О чем она только думала?! Нет, не так, попроще… просто, о чем она думала? Не знаю. Да откуда мне, черт возьми, знать?! Думаете, она сама знала? Ну да, сама она, конечно, знала. Воспоминания… ах, если бы только они… словно одели маски, схватили сзади, сажали горло и затолкали в будущее, лишая воли и шанса хоть кого-то из них назвать по имени
Но срыв исчез, так и не сняв маски, и все. Как будто медузу волной на берег, а дальше отлив, жажда и чья-то неосторожная ступня…
Она не умела расставаться с сознанием по первому позыву. Она ощущала ветер, траву по пальцам… «что произошло?!»… нечто холодно-липко-сохнущее на руках и лице… «нет, это не я, я не хотела!»… она вдыхала разбавленный дым, жадно, обреченно, бездумно… «где же ваша музыка?» не пытаясь придать катастрофе черты обыденности… «Можно еще раз вашу руку? Ну где же вы?» Руки онемели, словно скотчем за спиной, а спасительные мысли аккуратно, с покорной щепетильностью самоубийцы, уже свернуты по стрелкам и сложены на самое дно большой сумки на колесиках. Она не думала даже о тебе… прости, Антон, твое сентябрьское волшебство осталось там же, в твоем сентябре. Лучшее, что ты мог сделать для нее, это просто забыть, не вспоминать. Но ты и так не вспоминал о ней, я знаю, тебе легко, у твоего светила даже разрез глаз такой же, не надо разрываться и думать, какой цвет ярче: красный или зеленый. Как говорится, будьте счастливы.
Что до нее, она, конечно, могла бы тебя возненавидеть, чтобы отпустить без боли, но за нее это сделала память, а в ней, недоразвязанной, были не только острые взгорья кирпича на стенах, не только мокрый черный потолок, растворенный в неподвижности глаз (Интересно, у Ленки такое тоже бывает?). Кстати, глаза. Такие неброские, серые, но завораживающие, сверкающие, острые… как их еще назвать?
«А вы точно не занимались балетом?», говорит небольшой, но мужественный рот.
«Хи-хи… нет. Ну как, в младших классах ходила немного. А что?»
«У вас красивая осанка. Такая, знаешь, гибкость и хрупкость… молодая веточка; такую не сломает никакой ветер, нет, он обрушит целые стволы, но не тебя, пусть хоть убьется от гнева. И в то же время обычные человеческие руки могут стать роковыми…»
«Аммм… простите, вы все свои впечатления выражаете так… до зябкости изысканно… Гелий? Не устаете от такого необычного имени?»
«Ха-ха… нет. А вы?»
– …Что случилось?! Боже… вы… это… вы в порядке? – Да, – солгала Марина, но посмотрела не на источник голоса, а на собственные руки. Зрелище заставило ее снова зажмуриться
Но слезы сохли быстрее, чем ветер нагонял новые. Из яблочного мякиша застывала реальность со всеми своими острыми углами. Марина вгляделась в черные следы на серой, бугристой ленте, на эту крутую дугу, которая вела туда, куда лучше не смотреть. Мужчина, долбанивший лбом о стекло, имел кровоподтек на лбу, но был здоров и как-то злобно возбужден… черт, кажется, это он ее вышвырнул из салона. Еще какая-то женщина рядом с ним. А где остальные? Неужели сошли? Неужели больше не осталось никого перед аварией?
– Да где же ты, блин, отвечай! – бесился мужчина в телефон у уха, буравя глазами асфальт. Женщина вообще отвернулась. Неужели и она все видела? Только не прислушиваться, только не отвечать!
– …Боже мой, что с девушкой? Она вся…
– Это не ее кровь. Там водитель, он это самое, в общем, она…
Марина вскинула руки к ушам, но было поздно. – …Она пыталась его… ну, как-то спасти, вытащить. Как-то так. – Какой ужас!
Еще не вполне веря в отмену приговора, Марина оглянулась и вгляделась в фигуры тех, кто затеял этот разговор. Один из них – пожилой мужчина в пиджаке, аккуратном, не мятом и не испачканном. Можно было сразу догадаться, что он никогда не садился в маршрутку, не выползал из помятого металла и вообще только вылез из совершенно чужой вселенной, благополучной как пенсия президента и как она же далекой и несбыточной… А в самом деле, откуда он вылез?
Марина успела оглядеться, но куда там – ни домов, ни машин, только лес на все четыре стороны. В такой глуши любой абориген тут же привлекает внимание. Тем чудеснее казалась сама внешность этого старичка. Высокий, худощавый, с аккуратненьким деловым чемоданчиком в руке, он был похож не то на институтского профессора, не то на директора маленькой, но солидной конторки, наверняка заграничной, где не в чести продавать душу маразму. Седые волосы коротко подстрижены, и ни намека на лысину. Небольшие глаза, внимательные, живые, умные и даже хитрые. Моложавое, беззлобное лицо, не враждующее с улыбками, но сейчас почтительно грустное, испуганное, отстраненное. Даже романтичное. Постаревший Байрон, почти остепенившийся в новом мире. Интеллигент, но не обычный постсоветский, который, оставаясь не у дела, бомжевеет быстрее народного самоупийцы. Нет, интеллигент, который не чурается нафталина, но и сохраняется лучше других. Но откуда, черт возьми, откуда?!
А вот второй в ихней паре был уже знакомый, худощавый парень с баулом. В полный рост он казался высоким, длинным, и даже багаж не портил ему изящности бесшерстного кота… или нет, скорее, оленя. Благородного… мда. У него был живой голос. Тихий, правда, и с мутнотцой, но не тряпочный, не зомбячий и не компьютерный, хоть на том спасибо. Да и лицо не такое уж бледное, каким казалось с боку.
– …Да нет. А, это самое, где мы вообще находимся? Просто тут это… дорожный указатель… был. И там какое-то Френово… или Фроново, семь километров…
– Да, это село наше центральное, но до него еще далеко. Мда. Неудачное конечно, место. Дорога – не дорога, а одно название. Еще шоссе зовется. Хорошо машин мало. И людей. Редкостная глушь, я вам скажу, и как вы только сюда заехали? Ой, а можно полюбопытствовать, что это у вас такое мощнецкое за спиной?
За спиной? Марина только теперь обратила внимание, что блестящая округлая штуковина в пакете, которая не помещалась в рюкзак, теперь не просто венчает гору за плечами молодого человека, но и возвышается над головой. Большой, блестящий бублик в белом пакете, вдвое шире головы, был просто вылитым нимбом. Особенно если смотреть анфас и одним глазом. Святой странник. Преподобный инопланетянин. Да еще и воскресший минуту назад. Как и все мы тут. Марина невольно улыбнулась, но парень этого не заметил. Джентльмены уже вовсю разговаривали.
– Да это же… это ж просто замечательно! – восторгался мсье в пиджаке. – Я видел эти ролики, ну, знаете, где молнии бьют как настоящие, метра на два, а их прямо руками ловят; даже не сразу поверил, что это не монтаж. Ведь это по-настоящему, да?
– Ну, да. Но я такие пока не делаю. У меня так, полметра.
– Полметра? И вот с этой вот катушкой у вас за спиной можно создавать молнии в полметра?!
– Не, за спиной нельзя. Нужно подключить к сети. А потом мырмыртрансформатормырмырмыргенератормырмыр…
Господи, да они спелись! Технари! Конечно, еще в маршрутке было ясно, что этот парень технарь до мозга костей. Но господин в пиджаке, этот чуткий, интеллигент еще минуту назад беспокоился о ее здоровье, ужасался крови, готов был подхватить на руки при первых признаках обморока! И вот, пожалуйста, не прошло и минуты, и все, как пустое место, досадный кровавый комок, (почему-то еще живой!), безобразный, нагло стоящий посреди дороги и отвлекающий от важного разговора настоящих… ЗАДРОТОВ!
– …Серьезно? То есть вы хотели обменять все это богатство на восемь маленьких деталек?
– Ну почему маленьких? Это ж мырмырмырсорокшестьиксцэмырмырмыр! Не кирпичи конечно, но с радиатором мырмырмыркиловаттмырмыр. Просто надо мырмырмыртранзистормырмырмырдиодмыр…
– Слушайте, а как вы ими будете генерировать? Я читал, что вроде бы нужна искра…
– …Да, да, это раньше все делали, но сейчас можно это сделать гораздо удобнее. Все очень просто: мырмырмыртранзистормырмырмыртрансформатормырмырмыр…
…Поразительно, еще минуту назад она была готова умереть от разрыва всего и сразу, если ее не оставят в покое, и как можно скорее! Мечты сбиваются. Стоит только захотеть.
«Что же делать?», подавилась Марина этим возгласом, так и не вырванным из горла. Она окончательно осознала себя, одну, еле живую, на этом безликом, безрадостном и безмашинном полпути к родному скучному дому, где все по-старому, по доброму, и даже накажут любя. Маршрутки больше нет, маршрутка умерла, а водитель… водитель…
Мужчина с кровью на лбу тут же скривился, едва она сделала шаг в его сторону. Он все еще сжимал у уха телефон и еле держался от злости. Женщина тоже отпрянула и, кажется, перекрестилась. Что им сказать? Помогите? Но ведь они такие же пострадавшие, такие же застрявшие в своей собственной стране, провалившиеся и не знающие даже, где точно находятся. Они не помогут. Они не помогут, даже если за ними скоро приедут родственники, на машине с новехоньким, вычищенным до блеска салоном, в который влезли бы еще двое несчастных. А что, бензин нынче дорогой, а тут с одного двести, с другого триста, и вот, уже жить можно! А трупы нет, не берем, нерентабельно, вечно то не заплатят, то с гайцами подставят. Ах, вы живая? Что вы говорите? Не хотела? Пыталась спасти, вызволить, искупить? Ну что ж, тогда уж вам сам Бог велел искать того, кто в вас нуждается, а мы уж как-нибудь сами… а то вдруг мы тоже разобьемся, и вы нас так заботливо во искупление убьете в попытке спасти?»
Ужасное чувство, будто слезы подступают даже не к глазам, а к низу шеи, закупоривая артерии и горло. Нет, только не поддаваться! Не оставаться. Догнать задрота в пиджаке, пока еще не ушли с нимбатым в загрезье по самый киловатт!
* * *
Тревожные токи, распуганные стрессом, никогда не уходят насовсем. Курсируя вокруг головы, ожидая смерти последней возбужденной мысли, они не успевают заскучать. Но они беззубы. Они лишь посланники, щупальца или даже беспилотники, управляемые силой куда более плотной, многослойной и непостижимой, чем эти простительные соединения рефлексов вроде страха, злости и отвращения. Примерно так.
Кстати, не забывайте проверять полярность уфастов и шоток в вашем мосту. И кондер пленочный по питанию. И еще: никогда не ездите за город на маршрутках! И вообще не пользуйтесь автодорогами, потому что это писец! Запланируешь раз в жизни встретиться с незнакомым человеком, все распланируешь, вещи соберешь, часы перепроверишь, а за день до этого подумаешь: а на кой ехать на вокзал, если автовокзал под боком? Так вот, долбаните себя об стенку при первом же симптоме этой мысли! Потому что это еще хорошо, если вы просто попадете в пробку. По крайней мере, целы останетесь. А тут, блин… ничего нет, даже на мобильнике одна палка из четырех! Так навернулся великий план по обретению охренительных транзюков. У чувака тоже время не резиновое. И на помощь сюда он вряд ли приедет. Что теперь делать?
Вот и мой знакомый Иоганн, окончательно осознав всю глубину приключившейся лажи, готов был разорвать нагруженный рюкзак собственным позвоночником. Но промозглые образы оплетали ему лицо, шею и спину, не разрешая потерять драгоценную неподвижность. И все-таки, имея право ожидать от этой потенциальной ямы любых удручающих продолжений, Иоганн не ожидал встретить там такого человека, как Николай.
Николаем (просто Николаем, без отчества) он представился почти сразу, как только оправился от ужаса при виде окровавленной пассажирки (хорошо, что не знал подробностей). Но за несколько минут до этого поворотного момента, только приближаясь к месту аварии, впечатление он производил гораздо менее позитивное. Нечасто из леса выходят опрятные господа в пиджаках с кейсами, словно специально, чтобы позлорадствовать над полным раздраем, болью и безысходностью тех, кто еще недавно сам имел право посмеяться над местным захолустьем. Не хотелось его терпеть, хотелось отогнать его как зверя от места кораблекрушения, защититься и защитить всех вокруг, чтобы никто его даже не заметил. Но незнакомец приближался, невзирая на чужие эмоции, давая себя оглядеть, потом еще раз оглядеть, потом засомневаться, потом прислушаться и окончательно поднять глаза из липкой смолы шока. Если издали он казался просто человеком средних лет, то вблизи это был никто иной, как хорошо сохранившийся пенсионер лет 60 или даже 70. Его пиджак говорил скорее об интеллигентной опрятности, чем о какого-либо сорта понтах, а его лицо было настроено на печаль, даже слишком глубокую для случайного очевидца ДТП. Этого было достаточно, чтобы инициировать стандартное «здравствуйте» и понадеяться, что незнакомец все же не глюк и не случайная помеха, и не исчезнет в самый ответственный момент, предоставив реальность самой себе.
Он не исчез, однако дальше начало происходить нечто выходящее за пределы атмосферы несчастья. Не нападая, не смеясь, не издеваясь, он, тем не менее, выбрал именно этот неуместный момент, чтобы спросить, «что это такое у вас за спиной?».
Нетрудно догадаться, какие невеселые мысли посетили нашего катастрофически удачливого изобретателя, и как ему хотелось сорвать багаж со спины, подобно огромному дробящему оружию, и огреть любопытного, а потом догнать и еще раз огреть: все равно пропадать. Однако то ли процесс разматывания неправильных усов памяти, то ли сострадающее выражение лица, то ли банальный покой и стабильность уже через минуту словно сняли с Иоганна половину груза. А он всего-то рассказал про катушку, про мосфеты, описал их характеристики, статические и динамические; намекнул, в какой схеме они будут использоваться, и какую мощу она сможет выжать. Собеседник стоически вынес этот монолог, хотя, очевидно, не понимал и половины слов. Он не разбирался в матчасти, это было сразу видно по его вопросам на уровне чудесатостей и легенд про повелителя молний. Впрочем, он хотя бы знал, что сие есть такое, видел в интернете (уже чудо: деревенский пенсионер смотрит онлайн-видео), и это было хорошо, потому что обломки и заросли вокруг не имели никакого отношения даже к мозгу, не то, что к резонансным трансформаторам.
Иоганн рассказал ему об упакованной катушке, о первичной обмотке, о вторичной обмотке, о тороиде. Кстати, если вы делаете тороид из гофрированного воздуховода, набейте его как можно плотнее хотя бы раскрошенным пенопластом, а лучше герметиком (только осторожнее, может порвать), потому что если он у вас упадет, или вы на него случайно сядете, разгладить этот долбанный тонкий алюминий будет крайне проблематично. И вообще, если есть возможность сделать тороид не из гофры, делайте не из гофры!
Кроме того Иоганн рассказал о ШИМ генераторе, о полумосте (из 2 транзисторов) и полном мосте из четырех (как будет с новыми). Иоганн говорил, а Николай слушал, улыбался, удивлялся, что такие люди существуют в нашей стране, чья наука и образование якобы безнадежно (по вине кого-то там) разрушены, и тонкие морщинки на его худощавом лице поигрывали, искривлялись, перетекали одна в другую, словно стримеры в сильном электрическом поле. Иоганн хотел бы и замолчать, и нахмуриться, и оплакать свои несбыточные мосфеты, но ловил себя на чувстве, будто впервые за многие месяцы размял затекшую часть тела, пусть даже эта часть – не более, чем язык; и пока речь выливалась из него, пока весь его мозг был наполнен мыслями о том, как оптимально сформулировать очередное достижение или ноу-хау, никаких других мыслей вовнутрь мозга проникнуть не могло. Не могла проникнуть усталость и обреченность, проблемы категории «как добраться?» и «на чем вернуться?», а также «где я сейчас?» и «какого хрена я тут, забыв о собственной катастрофе, иду незнамо куда незнамо с кем?».
Но рано или поздно электролит высыхает. Иоганн обронил последний отрывок теории самоиндукции, остановился и огляделся. Оказалось, что они отошли от места аварии метров на сто. Настроения этот факт не прибавил. Собеседник тоже хорошим настроением не отличался. Он-то и доказал ему, что писец не приходит один. Итак,
1. По близости не было ни одного города
2. По этой дороге редко ходили автобусы и даже обычные машины, и почему водитель маршрутки решил воспользоваться ею, было совершенно непонятно;
3. Последний автобус ушел 5 минут назад из ближайшего села у них за спиной, именно туда направлялся было Николай;
4. Еще один маршрут имел остановку впереди, однако на него они также в любом случае опоздали.
Кроме того бессмысленно было кому-то звонить и призывать на помощь, поскольку ожидание растянулось бы на полдня, что влечет автоматический провал операции по обретению волшебных мосфетов. Единственный выход – возвращаться на тошнотворье, на шабаш суккубов, на место ДТП, и ждать кого-нибудь: скорую, ДПС или чьих-то оперативных знакомых с лишним посадочным местом в салоне. Но и тут имела место следующая задница: у Иоганна не было с собой достаточно денег. С другой стороны,
5. По этой дороге, «Если вы видели дорожный указатель… кстати, где он?», имеется два населенных пункта: подальше большое село и поближе маленькая деревня, де-юре почти вымершая, но де-факто единственный очаг цивилизации, до которого имелся смысл добираться пешком;
6. В маленькой деревне как раз и жил «ваш покорный слуга», именно оттуда он держал путь на автобус и именно туда вынужден теперь вернуться, потому что уже де-факто опоздал, задержавшись на месте ДТП;
7. У Николая в собственности имеется дом, который он задумал продавать, однако с радостью принял бы «как это у вас называется… тестировщиков?», дабы те оценили удобства и предложили меры по увеличению выручки с будущей продажи.
Иоганн внимательно выслушал Николая, чей голос цепко и сухо, словно припой на луженное жало, накладывался на глобальное, неустранимое ощущение тошноты (хотя это могло быть просто удушье). Вопреки здравому смыслу и учтивости спасителя пункты 5—7 не казались благоприятными; впрочем, едва ли в этом мире что-то могло растворить выше описанное «тошнодушье», разве что карманный телепорт или откат во времени. Иоганн попытался сглотнуть и вдохнуть воздуха, потому что сейчас Николай спросит «Ну-с, как вы на это смотрите?», и надо будет что-то ответить, удержавшись при этом от универсальной оптимальной нотации «Да пошли вы все на…!».
Однако дальше все пошло не по плану. Иоганн уже наполнил легкие воздухом, когда услышал этот голос, от которого даже его собеседник изволил дернуться от неожиданности. Этот голос, еще недавно разрушительно мокрый, упоминавший «истукана», заставил их обернуться и подавиться всеми планами на ближайшие минуты.
Она спросила что-то невинное вроде: «Извините, я слышала, у вас можно остановиться?». Шатенка с окровавленной одеждой, по несчастью знакомая, стояла в трех метрах от них и глядела на Николая со смесью наглости и жалобной мольбы в глазах. Высохшие кроваво-слезные разводы на лице никуда не делись, хотя взгляд широко открытых глаз, нормальных, человеческих, женских, все-таки снижал градус абсурда в этом мире. И все же, увидев ее, Иоганн снова почувствовал кипение внутри себя вместе с желанием хоть на пару метров под землю, но провалиться.
А вот Николай нашелся быстро. Он даже улыбнулся, когда незнакомка начала оправдываться, что она совсем одна, что ей некуда идти, что никто за ней не приедет, и вообще не уверена, что ничего себе не повредила (возможно, были и другие пункты). Иоганна мутило. Он не мог это слушать, его начинал бесить даже угол обзора собственных глаз, которыми приходится видеть ЕЁ, даже не вглядываясь. Сейчас Николай расплывется и согласится, думал он, забывая о разуме, и Она пойдет с ним и загрызет его по дороге, поэтому вариантов не было: «Великолепно!», выкрикнул он и не менее заведенным тоном огласил, что пусть она хоть ночует у него в постели (или даже что-то грубее), а ему нельзя, его ждет чувак с драгоценнейшими мосфетами!
И еще: покупая мосфеты, не гонитесь за напряжением больше 800В. У них сопротивление в открытом состоянии больше ома, греться будут, замучаетесь. Лучше позаботьтесь о самоиндукции. Или, если у вас катуха большая, низкочастотная, попробуйте IGBT; стоящая вещь, и недорогая, так что не унывайте, если сможете.
Иоганн остановился даже не из-за того, что Николай крикнул ему «Подождите!». Перед его глазами, частично скрытое за углом, предстало место, где закончилась его разумная жизнь и не могла начаться никакая другая. Ему пришлось развернуться, как бы ни было душно, потому что впереди удушье было сильнее и обещало расти, по гиперболе, безотносительно к количеству дыма, суккубов и повреждений на телах и душах всех тех, кто сегодня так счастливо остался жив.
Николай уже пришел в себя и просил других не паниковать. Он напомнил, что на продажу у него целый дом, а не просто комната, и хотя имеются какие-то необозначенные проблемы, остается вполне твердая возможность разместить их обоих на любое разумное время. Он говорил что-то еще, успокаивая, подбадривая, объясняя как добраться, но мой знакомый проглотил эту минуту и проснулся лишь тогда, когда Николай спросил барышню, как ее зовут. Тогда-то он и услышал, словно стримером по памяти, это странное имя: Дарина.