Разум человека на все способен, ибо он все в себя включает, как прошлое, так и будущее.
И вновь я выволакиваю на сцену единственного настоящего злодея во всем моем повествовании: гипертрофированный человеческий мозг.
14 октября 1894 года
Округ Касаи, Свободное государство Конго
Преподобный Уильям Шеппард молча возносил молитву Господу, дожидаясь, пока каннибал закончит затачивать зубы. Туземец из племени басонге склонялся над костром, держа в одной руке надфиль, а в другой – зеркальце. Придав последнему треугольному резцу окончательную остроту, он восхищенно улыбнулся делу своих рук, после чего наконец выпрямился.
Едва ли не семифутового[12] роста каннибал башней возвышался над Шеппардом. Одет он был по здешним меркам более чем франтовато: в длинные штаны, надраенные сапоги и застегнутую на все пуговицы рубашку. Его легко можно было бы принять за однокашника Шеппарда по Южной пресвитерианской теологической семинарии для цветных мужчин в Таскалусе[13], которую закончил сам преподобный. Только вот по обычаю своего людоедского племени великан сбрил брови и выщипал ресницы, что придало ему еще более угрожающий вид, особенно в сочетании с остроконечными, как у акулы, зубами.
Шеппард обливался по`том в белом льняном костюме с галстуком и белом же пробковом шлеме. Ему пришлось задрать голову, чтобы посмотреть предводителю Заппо-Зап в лицо. Это воинственное племя являлось основным союзником бельгийских колониальных сил и фактически представляло собой личную армию короля Леопольда. Пользующиеся недоброй славой Заппо-Зап получили название по треску выстрелов своих многочисленных стволов. Шеппард заметил длинную винтовку, свисающую с плеча каннибала. Интересно, подумал он, сколько ни в чем не повинных людей были убиты из этого единственного ствола.
Входя в деревню, Шеппард сразу приметил десятки облепленных мухами трупов. Судя по обугленным костям, множество других уже были съедены. Поблизости один из соплеменников вождя сосредоточенно отреза`л окровавленный шмат мяса от отсеченного человеческого бедра. Другой заталкивал скатанные в трубочку табачные листья внутрь лишенного мозга черепа. Даже на костре, отделявшем преподобного от предводителя каннибалов, над язычками пламени коптились несколько отрезанных рук, насаженных на бамбуковые палочки.
Шеппард из всех сил старался не обращать внимания на все эти ужасы, но все его чувства подвергались серьезному испытанию. Тучи черных мух гудели в воздухе. Вонь горелой плоти застряла в ноздрях. Чтобы удержать поднявшуюся к горлу желчь, он не сводил глаз с каннибала. В его ситуации не было смысла возмущаться происходящим или выказывать какую-либо брезгливость.
Шеппард медленно заговорил, зная, что каннибал понимает и по-английски, и по-французски, хотя ни на одном из этих языков не говорит бегло.
– М’лумба, мне очень нужно переговорить с капитаном Депре. Крайне важно, чтобы он меня выслушал.
Великан пожал плечами.
– Он не здесь. Он ушел.
– Ну а Колляр или Реми?
Опять пожатие плеч, но лицо дикаря заметно омрачилось.
– Ушли с капитэн.
Шеппард нахмурился. Депре, Колляр и Реми – все офицеры бельгийской армии – и привели Заппо-Зап в этот округ. Шеппард познакомился со всей троицей после того, как основал христианскую миссию на реке Касаи, притоке полноводной Конго. Отсутствие бельгийцев было чем-то необычным, особенно когда их отряд собирал «каучуковую дань» с деревни – хотя не то чтобы кто-то из этих офицеров стал бы препятствовать творящимся при этом зверствам. Вообще-то сама эта троица и поощряла подобную жестокость. Депре даже повсюду таскал с собой кнут из кожи бегемота, который по малейшему поводу пускал в ход, вырывая им клочья плоти из своих жертв. Последнюю пару месяцев капитан вел свой окончательно сорвавшийся с поводка отряд вдоль реки Касаи, терроризируя деревню за деревней и непреклонно продвигаясь к северу.
Как раз по этой причине Шеппард и оставил свою миссию в Ибандже, отправившись на поиски отряда. Другое конголезское племя, бакуба, отправило посланника от своего царя с мольбой к Шеппарду, прося преподобного предотвратить появление кровожадных Заппо-Зап на их территории. Он не мог отказать в подобной просьбе. Два года назад Шеппард стал первым иноземцем, которому было позволено посетить царство бакуба – в основном потому, что он озаботился выучить их язык. После того, как преподобный доказал свободное владение им, при царском дворе его приняли весьма благосклонно. Он выяснил, что народ это честный и трудолюбивый, несмотря на свои верования в колдовство и царя, у которого оказалось семьсот жен. И хотя обратить в христианство никого из племени ему не удалось, он все равно считал их бесценными союзниками в этих враждебных краях.
«А теперь им нужна моя помощь».
Он мог, по крайней мере, попробовать решить этот вопрос с Депре – убедить бельгийского капитана избавить народ бакуба от распространения этой бойни.
– А куда направились Депре и остальные? – спросил Шеппард.
М’лумба посмотрел на восток, за реку Касаи, которая медленно текла неподалеку. Выругался на банту и злобно плюнул в ту сторону.
– Я сказал им не ходить туда. Это место алааниве.
Шеппард знал, что на банту это слово означает «проклятый». А еще понимал, насколько прочно укоренились среди местных племен всякие суеверия. Они верили в духов и призраков, в заклинания и волшебство. В качестве миссионера он находил практически невозможным прорваться сквозь эту пелену языческих верований и заменить их светлым словом Господним. И все же не оставлял попыток, в то же время выступая в роли летописца творящихся здесь ужасных деяний, вооруженный лишь Библией и громоздкой фотокамерой «Кодак».
Шеппард расстроенно нахмурился. Он знал, что привлечь всех троих офицеров могло лишь что-то очень значительное.
– М’лумба, а почему ушли Депре и остальные? Что они ищут?
– Панго, – буркнул каннибал, что на банту означало «пещеру» или «яму». А потом, насупившись, изобразил, будто роет лопатой землю, поглядывая на Шеппарда – понял ли тот.
Шеппард прищурился, после чего и вправду понял.
– Ты хочешь сказать, шахту?
М’лумба коротко кивнул.
– Oui. Шахту. В плохом месте. Мфупа Уфалме.
Шеппард уставился через реку, мысленно переводя последние слова каннибала.
«В Царстве Костей…»
Хотя название звучало зловеще, Шеппард не придал ему особого значения. Он знал, что в непроходимых джунглях осталось еще множество неисследованных мест. Вообще-то говоря, он и сам открыл неизвестное картографам озеро и через пару-тройку месяцев был даже приглашен в Лондон, в Британское королевское географическое общество, чтобы обсудить это открытие. И все же куда распространенней суеверий, цветущих пышным цветом в этих краях, были слухи о сокровищах и неведомых царствах, затерянных где-то в самой глубине джунглей. Где в итоге и находили свою погибель многие из тех, кто соблазнился подобными сказками.
«А теперь, похоже, еще и трое бельгийцев».
– Зачем они ищут эту шахту? – спросил Шеппард. – Что рассчитывают там найти?
Повернувшись, М’лумба гаркнул что-то своему престарелому соплеменнику со сплошь татуированным лицом, что выделяло его среди прочих как мганга, или же колдуна-целителя. Заппо-Зап никогда не передвигались по стране без шамана, который отпугивал от них висука и рохо – мстительных призраков и духов тех, кого они убили и съели.
Иссохший старик присоединился к ним. На нем были лишь узенькая набедренная повязка и ожерелье, украшенное резными фигурками из слоновой кости и деревянными амулетами. Губы его лоснились после недавнего пира. М’лумба что-то требовательно спросил у мганги на каком-то диалекте басонге, так что Шеппард ничего не смог разобрать.
Наконец шаман насупился и принялся перебирать перепутанную массу амулетов у себя на шее. Снял с шеи заплетенную косичкой петлю, с которой свисал единственный талисман – маленький металлический диск, размером не больше ногтя большого пальца. Старик потряс им перед М’лумбой, который выхватил его и передал Шеппарду.
– Капитэн Депре нашел это. На шее у другого мганга из этой деревни. Капитэн стегал и стегал кнутом, чтобы заставить его говорить. Крики две ночи. А потом мганга рассказал ему, откуда это.
– Из Мфупа Уфалме… – пробормотал Шеппард. Из Царства Костей.
М’лумба, скривившись, кивнул, явно чем-то недовольный.
Шеппард изучил амулет. Похоже, это была монета, почерневшая от времени, с просверленной посредине дырой, через которую и был продет витой шнурок. Одна сторона была достаточно потерта, чтобы открыть сияние золота.
Шеппард ощутил, как наваливается отчаяние.
«Не удивительно, что Депре был так жесток…»
Для такого порочного человека предвкушение золота должно сиять гораздо ярче, чем любые нормы на слоновую кость или каучук. При всех слухах о потайных городах и сокровищах, спрятанных в джунглях, ни один не мог сильней разжечь вожделение алчного человека, чем история о затерянном где-то золоте. Кладоискатели веками прочесывали джунгли, выискивая такие сокровища. По-прежнему передавались из уст в уста легенды о золотых копях, вырытых исчезнувшими римскими легионами или даже ветхозаветными воинами царя Соломона.
Шеппард вздохнул, слишком хорошо зная, сколько авантюристов погибли в ходе таких вот безрассудных вылазок. Он уже начал опускать золотой кружок – когда отблеск солнечного света вдруг проявил какие-то буквы на другой стороне монеты. Он опять поднял ее к глазам и наклонил, открывая полустертую надпись. Как следует присмотрелся, и тут глаза его пораженно распахнулись. Чтобы окончательно убедиться, преподобный потер монету, открыв имя, написанное на латыни.
Presbyter Iohannes.
Пальцы сами собой еще крепче сжали золотой кружок.
«Не может такого быть…»
Хотя имя было на латыни, Шеппард сразу понял, что эта золотая монета не была отчеканена каким-то римским легионом. И золото для нее не было добыто воинами царя Соломона. Нет, то, что на ней было написано, намекало на совсем другую историю, столь же фантастическую, как и все остальные.
– Пресвитер Иоанн… – пробормотал он, переводя с латыни.
Про могущественного христианского «царя-попа», царство которого некогда якобы процветало в Африке, Шеппард узнал еще во время учебы в семинарии. В соответствии с текстами, датирующимися двенадцатым веком, пресвитер Иоанн почти в течение века правил древней Эфиопией. Утверждалось, что он – чернокожий потомок Бальтазара, один из трех волхвов, пришедших поклониться родившемуся в Вифлееме младенцу Иисусу. Молва приписывала царству пресвитера Иоанна не только астрономическое богатство, но и владение множеством тайных знаний – легенда даже связывала его с Источником вечной молодости и так и не найденным Ковчегом завета Господня. Многие века европейские правители пытались отыскать этого достославного персонажа. Посылали эмиссаров, многие из которых бесследно исчезли в джунглях и так и не вернулись назад. Даже Шекспир упомянул этого загадочного патриарха в своей пьесе «Много шума из ничего».
Однако большинство нынешних историков скептически отметают это предание про черного христианского царя, правящего на безбрежных просторах Африки, считая его не более чем мифом.
Шеппард не сводил взгляда с имени, отчеканенного на золоте. Ему хотелось воспринимать то, что он держал в руках, как некоего рода фальшивку. И все же, будучи сыном раба, он не мог так поступить. Вместо этого преподобный ощутил трепет родства с этой легендой, с еще одним чернокожим христианином, жившим много веков тому назад.
«Может ли быть хоть сколько-то правды за всеми этими историями?»
И хотя предвкушение золота вполне могло заманить в лес капитана Депре, Шеппард не мог противиться своему собственному стремлению – не к богатству, а к истории, на которую намекала эта монета.
Опустив талисман, он повернулся к М’лумбе.
– И давно уже нет Депре и остальных?
Тот покачал головой.
– Двенадцать дней. Они взяли с собой двадцать человек. – В злобно исказившемся рту сверкнули остроконечные зубы. – И моего брата, Нзаре. Я говорил ему не идти. Но капитэн заставил его.
Шеппард почувствовал, что в этом и крылся корень ярости каннибала – чем можно было воспользоваться.
– Тогда давай заключим мкатаба. Строго между нами.
Безволосые брови М’лумбы настороженно сошлись на переносице.
– Нини мкатаба?
Шеппард приложил руку к рубашке, накрыв сердце.
– Я отправлюсь в Мфупа Уфалме и приведу тебе твоего брата – но только если ты поклянешься, что ты и твои люди останетесь здесь и не отправитесь дальше в земли бакуба.
М’лумба обвел взглядом руины деревни, размышляя над предложением.
– Дай мне три недели, – умоляюще добавил Шеппард.
Рот М’лумбы лишь скривился еще сильней.
Шеппард напряженно ждал ответа. На худой конец, эти недели могли бы дать обитателям деревень на территории бакуба возможность покинуть родные места и укрыться в лесу. Он молился, чтобы предложенный им неравный размен фигур помог защитить эти пятьдесят тысяч душ от предстоящего варварства.
Наконец М’лумба поднял три пальца.
– Тату недель. Мы останемся. – Он бросил взгляд на раскиданные вокруг трупы. – А потом я опять проголодаюсь.
Шеппард невольно содрогнулся от омерзения при угрозе, прозвучавшей в этих последних словах. Представил себе ухоженные улочки столичной деревни бакуба, уставленные статуями предыдущих царей и наполненные смехом женщин и детей. Представил себе, как эти счастливые звуки сменяются криками боли, а по чистеньким улицам текут потоки крови.
Он посмотрел через реку Касаи на темные джунгли за ней. Преподобный не знал, есть ли там и вправду какая-то затерянная золотая шахта. Он даже сомневался, соответствует ли истине латинская надпись на монете. И явно не верил в какие-то древние проклятия, уходящие своими корнями в Царство Костей.
Но вонь горелой плоти напомнила ему одну непреложную истину.
«Мне нельзя их подвести».