Нет-нет, речь пойдёт вовсе не о милиционере славянской национальности. Термином «белый мусор» баклужинские изобретатели-самородки именуют материальный аналог белого шума, видимо, путая его с чистым шумом, отчего, впрочем, суть явления нисколько не меняется.
Что такое чистый шум? Если верить тем же самородкам, это особым образом взбаламученный поток информации, из которого человек с воображением способен извлечь всё что угодно: от эпохального открытия до гениального произведения. Взять, к примеру, оригинал шекспировского «Гамлета». Хаотическое нагромождение текста, переходящее местами в абракадабру. Однако достаточно посмотреть сноски – и нечленораздельная, на первый взгляд, строка (скорее всего, ошибка наборщика) волшебно проясняется, обнаруживая даже не один, а сразу несколько глубоких, хотя и взаимоисключающих смыслов.
В итоге же усилиями комментаторов и переводчиков из общей неразберихи удалось извлечь трагедию, служащую по сей день непревзойдённым образцом данного сценического жанра.
Примерно так же обстоит дело и с белым мусором.
Известно, что, разобрав и собрав подряд несколько бытовых приборов (наименования указываются разные, но в каждом списке обязательно присутствует механический будильник), вы неминуемо получите определённое количество лишних деталей, каковые надлежит сгрести вместе и тщательно перемешать. Так добывается белый мусор высшего качества. Если исходный материал подобран правильно, вам не составит особого труда соорудить из имеющихся запчастей небольшой вечный двигатель первого рода.
Будет ли он работать – вопрос второй. Тут всё зависит от интуиции умельца. Главное, как утверждают знатоки, сочленять деталь с деталью бессознательно, по наитию. Успех чаще всего сопутствует новичкам и виртуозам. Механики средней руки, отягощённые почерпнутыми из учебников предрассудками, обычно терпят неудачу.
Оккультисты объясняют эту странность вмешательством низших потусторонних сил, чьё неистребимое любопытство давно стало притчей во языцех. Привлечённый очевидной нелепостью конструкции, барабашка пытается уразуметь, как оно вообще может крутиться, и зачастую, увлёкшись, действительно запускает машину в ход. Подобную трактовку одинаково трудно и подтвердить, и опровергнуть. Будем считать, что оккультистам виднее.
Змеиное шипение в сенях заставило Андрона Дьяковатого поднять голову и прислушаться. Шипела жена.
– А ну-ка вон отсюда со своими чемоданами! Убери ногу! Убери ногу, я сказала!..
Андрон нахмурился, положил карандаш на незавершённый эскиз противовеса и, встав, пошёл на звук. Агата Георгиевна отпихивала от порога кухни хрупкого низкорослого субъекта, чьё отчаянное отрешённое лицо показалось Дьяковатому смутно знакомым. А в сенях и впрямь стояли два старых огромных чемодана, перехлёстнутых ремнями.
– Ну? – недружелюбно спросил Андрон. Настроение у него было скверное. Не без причин, понятно.
– Вот! Припёрся! – визгливо известила супруга. Таиться уже не имело смысла.
Незваный гость убрал ногу, с помощью которой он не давал захлопнуть пухлую обитую дерматином дверь перед своим бледным хрящеватым носом, и заискивающе улыбнулся хозяину. Зрелище не совсем приятное, поскольку нижнюю губу он при этом подвернул, чтобы прикрыть плохие зубы, а верхнюю вздёрнул, чтобы обнажить хорошие.
– Заходь, – решил Андрон.
– Тебе что, двух штрафов мало?.. – заголосила Агата Георгиевна – и смолкла, убитая тяжёлым взглядом мужа.
– Иди обед готовь, – не повышая голоса, сказал ей Андрон.
Жена заплакала – и пошла.
– Заходь, – повторил Андрон.
Помощи предлагать не стал. Сам дотащит.
Пока гость, пристанывая от натуги, волок чемоданы в хату, хозяин, как бы от нечего делать, приостановился у окна и отстранил занавеску. Отцветала сирень. За штакетником по травяной обочине крался на цырлах, занося детский марлевый сачок над бабочкой-лимонницей, встрёпанный седенький Аксентьич, в прошлом удачливый политик, а ныне относительно безобидный деревенский дурачок. Несмотря на многочисленные странности, Аксентьича в Колдобышах уважали и побаивались. Даже имени его никто не помнил – обращались исключительно по отчеству.
– Ох-х… – с облегчением выдохнули сзади.
Андрон обернулся. Оба чемодана уже лежали посреди горницы. Кивком предложил откинуть крышки. Как и следовало ожидать, внутри обнаружился мелкий механический лом.
– И что это будет?
– Было… – хрипловато поправил ещё не отдышавшийся полузнакомец. – Понимаете, попал в аварию… багажник и всё, что в багажнике, – всмятку… ну и вот… восстановить бы…
– Про аварию другим расскажешь, – отозвался невозмутимый Андрон, прислушиваясь краем уха к всхлипам на кухне. – Что конкретно собрать? Если движок – зря тащил. За движки сейчас гоняют…
– Нет-нет, – испуганно сказал гость. – Зачем же движок?
– А что?
– Да вот… машинку бы…
– Ну это запросто, – равнодушно изронил Андрон. – Ближнего прицела, небось?
– Дальнобойную… можно даже одноразовую… – выдавил гость, явно опасаясь, что после таких слов выставят неминуемо. Вместе с чемоданами.
Страхи его, однако, не сбылись. Андрон задумчиво почесал переносицу.
– А на кой она тебе?
– То есть как? – растерялся владелец белого мусора.
Так и не получив внятного ответа, Андрон подошёл к ближнему чемодану и присел перед ним на корточки. Взял в корявые пальцы шестерёнку, повертел.
– За кого голосовал? – неожиданно спросил он.
– Ни за кого, – виновато признался гость.
– А я вот за Портнягина… – удручённо молвил Андрон. – Вишь как оно всё обернулось… Не можешь быть свободным – научат, не хочешь – заставят! Движок с платформы снять велели, буду теперь на парусную тягу переделывать.
– Платформу? – тихонько ахнул гость. – Железнодорожную?
Очень, видать, хотел понравиться хозяину.
Однако угрюмый Андрон, судя по всему, его не услышал.
– Через пару деньков загляни, – велел он, бросая шестерёнку в общий хлам и поднимаясь с корточек. – Расценки знаешь?
Тот заверил, что знает, и с видимым облегчением поспешил откланяться. Видимо, и сам не ждал такой удачи. Оказавшись за калиткой, остановился перевести дух. Таксист, как и договаривались, ещё не уехал. Возле скамьи бродила курица и нежным трепетным голосом просилась в лапшу, а неподалёку встрёпанный седенький старикашка с детским сачком в руках неистово вминал каблуком в грунт какое-то, надо полагать, вредоносное насекомое.
Медведку, что ли, топчет?
Да нет, не медведку – бабочку.
Почувствовав, что на него смотрят, старичок обернулся, удивив наблюдателя выражением яростного ликования на морщинистом рыльце.
– Ну они у меня в будущем попрыгают! – потрясая сачком, злорадно пообещал он. – Демократы хреновы!
Когда за нежелание продать торговую точку Димитрий Уаров вторично получил по голове, с ним что-то, видать, случилось. То ли мозги ему слегка повредили, то ли потом в палате успокоительным перепотчевали, только вместо того, чтобы испугаться, он вдруг задумался. Точку, правда, продал, но как-то машинально, без сожаления. Притих, приобрёл привычку бродить по городу, беседуя вполголоса с самим собой. В иные времена таких провожали жалостливыми или насмешливыми взглядами, теперь же на Уарова посматривали с завистью, не в силах понять, где спрятан сотовый телефон с пешеходной гарнитурой.
Замечено, что постоянное общение упрощает психику. Одиночество же усложняет её до полной невозможности общаться. Вы не поверите, но для этакого добровольного робинзона каждое слово начинает означать то, что оно означает. Скажешь ему при встрече: «Ну и как твоё ничего?», – а он-то и впрямь примется толковать о зряшности жизни. И ладно бы если только своей!
Или, допустим, поделишься с ним умилением, что вот-де наш православный боксёр, выходя на ринг, перекрестился перчаткой, – а этот урод возьмёт да и прицепится: подставлял ли тот во время боя левую щёку, получив по правой, как подобает христианину?
За внешностью Уаров ещё следил, за здоровьем – перестал. Брился ежедневно, а вот к стоматологу уже подзабыл дорожку.
Самой сообразительной, естественно, оказалась жена: быстро уяснив, что к чему, незамедлительно перевела недвижимость на своё имя, чего Димитрий, кажется, не заметил. Как, впрочем, и многого другого.
Грянувшие вскоре исторические события застали Уарова на улице. Распад Сусловской области, позиционная гражданская война, выборы первого Президента Суверенной Республики Баклужино – всё это происходило при нём, но в памяти как-то не откладывалось. Слонялся, бормотал. Сидишь, бывало, на баррикаде, а он станет аккурат на линии прицела – и смотрит, смотрит, пока у тебя щекотка в указательном пальце не начнётся. Потом махнёт безнадёжно рукою и побредёт дальше.
Как уцелел – непонятно.
Потом добро восторжествовало, из окон первых этажей исчезли мешки с песком, легендарный бронетрамвай занял нынешнее своё место на пьедестале – и в голове Димитрия Уарова тоже вроде бы слегка развиднелось. Очнулся, начал скупать подержаную бытовую технику. Неизвестно, до чего он там додумался, но в решительных скорбных глазах его отчётливо читался приговор самому себе и всему человечеству.
Живи он в эпоху драконовских законов термодинамики – и чёрт бы с ним! Теперь же, после незамеченного Димитрием государственного переворота, когда чудес стало чуть ли не больше, чем явлений природы, ничто не мешало ударенному по голове бизнесмену обратиться за помощью к тому же Андрону Дьяковатому, на чьей совести уже висели такие чудовищные изобретения, как деноминомёт, безынерционная пуля и даже, если верить молве, подслушивающе-расстреливающее устройство, ввинчивающееся непосредственно в наушник телефона.
Минули условленные два дня.
Как прошлый раз, пройдя в незапертые сени, Димитрий без стука (поскольку стука всё равно бы не услышали) приотворил пухлую дерматиновую дверь.
– К вам можно?
Заплаканная Агата Георгиевна, склонившись над кухонным столом, остервенело раскраивала шмат сала. В тарелке мокли серые огурцы.
– У, варвар! – заклеймила она вошедшего и снова отвернулась.
Тот расценил это как разрешение проникнуть в горницу, где был неприятно поражён присутствием участкового милиционера.
– А вот штрафану третий раз, тогда узнаешь! – грозил участковый Андрону.
– Да? – развязно отвечал ему тот. – А ноу-ноу не хау-хау? За что штрафанёшь?
– За движок!
– Ты что, Перфильич, с коня упал? Он и на движок-то не похож…
И впрямь, то, что бесстыдно растопырилось посреди стола, не было похоже ни на что. За одно только отсутствие кожуха невольно хотелось обвинить конструктора в порнографии. Что-то невероятно извращённое мерещилось в этом диком до цинизма сочленении разнородных деталей.
Впрочем тут вопрос привычки. Случись так, что пойдёт изделие в серию, внедрится в быт, – глядишь, со временем кому-нибудь даже покажется красивым. Нарочно начнут кожухи снимать, чтобы нутро предъявить.
– Не веришь – заказчика спроси, – предложил Андрон.
Перфильич скинул кепи (старого образца, ещё с Сусловским гербом), вытер взмокший лоб и повернулся к Уарову. Лицо у милиционера было алчущее, но усталое.
– Что вы, какой движок? – не дожидаясь вопроса, испуганно сказал Димитрий.
– В заявлении написано было: движок! – упрямо стоял на своём Перфильич. – Как теперь отчитываться?
– Как! – передразнил Андрон. – Первый раз замужем? «Такой-то такой-то, такого-то такого-то стукнул мне, такому-то такому-то, что Андрон Дьяковатый собрал контрафактный артефакт. Проведённая мной проверка показала, что собранный механизм таковым не является…»
– А каковым он является?
– Сам, что ли, не видишь!
Участковый кашлянул и покосился на непотребный агрегат. Примерно так завязавший со вчерашнего утра алкоголик косился бы на предлагаемую соблазнителем стопку. Осмотрел, кривясь и хмурясь.
– Куда ж ты рычаг засадил? – ворчливо упрекнул он. – Руку свихнешь, пока до темпоралки доберёшься. Умелец хренов! Ладно, твоя взяла… На кухне договорим.
Ещё тогда, в горнице, скинув форменное кепи и обнажив философскую плешь, участковый Перфильич стал заметно человечнее. Дублёное неумолимое лицо его исполнилось здравого смысла и спокойной житейской мудрости. А приняв первую стопку, деревенский детектив и вовсе отмяк.
– Мало мне браконьеров с самогонщиками… – бурчал он. – Теперь ещё за тобой, Андрон, присматривай…
– Тебе-то чего жаловаться? – заметил тот, разливая по второй. – Прямая выгода…
– А хлопот сколько прибавилось?
– Ну а как ты хотел…
Если человек действительно мудр, ему одинаково близка любая идея и одинаково чужд любой способ её осуществления. Ибо нет ничего уродливее воплощённой в жизнь мечты.
Так, голосуя за давнего своего дружка, колдуна Глеба Портнягина, известный противоествоиспытатель Андрон Дьяковатый даже представить не мог, чем для него обернётся Глебово Президентство. Если раньше, до обретения Баклужиным независимости, народному умельцу досаждали одни лишь недобитые академики, публично обличавшие его в шарлатанстве и невежестве, то теперь, когда нетрадиционное изобретательство наряду с колдовством было признано реально существующим, пришлось выйти из тени – прямиком под пристальное око государства.
Для начала вынудили выправить лицензию и обложили ещё одним налогом. Дальше – хуже. Оказалось вдруг, что нарушение законов природы тоже должно происходить законным порядком. Хорошо ещё участковый Перфильич доводился Андрону сватом, а то бы там не два – все двадцать два штрафа содрали.
– Ты совсем, что ли, не пьёшь? – скорее сочувственно, чем сурово, обратился участковый к Димитрию.
– Да не то чтобы совсем… Не хочется.
– Зря. Машинку бы обмыть надо. А то работать не будет.
– Да она в черте города так и так работать не будет, – утешил Андрон.
– Как?! – ахнул заказчик.
– Так, – невозмутимо продолжал Андрон. – Это тебе с ней надо в аномальную зону, куда-нибудь на Колдушку. А в городе – не-ет, не попрёт. Я, кстати, завтра до Слиянки на платформе пойду, под парусом… Испытать-то надо… Так что, если хочешь, могу подкинуть.
– Пожалуй, я тоже выпью, – после тревожного раздумья решил Димитрий.
– Давно бы так, – усмехнулся Перфильич, наливая. – А машинка-то тебе всё-таки зачем? Да ещё и дальнобойная! На комод для красоты поставишь?
– Почему на комод?
– А куда ещё? Я смотрю, денег тебе девать некуда…
Ответил Уаров не сразу. Выпил, закусил. Щёки его потеплели, нервозность пошла на убыль.
– Да пожалуй, что некуда… – уныло признался он. – Зачем они мне там?
Сваты переглянулись.
– А-а… – понимающе протянул участковый. – Вон ты куда метнул… С концами, значит? Ну-ну!
Уаров вздрогнул и в ужасе посмотрел на проницательного собутыльника, однако уяснив, что тот ничего ему инкриминировать не собирается, успокоился вновь.
– Странно… – с заискивающей улыбкой (нижняя губа подвёрнута, верхняя вздёрнута) отважился он. – За движки штрафуете…
– Велено – штрафуем, – насупился сват Перфильич.
– Пространство вокруг них, говорят, свёртывается, – нехотя пояснил сват Андрон. – Схлопнуться может… То, понимаешь, не схлопывалось, не схлопывалось, а то вдруг возьмёт да и схлопнется!
– Так ведь машинка-то – опаснее, – недоумевал выпивший Уаров. – Я же с ней и Президентские выборы переиграть могу, и…
– Ага! Переиграл один такой!
– А почему нет?
– Да кто бы их тогда разрешил, машинки-то!
Проводив Перфильича, которому ещё предстояло накрыть сегодня с поличным своего кума Протаску Худощапова, изобретатель с заказчиком вернулись в горницу, где посреди стола по-прежнему бросало вызов здравому смыслу механическое чудище, в просторечии именуемое машинкой.
– Чего тебе её в город тащить? – резонно рассудил Андрон, сгребая в брезентовую сумку инструменты с клеймом фирмы «Русская рулетка». – Всё равно к утру возвращаться… Чемоданы, если хочешь, забери…
– Лучше я их вам оставлю, – решил Димитрий. – Там же, наверное, запчасти непригодившиеся, ещё что-нибудь соорудите…
Андрон хмыкнул, открыл дверцу платяного шкафа, за которой висела рядком одёжка на все случаи жизни (ветровка, штормовка, ураганка, тайфунка, землетрясенка), и определил сумку с инструментом в нижний левый угол.
– Много там чего соорудишь! – сказал он, прикрывая дверцу. – Три детальки на донышке…
– Сколько ж она тогда весит? – Димитрий недоверчиво уставился на то, что попирало собою стол, а заодно все известные законы мироздания.
– Да почти ничего, – отозвался Андрон и, подойдя к машинке, чуть приподнял её в доказательство за угол одной рукой. Потом с той же лёгкостью опустил.
– Как же это…
– Долго объяснять… – уклончиво проговорил умелец, почесав в затылке. – Тут, видишь, раз на раз не приходится. Иногда пуд железа потратишь, а в руки возьмёшь – семи килограмм не будет… Слушай, может у меня заночуешь? Я уже сегодня работать не смогу. А одному допивать – тоже как-то не по-нашенски…
– Нет-нет, – торопливо сказал Димитрий. – Собраться надо, то-сё…
– Чего там собираться-то? Рот закрыл – да пошёл!
– Ну и… прихватить кое-что…
Андрон был сильно разочарован.
– Баламуты вы! – с мужской прямотой объявил он. – Примут по стопке – и врассыпную…
Димитрий Уаров почувствовал себя неловко.
– А этот ваш кум… то есть не ваш – Перфильича… ну, кого штрафовать пошли… – начал он исключительно с тем, чтобы хоть как-то скрасить отказ. – Его – тоже за движок?
– Протаску? – пренебрежительно переспросил Андрон. – Не-ет. Протаску – за ножовки…
– За что? – ужаснулся Димитрий.
Краем уха он уже слышал, что в последнее время правоохранительными органами Баклужино предпринимались не раз попытки лицензировать садовый инвентарь. Причина заключалась в следующем: местные дачники, народ, известный своей воинственностью и неуступчивостью, согласно указу были разоружены сразу по окончанию гражданской войны. И вот, ощутив себя беззащитными, они решили превратить в оружие доселе мирные сельскохозяйственные принадлежности: грабли, культиваторы, шланги. Разработали уникальную систему физических упражнений, подвели под это дело какую-то хитрую философию – и настали для мародёров чёрные дни. Милиция, которой дачные грабители традиционно отстёгивали часть прибыли, просто не успевала приходить на выручку своим кормильцам. Пока добирались до места (а дороги у нас, сами знаете, какие), пожилая огородница с помощью нескольких торфоперегнойных горшочков успевала положить замертво целую группу головокожих экспроприаторов.
А вот что касается нелицензионных ножовок, то о них Димитрий Уаров, честно сказать, слыхом не слыхивал, в чём тут же и признался Андрону.
– Нет, тут другое, – растолковал тот. – Живём-то, почитай, на краю аномальной зоны, сотовая связь, сам понимаешь, никудышняя. Как ни достанешь мобилу – он сеть ищет…
– Да, но… пилы-то тут при чём?
– Ещё как при чём! Ты слушай… Берёшь вместе сотик и ножовку, сжимаешь покрепче, чтоб плотней друг к другу прилегли, – вот тебе и добавочная антенна. Чик – и ты уже в сети! Ни разу, что ли, так не делал?
– Нет…
– Темнота городская! Показал я Протаске, как зубцы под определённую сеть затачивать. А закладает он крепко. Ну и вот… Позвонил ему кто-то по пьяному делу, поговорили нормально, хотел он дать отбой – смотрит: а в руке-то у него одна ножовка. Без сотика, прикинь… Ну и народ мигом всё усёк. Не поверишь: с двуручными пилами навострились в сеть выходить! Телефонов никто не покупает – знай зубцы разводят да перетачивают. А производителям-то это в лом! Думаешь, за движки почему гонять начали? Энергетики ментов натравили…
– А-а… – зачарованно протянул Димитрий. – Вот оно что! Стало быть, и здесь экономика…
– Ну! А я тебе о чём? Никто никого на бабки не сажает, значит, считай, всё дозволено…
В сенях Димитрий снова столкнулся с Агатой Георгиевной и вежливо с ней попрощался. К своему удивлению, обидных слов он в ответ не услышал.
– Выпьет – мужик мужиком, – со вздохом поделилась она, смахивая слезинку краешком фартука. – А трезвый – зверь. Ничего, кроме железяк своих, не видит. Аж подходить к нему боязно. Ты уж завтра утром не запаздывай – он этого страсть не любит…
Димитрий растерянно поблагодарил хозяйку за добрый совет и вскоре очутился за калиткой, где его давно уже поджидал бывший политик, а ныне деревенский дурачок Аксентьич.
– Далеко собрались? – как бы между прочим осведомился он, отряхивая радужную пыльцу со штанины. Верный его сачок был прислонён к штакетнику.
– В смысле?
– В смысле, в смысле… – уличающе покивал Аксентьич. – Насколько понимаю, вы ведь не движок, вы машину времени заказывали?
– Н-ну… д-да… А вам-то, простите, какое дело?
– Попутчик нужен? – прямо спросил бывший политик.
– Куда?
– В прошлое.
– Господи! – сказал Димитрий, изумлённо глядя на престарелого авантюриста. – И вы туда же?
Морщинистое рыльце просветлело, голубенькие глазёнки увлажнились.
– Всех бабочек там потопчу… – мечтательно выдохнул Аксентьич.
– И что будет?
Отставной трибун очнулся от грёз, оделил невежду сердитым взглядом.
– Диктатура будет, – известил он, строго поджимая губы. – Наша справедливая диктатура. Не сразу, правда. Через миллион лет. Примета такая. Как растопчешь бабочку, так через миллион лет диктатура…
– Не возьму, – решительно сказал Димитрий.
Старикан молча подошёл к штакетнику, забрал сачок. Повернулся, загадочно просиял глазами.
– А я про вас куда следует сообщу, – ласково пообещал он.
– Да вы уж, по-моему, сообщили.
– Ещё раз сообщу. Только уже не участковому – вы сейчас водку с участковым пили…