Это вам только кажется, что найти мальчишку в небольшом городе легко, тем более что его ищет другой мальчишка. Всё не так просто. И Буратино пришлось немало побегать, прежде чем он нашёл своего друга.
Рокко с другими пацанами в это время играл у старых пирсов в судебный процесс. Впрочем, это только для нас с вами судебный процесс был игрой, а вот драному, сиамскому коту вовсе так не казалось. Так как обвинения, предъявляемые ему, были очень серьезные и грозили животному смертной казнью через повешение. А пока кот сидел в пятилитровой стеклянной банке и жалобно орал, судья, по имени Франко, курил папироску, матово поблёскивал фингалом, полученным в драке два дня назад, и слушал прокурора. А прокурором в этот раз был не кто иной, как Рокко Чеснок. И всем пацанам в порту было известно, что раз за дело взялся Рокко Чеснок, коту – висеть, потому что Рокко за провальные дела не брался.
– Ваша честь, перед вами подсудимый, – говорил Рокко, – этот драный, сиамский кот тётки Фелиции, что торгует зеленью на рынке, а тётка Фелиция – всем известная жаба. Эта тётка Фелиция в прошлом году обварила маленького Конту кипятком, когда он пытался своровать у неё полведра клубники.
– Я протестую, – вскочил адвокат по кличке Жмых, – я считаю, что бедный котик не виноват, что тётка Фелиция такая сволочь. При чём здесь она со своим кипятком, кипяток к делу не относится. И вообще, какого чёрта маленький Конто полез воровать клубнику пьяный. Отчего и упал с забора прямо под кипяток. Там и забор-то смешной. Был бы трезвый, он его бы перешагнул.
– Протест принимается, – пустив дым, заявил судья, – кот не несёт ответственности за свою сволочную хозяйку.
– Ваша честь, я и не собирался ставить в вину этому сучьему отродью сползающую лохмотьями обваренную шкуру идиота Конто. Просто я хочу напомнить всем известную поговорку, можно даже сказать, народную мудрость: «Скажи мне, кто твой друг или хозяин, и я скажу, кто ты».
Буратино сначала ничего не понимал, он просто хотел отозвать Рокко в сторону и поговорить с ним, но процесс его заинтересовал. Здесь было много поучительного. Поэтому наш герой присоединился к десятку зрителей и стал наблюдать за действием.
– Синьор прокурор Рокко Чеснок, – снова взял слово судья, – что же вы трёкаете языком, как на посиделках с девками. Давайте ближе к теме, а то развозите про клубнику да поговорки всякие, а время идёт.
– Хорошо, ваша честь, – согласился Рокко и достал из-за пазухи растерзанную в клочья тушку птицы, – вот ваша честь, это – жертва. Это беззащитный голубь сидел себе на ветке и никого не трогал, а этот гад на него накинулся и пожрал ему всё, что мог. Вот поглядите: ни головы, ни живота, ни других нужных птичке вещей.
– Голубь, – определил судья, туша окурок об ботинок, – голубь жратый, а красивый был.
– А как летал, как летал! – сокрушался Рокко.
– Да, – продолжал судья, он в голубях разбирался, – это не дикий голубь. Не могу определить, что за порода, сильно уж пожран. Но по лохматости ног вижу, что пижон был из благородных.
– Вот и я о чём. А как пел!… – продолжал Рокко.
– Слушай, Чеснок, ну что ты мелешь, – возмутился адвокат, – ты его дохлым первый раз увидел. Откуда ты знаешь, как он пел?
– Тебе же, болвану, сказали, – огрызнулся Чеснок, – что птица была из благородных, по лохматости ног видно. А раз из благородных, значит, и пел хорошо.
– А ты «болваном» полегче швыряйся, а то, ишь, моду взял «болванами» людей метить, – обиделся адвокат.
– А как тебя не метить, если ты и вправду болван, – не уступал Рокко.
– Сам ты – осёл безрогий, видал я таких, орнитолог хренов.
– Ну, гад, – разозлился Рокко, – я тебя всякими орнил… ортог… Такими словечками не обзывал. Сейчас ты у меня…
– Синьоры, синьоры, ну, что вы, в самом деле, как дети, честное слово, – вмешался судья, – прекратите скандалить, как бабы. Вот закончим дело, а потом врежете друг другу по паре разков.
– Хорошо, – угрожающе согласился Рокко.
– Хорошо, – не менее угрожающе ответил Жмых.
– Так вот, – продолжал прокурор, – эта скотина облезлой масти сожрала бедное животное. Причём не какое-нибудь, а лохмоногоэлитное. Кстати, ни в чём неповинное.
– Не факт, – заявил адвокат, – может, это вовсе не кот сожрал её. Её, может быть, телегой переехало. А может, и пацан какой-нибудь сожрал.
– Где же это ты видел, уважаемый адвокат, чтобы пацаны жрали голубей неощипанными и нежареными? – язвительно заметил Рокко. – Или ты думаешь, мы звери какие-нибудь дикие? Или, может быть, ты сам их жрёшь сырьём и с головой?
По рядам зрителей прокатился смешок.
– Ну, может, не пацаны, может быть, другие какие кошки, – не смутился адвокат.
– Согласен, – заявил судья, – может, и вправду этого голубя другой кот сожрал.
– Он, не он, какая разница. Давайте этого кота повесим, – донеслось из «зала». Публика явно желала крови.
– Ну-ка, вы там потише, а то по шеям накостыляю, – пригрозил судья, – и что это за беззаконные предложения? Синьоры – мы люди цивилизованные. И пока я здесь судья, кота линчевать никому не позволю. Итак, синьор прокурор, есть ли у вас доказательства вины этой облезлой животнины?
– Конечно, ваша честь. У меня есть свидетель этой ужасной драмы. Этой кровавой бойни, которую устроил этот кот. И прошу ввести в зал свидетеля, синьора Руджеро Соплю, что из слободы.
– Я протестую, – завопил адвокат, – всем известно, что слободские пацаны – наши заклятые враги. И нам бы этого Соплю самого повесить нужно, а то на прошлой неделе слободские Карло-молочнику нос сломали, смотреть страшно. Он сейчас, этот Сопля, врать будет, лишь бы нашего портового кота повесить.
– Протест принимается, гоните Соплю в шею и пинков ему дайте, – заявил судья.
– Ваша честь, – возмутился прокурор, – это что за дела? Я обещал свидетелю неприкосновенность на нашей территории, чего же вы меня фуфлагоном выставляете?
– Ладно, – согласился судья, – гоните без пинков.
– А почему нельзя привлечь его как свидетеля? – упорствовал Рокко.
– Потому, что слободские шибко брехливые. Мы, вон, с ними договаривались, что они у нас лодку на мысе воровать не будут и в наши сети лазить не будут. Думаете, не спёрли? Спёрли, сволочи. Как им после этого верить? Гоните Соплю, – вынес вердикт судья.
Руджеро Сопле все эти оскорбления шибко не понравились. Обидно ему было за свой слободской флаг. Но так как перевес был не на его стороне, он спокойненько отошёл подальше и швырнул в судью камень. Не попал и крикнул:
– Сам ты, судья, сволочь брехливая. Вот мы уж тебя словим, одним фингалом не отделаешься, козёл!
Парочка зрителей кинулась за ним, но он быстро слинял. А судья только развёл руками, как бы говоря: «Ну, что, убедились? Слободские – сволота законченная, не зря я его выгнал».
Рокко стало немножко неловко за такого свидетеля. И виляя, как противно скалится адвокат, он заявил:
– Тогда обвинение приглашает другого свидетеля. Коломбо Пробка, войди и предстань перед судьёй.
Коломбо Пробка был невысоким, щуплым пареньком и лучшим игроком в пробки в округе. Он вышел немного вперёд, и судья обратился к нему:
– Итак, синьор Пробка, имеете ли вы что-нибудь сказать по этому делу?
– А тож, имею, конечно, – нехотя сказал парень.
– А что же имеете сказать?
– А что надо, то и скажу.
– Вот я тебе по уху сейчас волью разок, – пообещал судья, – ты чего тут надсмехаться вздумал? Надо говорить, что было, а не то, что надо, балда.
– Синьор судья, – начал адвокат, ехидно улыбаясь, – о чём вы вообще говорите с этим идиотом? Ведь у него на морде написано, что он скажет всё, что надо прокурору. Ему Рокко скажет сознаться в убийстве матери, он и сознается.
– Это ты загнул, – покачал головой Пробка, – нипочём не сознаюсь.
– А за что, любезный мой друг, – не отставал адвокат, – перед заседанием суда тебя прокурор за нос таскал? Поведай судье и публике.
– Да не таскал он, – насупился свидетель, – так, пару раз дёрнул чуть-чуть.
– А за что? – адвокат продолжал ехидно улыбаться, а Рокко раздражённо пыхтел, поглядывая на него.
– Да так, он меня кое о чём попросил, а я не хотел. Вот он и вцепился, как клещами.
– А о чём он тебя попросил? – продолжал цепляться Жмых.
– Я протестую, – возмутился Рокко Чеснок, – может, у нас с ним личные дела. Может, он мне четыре пробки лимонадные должен.
– Чушь, – перебил его адвокат, – не может быть такого, чтобы синьор Пробка задолжал кому-нибудь пробки. Он – лучший игрок в порту.
– Согласен, – согласился судья, – а ну-ка, Коломбо, говори, за что тебя Рокко за нос таскал?
– Да он говорит: «Будь свидетелем», а я говорю: «Не хочу, я лучше палачом». А он: «На палача за месяц вперёд люди записываются». А я ему: «Ну, тогда хоть подручным палача», а он меня за нос схватил и шипит: «Будь свидетелем, да будь свидетелем», вот я и согласился.
– Что и требовалось доказать, – победно сказал Жмых, – прошу, ваша честь, отвода свидетеля.
Рокко молча глядел на адвоката, то сжимая, то разжимая кулаки. Он даже не знал, кому он больше хотел врезать, то ли этому проныре-адвокату, то ли ослу-свидетелю. А публика приуныла – дело шло к оправдательному приговору. Только облезлый кот в банке продолжал орать с прежним упорством.
– Ладно, – принял трудное решение судья, – отвожу этого свидетеля. У обвинения есть еще свидетели?
– Нету, – буркнул Чеснок, – что же я их леплю что ли?
– Ну, тогда, – нехотя произнёс судья, – вина этой облезлой кошки не доказана, и я отпускаю обвиняемого.
Мальчишки недовольно загалдели, выражая негодование.
– Тихо вы, – рявкнул на них судья, – сами меня сегодня выбрали. Просили судить по-честному, что же теперь ревёте, как ослы какие-то.
– Это Рокко виноват, – заявил кто-то из пацанов.
– При чём здесь Рокко, – вступился другой, – у этого гада адвокат просто зверь. С таким адвокатом этот кот всех голубей в городе пожрать может безнаказанно.
– Да не адвокат это, – вставил третий, – это Пробка, дурень законченный. Зачем всё рассказал про нос свой бараний?
В эту решающую минуту, когда пара самых сердобольных пацанов готовы были выпустить кота из банки, встал прилично одетый мальчик в очках и произнёс:
– Прошу слова у суда.
– Что тебе, Сальваторе Швейман, надо? – спросил судья.
– Я хочу высказаться по существу дела.
– Ты что, Швейман, видел, как кот жрал птицу?
– Нет, этого я не видел, но моральный облик этого кота мне неприятен.
– Это ещё не повод, чтобы его прикончить, – сказал Жмых.
– Естественно, не повод, я вообще противник смертной казни. Но я хочу рассказать о том, что видел.
– Ладно, – согласился судья, – говори.
– В общем, этот кот – маньяк.
– Иди ты? – не поверили мальчишки. – Неужели?
– Да, маньяк. И садист, – настаивал Сальваторе. – Я сам видел, как он над кошками издевается.
– Это как же он над ними измывается? – не без ехидства полюбопытствовал Жмых.
– Да так. Однажды ночью кошки орали, а я заснуть не мог…
– Веская причина, Швейман, чтобы перевешать всех кошек, – съязвил Жмых.
– Так вот, они орали, а я пошел посмотреть, чего это они так орут. Выхожу на улицу и вижу…
– А ты очки-то нацепил? – не отставал от него адвокат. – А что ты без них увидеть мог?
Все засмеялись, а судья сказал:
– Ты, Жмых, поменьше языком трёкай, пусть человек расскажет, что видел.
– И вижу, – упрямо продолжал Сальваторе, не обращая внимания на адвоката, – как этот кот поймал молодую кошку, прыгнул на неё сзади и вцепился ей в спину когтями. Та, бедная, орёт, что есть силы, а этот гад не отпускает. Закогтился так, что за задние лапы не оттащить.
– Вот гад, – сказал кто-то из публики.
– Повесить его, – добавил другой.
– Как же мы его повесим, – раздражённо произнёс судья, если ни потерпевшей нету, ни даже её трупа.
– К чёрту эту юриспруденцию, – заявил Рокко, – есть же и гражданская позиция, в конце концов. Как мы будем жить в одном порту с такой заразой! – при этом он указал пальцем на кота.
– Точно! – заорали пацаны. – Мочить его, козла!
– Ну, раз так, – заявил судья, – то я снимаю с себя полномочия судьи и предлагаю решить судьбу этого облезлого садиста простым, гражданским голосованием.
– Ура! – заорали пацаны. – Да здравствует судья и голосование!
– Итак, господа, – взял слово Чеснок, – кто за то, чтобы повесить этого ублюдка?
– Почему вешать? – возмутились некоторые кровожадные. – Отрубить ему башку при помощи маневрового паровоза.
– Или утопить, – предложили другие.
– Синьоры, синьоры, – урезонивал их Чеснок, – что за варварство, что за дикость? Мы же цивилизованные люди, а вы собираетесь кота на рельсы бросать. А вдруг маневровый паровоз уже в депо ушёл, а обратно пойдёт только к вечеру. Это что же, мы его до ночи казнить будем? Что у нас других дел что ли нету?
– Ну, утопим тогда.
– Неинтересно.
– А может, спалим его на костре? – предложил веснушчатый малый.
– Рыжий, – серьёзно сказал Рокко, – ты знаешь что? Ты болтай-болтай, да знай меру. Ты уж что-то больно жестокий какой-то – это, во-первых, а во-вторых, сжигание – это прерогатива инквизиции. Вот если б мы его уличили в ереси, дело другое. А так повешение или что-нибудь такое же милосердное.
– Ну, давай голосовать, Чеснок, долго ты болтать будешь? – зашумели пацаны.
– Давайте, – согласился Рокко, кто за то, чтобы этого сиамского подонка казнить гражданским судом через повешение?
Все подняли руки, кроме Буратино и Сальваторе Швеймана. Бывший адвокат Жмых, видя такое дело, полюбопытствовал:
– А ты что, очкарик, не голосуешь?
– Я категорически против смертной казни.
– Вечно найдётся какой-нибудь ренегат, – сказал Жмых.
– Я – не ренегат и к этому коту испытываю чувство острой неприязни, – сказал Сальваторе, – но убийство я не приемлю даже в форме правосудия.
– Эй, ты, полегче. Ты тут незыблемость устоев общества не колебай, – сказал ему Рокко, – а то вот с этого и начинается. Сначала критикуют, а потом бомбу кидают, а потом рыдают, что их в кандалах пожизненно держат.
– И вообще, ты давай тут не пропагандируй, – произнёс бывший судья, – самому, может быть, голова не дорога – это твоё дело, а нам попадать в политические списки резону нету.
– Да я же не в том смысле, – перепугался Сальваторе, – я не пропагандирую. Просто как интеллигентному человеку мне неприятна эта грустная действительность и насилие вообще. Поэтому я воздерживаюсь.
– Вот и славно, – поторопился закончить неприятный разговор Рокко, – победило большинство при одном воздержавшемся. Кто сегодня палач?
– Я, – вышел вперёд один из пацанов.
– А я – помощник, – вызвался другой.
– Ну, вот и приведите приговор в исполнение, – сказал Рокко и отошёл в сторону.
Два пацана быстренько вытряхнули кота из банки и когда хотели скрутить ему бечёвкой лапы, животное ловко вывернулось и оцарапав главному палачу лица, упало на землю и кинулось прочь.
На этом судебный процесс был закончен. Но мальчишки не торопились расходиться, ведь не все зрелища на сегодня закончились, так как в отношении Жмыха и Чеснока осталась кое-какая недосказанность.
– Ну, что, Жмых, погутарим за жизнь? – с улыбкой боевой бравады начал Чеснок.
– А тож, чего же не погутарить, – не менее браво отвечал оппонент.
– Ну, давай начнём, – Рокко скинул куртку.
– Давай, – Жмых засучил рукава, а публика заняла места в ожидании хорошей драки.
И драка бы получилась, если бы не Буратино. Он спокойно вышел к бойцам и, остановившись напротив Жмыха, негромко произнёс:
– А известно ли вам, синьор Жмых, что Рокко Чеснок – мой друг?
– Известно, – ответил Жмых, и ему стало немного не по себе.
– Так вот, Рокко Чеснок – мой друг. И на правах его друга я приношу вам свои извинения за него. Надеюсь, вы их примете.
– Чего же не принять.
– Я не знаю, что стало причиной вашей размолвки, но, полагаю, что мои извинения станут причиной вашего примирения.
– Эй, а чего ты за меня распоряжаешься, – вмешался Рокко, – что я сам за себя не могу сказать?
Зрители просто впились в Буратино глазами и затаили дыхание, внимательно слушая, что он скажет. И он сказал:
– Синьоры, ни я, ни Рокко Чеснок драться ни с кем не будем. Это нам ни к чему. Мы не шпана какая-нибудь, мы – люди серьёзные. Отныне любой человек, который захочет подраться с Рокко, будет моим врагом, и я найду способ, как укоротить руки драчливому хулигану. А у меня есть способы. Надеюсь, вам это известно?
– Известно, синьор Буратино, – загалдели пацаны, чувствуя, что драки не будет.
– Ну, так что, синьор Жмых, вы принимаете мои извинения?
– Нет проблем, – ответил тот.
На этом всё и закончилось. А два дружка пошли по своим делам. Дел-то, конечно, у них не было, просто пошли в сторону города.
– Слушай, Буратино, – спросил Чеснок, – что это ты так себя повёл, подраться мне не дал?
– Драться – дело ослов и баранов, нам с тобой заниматься такой ерундой нужды нет. Мы люди серьёзные и должны думать о своём авторитете.
– Мы? – переспросил Рокко.
– Мы, – твёрдо сказал Буратино.
– Так что, мы теперь банда? – огонёк восхищения блеснул в глазах Чеснока.
– Банда, – подтвердил Пиноккио, – и мой враг – твой враг, а твой – мой.
– Спасибо, – сказал Рокко. Он был явно доволен.
– За что спасибо? – удивился Буратино.
– За то, что в банду взял. У тебя банда крутая. Весь город о ней говорит. Когда со слободскими драться пойдём, им не поздоровится.
– Мы не будем драться со слободскими, – сказал Пиноккио, – это всё ребяческие игры. Мы будем заниматься делом.
– Не будем драться? – разочарованно сказал Чеснок. – А если нас кто тронет первый из слободских?
– Если и тронет, то мы не будем предавать всю слободу мечу. Выловим тех, кто тронул, и покалечим, чтобы в следующий раз все остальные крепко подумали, трогать нас или нет.
– Понятно, – сказал Рокко.
– Хоть слободских покалечим, хоть городских, хоть портовых, нам без разницы.
– А портовых-то зачем, они пацаны свои.
– Если никто не тронет, то и мы не будем. Нам, я повторяю, и без этих детских забав дел хватит.
– А какие же у нас будут дела, – оживился Рокко, – серьёзные?
– Дело у нас одно – красиво жить. Как ты думаешь, это дело серьёзное или нет?
– Это уж да, – сладко поморщился Чеснок, – я знаешь как люблю красиво пожить! Колбасы пожрать до отвала или у фермера гуся спереть, запечь его в глине.
– Воровать гусей, – задумчиво произнёс Пиноккио, – дело, конечно, романтическое, но с гусями мы пока повременим. И с налётами на сады тоже. Нам деньги нужны.
– Деньги? – искренне удивился Чеснок. – Эк куда хватил. Где же их взять, деньги-то? Да и зачем они нам?
– Рокко, а ты на себя в зеркало часто глядишь? – вдруг спросил Пиноккио.
– Не часто, – признался парень, – вообще не гляжу. А чего мне туда глядеть? Чего мне там рассматривать, что я баба что ли?
– Вот именно, – критически произнёс Буратино, – смотреть-то особо не на что. Грязь одна да дыры. В общем, босяк.
– На себя-то посмотри, штаны-то с утонувшего матроса снял, – обиделся Рокко.
– Вот я тебе о чём и говорю, что я босяк, что ты. А нам пора уже синьорами становиться, в штиблетах ходить, в костюмах и шляпах соломенных.
– Эк тебя заносит, – засмеялся Рокко, – мечтатель. А ты хоть знаешь, сколько это стоит?
– Знаю, – сказал Пиноккио, – прилично одеться стоит цехин.
– Цехин?! Ну, знаешь, у тебя замашечки, как у графа. Я-то думал, сольдо пять.
– В том-то и дело, что денег нужно много, а ты мне предлагаешь со слободскими драться и гусей воровать.
И тут Буратино вспомнил:
– Кстати, это тебе, – он достал из кармана пятисольдовую монету и протянул её Чесноку.
– Мне? – удивился тот и боязливо убрал руки за спину, как будто монета могла его укусить.
– Тебе.
– А за что?
– Ты же мне помогал.
– Так мы же банда, – нахмурился Рокко, – где же ты видел, чтобы один бандит другому за помощь платил?
– И вправду не видел, – согласился Пиноккио, – но всё равно возьми, мне будет приятно, что тебя отблагодарил.
– Не возьму, – заупрямился Чеснок.
– Бери, я же тебе не последние отдаю.
– Не-а, – Рокко помотал головой, и тут его глаза увлажнились и он сглотнул слюну, – слушай, Буратино, раз они тебе не нужны, айда в кондитерскую. Там есть такие вещи, что аж голова кругом.
– Правда? – оживился Буратино. – Но я хотел тебя отблагодарить.
– Вот и отблагодаришь, – сказал Чеснок. – Погнали?
– Погнали, – согласился Буратино, и мальчишки побежали в кондитерскую.
– Я туда часто хожу, – не без гордости, на бегу, заявил Рокко, – меня оттуда не выгоняют.
– Ну и как, вкусно? – поинтересовался Пиноккио.
– Не знаю, ни разу не пробовал ничего, – сознался Чеснок.
– А чего ходишь?
– Глядеть. Иной раз просто взглянешь на всё это – и сыт.
– Иди ты…
– Чтобы мне сдохнуть. А пахнет как там! Даже колбаска с чесноком не так пахнет, как там.
– Не врёшь?
– Честное слово, зуб даю.
Наконец мальчишки добежали до кондитерской мсье Руа и остановились около витрин. И Буратино увидел всё то великолепие, о котором ему рассказывал Чеснок, и у него даже дух перехватило от такой красоты.
– Да! – восхищённо произнёс он.
– А я тебе говорил? – сказал Рокко таким тоном, как будто сам был владельцем лавки.
А за стеклянными витринами сидели люди. Синьоры, одно слово. Мальчики в костюмчиках, девочки в белых платьях, дамы в роскошных шляпах. Все они пили кофе, лимонады и жрали разные вкусности.
– Ну, что, пойдём вдвоём, – сказал Пиноккио.
– Может, не надо, – вдруг спасовал Рокко, – может, в другой раз, а сейчас колбаски купим, хлебушка.
– Ты это чего? – серьёзно спросил Буратино.
– Боюсь, – признался Чеснок, – вдруг в шею выпрут, а эти, – он кивнул на клиентов кондитерской, – гыгыкать будут, а дамочки будут носы морщить и «фи» говорить. А я всё это страшно как не люблю.
– Пусть только попробуют выпереть, – с угрозой пообещал Пиноккио, – мы им, заразам, витрины побьём. И вообще, Рокко, запомни, этот мир наш. Запомнил?
– Запомнил, – отвечал Чеснок без особого энтузиазма.
– Это всё для нас, – повторил Буратино и постучал костяшками пальцев по витрине, – а знаешь, почему?
– Почему?
– Потому что мы банда, вот почему. Сейчас мы войдём в заведение, и пусть хоть кто-нибудь, хоть что-нибудь нам скажет. Тогда они узнают, что такое банда.
– Пошли, – твёрдо сказал Чеснок, – только ты первый.
– Не бойся, – сказал Буратино и открыл дверь в кондитерскую.
Внутри действительно пахло чудесно, но пацаны этого не замечали. Они шли через зал под ураганным огнём насмешливых и удивлённо-презрительных взглядов, как солдаты идут в последнюю, красивую, но абсолютно бессмысленную атаку.
Наконец они добрались до прилавка, над которым возвышался лысоватый, краснощекий человек в белом фартуке. Он внимательно, без особого восторга, но и без презрения, смотрел на мальчишек и, когда те приблизились, спросил у них с забавным акцентом:
– Что пожелают синьоры?
– Пирожных, – грубовато, хотя и не желая этого, буркнул Пиноккио.
– Пирожных? – повторил кто-то сзади и прыснул со смеху. – Штаны себе лучше купил бы новые.
Буратино повернулся и увидел прилично одетого мальчишку с девчонкой и с двумя расфуфыренными дамами. Он ничего ему не сказал, а только так на него зыркнул, что мальчишка осёкся и усиленно стал пить кофе.
– А синьоры знают цены?
– Нам наплевать на цены, – не без гордости заявил Буратино и кинул на прилавок пятак.
– Одно пирожное стоит полсольдо, у вас хватит на десять.
– Десять и давайте.
– Я положу вам разных.
– Давайте разных, – согласился Пиноккио.
– И ещё я дам вам бутылку лимонада бесплатно, – вдруг заявил кондитер, – только уж вы, ребятки, скушайте это всё на улице, а то, мне кажется, что моей публике вы не очень-то нравитесь. Хорошо?
– По рукам, – сурово согласился Буратино, ему и самому не улыбалось есть пирожные под осуждающими взглядами здешней публики.
Когда пирожные были уложены в красивую картонную коробку, а Рокко уже держал бутылку с лимонадом, месье Руа вдруг наклонился к мальчишкам и тихо произнёс:
– Не обращайте на этих господ внимания, синьоры. Когда я был такой маленький, как вы, такие же господа смотрели на меня так же. А теперь эти дамы приглашают меня в гости и просят у меня денег взаймы.
– А как же вы так смогли? – шёпотом спросил Чеснок.
– Рецепт очень прост. Я ложился спать в одиннадцать, а вставал в четыре.
– А что же вы делали, когда не спали, синьор кондитер?
– Я работал, – засмеялся француз, – я много работал. И так привык, что встаю и сейчас в четыре, хотя теперь могу спать до десяти.
Когда мальчишки вышли из кондитерской, Чеснок сказал:
– А этот кондитер – ничего. Хороший человек. Может, мне к нему в ученики пойти? Научусь пирожные делать, скоплю деньжат и сам кондитерскую открою.
– Ну, да, и будешь всю жизнь ишачить в этой кондитерской, – съязвил Буратино.
– Я бы поишачил.
– А вставать в четыре?
– Ничего, привык бы.
Буратино остановился и внимательно посмотрел на друга:
– Ты же говорил, что мы банда?
– Да ладно тебе, уж и помечтать нельзя немножко, – засмеялся Чеснок, – это я так, просто. Да и не возьмёт меня француз, такого оборванца, и учусь я плохо. Вот тебя, наверное, взял бы, ты умный.
– Да видал я его кондитерскую в гробу. Пусть дураки работают. Работа дураков любит, а мне жизнь красивая нужна, чтобы не работать в кондитерской, а сидеть в ней кофе пить. И чтобы всякие хлюсты про штаны не напоминали. И чтобы девки не морщились при моём появлении. Вот такая должна быть жизнь.
– От такой жизни и я бы не отказался, – заявил Рокко.
За этими разговорами мальчишки добрались до моря и сели пировать. А пирожные и лимонад действительно были великолепны. Они съели всё и объелись. Потом купались в море и валялись на песке под заходящим солнцем.
– Ты не просто отдыхай, – говорил другу Буратино, – ты давай думай, как денег заработать.
– Я думаю, – заверил Рокко.
– Ну и что надумал?
– Ничего особенного. Правда, есть у меня один пацан знакомый, раньше по напёрсткам работал. Потом разбежался со своей бригадой, теперь не работает.
– Ну, и?…
– Давай с ним поговорим, да начнём шарик гонять. У лохов завсегда деньги есть, они их под шарик и выкладывают.
– А чего же мы здесь лежим? Погнали к этому самому пацану, звать-то его как?
– Лука, Лука Крючок.
Мальчишки быстренько оделись и побежали искать Луку. Рокко знал, где его найти. Последнее время Крючок ошивался на базаре, где занимался базарным промыслом. Он и ещё пара пацанов, спрятавшись за горой мусора, наблюдали, как гости с юга разгружают дыни.
– Здорово, Лука, – ещё издали начал Чеснок.
Лука поморщился, как от зубной боли, и зашипел:
– Чеснок, у тебя ум есть? Ты чего орёшь, всё дело завалишь.
– Ой, – зашептал Рокко, – мы не знали, что вы на деле.
– Смотреть надо, – буркнул Лука, – тебе чего нужно?
– Вот мой друг Буратино, у него к тебе дело есть.
Буратино протянул Крючку руку, и тот пожал её со словами:
– Слыхал о тебе, говорят, ты парень серьёзный. Сколько у тебя приводов?
– Два, – не соврал Пиноккио. – И я о тебе слышал.
– А чего вы меня ищете? – спросил Лука.
– Хотим работать вместе.
– По дыням?
– Нет, по напёрсткам. У нас нижнего нету.
– Ну, – сразу сник Крючок, – наверное, ничего не получится.
– Почему? – спросил Буратино.
– Да я уже навык потерял, да и бригада нужна натасканная, чтобы играть могла и озверевшего лоха осадить. И деньги на затравку нужны, а то лох такой нынче жлобный пошёл, что его без лавэ ни в какую не развезти. Да и играть у нас в городе негде.
– Как это негде? – удивился Чеснок. – А в порту у нас никто не играет.
– В порту мне тереться резону нет, – сказал Лука, – а то меня с пирса башкой об сваю кинут ваши портовые.
– А на рынке? – спросил Буратино.
– Про рынок даже и не мечтай, там полицейские дюже лютые, гонять будут. А это уже не игра, а салочки какие-то.
– А ярмарки скоро пойдут, – вспомнил Рокко и запрыгал от радости.
– Про ярмарки забудь, – кисло сплюнул Крючок.
– Почему забыть? Народ там пьяный и с деньгами. Там только и играть, – не сдавался Чеснок.
– Лох там сильно поддатой, это верно. И на лавэ, это тоже верно. Только ты не один, Чеснок, такой умный в городе.
– А чего?
– Да того, там и Фиксатый, и Туз, и третью бригаду они там с собой не посадят. Кого с доской и напёрстком увидят, тот жало в бок сразу схлопочет.
– Да, – приуныл Чеснок, – в ярмарку лучше не соваться.
– А кто такие, эти Туз и Фиксатый? – спросил Буратино.
– Ты чего? – удивились сразу все присутствующие.
– Ты и вправду про Туза и Фиксатого не слыхал? – спросил Крючок.
– Правда, не слыхал.
– Это же самые крутые пацаны из слободы. Они всегда на ярмарках играют, и авторитет у них большой, – и тут Лука перешёл на шёпот, – а ещё поговаривают, что они конокрады.
Добавить к сказанному было нечего. Конокрад – есть конокрад, значит, человек абсолютно отчаянный, жизнью своей не дорожащий. Всем известно, если конокрада ловят, бьют долго и почти всегда до смерти. И никогда полиция это дело раскапывать не будет. Полиция тоже не любит конокрадов.
– Так что, пацаны, давайте лучше на дынях работать. В хороший день мы по сольдо на брата зарабатываем,– предложил Лука.
– Сольдо в день, деньги, конечно, немалые, – согласился Буратино, – а сколько за день на напёрстках в порту поднять можно?
– День на день не приходится, но десять сольдо на бригаду без напряга делать можно.
– А на рынке?
– В выходной, когда фермеры и хуторяне приезжают, – все двадцать.
– А на ярмарке?
– Да забудь ты про ярмарку.
– И всё-таки? – не отставал Буратино.
– Там лохов без меры. Там и полцехины не удивят.
– Полцехина, – Чеснок даже присвистнул, – понятно почему Туз с Фиксатым больше никого на ярмарку не пускают. И то, не дураки же они, чтобы такие бабки делить ещё с кем-нибудь.
Все замолчали. Рокко выглядел разочарованным. Лука – грустным, только Буратино сидел себе и загадочно улыбался.
– Значит, говоришь, объективные причины не дают нам начать дело? – наконец спросил он.
– Не дают, – ответил Лука.
– Значит, обстоятельства сильнее нас? – продолжал спрашивать Пиноккио.
– Значит, сильнее, – продолжал отвечать Лука.
– Чушь собачья! – вдруг заявил Буратино. – И мы будем играть и в порту, и на базаре.
– А как? – спросил Чеснок. – Наши пацаны в порту Крючка прибьют, а на базаре полицейские не дадут.
– Пацаны не тронут, об этом мы с тобой, Рокко, позаботимся. А с полицейскими я сам договорюсь. Так что, Лука, готовься к работе. По рукам?
– По рукам, если с пацанами договоритесь, – сказал Крючок, – и если полицейских не боитесь.
– Ура! – заорал Рокко, так, что гости с юга, разгружавшие дыни, остановили работу и стали пристально смотреть в сторону пацанов. – Мы никого не боимся.
С этими словами Чеснок схватил из кучи наполовину обгрызенное яблоко и запустил им в сторону гостей с юга. Те молча продолжали работу, причём увеличили темп, всё время поглядывая в сторону пацанов.
– Если ты и вправду такой крутой, как о тебе говорят, – начал Крючок, – то я с тобой работать буду. Только ты мне гарантируй, что меня в порту не утопят.
– Гарантирую, – смело сказал Буратино, – а если утопят, то я утоплю тех, кто утопил тебя. Так что, ты давай, бросай свои дыни и иди-ка лучше тренируйся. А завтра здесь, на рынке, после обеда встретимся. Я тебя с бригадой буду знакомить, а ты нас со своими игровыми приёмами. И не бойся – кареглазка будет нашей.
– Кто будет нашей? – переспросил Крючок.
– Завтра после обеда, – сказал Буратино, и они с Чесноком пошли домой.
По дороге домой Рокко спросил:
– А ты и вправду решишь вопрос с полицией?
– Завтра видно будет, попробуем, – уклончиво ответил Пиноккио, – а если сидеть сложа руки и ждать, вряд ли полицейские сами к тебе придут и предложат: «Играйте, мальчики, на рынке, а мы вас не тронем».
– Нипочём сами не придут, – согласился Чеснок.
– Ты мне, Рокко, лучше вот что скажи, не будет ли у нас с портовыми пацанами больших проблем из-за Крючка?
– Не знаю, – честно признался Рокко, – Крючка в порту шибко не любят, говорят, косяк за ним есть, да и слободской он. Но если ты за него скажешь, вряд ли кто этот вопрос поднимет, ты ведь у нас в авторитете, с тобой считаются.
Это польстило Пиноккио, и он даже едва заметно улыбнулся. А потом пацаны попрощались и разбежались по домам. Так и день кончился.