Быстро вращается планета - читать онлайн

Глава первая В грозный час сбираю днесь…

В большой кухне дома Мёрри было светло и тепло, задернутые шторы не впускали внутрь темный дождливый вечер. Мег Мёрри О’Киф составила для обеденного стола букет из хризантем, и желтые, бронзовые и бледно-золотые цветы словно добавили света помещению. Из печи тянуло восхитительным запахом жарящейся индейки, а мама Мег стояла у плиты и помешивала потроха в подливе.

Хорошо встречать День благодарения дома, думала Мег. Хорошо, когда вся семья собирается вместе и обменивается новостями. Близнецам Сэнди и Деннису, приехавшим из юридической и медицинской школ, не терпелось услышать про Кальвина, ее мужа, и про конференцию в Лондоне, где он – возможно, в эту самую минуту – делал доклад про иммунную систему у хордовых.

– Это большая честь для него – правда, сестренка? – сказал Сэнди.

– Огромная.

– А как насчет тебя, миссис О’Киф? – улыбнулся ей Деннис. – Слушай, мне до сих пор как-то странно называть тебя «миссис О’Киф».

– Мне тоже странно. – Мег посмотрела на кресло-качалку у камина, где сидела, глядя в огонь, ее свекровь. Для Мег именно она была миссис О’Киф. – У меня все хорошо, – ответила она Сэнди. – Просто прекрасно.

Деннис, уже весь из себя доктор, взял стетоскоп – он чрезвычайно им гордился – и приложил к растущему животу Мег. И просиял, услышав отчетливое сердцебиение ребенка внутри.

– И правда прекрасно!

Мег улыбнулась в ответ, потом посмотрела в другой угол кухни, на самого младшего из своих братьев, Чарльза Уоллеса. Они с отцом с упоением возились с моделью тессеракта: квадрат в квадрате и еще раз в квадрате – истолкование времени как измерения. Это была красивая и сложная модель из стальной проволоки, шарикоподшипников и оргстекла. Одни ее части вращались, другие раскачивались, как маятник.

Чарльз Уоллес был маленьким для своих пятнадцати лет – чужой человек не дал бы ему больше двенадцати, – но в голубых глазах, устремленных на отца (который переставлял один из прутиков в модели), светились зрелость и незаурядный ум. Мег отметила про себя, что он сегодня молчалив. Чарльз Уоллес редко бывал многословен, но нынче, в День благодарения, когда буря завывала за стенами дома и скрипела флюгером на крыше, его молчание отличалось от обычной неразговорчивости.

Свекровь Мег тоже молчала, но как раз в этом не было ничего удивительного. Удивительно было другое – что она согласилась прийти на ужин в честь Дня благодарения. Миссис О’Киф была лишь на несколько лет старше миссис Мёрри, но выглядела старухой. Она потеряла большую часть зубов, волосы у нее были желтоватые и неухоженные и пострижены так, будто их кромсали тупым ножом. На лице застыло привычное выражение обиды. Жизнь не была добра к ней, и миссис О’Киф злилась на весь мир, а на Мёрри в особенности. Они не ожидали, что миссис О’Киф примет их приглашение, тем более когда Кальвин в Лондоне. Никто из семьи Кальвина не откликался на попытки Мёрри завязать дружеские отношения. Кальвин, как он сам объяснил Мег при их первой встрече, был биологической аномалией, уникумом в своей семье, и когда он получил ученую степень, его родственники решили, что он переметнулся в стан врага. А миссис О’Киф, как и большинство жителей деревни, не считала две докторские степени миссис Мёрри и ее эксперименты в лаборатории, примыкающей к кухне, настоящей работой. Поскольку мама Мег все-таки была признанным ученым, в деревне ее странности терпели, но не более того. Какая же это работа? Работа – это когда наводишь порядок в доме или когда ходишь с девяти до пяти на фабрику или в офис.

«Как эта женщина могла породить на свет моего мужа? – в сотый раз поразилась Мег и представила себе жизнерадостное лицо Кальвина и его открытую улыбку. – Мама говорит, что она не так проста, как кажется на первый взгляд, но я ничего особенного в ней так и не увидела. Я лишь знаю, что не нравлюсь ей и вся моя семья не нравится. И почему только она пришла к нам на ужин? Лучше бы не приходила».

Близнецы по привычке принялись за свои прежние обязанности – стали накрывать на стол. Сэнди притормозил с букетом из вилок в руках и улыбнулся матери.

– Ужин в честь Дня благодарения – это практически единственный случай, когда мама готовит еду на кухне…

– …а не в лаборатории на бунзеновской горелке! – подхватил Деннис.

Сэнди ласково похлопал ее по плечу:

– Ты не подумай, ма, мы не критикуем.

– В конце концов, эта бунзеновская стряпня ведет прямиком к Нобелевской премии. Мы очень гордимся тобой, мама, хотя вы с отцом и задали нам чертовски высокую планку.

– Приходится держать марку. – Сэнди взял из буфета стопку тарелок, пересчитал их и поставил рядом с большим блюдом, приготовленным для индейки.

«Дом», – подумала Мег. Эта мысль словно окутала ее покоем. Мег с нежностью и благодарностью посмотрела на родителей и братьев. Они терпели Мег все ее ершистое отрочество – а она до сих пор в полной мере не почувствовала себя взрослой. Казалось, будто всего лишь несколько месяцев назад у нее были брекеты, вечно сползающие очки, непослушные бурые волосы и тоскливая уверенность в том, что ей никогда не стать такой же красивой и уверенной в себе, как ее мать. Внутренним взором Мег по-прежнему видела себя скорее подростком, а не той привлекательной молодой женщиной, в которую превратилась. Брекеты сняли, очки сменились контактными линзами, и хотя у ее каштановых волос не было того роскошного медного отлива, что у матери, все же они были густыми и блестящими – Мег собирала их в узел на затылке. Когда она беспристрастно смотрела на себя в зеркало, то понимала, что красива, но так и не привыкла к этому факту. Трудно было поверить, что ее мать когда-то прошла через такое же превращение.

Интересно, а Чарльз Уоллес так же сильно изменится, как и она? Физически он развивался медленно. Родители думали, что его ждет внезапный скачок роста.

Мег скучала по Чарльзу Уоллесу куда сильнее, чем по близнецам или родителям. Старший и младший ребенок в семье, они всегда были родственными душами, Чарльз Уоллес так хорошо улавливал все движения ее души, что одной логикой это объяснить было невозможно. Если в мире Мег что-то было не так, он всегда знал об этом и приходил на помощь, пусть даже все, чем он мог помочь, – это дать почувствовать, как он ее любит и ценит. Как хорошо, что сейчас, в День благодарения, она дома, вместе с ним! Родительский дом до сих пор оставался для Мег домом, потому что они с Кальвином часто проводили здесь выходные, а их съемная меблированная квартирка неподалеку от больницы, где работал Кальвин, была расположена в доме с табличкой «Держать домашних животных запрещено», и чувствовалось, что детям там тоже не будут рады. Они надеялись вскорости подыскать для себя собственное гнездышко. Ну а пока Мег приехала домой на День благодарения. Как же приятно было видеть всю семью в сборе и ощущать их любовь! Это помогало перенести ощущение одиночества: они с Кальвином расстались впервые со дня свадьбы.

– Я скучаю по Фортинбрасу, – вырвалось вдруг у Мег.

Мать повернулась к ней от плиты:

– Да. Этот дом опустел без собаки. Но Форт скончался в почтенном возрасте.

– А ты разве не собираешься завести другую собаку?

– Со временем. Правильная пока не подвернулась.

– Никак не можешь выбрать?

Мистер Мёрри оторвал взгляд от тессеракта:

– Наши собаки обычно сами к нам приходили. Если никто не появится в свое время, мы что-нибудь придумаем.

– Мег, – попросила мать, – может, сделаешь крем для сливового пудинга?

– Да, конечно.

Мег открыла холодильник и достала полфунта масла.

Зазвонил телефон.

– Я возьму.

Мег пошла к телефону, по пути положив масло в миску.

– Отец, это тебя. Кажется, из Белого дома.

Мистер Мёрри быстро подошел к телефону:

– Здравствуйте, мистер президент.

Он улыбнулся, но потом Мег увидела, как улыбка сползла с его лица, сменившись выражением… Нет, сменившись отсутствием всякого выражения.

Близнецы перестали болтать. Миссис Мёрри застыла, положив деревянную ложку на край кастрюли. Миссис О’Киф продолжала угрюмо смотреть в огонь. Чарльз Уоллес, казалось, сосредоточился на тессеракте.

Папа просто слушает, подумала Мег. Президент говорит.

Она невольно поежилась. Вот только что на кухне шел оживленный разговор – и внезапно все замолчали и остановились. Мег изо всех сил прислушивалась, а отец все прижимал трубку к уху. Лицо его помрачнело. Морщинки, появившиеся вокруг его рта и глаз от привычки смеяться, залегли глубже, придавая отцу суровый вид. По окнам снова забарабанил дождь. В это время года уже пора бы выпасть снегу, подумала Мег. Неладно что-то с погодой. Неладно.

Мистер Мёрри продолжал внимательно слушать, и его молчание растекалось по кухне. Сэнди – он как раз перед этим открыл духовку, чтобы полить индейку вытопившимся соком и стащить ложечку начинки, – так и стоял, наклонившись и глядя на отца. Миссис Мёрри чуть отвернулась от плиты и пригладила волосы, начавшие серебриться на висках. Мег полезла в ящик стола за венчиком для взбивания и теперь крепко сжимала его в руках.

В самом звонке от президента не было ничего необычного. Мистер Мёрри много лет консультировал Белый дом по вопросам физики и космических путешествий. Бывали серьезные разговоры, но Мег чувствовала, что этот – совсем особый. Из-за него в теплой комнате повеяло холодом, свет потускнел.

– Да, мистер президент, я понимаю, – сказал наконец мистер Мёрри. – Спасибо, что позвонили.

Он медленно положил трубку обратно на рычаг, словно она вдруг сделалась очень тяжелой.

Деннис, который так и стоял с вилками в руках, спросил:

– Что он сказал?

Отец покачал головой, но ничего не ответил.

Сэнди закрыл дверцу духовки:

– Папа?

– Папа! – воскликнула Мег. – Мы же понимаем: что-то случилось! Скажи нам! Ну пожалуйста!

Голос отца прозвучал холодно и отстраненно:

– Война.

Мег инстинктивно прикрыла рукой живот:

– В смысле – ядерная война?

Семья сплотилась, и мистер Мёрри протянул руку, чтобы включить мать Кальвина в их круг. Но миссис О’Киф закрыла глаза и ушла в себя.

– Это Бешеный Пес Бранзилльо? – спросила Мег.

– Да. Президент считает, что на этот раз Бранзилльо намерен привести свои угрозы в исполнение и нам не останется ничего другого, кроме как использовать антибаллистические ракеты.

– Но откуда у такой маленькой страны могла взяться ракета?

– Веспуджия не меньше Израиля, а у Бранзилльо имеются могущественные друзья.

– Он действительно способен сделать это?

Мистер Мёрри кивнул.

– Так что, боевая готовность? – спросил Сэнди.

– Да. Президент сказал, у нас двадцать четыре часа на то, чтобы попытаться предотвратить трагедию, но я никогда еще не слышал такой безнадежности в его голосе. А он не из тех, кто легко сдается.

Кровь отхлынула от лица Мег.

– Это конец всему. Конец миру.

Она посмотрела на Чарльза Уоллеса, но тот казался почти таким же отстраненным, как миссис О’Киф. Чарльз Уоллес, который всегда был открыт ей, теперь закрылся. А Кальвин находился по другую сторону океана. Мег в ужасе повернулась обратно к отцу.

Он не стал опровергать ее слова.

Старая женщина у камина открыла глаза и презрительно поджала тонкие губы:

– О чем вообще речь? С чего бы вдруг президенту Соединенных Штатов звонить сюда? Вы что, решили меня разыграть?

Но страх в глазах не вязался с ее словами.

– Это не розыгрыш, миссис О’Киф, – сказала миссис Мёрри. – Белый дом уже много лет регулярно консультируется с моим мужем.

– Я и не знала, что он, – миссис О’Киф угрюмо взглянула на мистера Мёрри, – политик.

– Он и не политик. Он физик. Но президенту бывает нужна научная информация и нужен человек, которому можно доверять, у которого нет личных проектов, с которыми он носится, и политической позиции, в которую он уперся бы. Мой муж весьма сблизился с новым президентом. – Миссис Мёрри помешала подливку, потом умоляюще протянула руки к мужу. – Но почему? Почему?! Все же знают, что в ядерной войне победителей не будет!

Чарльз Уоллес оторвался от тессеракта:

– Эль Рабиозо. Это его прозвище. Означает «бешеный пес». Бешеный Пес Бранзилльо. Имя Эль Рабиозо вполне подходит человеку, который устроил кровавый военный переворот, чтобы свергнуть демократическое правительство. Он действительно бешеный, и ему не нужны причины.

– Один безумец в Веспуджии, – с горечью произнес Деннис, – может нажать на кнопку и уничтожить цивилизацию, и все, над чем работали мама и папа, исчезнет в грибовидном облаке. Почему президент не может заставить его одуматься?

Сэнди положил новое полено в камин, словно стараясь обрести надежду в тепле и свете.

Деннис продолжал:

– Если Бранзилльо это сделает – ну, запустит ракеты, – все может закончиться полным уничтожением человечества…

Сэнди скривился:

– Может, это не так уж и плохо.

– И даже если кто-то выживет в малонаселенной местности, в горах и пустынях, из-за радиоактивных осадков по всей планете их дети будут мутантами. Почему президент не может заставить его понять это? Никому не нужна война такой ценой.

– Президент пытался, и не раз, – сказал мистер Мёрри, – но Бешеный Пес вполне достоин своего имени. Он понимает, что проиграл, и хочет унести с собой в могилу все человечество.

– Значит, они запустят ракеты из Веспуджии, мы запустим в ответ свои, и чего ради? – В голосе Сэнди звенел гнев.

– Эль Рабиозо считает это актом возмездия, карой. Западный мир отхватил слишком большую часть мировой энергии, мировых ресурсов, и нас следует наказать, – объяснил мистер Мёрри. – Мы ответственны за серьезную нехватку нефти и угля, за вырубку лесов, за ущерб, нанесенный атмосфере, и он собирается заставить нас расплатиться за это.

– Он обвиняет нас, – сказал Сэнди, – но если он заставит нас расплатиться, Веспуджия заплатит так же дорого!

Миссис О’Киф протянула морщинистые руки к огню.

– Призываю в Таре днесь… – пробормотала она.

Мег вопросительно посмотрела на свекровь, но старая женщина отвернулась. Мег решила сказать в пространство, не обращаясь ни к кому лично:

– Я понимаю, что это эгоистично прозвучит, но лучше бы Кальвин не уезжал в Лондон ни на какую конференцию! Я хотела бы уйти с ним.

– Я знаю, милая, – отозвалась миссис Мёрри, – но доктор Луиза полагала, что тебе следует остаться.

– Если бы можно было хотя бы позвонить ему…

Чарльз Уоллес вышел из молчаливой отрешенности и сказал:

– Она еще не случилась, эта ядерная война. Никто еще не запустил ракеты. А пока этого не произошло, остается шанс, что никогда и не произойдет.

На лице Мег промелькнул слабый отблеск надежды. Ей подумалось: может, лучше бы нам было, как всему остальному миру, не знать, что наши жизни могут оборваться до следующего восхода? Как нам к этому приготовиться?

– Призываю днесь… – снова пробормотала старая женщина, но отвернулась, когда Мёрри на нее посмотрели.

Чарльз Уоллес спокойно заговорил с родными – но глядел он при этом на Мег:

– Сегодня День благодарения, и все мы вместе, не считая Кальвина, и мать Кальвина с нами, и это важно, и все мы знаем, что сердцем Кальвин тоже с нами.

– В Англии День благодарения не празднуют, – заметил Сэнди.

– Но мы празднуем. – Голос отца был тверд. – Накройте стол, как собирались, пожалуйста. Деннис, ты наполнишь бокалы?

Пока мистер Мёрри нарезал индейку, а миссис Мёрри уваривала подливку, Мег взбила крем, а близнецы и Чарльз Уоллес поставили на стол миски с рисом, начинкой, овощами, клюквенным соусом. Миссис О’Киф пальцем не пошевелила, чтобы им помочь. Она посмотрела на свои натруженные руки, потом уронила их на колени.

– Призываю в Таре днесь…

На этот раз никто ее не услышал.

Сэнди, пытаясь пошутить, сказал:

– А помните, как мама решила приготовить овсяное печенье на бунзеновской горелке, на сковородке?

– Получилось вполне съедобно, – сказал Деннис.

– С твоим аппетитом все съедобно!

– Он и сейчас грандиозен, вопреки всему.

– Садитесь за стол, – сказала миссис Мёрри.

Когда все заняли свои места, она машинально протянула руки, и вся семья, включая миссис О’Киф, сидевшую между мистером Мёрри и Мег, взялась за руки, образовав круг.

– Давайте споем «Dona nobis pacem»[1], – предложил Чарльз Уоллес. – Ведь мы все молим о мире.

– Тогда пусть начинает Сэнди, – сказала Мег. – У него самый лучший голос. Потом вступят Деннис и мама, а затем папа, ты и я.

Их голоса слились в старинной мелодии, повторяя раз за разом: «Даруй нам мир, даруй нам мир, даруй нам мир…»

Голос Мег дрожал, но все-таки она сумела допеть до конца. Когда еду начали раскладывать по тарелкам, вместо обычной веселой беседы воцарилось молчание.

– Странно, – сказал мистер Мёрри, – что источником смертельной угрозы оказался южноамериканский диктатор из почти неизвестной маленькой страны. Мег, тебе грудку?

– И темного мяса тоже, пожалуйста. И какая ирония судьбы в том, что все это происходит в День благодарения!

– Я помню, как мама рассказывала про одну давнюю весну, много лет назад, когда отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом сделались такими напряженными, что эксперты предсказывали: до конца лета разразится ядерная война, – сказала миссис Мёрри. – Они не были паникерами или пессимистами; это было взвешенное, обдуманное суждение.

И мама рассказывала, как она гуляла по лугу и думала, зацветет ли ива еще хоть раз? И после этого она каждую весну ждала, когда на иве появятся пушистые почки, и вспоминала те дни. И никогда больше цветение ивы не было для нее чем-то обыденным.

Ее супруг кивнул:

– Тогда приговор был отменен. Может, так будет и сейчас.

– Тогда было похоже? – Взгляд карих глаз Сэнди был серьезен.

– Не было. Но тем не менее пришло еще много славных весен, и ива цвела. – Он передал клюквенный соус миссис О’Киф.

– Сбираю днесь, – пробормотала она и жестом отказалась от соуса.

Мистер Мёрри подался к ней:

– Что это?

– В Таре я сбираю днесь, – раздраженно произнесла миссис О’Киф. – Не могу вспомнить. Важно. Вы не знаете?

– Боюсь, нет. Что это такое?

– Слово. Слово Патрика. Нужно сейчас.

Мать Кальвина всегда была неразговорчива. Дома она общалась с окружающими в основном посредством ворчания. Ее дети, за исключением Кальвина, поздно начали говорить, потому что до школы им редко доводилось услышать полное предложение.

– Моя бабка была из Ирландии. – Миссис О’Киф указала на Чарльза Уоллеса и опрокинула свой бокал.

Деннис вытер пролитое бумажным полотенцем.

– Полагаю, в космическом плане не имеет особого значения, взорвет себя наша второразрядная планетка или нет.

– Деннис! – воскликнула Мег и повернулась к матери. – Извините, что использую это в качестве примера, но, Дэн, помнишь, как мама выделила в митохондрии фарандолы?

– Конечно помню, – перебил сестру Деннис. – За это она и получила Нобелевскую премию.

Миссис Мёрри подняла руку:

– Дай Мег сказать.

– Ну так вот: фарандолы такие крохотные, что казалось, будто они не могут иметь никакого особенного значения, но они существуют в симбиозе с митохондриями…

– Все, понял. А митохондрии обеспечивают нас энергией, и если что-то случится с нашими фарандолами, это повлияет и на митохондрии…

– И, – подытожила Мег, – если такое случится, мы можем умереть от потери сил, как тебе хорошо известно.

– Продолжай, – сказал Сэнди.

– Так что если мы взорвем собственную планету, это наверняка скажется на нашей Солнечной системе, а это может повлиять на нашу Галактику, а это может повлиять…

– Старая добрая теория о цепной реакции? – спросил Сэнди.

– Более того. Взаимозависимость. Не просто одно ведет к другому по прямой, но всё и все повсюду взаимодействуют.

Деннис выбросил мокрое бумажное полотенце, положил поверх испачканной скатерти чистую салфетку и заново наполнил бокал миссис О’Киф. Несмотря на двойные рамы, задернутые шторы зашевелились и по комнате прошел сквозняк. В каминную трубу брызнули тяжелые капли дождя, и огонь зашипел.

– Я все-таки думаю, – сказал Деннис, – что ты переоцениваешь важность этой планеты. Мы все перепортили. Может, и к лучшему будет, если мы взорвемся.

– Деннис, ты же врач! – возмутилась Мег.

– Пока еще нет, – сказал Сэнди.

– Ну так скоро будет! Ему полагается оберегать жизнь и заботиться о ней!

– Извини, сестренка, – быстро сказал Деннис.

– Это просто его способ насвистывать в темноте. – Сэнди положил себе рису с подливкой и поднял стакан, салютуя сестре. – И вообще, помирать лучше на полный желудок.

– Я серьезно, хоть и не совсем, – сказал Деннис. – Я думаю, что мы неправильно расставили приоритеты – мы, люди. Мы забыли, что стоит беречь, а что нет, иначе мы бы не влипли в такую передрягу.

– Серьезно, несерьезно… – проворчала миссис О’Киф. – Никогда не понимала, что вы такое болтаете. Даже ты. – И она снова указала на Чарльза Уоллеса, хоть на этот раз и не опрокинула бокал.

Сэнди посмотрел поверх стола на младшего брата – тот выглядел маленьким и бледным.

– Чарльз, ты почти ничего не ешь и не разговариваешь.

– Я слушаю, – ответил Чарльз Уоллес, глядя не на Сэнди, а на сестру.

Мег насторожилась:

– Что слушаешь?

Чарльз Уоллес качнул головой – едва заметно, так, что поняла только Мег. И перестала расспрашивать.

– Призываю в Тару днесь всю святую мощь Небес![2] – Миссис О’Киф указала на Чарльза и снова опрокинула бокал.

На этот раз никто не шелохнулся, чтобы вытереть лужу.

– Моя бабка из Ирландии. Она учила меня. Говорила, это очень важно. Призываю в Тару днесь всю святую мощь Небес… – Голос ее иссяк.

Дети миссис О’Киф звали ее Ма. У всех, кроме Кальвина, это звучало как оскорбление. Мег трудно было называть свекровь мамой, но теперь она отодвинула стул, вышла из-за стола и присела рядом со старой женщиной.

– Ма, – мягко спросила она, – чему вас учила ваша бабушка?

– Полагаться на это Слово, чтоб сдерживать тьму.

– Но как?

– Всю святую мощь Небес, – напевно произнесла миссис О’Киф:

В это мгновение в дымоход как будто ведро воды вывернули. Языки пламени заметались, и в комнату повалили клубы дыма.

– Пламень, властный греть и жечь, – твердо повторил Чарльз Уоллес.

Яблоневые поленья зашипели, но пламя собралось с силами и снова ярко вспыхнуло.

Миссис О’Киф положила корявую руку на плечо Мег и с силой надавила, словно это помогало ей вспоминать:

Ударил мощнейший порыв ветра, и дом содрогнулся, но устоял.

Миссис О’Киф давила, пока Мег не показалось, что она сейчас упадет под этой тяжестью.

Опершись о плечо Мег, она встала и осталась стоять, глядя на языки пламени в камине.

В голосе ее зазвучало торжество:

– Пущай знает этот Бешеный Пес Бран-как-его-там!

Близнецы в замешательстве переглянулись. Мистер Мёрри отрезал еще кусок индейки. Лицо миссис Мёрри было безмятежно, но к общению не располагало. Чарльз Уоллес задумчиво смотрел на миссис О’Киф. Мег поднялась и вернулась на свое место, сбежав от невероятной тяжести свекровиной руки. Мег была уверена, что на плече у нее остались синяки – отпечатки пальцев.

Когда Мег отошла, миссис О’Киф словно съежилась и тяжело осела в кресле.

– Очень она на это надеялась, бабка-то моя. Сто лет об этом не думала. Старалась не думать. С чего вдруг сегодня вечером вспомнила? – Она дышала с трудом, словно переутомилась.

– Похоже на «Щит святого Патрика», – сказал Сэнди. – Мы его пели в певческом клубе в колледже. Одна из моих любимых песен. Изумительные созвучия.

– Не песня! – возразила миссис О’Киф. – Слово. Патриково Слово. Чтоб уберечь от беды. В грозный час сбираю днесь всю святую мощь Небес…

И тут внезапно погас свет. Порыв ветра пронесся над столом и задул свечи. Урчание холодильника смолкло. Печь в подвале перестала мурлыкать. Холодная сырость завладела комнатой, и в нос ударил запах разложения. Огонь в очаге съежился.

– Скажи его, Ма! – воскликнул Чарльз Уоллес. – Скажи его целиком!

Голос миссис О’Киф был еле слышен.

– Я забыла…

Молния вспыхнула так ярко, что свет проник через задернутые шторы. Следом раздался страшный раскат грома.

– Я скажу его вместе с тобой, – настойчиво проговорил Чарльз Уоллес. – Но нужно, чтобы ты помогла мне. Давай. В грозный час сбираю днесь всю святую мощь Небес…

Молния и гром ударили почти одновременно. Потом раздался оглушительный треск.

– Попало в какое-то дерево, – сказала миссис Мёрри.

– Всю святую мощь Небес, – повторил Чарльз Уоллес.

Голос старой женщины подхватил:

– Солнце – светоч наш дневной…

Деннис чиркнул спичкой и зажег свечи. Сперва их огоньки метались и воск стекал ручейками, но потом они успокоились и загорелись ярко.

Мег ждала, что сейчас снова вспыхнет молния и ударит уже в сам дом. Вместо этого свет зажегся так же внезапно, как до этого погас. Печь заурчала. Комната снова наполнилась теплом и светом.

Чарльз Уоллес немного отодвинул штору.

– Дождь перешел в снег. Земля бела и прекрасна.

– Отлично. – Сэнди оглядел комнату. – И что все это означает? Я понимаю, что-то произошло – но что?

Несколько мгновений все молчали.

Потом Мег произнесла:

– Возможно, у нас появилась надежда.

Сэнди отмахнулся от ее слов:

– Мег, ну будь же благоразумна, в самом-то деле.

– Зачем? Мы живем в неблагоразумном мире. Ядерная война неблагоразумна. Благоразумие ничего нам не даст.

– Но нельзя же вовсе от него отказываться! Вон Бранзилльо отбросил всякое благоразумие и сошел с ума.

– Ладно, Сэнди, – сказал Деннис. – Я с тобой согласен. Но что произошло?

Мег посмотрела на Чарльза Уоллеса, однако тот снова ушел в себя.

– Как бы нам этого ни хотелось, – отозвался Сэнди, – но причуды погоды здесь, на северо-востоке Соединенных Штатов, никак не влияют на то, нажмет или нет какой-то безумец в Южной Америке на кнопку, чтобы развязать войну, которая, очень может быть, подведет итог всем войнам.

Ребенок шевельнулся в животе у Мег, напомнив о жизни.

– Папа, а президент собирался звонить еще?

– Он сказал, что позвонит, когда… когда появятся какие-нибудь новости. Те или иные.

– В течение двадцати четырех часов?

– Да. Не хотел бы я сейчас находиться на его месте.

– Да и на нашем несладко, – сказал Деннис. – Поразительно, как только мир в это вляпался?

Чарльз Уоллес продолжал смотреть в окно:

– Снег прекратился. Ветер сменился на северо-западный. Тучи расходятся. Я вижу звезду.

Он отпустил штору.

Миссис О’Киф кивком указала на него:

– Ты. Чак. Я пришла из-за тебя.

– Почему, Ма? – мягко спросил Чарльз Уоллес.

– Ты знаешь.

Он покачал головой.

– Останови его, Чак. Останови Бешеного Пса Брана… Останови его.

Миссис О’Киф выглядела сейчас старой и маленькой, и Мег поразилась: как она могла с такой силой надавить ей на плечо? И еще миссис О’Киф дважды назвала Чарльза Уоллеса Чаком. Никто никогда не называл его Чаком. Изредка – просто Чарльзом, но Чарли или Чаком – никогда.

– Миссис О’Киф, хотите чаю? – спросила миссис Мёрри. – Или кофе?

Миссис О’Киф невесело засмеялась:

– Ну да. Не слушаете. Думаете, я деревенщина. Умные больно, слушать такое. Чак знает. – Она снова кивнула в сторону Чарльза Уоллеса. – Утром сегодня встала – не собиралась идти. Потом мне что-то велело идти, хочу или не хочу. Не знала, почему, пока не увидела тебя с их большими древними глазами, и Слово начало возвращаться ко мне, и я снова поняла, что Чак не дурачок. Думать не думала про это Слово, Чак, от бабули и доныне. Ты его получил. Используй. – Миссис О’Киф приостановилась, чтобы перевести дыхание. Они впервые слышали от нее такую длинную речь. Тяжело дыша, она закончила: – Я хочу домой. – Но никто не отозвался, и она повторила: – Отведите меня домой.

– Но, миссис О’Киф! – попытался подольститься к ней Деннис. – У нас же салат, с помидорами и авокадо, а потом будет горящий сливовый пудинг!

– Да пусть сгорит твой пудинг. Я сделала, зачем пришла. Отведите меня домой.

– Как скажете, миссис О’Киф. – Мистер Мёрри встал. – Дэн, Сэнди, кто из вас проводит миссис О’Киф домой?

– Я, – вызвался Деннис. – Сейчас принесу ваше пальто, мэм.

Когда машина отъехала, Сэнди проговорил:

– Ее ведь почти можно принять всерьез.

Старшие Мёрри переглянулись, и миссис Мёрри ответила:

– Я и принимаю.

– Да брось, мама! Что, всю эту чепуху с молитвой и Чарльзом Уоллесом, который в одиночку остановит Бешеного Пса Бранзилльо?

– Не обязательно слово в слово. Но я принимаю миссис О’Киф всерьез.

Мег встревоженно взглянула на Чарльза Уоллеса, потом обратилась к матери:

– Ты всегда говорила, что она не так проста, как кажется на первый взгляд. Наверное, сейчас мы увидели часть этой «непростоты».

– Хорошо бы, – сказал отец.

– Ну ладно, но что тогда это было? Это же… это же неестественно!

– А что естественно? – спросил Чарльз Уоллес.

Сэнди приподнял брови:

– О’кей, братишка, и что же ты станешь делать? Как планируешь остановить Бранзилльо?

– Не знаю, – серьезно ответил Чарльз Уоллес. – Я воспользуюсь этим Словом.

– Ты его запомнил? – спросила Мег.

– Запомнил.

– Ты слышал – она назвала тебя Чаком?

– Слышал.

– Но никто никогда тебя не называет Чаком. Откуда она это взяла?

– Я точно не уверен. Возможно, из прошлого.

Зазвонил телефон, и все вздрогнули. Мистер Мёрри кинулся к столику с телефоном и замешкался на мгновение, прежде чем снять трубку.

Но это был не президент. Это Кальвин позвонил из Лондона. Он немного поговорил с каждым, пожалел, что не застал свою мать и Денниса, но очень обрадовался, что мать хотя бы приходила. Его доклад приняли очень хорошо. Конференция интересная. Наконец он попросил снова позвать Мег, сказал ей лишь «я тебя люблю» и положил трубку.

– Я всегда теряю голову при звонках из-за океана, – сказала Мег, – так что вряд ли он что-нибудь заметил. Нет никакого смысла говорить ему о том, чему он не может помочь: он будет только мучиться… – Она отвернулась.

Тут вошел Деннис, дуя на пальцы.

– Кальвин звонил из Лондона. – Мег сглотнула слезы. – Он передает тебе свои наилучшие пожелания.

– Жалко, что не поговорили. Ну а теперь – как все-таки насчет салата, а потом сливового пудинга?

«Почему мы пытаемся вести себя так, будто ничего не случилось?» – подумала Мег, но не стала задавать этот вопрос вслух.

Ее отец сказал:

– Знаете, мои дорогие, мир был ненормален так долго, что мы позабыли, каково это, жить в покое и рассудительности. Если где и отыщется место рассудку, то лишь в наших собственных домах.

– Даже в такое время? – спросила Мег. Звонок от Кальвина, голос мужа чуть не лишили ее самообладания.

– Особенно в такое время, – мягко произнесла мать. – Мы не знаем, что произойдет в ближайшие двадцать четыре часа, и если случится то, чего мы страшимся, тогда внутренние мир и покой послужат нашей цели.

– В самом деле? – Голос Мег снова дрогнул.

– Не забывай, – сказал мистер Мёрри, – мы с твоей матерью принимаем миссис О’Киф всерьез.

– Папа, – укоризненно сказал Сэнди, – ты же ученый! Ты не можешь принимать эту старую женщину всерьез!

– Я очень серьезно отношусь к отклику сил природы на ее молитву.

– Подумаешь, совпадение, – без какой-либо особой уверенности протянул Деннис.

– Мои занятия физикой научили меня, что совпадений не бывает.

– Чарльз Уоллес так ничего и не сказал. – Мег посмотрела на младшего брата.

– Так как, Чарльз? – спросил Деннис.

Чарльз Уоллес медленно покачал головой. Он казался озадаченным.

– Не знаю. Думаю, подразумевается, что я должен что-то с этим сделать, но я не знаю, что именно. Но если я для этого предназначен, мне дадут знать.

– Маленькие зеленые человечки из глубин космоса? – спросил Сэнди.

– Что-то в глубине души даст мне знать. Кажется, больше никто не хочет салата. Давайте выключим свет, и пусть папа подожжет пудинг.

– Что-то мне не особо хочется выключать свет, – сказала Мег. – Вдруг скоро электричества не станет. Давайте наслаждаться им, пока возможно.

– Я бы лучше насладился пламенем сливового пудинга, – сказал Чарльз Уоллес.

Миссис Мёрри достала пудинг из пароварки и переложила на блюдо. Деннис воткнул в верхушку веточку остролиста. Мистер Мёрри щедро полил пудинг бренди из бутылки. Когда он зажег спичку, Чарльз Уоллес выключил свет, а Сэнди задул свечи. Бренди вспыхнул сияющим голубым пламенем. Мег оно показалось ярче, чем бывало в другие Дни благодарения. Горящий сливовый пудинг был их традиционным праздничным десертом, потому что, как говаривала миссис Мёрри, на бунзеновской горелке пирог с корочкой не получается, а ее попытки приготовить пирог с мясом или тыквой успехом не увенчались.

Мистер Мёрри наклонил блюдо так, чтобы бренди загорелся весь. Язычки огня продолжали плясать, яркие, чистые, голубые скорее голубизной теплого летнего неба, а не ледяной зимы.

– Пламень, властный греть и жечь, – тихо произнес Чарльз Уоллес.

– Вот именно, – сказала Мег. Она смотрела на поленья, весело потрескивающие в камине. – Огонь может согреть тебя, но, вырвавшись на волю, он может сжечь твой дом дотла. Он может сжечь целые города.

– Силу всегда можно было использовать не только для созидания, но и для разрушения, – сказал Чарльз Уоллес. – Этот огонь для того, чтобы помогать и исцелять.

– Надеюсь, – сказала Мег. – Очень надеюсь.