как хранить хлеб, чтобы не черствел, заметки фенолога – незабвенные образцы надежно клишированной сезонной лирики, пословица какого-нибудь очередного народа СССР.
Все меняется. Другое на дворе время – другие и календари. Одна лишь долгота дня продолжает неизменно меняться в соответствии со своими незыблемыми принципами. И в январе, как и в далеком детстве, по-прежнему тридцать один день. И четверг, невзирая ни на какие тектонические сдвиги истории, все еще следует после среды. И, что самое главное, мы все еще помним мелочи нашей жизни, мы все еще не разучились благодарно хранить их бесхитростное тепло. Смотрите: вот велосипед без руля и без колес, это мой велосипед, я нашел его в сарае. Посмотрите, какой красавец. Ой, надо же! Я ведь в этой школе учился. На этой лестнице, помню, не было одной ступеньки, здесь все спотыкались и падали. А ее так до сих пор и нет. Красота-то какая! А вот тут была детская площадка, я тут дочку учил ходить. А вот и ржавые качели, скрипят все так же противно. Просто прелесть, как они противно скрипят!
А вот и они – никуда не делись: и поваленный забор, и заледеневшее крыльцо, и хромая ворона на грязном снегу, и засохший воробьиный помет на черенке лопаты, и пионерский горн, погнутый оттого, что когда-то кто-то кого-то треснул им по башке, и пыльное чучело белки, и стеклянный шарик, и разбитые им очки учителя черчения и рисования, и гонимая ветром скомканная бумага. По-видимому, именно это все и есть наша родина. А что же еще, не березка же? Хотя почему? Вот и она, нормальная дачная береза с давным-давно вбитым в нее гвоздем для гамака. Вот она, стоит себе как ни в чем не бывало, то покрываясь снегом в ноябре, то зеленью к середине мая, то осыпаясь, причем всякий раз навсегда, то есть до следующей, совершенно несбыточной весны.
Мы проживаем свою жизнь, и мы живем в своем мире. Эти простые истины время от времени приходится осознавать заново. И иногда – необычайно пронзительно.
А по-настоящему реальна лишь наша память, умеющая выдергивать из мутного потока бытия абсолютно бесполезные и абсолютно драгоценные детали. Мы вспомнили о них, а значит, они достойны нашей любви. Жизнь не делится на красивое и безобразное. Бывает так, что найденная на чердаке лысая кукла с оторванной ногой в сто раз прекраснее Кельнского собора. Красота относительна. О ней надо договариваться, причем в каждую эпоху заново. Этим с разной степенью успешности занимается искусство. Любовь абсолютна, ибо ее мотивы не поддаются объяснению. И о ней не договариваются.
Время ненадежно и капризно. Не подчиняясь никаким правилам движения, оно скачет то туда, то сюда. Ни понять, ни поймать его не удается никому, даже великому художнику. Времени, самому факту его существования можно лишь бесконечно удивляться. По словам китайского мудреца, совершенномудрый не удивляется ничему, кроме смены времен года.