В переломное время размышлений русского царя – куда вести свое войско к морю, на юг или на запад – свои услуги «служебника» ему предложил староста Черкасского и Каневского повитов Дмитрий Вишневецкий…
Князь Дмитрий принадлежал к древнему литовско-русскому рода. В Киеве ходили темные предания, что праотцем князя Дмитрия Вишневецкого был сам Владимир Святой, креститель Руси. Однако когда-то Вишневецкие писались также князьями Корибут-Вишневецкие – по происхождению от Корибута Дмитрия, сына великого князя литовского Ольгерда Гедиминовича. Правнук Корибута Дмитрия, Солтан, основал по преданию родовой замок Вишневец на Волыни. Кроме этого местечка и многих других имений на Волыни, в Литве и на Киевщине, князьям Вишневецким принадлежали еще обширные земли на левой стороне Днепра. Если Солтан именовал себя князем Корибут-Вишневецким, то его брат Василий имел сына Михаила, который и стал родоначальником князей Вишневецких. От праотца, князя Михаила и произошел его потомок Дмитрий Иванович Вишневецкий, знаменитый воин-атаман, любимый вождь казаков, воспетый даже в народных южно-русских песнях под именем Байды – грозы крымских татар.
Когда польский король запретил ему беспокоить крымчаков и вмешиваться в дела Молдавии, Дмитрий Вишневецкий в конце 1556 года отправил к царю Ивану Грозному своего ближнего атамана Михаила Есковича, принимавшего участие в походе дьяка Ржевского на Очаков, с верительной грамотой. В ней Вишневецкий бил царю челом и нижайше просил: «Чтобы его государь пожаловал и повелел себе служить», и чтобы он от короля Августа отъехал и на Днепре на Хортицком острове город-крепость поставил – у самых крымских кочевищ.
От атамана Есковича царь много узнал о своем новом слуге, под началом которого были Канев и Черкассы. Дмитрий Вишневецкий имел славу опытного полководца, искусного в ратном деле, любимца днепровских казаков. К тому времени он уже не подчинялся королю литовскому Августу и стал независимым правителем литовской украйны – огромной территории от Киева до Дикого поля. К тому же Вишневецкий строил мощную казачью крепость на Днепровском устье на острове Хортица. Такая крепость, находившаяся к тому же вне территории Литвы, могла бы стать важной опорой для борьбы с крымскими татарами.
Царь пожаловал в распоряжение Вишневецкого двоих детей боярский с опасной грамотой и с жалованьем. Скоро через них Вишневецкий ответил, что он готов стать слугой государевым, дал клятву приехать в Москву, но прежде всего решил проявить дружбу с царем московским в атаманском деле: идти воевать крымские улусы и местечко Ислам-Кремень. Об успешном начале службы атамана царь узнал к уже к началу 1557 года. Ииз Тавриды от хана Девлет-Гирея прибыл гонец с неожиданной вестью: хан отпускает всех пленников, взятых им в бою с воеводой Шереметевым у Судьбища, и просит крепкого мира, для заключения которого надобно с обеих сторон выслать умелых послов.
Царь потребовал разъяснения ситуации в Тавриде у своего посла Загрязского, который там постоянно проживал. Посол написал, что хан последние полгода пребывает в тревоге, опасаясь прихода царских войск в Крым, более того, Девлет-Гирей обратился за оказанием военной помощи к султану, чтобы тот вызволил его от беды, пришедшей со стороны Вишневецкого и пятигорских черкесов. Вишневецкий, как обещал царю, взял Ислам-Кермень, побил татар и вывез трофейные пушки в свою Хортицкую крепость, а черкесы – добровольные союзники Москвы – взяли на черноморском побережье два города Темрюк и Тамань в землях древнерусского Тмутараканского княжества.
Как и предполагал царь, перед заключением мира с Москвой хан весной 1557 года захотел прогнать с Хортицкого острова Вишневецкого и его казаков: всем своим многотысячным крымским войском осадил крепость, однако, простояв 24 дня, с огромным уроном – и с еще более большим стыдом – вынужден был отойти…
Вишневецкий радостно известил царя о своем успехе и позоре хана, приписав, что пока он со смелыми казаками будет стоять на Хортицком острове, крымчаки никуда войной не пойдут, и никогда больше не будут тревожить набегами Москву…
Горячие головы в Москве – прежде всего Сильвестр с Адашевым – попытались склонить царя к развитию успеха на южном направлении, говоря, что переход на сторону Москвы Вишневецкого открывает широчайшие перспективы перед Русским государством. Никогда еще не видел царь Иван в таком возбуждении вечно постного Сильвестра и Алексея Адашева…
– Ведь в московское подданство Вишневецкий просился не один… – пылко и складно говорил Сильвестр. – Он владеет всеми плодородными землями от Киева до Дикого поля… Он передаст тебе Черкассы и Канев… Об этом ранее только можно было мечтать… Чем не плацдарм для наступления на Тавриду?.. От Канева и Черкасс до древней русской столицы рукой подать… В Тавриде моровое поветрие, а король Август нынче слаб и труслив, чтобы вооружаться на Москву… К тому же король и хан – давние враги…
Иван выслушивал иерея, не перебивая, с мрачным отрешенным лицом, но так и не проясняя свое отношение к просьбе Вишневецкого отойти к Москве с Черкассами и Каневым. Видя молчание и отрешенность царя, которые можно счесть за нерешительность и непонимание ситуации на юге, Алексей Адашев попытался развить слова своего соратника:
– В поход на Тавриду, на ослабевшего хана, потрясенного моровым поветрием… – Адашев сделал глубокомысленную паузу. – …А при желании Москвы и на Киев… – Адашев хитро переглянулся с Сильвестром. – …Храбрый атаман Вишневецкий мог бы поднять тысячи и тысячи казаков… К тому же в его распоряжении находятся несколько десятков пушек, отбитых у крымчаков при взятии Исла-Керменя и в других улусах…
– А как ты, Алексей, думаешь – оставят ли хан Девлет-Гирей и султан Сулейман храбреца Вишневецкого в покое?.. – спросил с усмешкой Иван.
– У султана связаны руки в Венгрии… – буркнул Адашев и снова переглянулся с Сильвестром.
– …Никогда для Руси не было еще такого удобнейшего случая истребить останки былого могущества татар, как сейчас… – снова пылко заговорил Сильвестр. – Татар за их прегрешения великие карает Господь… – Иерей вскинул ввысь указующий карающий перст, так хорошо знакомый Ивану по первому появлению Сильвестра в Воробьево после московского пожара, и продолжал возбужденным голосом. – …Караемые гневом Божьим крымские татары будут уничтожены…
Иван недовольно передернул плечами и, как бы размышляя, сказал негромко:
– Может, и не надо нам вмешиваться в кару Господню?.. Зачем идти войной на Тавриду, если она и так может пасть без всякого вооруженного московского вмешательства?..
– Так не бывает, государь… – заметил Адашев. – Вмешиваться придется даже после Божьей кары, о которой упомянул Сильвестр…
Сильвестр сделал вид, что его слуха не достигла легкая перепалка государя с Адашевым, и еще сильней возвысил голос:
– Вот ты, государь, спрашивал – оставят ли хан Девлет-Гирей и султан атамана в покое… Насчет султана не мне судить, хотя Алексей прав – руки у султана крепко повязаны, а войска турецкие завязли в затяжной войне в Средиземноморье и в Венгрии… А вот с ханом все просто… Гнев Божий на татар вызвал сильные волнения в стане неверных и междоусобия… В союзной Тавриде Ногайской Орде улусы восстали, воюют друг с другом, глядишь, скоро хана начнут бить… Гнев Божий обрушился не толко на Тариду, но и на Ногайскую Орду: там богатые и многолюдные улусы опустели в прошлую жестокую зиму, люди и скот в неисчислимом множестве погибли от холода и голода… Ногайские мурзы побежали от гнева Божьего, причиненного своим улусам в Тавриду – а там еще больший страх Господний, моровая язва от засухи… Ходят слухи, что у хана Девлет-Гирея с ногайскими союзниками всего-то меньше десяти тысяч конных воина осталось… Сама Крымская Орда, а с ней Ногайская, падают тебе в руки, государь… Почему бы не поднять с земли то, что брошено по воле Господа, после его гнева на грешную землю…
– А на нас не падет Гнев Божий?.. – тихо спросил, как бы размышляя про себя, Иван.
– Есть, конечно, опасность моровой заразы для наших войск… – неуверенно промолвил Адашев, видя затянувшееся молчание поникшего Сильвестра. – Но ведь есть и другие благополучные стечения обстоятельств…
– Какие еще такие обстоятельства? – поморщившись, спросил царь. – Кроме язвы, которая выкосит русское войско почище татарского, что ли?..
– Е-е-есть такие обстоятельства… – начал, запинаясь Адашев.
Иван гневно прервал советчика:
– А тут гнев Божий русское войско опалит – и моровой язвой и турецким огнем из пушек… Вот какие выдадутся обстоятельства…
Адашев справился с волнением, снова многозначительно переглянулся с Сильвнстром и негромко, но твердо произнес:
– Я имел в виду следующее, когда говорил о новых благоприятных обстоятельствах похода на Крым вместе с казаками Вишневецкого…. – Алексей прокашлял горло, вытер выступивший пот со лба. – …В окружении хана Девлет-Гирея возник заговор… Мне о нем передали…
– Кто передал?..
Адашев снова переглянулся с Сильвестром и, чувствуя, что придется все выкладывать начистоту, вынужден был признаться и сказать то, что ему бы не хотелось говорить, выдавая какие-то неизвестные государю тайные связи:
– Иудейские агенты – из купцов и из свиты хана – передали… А сообщили они, что заговорщики, а среди них множество самых знатных мурз татарских и ногайских, попытались даже убить хана Девлет-Гирея и объявить ханом астраханского царевича Тохтамыш-Гирея…
– Брата Шаха-Али?.. – удивленно спросил Иван. – …Почему же я узнаю об этом в последнюю очередь…
– Боюсь, что заговор не удался… – горько вздохнув, сказал Адашев. – Боюсь, что уже раскрыл хан Давлет-Гирей заговор… Потому и судьба у заговорщиков будет нелегкая… Придется бежать Тохтамышу…
– Только нет худа без добра… – вставил Сильвестр. – Даже если к нам перебежит Тохтамыш, кому, как ни ему, рассказать о слабости Тавриды и шатком положении крымчаков и хана, явно караемых за грехи ослушания гневом страшным Господа Вседержателя…
– Не хочу ссориться с турецким султаном, как впрочем, и не хочу ругаться с королем Августом, до поры, до времени, скажем, с последним… – хмуро сказал Иван, давая понять, что разговор с советчиками закончен.
Не до отдыха было царю, не до него. Дважды в день сходилась ближняя Дума и через день большая боярская Дума. Обсиделись, попривыкли к покою за последние два года грузные толстозадые боре думские, радуясь тихому благополучию в государстве Русском – ни тебе казанского похода, ни тебе мятежей и потрясений с присягой крестной…
А тут, когда такой покой и порядок на границах – хан Девлет-Гирей в расстройстве от мора и король Август затих – снова гроза над русским царством… Царь зовет на войну, к морю судоходному прорываться, только склоняется не к южному, а к западному. Знамо дело, в одну дуду дудели думские бояре:
– …Никогда не было таких внешних, исключительно выгодных условий для успешного наступления на Тавриду…
– …Князь Дмитрий Вишневецкий вовремя свою крепость выстроил на Хортицком острове под носом у хана и султана… Вот с этого плацдарма и ударят его казаки по Тавриде – в пыль разнесут… Если им московским войском пособить…
– …С атаманом Вишневецким можно утвердиться в Каневе и Черкассах после падения Тавриды… Тогда Москва будет играть ведущую роль в южных литовских землях и смело претендовать на киевские древнерусские земли…
– …Главное, ханство Девлет-Гирея оказывается под угрозой удара с двух сторон: с одной стороны ударят черкесские князья и Вишневецкий, а с другой московское войско ударит – слабо не покажется…
– …Все сопутствует успеху похода на Тавриду: засуха и неурожай, мор среди крымчаков и падеж скота… А тут еще мятеж Тохтамыша против любимца султана Девлет-Гирея… Неужели не воспользуемся?..
– …Выгодное время для удара по Тавриде… Конечно, есть страх огромное войско с московских южных рубежей через Дикую степь перекинуть… Только чего страшиться – тяжелой дороги?.. Хан, даже если узнает, своего войска не соберет – лошади все подохли, ногайцы-союзники вымерзли, всего-то под десять тысяч нукеров наскребет по сусекам, не больше…
– …А султана Сулеймана захочет кликнуть на помощь Девлет-Гирей – тоже облом выйдет… Увяз по самые помидоры султан в затянувшихся войнах на Средиземноморье с Генуей и Венецией, в венгерской войне…
– …Может, конечно, какие-то силы перебросить султан Сулейман своему крымскому вассалу – только это будут крохи… Не посмеет султан увести все силы с венгерской войны, оторвать янычар от кровавой драки с венецианцами… Ведь Венецианская республика дерется насмерть за военную и торговую гегемонию на Средиземноморье… Султан не дурак – для него выгода от военной победы там, а не в Тавриде, где мор свирепствует…
Отмалчивался царь и тем распалял до ужаса бояр… Сильвестр и Адашев с сотоварищами даже нарочно отрядили боярина Андрея Курбского – для убеждения его закадычного друга с ранней юности – царя Ивана – не идти на Ливонию, а повернуть на Тавриду. Иван горько усмехнулся:
– Вот и самый последний резерв боярской Думы используется, чтобы царя склонить пойти на Тавриду… А знаешь, что Тохтамыш, поднявший неудачный мятеж против Девлет-Гирея, разгромлен… Прибежит с голым задом к царю русскому – и что он, неудачник, скажет?.. Что готов идти с московским войском на своего родича?.. Вот если бы он победил своего врага Девлет-Гирея, тогда бы другое дело, Андрей…
– Много ты хочешь, государь… Скажи еще, что хорошо бы Вишневецкий на хана с Хортицы выступил, разгромил хана и тебя позвал – Тавридой управлять…
– И то не плохо было бы… Только все бегут в Москву, когда им зад надерут и лезут своими душещипательными разговорами о своих промахах и неудачах…
– Так ведь разговоры Тохтамыша будут не пустые – весьма полезные для царя… Может, царь из Москвы недооценивает все выгоды для успешного рывка на юг – к теплому Черному морю… Язва моровая чуть не все его войско и конницу хана выкосила после засухи… Ногайские князья не придут к нему на помощь, потому что сами находятся в еще худшем положении… Вот что тебе Тохтамыш, побежавший в Москву, расскажет… А еще напомнит, что хану на помощь султана Сулеймана не приходится рассчитывать – у того и своих дел по горло…
Иван поглядел с внутренней горечью и досадой во взгляде на Андрея Курбского и сказал:
– Я внимательно наблюдал за тобой все время, пока бояре в Думе шумели… Ты молчал… Я грешным делом думал, что ты им веско возразишь… Как никак после Казани и нескольких походов на черемисов и татар ты приобрел заслуженную славу непобедимого воеводы… Кому поручать войско – как не тебе?.. А сейчас с глазу на глаз ты мне пересказываешь практически тоже самое, что я слышал в боярской Думе… Неужто ты думаешь, что мы сегодня удержимся в южных землях, устоим перед султаном?.. Я даже отбрасываю сложности перехода нашего войска через Дикое поле – ведь не тысчонку воинов надо через него в Тавриду перекинуть, а тысяч двести, а то и триста… А у султана могучая эскадра и войско больше нашего раза в два три… Тебя это не страшит, непобедимый воевода?
– Не страшит, государь… – твердо сказал Курбский. – Дай мне такое войско и прикажи идти на Тавриду… Я тут же свяжусь с верными нами черкесскими князьями и Вишневецким… Мы и хана уничтожим и султана побьем, даже если он все свои силы из Венгрии и Средиземноморья на меня бросит…
– И это при том, что Русь с Запада защищать будет нечем… Москва, все наши западные граница будут оголены… Меня даже не удар Литвы в сердце Руси – Москву – смущает, Андрей, не это главное… – Иван досадливо покрутил головой, показывая, что не такого откровенного разговора ожидал со старым другом. – Пугает меня гораздо больше вот что…
– …Не бойся, трусливый король Сигизмунд Август никогда не осмелится ударить по Москве… – бойко воскликнул Курбский. – Уж чего-чего, а этого он в уме не держит… – Курбский поморщился и выдохнул. – …С трусливым польским королем можно заключить вечный мир – лет на двадцать-тридцать…
Иван вздохнул и сказал очень грустным голосом:
– Возникни у нас заминка в Тавриде с султаном, король польский воспользуется удобным случаем, чтобы оттяпать у нас Смоленск… А вместе с ним Чернигов, Стародуб, верховские земли, что отошли к Москве вместе с отъездом литовских князей из древних старорусских родов – Шемячича, Можайского-Стародубского… Вот Дмитрий Вишневецкий рвется к нам со своими Каневом и Черкассами, только никогда князья его знаменитого рода не хозяйничали в русской земле, как у Шемяки и Можайского – потомков Дмитрия Донского… В том и разница – между Вишневецким и Шемячичем и Стародубским… Вспомни, какие войны вели мой дед и отец с литовскими королями, чтобы земли князей Стародубского и Шемячича за Москвой застолбить… Сколько крови русские пролили при моем отце, чтобы отбить Смоленск у Литвы – ведь его Витовт взял вооруженной рукой – навечно – не для того, чтобы Смоленск с бухты-барахты московские государи себе перетянули…