Глава 3


Суббота, 19 апреля. Утро

Польша, Августовская пуща


Проснулся я затемно – сложновато почивать в позе эмбриона. А иначе не согреешься. Пар изо рта не шел, но стылая сырость, как в глубоком погребе, донимала.

Скинув с себя заплесневелое одеяло, я сел и отер ладонями лицо. Горячим толчком вспомнилось вчерашнее, и губы повело в злую улыбку.

«Мне отмщение, и аз воздам. Так воздам, что мало не покажется!»

Мелькнула мысль, что свой житейский долг я выполнил и перевыполнил. Старинное научение отдает наивом даже без купюр: «Мужчина должен построить дом, вырастить сына, посадить дерево и убить врага». Ну, недвижимости у меня хватает, да и саженцев на субботниках повтыкал изрядно… Сын растет, хоть и нечаянный. А уж вражья я схоронил… Целое кладбище.

Хотя вчерашние двое, помноженные на ноль, все же не справедливый размен – за смерть хорошего человека, вроде егеря в Вискулях, надо выпиливать десятки негодяев. Чтобы всё было по-честному.

«Ничего, выпилим», – подумалось мне.

О том, что я обрел некогда утерянное оружие, незримое, но весьма действенное, никому не догадаться. А подсказок не будет.

Пускай чешут маковки, гадая, куда это запропали губастый с дрисливым! Неизвестность пугает сильнее явной опасности.

Поприседав, я отжался раз тридцать, лишь бы согреться, и подумал, что мои тренировки вполне могли растормозить подкорку – и вернуть навык сверхскорости. В самом деле, «пустая рука» развивает быструю силу и реакцию, мышцы со связками делаются крепче…

Моя ситуация смахивает на восстановление человека, обездвиженного инсультом. Будешь упорно заниматься – встанешь и пойдешь!

– Эй! – раздался грубый голос, и зажегся фонарь, обжигая светом. – Три шага назад!

Моргая и морщась, я исполнил приказ. Грюкнул засов, и в камеру просунулся дюжий боевик. Мрачно глянув на меня, он выставил бутылку минералки и пакет хлебцев.

– Жри! – буркнул он.

Напарник, переминавшийся в коридоре, опустил автомат, выпуская «кухаря».

– Дзекую, – вежливо поблагодарил я.

Автоматчик пристально глянул на меня, и отвел глаза. Брякнул засов.

«Интереснейшее племя – ляхи, – размышлял я, хрустя хлебцем, – лилипуты с самомнением великанов. И уроки не учат! Сколько раз чванливая шляхта с имперскими замашками выводила из себя соседей? Трижды делили Польшу, а пшеки никак не уймутся! Какой-то у них комплекс национальной неполноценности… «Польска од можа до можа»! Да не просто от Балтийского до Черного, а и до Адриатики, чтоб и Румынию хапнуть, и Югославию с Чехословакией! И Белоруссию им подай, и Прибалтику, и даже Финляндию. А не сбылось, не стала Варшава столицей великой державы – и страдает «Гиена Европы», мается неуемной гордыней…»

Позавтракав, я ополовинил бутылку нарзана. В сознании бродили яркие воспоминания о жареных колбасках… Но облизываться позже будем.

Бледно-розовый луч зари высветил свод коридора, и тут же, словно дождавшись сигнала о восходе солнца, послышались торопливые шаги.

Томаш Платек пришатнулся к решетке, расплываясь в откровенно людоедской улыбке. В руке он сжимал АКМ, еще один автомат висел за спиной. Да пара «рожков» за поясом…

Что-то грядет?

– Миха! – торопливо заговорил Томек, оглядываясь. – Катер показался, с «гостями»! Я их встречу салютом! – он качнул «калашом». – Станет очень шумно…

– …И мы, в суматохе… – я жестом изобразил зигзаг.

– Да! – выдохнул поляк. – Больше ничем не помогу!

– Дзекую! – ухмыльнулся я. – Удачи!

Мы крепко пожали руки через решетку, и Платек широко пошагал вон.

«Надо закругляться. Погостили, и будя…» – мелькнуло в голове.

Минуты не прошло, как боевики забегали, наводя суету. Пропыхтел вразвалочку давешний «кухарь», закидывая «Калашников» на жирное плечо. Гомон голосов наплывал снаружи волнами, и вот на них наложился рокот мощного мотора.

«Пора!»

Я резво вынул прут, бочком выскальзывая в коридор. Пробежался на носочках, сдергивая засовы – и слыша, как радостно голосят наверху.

– Ромуальдыч! – окликнул тихонько. – Федорыч!

– Етта… Строимся! Хе-хе…

Первыми в дверцу просунулись Корнеев с Кивриным, помятые и растрепанные. Следом, кряхтя, вылез Вайткус с «калашом», болтавшимся на шее.

– Что за шум, а драки нет? – вытолкнул он, кивая на выход.

– Щас будет, – по моим губам зазмеилась нехорошая улыбка.

Показался осунувшийся Машеров, за ним маячил Чесноков со «Стечкиным» в опущенной руке.

– Подвел я вас, ребята… – заохал генсек.

– Не говорите ерунды, Петр Миронович, – неожиданно высказался Киврин. Володька хотел развить тему, но ему помешали – по ступенькам, пригибая голову, ссыпался Малютка Гжесь.

– Не стрелять! – выдохнул я, бросаясь навстречу старшаку.

Командир мобгруппы, оживленный, весь на позитиве, не сразу сообразил, что происходит. Лишь долю секунды спустя до него дошло – морда покраснела, кривясь от напряга и гнева, толстые пальцы суматошно лапали кобуру, но я уже был рядом, с разгона всекая кулак в солнечное сплетение.

Вислое брюхо не ослабило удар – жировые складки с кишками сотряслись, плющась и лопаясь, и я тут же саданул по печени, уже не кулаком, а сводя пальцы в «остриё копья».

Плотная ткань комбеза и трепещущая кожа разлезлись, как сырые промокашки. Содрогаясь от гадливости, я выдернул ладонь из красно-сизого месива, а Гжегож сполз по стене и завалился набок, мерзко чвакая развороченным нутром.

– Готов! – выдохнул майор.

До чего ж не хотелось демонстрировать свои умения, если бы только кто-нибудь знал! Ну, а как еще?

– Здоровски! – слабо выдохнул Корнеев, и сглотнул, бледнея впрозелень.

Ромуальдыч с Федорычем, не сговариваясь, вытянули большие пальцы: люкс!

– Да ну вас, – буркнул я, кривясь. Кое-как обтер руку, и, не сдерживая злости, выдернул «калаш», придавленный грузной тушей.

Снаружи радостно взревели – и тут же затарахтел автомат.

«Время, время!»

Я стартовал по лестнице вверх, и замер, вжимаясь в холодную кирпичную стену. Картина маслом.

У дощатого причала покачивался большой белый катер. На мостках растянулся мужичок в костюме, простроченный короткой очередью, а по берегу метались обе стороны, принимающая и прибывающая, в одинаковом камуфляже.

Томаш напомнил мне Шварценеггера в фильме «Командо» – он шагал спокойно и невозмутимо, в полный рост, стреляя с обеих рук. АКМ злобно тряслись, распуская веера пуль, а Платек лишь ловко менял магазины. Щелк! – пустой долой. Щелк! – полный на место.

– Етта… Бьем по флангам!

Я метнулся к валуну, затянутому мхом, и открыл огонь по левому краю. Трое упало, но пули нашли лишь одного, а парочка залегла, отстреливаясь.

Ромуальдыч бил справа, гвоздя неприятеля экономными очередями. Злобно рявкал «Стечкин», минусуя автоматчиков. Корнеев, пластаясь, едва не падая в наклоне, добежал до ближайшего мертвяка. Отнял у того «калаш», и пальнул одиночным. Замешкался, но допёр-таки, перевел с «ОД» на «АВ» – и застрочил, скалясь от напряга.

Боевики метались недолго. Разобравшись, что в тылу – бывшие заложники, они перенесли огонь на нас, паля из доброго десятка стволов.

Я скорчился за валуном, сильно щурясь – пули щелкали по камню, и отлетали рикошетом с противным зуденьем, а выбитые крошки гранита чиркали, как мелкие осколки. Окриветь – нечего делать…

Пластаясь, я выглянул, касаясь щекой песка – и очень удивился. В суматохе перестрелки никто не смотрел за спину, в сторону озера. А там творились странные дела – из камышовых зарослей, из проток, разрубавших перешеек, вылетали надувные «Зодиаки», глиссируя на мелкой волне, и с ходу выбрасывались на узкий пляжик.

Бойцы в темно-синей форме и в касках с прозрачными забралами лихо спрыгивали на песок, тут же пуская в ход пистолет-пулеметы «РАК».

– Зомоле! – проверещал кто-то.

– Сдаемся! Поддавач ще!

Бесполезно – высадившиеся патронов не жалели.

– Бросить оружие! – зарявкал мегафон, бряцая жестяным призвуком. – Работает ЗОМО!

«Бьющий отряд партии», грюкая черными ботинками-скутерами, живо разбежался по острову. Отыскав выживших боевиков, их тут же прикончили, а десяток «зомовцев» окружил нас.

Честно говоря, очередная перемена в житии не шокировала, принеся не облегчение, а опустошенность.

Томаш с достоинством швырнул в траву оба «калаша», я добавил свой. Сверху звякнул автомат Ромуальдыча. Витёк очень не хотел расставаться с убойной игрушкой, однако пришлось разоружиться и ему.

Расслабленной походкой приблизился офицер – длинный как жердь, с лицом, посеченным шрамами, – и небрежно отдал честь.

– Поручик Вихура! Кто есть пан Машеров?

Петр Миронович вышел из строя, с подозрением взглядывая на поручика.

– Добже! – хищно оскалился тот. – Кто есть ваши товажеш… товарищи?

– Это – ученые, – генсек неловко повел рукой в мою сторону – Вайткус и Корнеев с Кивриным кучковались у меня за спиной. – А это, – он всем корпусом развернулся к Чеснокову и Платеку, – мои люди, водитель и переводчик.

Томаш, получив новое «назначение», удержал на лице бесстрастную мину.

– Добже! – Вихура махнул рукой на катер. – Пшеходичь… Проходим на палубу!

Десятью минутами позже за кормой белого кораблика, слегка покоцанного пулями, вспух бурун. Островок с тевтонскими руинами, измаранными в крови бойцов Малютки Гжеся, отдалялся во времени и пространстве, над озерным краем распахивалось лазурное небо, а вот опаска всё никак не пропадала, не замещалась тихой радостью.

Я покосился на Вайткуса. Ромуальдыч перехватил мой взгляд, нахмурился и покачал головой – он тоже уловил фальшь.

И мне стало чуток полегче.


Там же, позже


Отряд Рахимова высадили у Сейны, а еще четыре вертолета группы «А» кружили над Августовской пущей – следы похищенных вели к заповедным дебрям. Вычислить банду Малютки Гжеся оказалось самым простым, а вот разыскать их в краю озер, болот и лесов… Та еще задачка.

Помогли умники из Голицыно-2. На снимках со спутника они разглядели тот самый «Ми-8», садившийся на крохотный островок, отмеченный разве что руинами тевтонской крепости.

Переброска по воздуху отпадала, слишком шумно, а спецназ должен появляться незамеченным, иначе сомнут числом. Приданный отряду Дудусь Колицкий, вдумчивый здоровяк из польской СБ, раздобыл три «каюка» – рыбацкие лодки с мотором, и прозвучала команда: «Выдвигаемся!»

Моторок на здешних водах – масса, к ним привыкли и не замечают. Мало ли кому вздумалось рыбку потягать? Тем более, на выходных…

В узком проливе между озер каюки заглушили движки, качаясь в дрейфе. Вода в борт толкалась черно-зеленая, с ошметками ряски.

– Иван Второй и ты, Дудусь, на разведку, – распорядился Рустам. – Малым ходом. В контакт не вступать, даже если пошлют далеко.

– Понял, – серьезно кивнул «царевич».

– Давай… На связи.

Моторка негромко зарокотала, острым носом раздвигая тростники. Шум быстро стих, мешаясь с шелестом камышей и птичьим распевом, а десятью минутами позже пискнула рация.

– Третий – Первому. Ждем. Можно полным ходом.

– Принято, – буркнул Рахимов, морщась.

Видать, никого. Опоздали, упустили…

Действительность удивила бывалого спецназовца. Весь остров был завален трупами. Причем, вместе с боевиками, лежащими вповалку, попадались рядовые ЗОМО.

– Так не бывает! – выпалил обычно сдержанный Дудусь, энергично помогая языку руками. – Трупаки свежие, бой случился часа три назад. Если на группу Малютки вышел отряд ЗОМО, то почему не забрали убитых товарищей? А документы их где? Зато – вот! – он протянул большой картонный ящик из-под макарон. – Паспорта Машерова, Гарина, Киврина… и еще кого-то из захваченных. Они были здесь!

– Та-ак… – подобрался Умар, зорко вглядываясь в следы недавней заварушки. – А этот… Малютка?

– Убит. Правда, как-то странно – ему печенку, будто кайлом пробило. И Рулевский тут…

– Яхши, – кивнул Рустам. – Вызывай местного коменданта ЗОМО! Если они сняли наших – отлично. Но… – он задумчиво покусал губу. – Меня терзают смутные сомненья… Вань, видел последние серии «Рожденной революцией»?

– А-а… – затянул Иван Первый. – «Оборотни»?

– Да! – с силой выдохнул Рахимов. – Ну, не настоящие это «зомовцы», нутром чую! Значит, что?..

– Будем искать! – хищно оскалился Юсупов.


Тот же день, позже

Варшава, улица Маршалковская


Елена фон Ливен прошлась немного, копируя упругую походку пани Зарембской, и обернулась. Она никогда раньше не бывала в Варшаве, но главная улица польской столицы казалась ей удивительно знакомой, виденной то ли в Берлине, то ли в Москве. А вон и сталинская высотка маячит в перспективе – Дворец культуры и науки!

Да и прохожие ничем особым не отличались от нарядных толп, гуляющих по Карл-Либкнехт-штрассе или вдоль Пешков-стрит, как «центровая» молодежь обозвала улицу Горького.

Поправляя кончиками пальцев модный «сэссун», фон Ливен направилась к явочной квартире. Можно было говорить даже о явочном подъезде – люди Леха Валенсы, профсоюзного радикала, а заодно и агента Службы безопасности (оперативный псевдоним «Болек»), занимали всю жилплощадь.

Елена поднялась на третий этаж, к Юзефу Шавелло. Оригинальный был человек. В Америке профбоссы давно спелись с мафиози, вот и Шавелло играл в Польше этакого дона – совал взятки, кому надо, устраивал «силовые акции» – избиения неугодных или чего похуже, да и рэкетом не гнушался.

Великий комбинатор, Юзек по локоть запускал руки в кассы взаимопомощи; злотых он нагреб миллионы, но разве жадность знает меру?

Накачанному Польдеку фон Ливен кивнула с холодной надменностью записной стервы, хотя в душе и затеплилась радость – охранника она узнала влёт. Да-а, выжали Зарембскую изрядно. Полячка выболтала под гипнозом мельчайшие детали, а портреты действующих лиц хоть на выставке вешай – не фотороботы, а шедевры графики.

Вот и «нехорошая квартира» узнаваема – двери настежь, сизая пелена табачного дыма стелется под потолком, из комнат накатывают громкие голоса и перекрестный стрекот пишущих машинок – Эльжбета с Ольгицей обмолачивают протоколы.

Елена храбро зацокала по немытому полу прихожей. Да и чего бояться? Польский она знает, хоть и говорит с акцентом. Так ведь и у Зарембской выговор не идеальный – родилась и выросла в Лондоне. Папочка ее служил в Армии Крайовой – охотился на бежавших в леса пленных красноармейцев, а заодно истреблял партизан и евреев…

Из гостиной, отдуваясь и щелкая подтяжками, вынырнул Шавелло, огромный розовый кабан.

– О, пани Ирена! – зажурчал он, медоточиво улыбаясь. – Вы здесь! А то слух прошел, будто бы… Ну, вы понимаете!

– Привет, Юзек, – полные губы фон Ливен скривились в брюзгливой гримаске. – Я, как Ленин, живее всех живых! Ты мне лучше скажи, какая сволочь додумалась похищать Машерова? Я еле прорвалась через границу! Полдня плюхала по болоту в холодной грязи!

– Это всё Гвязда! – пылко поклялся Юзеф.

– Анджей? – бровки Елены недоверчиво вскинулись. – Этот болтунишка?

– Так не сам же! – хихикнул «дон Юзек». – Он Малютку Гжеся послал! – Шавелло оглянулся на гостиную, откуда валил сигаретный дым, и увлек «пани Ирену» в кабинет. Плотно прикрыл за собой дверь, и заговорил вполголоса: – Буквально пять минут назад звонили. Вся группа Гжегожа уничтожена! Полностью!

Фон Ливен изобразила вздрогнувшую панночку.

– Спецназ КГБ?

– В том-то и дело, что нет! Нам перебежали дорогу! Францишека Вихуру помнишь?

– Это… – задумалась Елена, вспоминая. – Который из ЗОМО переметнулся?

– Он! – кивнул Юзеф, как клюнул. – Франек всю свою группу вырядил в зомовскую форму, перебил бойцов Гжеся, да и скрылся вместе с заложниками! Еще и Рулевского прикончил – у того, надо полагать, свои были виды на генсека… Гвязда истерит, как ненормальный – такая возможность была поторговаться с русскими!

– Ну-ка, сядь, – властно молвила фон Ливен.

Шавелло медленно присел на край стула.

– Ч-что?

В испуг «великого комбинатора» девушка не поверила. Наклонясь, так, чтобы мужчине открывались потаенные глубины декольте, она резко выговорила:

– К черту политику, Юзек! И к черту всех наших начальничков! Оппозиции конец, скоро их всех переловят или перебьют, а меня, уж ты извини, тюряга или могилка не манят. Валить надо, пока Польша не сгинела! И валить не с голым задом!

– Ну, твой зад… – мечтательно закатил глаза Шавелло. – Да еще голый…

– Заткнись! – холодно бросила Елена. – И слушай. Франека надо найти – и самим сторговаться с русскими! К дьяволу «Свободу и солидарность»! Никаких уступок и послаблений! Только деньги! Пусть заплатят за Машерова, и… кто там еще с ним? За всех разом! Понял? Вник?

– Понял, – булькнул Юзеф, – вник, – и выпалил: – Фифти-фифти! Пятьдесят на пятьдесят! Идет, партнерша?

Фон Ливен усмехнулась, глядя в глаза пройдохе – у того зрачки блестели, будто колесики игрового автомата. Вот-вот прокрутятся и звякнут – бинго!

– Идет, партнер!


Тот же день, позже

Гданьск, улица Виленьская


Перелет с массой пересадок утомил изрядно – Ариэль Кахлон отер лицо и со смущением подумал, что рад сидеть рядом с водителем, а не за рулем. Он покосился на Гилана Пеледа, уверенно крутившего баранку «Полонеза». Выспался тот, что ли?

«Получается, мне одному не везет? – уныло подумал Ариэль. – Заснуть в самолете – проблема!»

А Ливлат с Ювалем, похоже, дремлют на заднем сиденье…

Ари глянул в зеркальце, и снова устыдился – товарищи вдумчиво чистили оружие.

– А он точно здесь? – заинтересовался Гилан, сворачивая на Виленьскую. – Тут его дом или что?

– Или что, – дернул губами Кахлон. – «Независимые» профсоюзы запретили, вот он и прячется. Помнишь, нас в венском аэропорту к телефону звали? Это рабби дозвонился, адрес передал!

– А как еще? – буркнул Юваль Регев, любовно протирая ствол. – Тут не то, что день, каждый час на счету!

– Вижу дом! – отрывисто сказал Пелед.

Тормозить он даже и не думал – обогнав кургузую «Нысу», проехал метров сто, и припарковался.

– Юваль, – вытолкнул Ари, – вы с Ливлатом заходите со стороны сада. Там должен быть свой вход.

– Понял.

Регев вылез, поправляя куртку, и зашагал неспешной, развалистой походкой. Ливлат аккуратно хлопнул дверцей, потянулся, как следует, и двинулся за Ювалем.

– Выдвигаемся, – бросил Кахлон.

Покинув машину, он машинально провел рукою по боку – не выделяется ли пистолет? Нормально… Плоское орудие убийства лишь под смокингом станет заметным.

Гилан догнал командира группы, отставая на шаг.

– С посторонними как? – негромко спросил он.

– Свидетели нам ни к чему, – безмятежно ответил Ариэль, подставляя лицо солнцу.

– Понял. Разговаривать будешь ты?

– Угу… Мой дед из варшавского гетто.

«Посторонний» нарисовался за стеклянными дверьми веранды – дородный мужик скрипел хрупким креслом-качалкой. Шевельнув пшеничными усами, он демонстративно уложил на колени ружье-двухстволку, и невнятно пробасил, пряча щербатые зубы:

– Пан Гвязда занят! Приходите завтра.

– Нам некогда, – спокойно ответил Кахлон.

Пелед отшагнул, вскидывая «Вальтер» с накрученным глушаком. Выстрел хлопнул, и пуля вколотилась в голову с рыжеватым венчиком волос вокруг блестящей плеши.

Не доглядев чужую смерть, Ариэль вошел в дом, распуская «молнию» на куртке.

В комнатах было натоплено, и веяло горьким запахом углей.

Хозяин обнаружился в кабинете. Анджей Гвязда сидел за столом, заваленным папками, исписанными бумагами, сложенными газетами и парой мятых журналов «Poprostu».

Помятый, в несвежей рубашке, профсоюзник мрачно шевелил клочковатой бородой.

– Я же сказал, что не принимаю! – раздраженно выговорил он, вскидывая голову.

«Беретта» с глушителем глянула ему в глаза круглым черным дулом.

– Ты приказал похитить генсека Машерова, – спокойно, даже чуть рассеянно молвил Кахлон, упершись в мишень холодным взглядом.

– Это не я! – просипел Гвязда, откидываясь в кресле. – Это не я, панове! – заюлил он. – Вы же понимаете, решение вырабатывалось коллегиально, и…

– Нам это не интересно, – оборвал его Ари. – Где Машеров и все остальные сейчас?

– Я не знаю… – заскулил профбосс, вжимаясь в резную спинку. – Да правда! – взвыл он. – Да, да, я приказал! А захватила русских боевая группа Гжеся Брыльского! Но его убили! Сегодня! И всю группу положили!

– Кто?

– Францишек Вихура! – выпалил Гвязда, водя дрожащими руками по столешнице и разгребая бумаги, будто выплывая. – Вихура своих парней переодел в форму ЗОМО! Представляете?! Да, панове, он такой, на всё способен! Курва маць! С ним человек двадцать или больше! Их видели в Августове – они садились в милицейские фургоны «Стар-200». Да! Да! – задыхался он, глядя моляще и отчаянно. – Мне звонили минут десять назад – вихуровцы засветились в Элке. Похоже, двигаются по дороге в Мронгово… Это всё, что я знаю, поверьте!

– Верю, – вымолвил Кахлон, и нажал на спуск.

Загрузка...