Кир уже собирался уходить: он складировал на деревянной столешнице мятые купюры, готовясь к окончательному расчету с Тамарой. Поэтому «по последней» выпили быстро, сосредоточенно. Вернее, выпил Кир. Нестор решил не торопиться.
– Салфетку спрячь, – сказал Кир, аккуратно сдвинув наследие Семена Немировича Волха в сторону своего собеседника.
– Я же Вам принес, как память, как сувенир. Может, в Раджасе есть специальное место для таких вещей, – попытался возразить Нестор.
– Музей подарков? Как в передаче «Поле чудес»? – Кир весело рассмеялся. – Нет такого музея. Есть оружейный склад. И этому артефакту именно там и место.
Нестор вспомнил, какую роль сыграли несколько таких салфеток в битве при Иггдрасиле и согласился:
– Тем более. Я же потерять могу, выкинуть случайно, использовать просто – как салфетку. Или сработает случайно, навредит кому-то. Зачем мне такая ответственность?
– Считай, что сдал в арсенал и снова получил для оперативного владения. Под роспись! – по возможности строго сказал Наставник и Нестор послушно вернул салфетку в карман планшетки. – Кстати, сегодня в моем кабинете получишь и другие полезные вещи. Инструктаж пройдешь. Тебе предстоят напряженные будни.
Нестор ощутил, что беспокойство настойчиво просится в гости, – знал он эти «полезные вещи» и «напряженные будни». Но Наставник снова рассмеялся, чем отвлек от тревожных мыслей.
– Обожаю филологов! – Кир хлопнул себя по бедрам. – Глянь, что выцарапали. Точно такое же творчество видел в аудитории филфака, на задней парте. Даже почерк похож.
Нестор взглянул на столешницу. На том месте, где только что лежала салфетка Волха, под треснутым лаком покрытия было даже не выцарапано, а как будто выдавлено дугой прибора для выжигания:
«Холодно и зябко
Маленькой макаке.
Прилипают каки
К волосатой сраке».
И рядом с этой нравоучительной притчей была нарисована жалостливая обезьянья рожица – мохнатая, с сосульками на оттопыренных мочках.
– Заметили, какая чудная аллитерация? – восторгался Кир.
– Нет, – честно признался Нестор.
– Ну, как же! Такое чуткое чередование звуков «Л» и «К»! – Кир проиллюстрировал свои слова, несколько раз ткнув розовым пальцем в выжженную надпись. – Даже если слов не знаешь – проникнешься определенным чувством.
– Каким чувством? – терпеливо спросил Нестор.
– Вот все время забываю, что Вы не филолог! – спохватился Кир.
– Я историк, – напомнил Нестор, – но тоже интеллигентный человек.
– Конечно-конечно, – согласно закивал Кир. – Без сомнения! Но труды Потебни не читали? Александра Афанасьевича? Его записки о народности языка, о его поэтике, о связи слова и мысли?
Нестор честно признался, что не читал, но пообещал восполнить этот пробел.
– Обязательно восполните! – распорядился Кир. – Вам как историку просто необходимо иногда уходить от скучных дат, фактов и событий и стараться взглянуть на исторические процессы шире – через анализ первоосновы. А что является первоосновой любой исторической активности? – лукаво спросил Наставник.
– Что? – так же лукаво подыграл Нестор.
– Конечно же, язык! – радостно заявил Кир. – Язык, речь – первооснова любого проявления народной духовности, культуры. И стало быть, именно язык лежит в самом основании всех исторических процессов.
– Я бы поспорил, – с сомнением возразил Нестор.
– И даже не смейте! – Кир шлепнул ладонью по облупленному лаку столешницы. – Это я Вам как Наставник говорю!
– Так что там со звуками? – примирительно напомнил Нестор.
– Звук «Л» случает, льнет, прилипает, ласкает, намекает на близость. И звук «К» кроит на куски, дает ощущение конечности и контакта.
– Это куски каках льнут? Контактируют, так сказать, со сракой? – уточнил Нестор.
– Как-то так, – кивнул Кир.
– Бред какой-то, – пожал плечами Нестор. – Обычные звуки. Никуда не льнут, ничего не кроят. Пока в слова не лягут. Этим, что ли, филологи занимаются?
– И этим в частности, – подтвердил Наставник.
– Сплошные допущения и выдумки, – пренебрежительно заметил Нестор. – История – наука конкретная.
– Да, уж! Конкретнее не бывает, – усмехнулся Кир. – Думаю, допущений и выдумок в исторических науках не меньше. Кроме того, тебе нужно раздвигать границы мышления, подходить к вопросам с более абстрактных позиций.
– Зачем? – решил уточнить Нестор.
– По зову службы, по роду дела, – пояснил Наставник. – Чтобы найти общий язык со своей будущей напарницей. Не помешало бы тебе кое-что узнать о воплощениях мира Саттва в иллюзорном мире Взвеси.
– Я весь во внимании, – Нестор мимикой показал, как он теперь деловит и сосредоточен.
– Вечером, все вечером. В Конторе, – Наставник решительно встал из-за стола; его слегка качнуло. – Ноги засидел, – поморщился он.
Нестор допивал пиво, уже выдохшееся, нагретое теплом ладони до комнатной температуры, и наблюдал, как Кир рассчитывается у стойки, прощается с Тамарой и направляется к выходу. Скоро маятник широкой Кировой спины скрылся за дверью. А Нестор все сидел, упиваясь шумным спокойствием «Варяка», этим ровным умиротворением пивной, и думал. Думал о многом – о конкретном и абстрактном. Абстрактные свои мысли Нестор не доверил бы записать даже самому умелому филологу. А конкретная мысль была одна – повторить ли «Баварское»?