Все жизненные передряги надо переносить стоически. Когда все время хорошо
– это тоже плохо. Потому что расслабляешься. Расслабишься, разнежишься, и тут тебя жизнь тяп доской по башке, а ты и не готов. Поэтому в душе надо быть вечным пионером – «Всегда готов!» – и любую жизненную проблему воспринимать спокойно, без суеты. Не бегать, не кричать: «Ах, мамочки, что же теперь делать?!»
Поэтому я не бегаю и не кричу. Я лежу. Лежу на мягком диване в комнате своей хорошенькой знакомой с очаровательным именем Виктория. Лежу не просто так, а смотрю в потолок и думаю. Решаю очередную жизненную проблему. Весьма прозаичную. Что я теперь буду делать. В смысле работы. Чему посвятить оставшийся отрезок жизни. Можно податься в медицину, которую я бросил на пятом курсе института. Но не тянет. Тогда пойду… Нет, не пойду. Тоже не тянет. Н-да-а…
Ладно, не будем пока переживать. Еще две недели, стало – быть, время есть. Не люблю гадать, что будет завтра. Живу-то сегодня.
Вика принесла с кухни кофе. Я поднялся с дивана, завернулся в простыню и взял чашку. Так, не проронив ни слова, мы просидели минут десять, прислушиваясь к грохоту трамваев за окнами. Прибавьте к этому гудки машин, карканье ворон и лай собак и получится весьма неплохая музыка – что-то в стиле раннего «Пинк Флойда». Отличный аккомпанемент под кофе. Однако это не концерт и я не в зрительном зале. Пора списывать материалы и сдавать дела. Я сходил, умылся, оделся, естественно, чмокнул Вику, пожал лапу ее ньюфу Бинго, вышел на улицу имени раннего «Пинк Флойда» и поехал в отделение.
О маленьком секрете Саввы я позабыл уже через день после нашей беседы, а через неделю он у меня и вовсе из головы вылетел. Я же не компьютер, чтобы все помнить, особенно когда вся моя карьера находится под угрозой. У меня сейчас другие заботы. В соседнем отделении есть вакансия дежурного. На всякий случай, надо иметь в виду.
Я разгребал свой стол, сортируя бумаги – какие в помойку, какие в отделенческий архив. Другой альтернативы нет. Так, это что такое? Усовка – запрос в информационный центр о судимости какого-то хлопца. Я улыбнулся. У совочка старенькая, проверялась вручную. Сейчас компьютер все проверяет. А тогда девочки сидели. И поэтому вверху запроса моей рукой было приписано: «Лети с приветом, вернись с ответом. Целую. Ларин». Девчонка из информационного центра юмор понимала и на обратной стороне после сведений о судимости приписала уже своей рукой «Уволить дурака из органов». Достойный ответ… Увольняют.
Я разорвал усовку и выкинул в корзину. Туда же отправились старые, использованные бумаги, копии моих отказников, яблочные огрызки, хабарики и пивные пробки.
Зашел дежурный. Как-то по-другому, не как всегда. Обычно он или звонил, или влетал как ураган, если что-нибудь приключалось, и в приказном порядке гнал меня на происшествие. А сейчас тихо зашел, без суеты. В отделении, конечно, уже знают, что я на волоске, а может, уже и совсем того…
– Кирилл, ты это, того?… Еще в графике?
– Я это, того, еще в графике.
Дежурный приободрился.
– Тогда, на заявочку. Ножевое, «скорая» дает. Возле рынка, в ларьке.
– Вообще-то я не по заявкам.
– Антипов кражу оформляет, а ты в резерве.
Мне, честно говоря, не очень-то хотелось ехать на ножевое. Время – полдень, скоро обед, а тут… Но ничего не попишешь. Еще неделю надо честно выполнять долг.
– Ладно, сейчас подойду.
– Побыстрей давай. Позвонили со «скорой», они уже там, забирают. Надо выяснить, в чем дело.
– Хорошо, иду.
Минут через пять, выскочив из УАЗика, я уже подходил к ларьку. Желтая машина реанимации еще не уехала. Возле ларька толпились любопытные и возмущенные граждане.
– Это среди бела дня…
– У нас что, Чикаго?..
– Стрелять надо, сволочей!..
– У вас закурить не найдется?..
– Нет, я не здесь брал. Вон, на рынке, там по две сто…
Вот такой винегрет.
Минуя толпу, я подошел к «скорой».
– Милиция. Что у нас приключилось?
– Три ножевых, все проникающие, два в живот, одно под сердце.
– Помрет? (Заметьте, не «жить будет», а «помрет». Просто настроение плохое.)
– Не должен. Молодой.
– Что говорит?
– Зашла команда. Трое бритых. Потребовали денег, он отказал, его и ткнули.
Я оглянулся на ларек.
«Овощи-фрукты». Совсем, что ли, рехнулись? Нашли кого грабить. Врач не дал развиться моей дедукции.
– Ваша фамилия?
– Ларин.
– Участковый?
– Опер.
– Хорошо. Мы уезжаем. В институт скорой помощи.
Врач записал мою фамилию, я записал бортовой номер его машины, и мы раскланялись.
Я направился к ларьку. В чисто познавательных целях хочу ознакомить вас с местоположением данного объекта. Он стоял рядом с забором, ограждающим рынок, в ряду других таких же ларьков, где продавалась всякая всячина, начиная с расчесок и кончая телевизорами. В нашем ларьке, как я уже упоминал, продавались овощи и фрукты. Вернее, их продавал тот, кто уехал на «скорой» в качестве пассажира. В соседних ларьках тоже сидели продавцы, но они пока были живы-здоровы. Место очень людное, а стало быть, ребята лихие. Ну, понятное дело ночью продавца в ларьке опустить. Никаких вопросов не возникает, особенно если он водкой торгует, а не редиской. А тут… Точно беспредел.
Я заглянул в ларь. Там уже суетился мужичок, подбирая раскиданные в пылу борьбы бананы, помидоры и киви. Когда он повернулся ко мне, я увидел смуглое лицо кавказца. Он встревоженно посмотрел на меня, затем, вероятно узнав, протянул руку.
Лично я с ним знаком не был, но так как на рынок заходил частенько, то не раз видел его раньше, крутящимся вокруг ларьков.
– Здравствуйте, – произнес он почти без акцента. – Из милиции?
Это он на всякий случай.
– Из нее.
Парень был азербайджанцем, я немного научился различать, кто есть кто среди «черных». Мало того, я вовсе не относился к ним предвзято, как большинство наших сограждан. Хотя, конечно, и среди них встречаются мудаки, и не просто мудаки, а с большой буквы «М». И даже в достаточном количестве. Но есть и ничего мужики. Если не бандиты, а, к примеру, честные жулики. По крайней мере, подход к уличной торговле у них посерьезней нашего. Что бы в их ларьках не продавалось. Как говорится, чувствуется рука хозяина.
В нашем ларьке как раз такая рука и чувствовалась. Она старательно смывала кровь с пола. А голос уже объявлял цену на бананы, потому что ценник куда-то залетел. Но при виде меня хозяин тут же прекратил суету и присел на стульчик,
– Фамилию продавца знаем?
– Конечно, конечно. Вот.
Он протянул ценник, на обратной стороне которого фломастером было написано: «Стариков Степан Евгеньевич».
– Сколько лет?
– Кому, мне?
– Степе.
– А, где-то двадцать. Я точно не знаю.
– Адрес?
– О, не знаю. Надо в офисе смотреть.
Хорошо звучит. Офис. Небось, какая-нибудь квартира, снимаемая у пьяницы, а все туда же – офис.
– Ладно, потом посмотрим. Ларек ваш?
– Да, да. ИЧП «Аракс».
– Торгуем только едой?
– Нет, еще два ларька, там – спиртное, шоколад, же-вачка…
– Ясно, можете не продолжать. Паспорт ваш, будьте добры.
– Да, пожалуйста.
Еще одна особенность южных продавцов – все время паспорт при себе.
Я переписал данные в блокнотик и вернул документы хозяину.
Заглянул участковый из нашего отделения.
– Кирилл, привет. А говорят, ты уже того, на гражданке.
– Здорово. Только ваши сведения устарели. Я оставлен в органах и представлен к правительственной награде за безупречную службу. Будь другом, поболтай с людьми, кто что видел.
Участковый скрылся за дверью и ринулся в толпу зевак.
Я обернулся к хозяину.
– Ну-с, что все-таки произошла?
– Я, понимаешь, на рынке был, сам не видел. Где-то в полдвенадцатого сюда заглянул, Степа торговал. Я туда-сюда. А через полчаса меня нашли, кричат – продавца твоего зарезали. Я в ларек. Степа лежит весь в крови. Суки поганые. Я «скорую» вызвал, затем к Степе, что да как? Он ничего, в сознании. Говорит, зашли трое в черных куртках, нож поставили, деньги давай требовать. А что тут Степа наторговал? Ну, на сотню штук, не больше, со вчерашним остатком. Он им так и сказал, что нет денег. Один – к кассе, Степа руку-то его перехватил, а второй – ножом. Деньги взяли и смылись. Вроде, на машине, как люди говорят.
– Примет он не называл?
– Да нет, не до того ему было. Сказал, что лет по двадцать – двадцать пять всем.
– Отличненько. Ну, и какие мысли по поводу резни?