V
Глухо скрипели весла, и русский разговор на лодках делался все слышнее. Из-за речного поворота показались темные силуэты ушкуев, приближаясь к Важгорту, легко преодолевая противное течение. В селении залаяли собаки, но это никого не встревожило, да зыряне и не обратили внимания на собак, лаявших как-то лениво и неохотно. На лодках в свете луны что-то поблескивало, вероятно оружие.
– Да, да, это новгородцы, ушкуйники. И опять грабеж будет, а если не грабеж, то большой откуп отдать придется… Какие же христиане это? И как христианский Бог терпит такую неправду?
Она подошла к самому берегу и услышала, как хриплый голос на передней лодке говорил: Приготовьтесь, братцы! Видать, что к жилью подходим. Неровен час, эти зырянишки вздумают нас стрелами да дрекольями встретить. Бог знает, что может им в башку взбрести…
– Это зырянишки-то? Ха-ха-ха! – презрительно рассмеялся кто-то другой, – да они нас пальцем тронуть не посмеют! Трусы они, это не татары проклятые…
Горечь поднялась в душе Бур-Ань. Она выждала, когда передняя лодка поравнялась с нею и звонко крикнула по-русски:
– Не дело надумали, добрые молодцы, бедных людей грабить! Бог вас накажет за это! Попомните мое слово!
И она выпрямилась во весь рост на высоком берегу Вычегды, освещенная бледным светом луны. Ушкуйники опустили весла. Внезапное обращение к ним неведомой женщина и при том на их родном языке, видимо, поразило их. Несколько минут продолжалось молчание. Но недолго безмолвствовали добрые молодцы: люди они были опытные, всякое повидали… Живо оправились они от замешательства, и с передней лодки раздался грубый голос:
– Какое тебе дело до нас? Кто ты и откуда взялась, что по-нашему говорить умеешь?…
– Да это, никак, баба, – выкрикнул кто-то другой, – видите, ширинка – платок на голове и одежда длинная! Здорово, здорово, голубушка, спасибо тебе, что встретила!..
– Эй, вы, там! Тише! – послышался третий голос, и все смолкли, снова взявшись за весла. – Нечего по-пустому глотки драть! Живее гребите к берегу! Посмотрим, что это за человек? Быть может и хороший человек. А хороших людей просмеивать не годится, особливо, кто по-русски бает. Не так ли, братцы?
– Так, так, атаман, – загудели голоса, и ушкуи подошли к берегу, на котором стояла Бур-Ань.
Спокойно смотрела отважная девушка на длинные узкие лодки, одна за другой пристававшие к берегу и тоскливо думала о том, что опять новая тягота наваливается на зырян. Ушкуйники могли согласиться на ее просьбу не грабить и не убивать зырян, но без откупа они не уйдут. Бур-Ань боялась, что откуп этот будет весьма тяжел и обременителен для зырян и разорит их до крайности.
Ушкуйники всыпали на берег. Первым на берег вышел атаман (так его называли остальные). Он направился к Бур-Ани.
При бледном свете девушка увидела, что это был довольно молодой человек с небольшой бородкой, в кольчуге, и двинулась ему навстречу.
– Я вижу перед собой атамана, – сказала она, – но не знаю, какой он человек: добрый или злой? Можно ему говорить правду или нет?
Атаман почтительно снял шапку с головы.
– Правду я всегда слушаю! – ответил он, любуясь красотою девушки, поразившей его своею смелостью, – без правды и мы не живем, хотя и считаемся разбойниками. Так что же, говори, какое дело твое? Я слушаю.
– Я хочу сказать вам, русские люди, что стыд вам великий обижать и обирать таких людей, которые и без того с голоду умирают. А вы еще русские люди, христиане, носите на себе знамение креста Христова! Какая же правда в вас? И какая совесть в вашем сердце? И чему же вас учит ваша вера, когда вы проливаете кровь человеческую? И разве Христос завещал вам обижать и мучить таких людей, которые слабее вас? Стыдитесь, стыдитесь, добрые молодцы! Сражайтесь с врагами вашей родины, а не нападайте на наш бедный народ, который и без того обижен всеми! Да и корысти вы здесь немного получите. Люди все бедные, убогие, поживиться вам мало чем будет. Лучше ворочайтесь-ка назад без греха…
– Вишь, чего захотела! – крикнул один из ушкуйников, стоявших около атамана, – видать, что бывалая баба: словами так и сыплет…
Но атаман оборвал его: «Молчи!» и обратился к Бур-Ани:
– Знаю, знаю, что негожие мы люди, да что же делать прикажешь: такова уж жизнь наша! Сызмальства привыкли к лихим делам, а теперь и невтерпеж стало: все бы колобродили по местам незнаемым да добывали всякую добычь… Так-то, так-то, моя голубушка. А ты-то, не Бур-Анью ли будешь? Вельми многое слышал я о тебе от одного устюжского гостя (купца) и, признаться, желал того, чтобы ты встретилась на нашем пути. А вот и повстречались мы… Да только неласково ты принимаешь нас… Оно и вестимо так, да охота пуще неволи, говорится, и не можем мы отстать от дурных повадок. Уж ты прости нас, грешных, а мы твое селение не тронем, пускай оно стоит в целости, а другие селения придется пощупать. Нельзя же без добычи ворочаться…
И атаман надел шапку на голову, как бы считая, что дань уважения чудной зырянской женщине отдана. Ушкуйники громко заговорили:
– Так что ж, не трогать нам это селение, атаман? Коли так, прикажи, хотя б откуп небольшой взять! Нельзя же без откупа отваливать…
– Откуп возьмем с других селений, а это не троньте, – строго сказал атаман и подумав, велел:
– А теперь разводите огни. Отдохнем здесь до утра, а с солнцем двинемся далее. Не вздумайте шарить по избам, не обижайте здешних жителей, а не то я расправлюсь с ослушниками. У меня расправа коротка, сами знаете. Слышали?
Ушкуйники разбрелись по берегу Вычегды собирать сушняк для костров. Им не очень понравился приказ атамана не трогать селение, кажущееся довольно порядочным, но нарушить его они не смели и, поневоле как бы превратились в великодушных людей, жертвующих своей корыстью делу милосердия.
Между тем, сон важгортцев был прерван. Собаки их заливались лаем все сильнее и злее, уж очень бесцеремонно шумели ушкуйники, нарушая ночной покой. Проснувшиеся зыряне были поражены видом множества вооруженных людей на берегу и тут же бросились будить остальных. Между избами замелькали жители, срочно угоняющие скотину в лес. Коровы мычали, овцы блеяли, женщины и дети кричали, увидев незваных гостей…
Мужчины-важгортцы не смели даже подумать о сопротивлении, но видя, что страшные пришельцы не собираются нападать на них, некоторые из зырян осмелели и крадучись между избами пробрались к берегу. Тут они к своему изумлению и радости они увидели, что их всегдашняя печальница Бур-Ань беседует с одним из разбойников, по-видимому, самым дружелюбным образом, – это наполнило их сердца надеждой на благополучный исход… Поспешно вернулись они к своим прячущимся и сказали:
– Слава великому Войпелю! Матушка наша Бур-Ань говорит с разбойниками. А коли они не трогают ее, то, видно, и нас не тронут. Она умеет говорить по-русски, она усовестит их… Слава Войпелю!
Селение немного успокоилось, хотя скот потихоньку продолжали выводить из деревни и прятать, на всякий случай.
Все надеялись на Бур-Ань и надежда не обманула их.
В это время Бур-Ань спокойно стояла напротив атамана и говорила:
– Дивлюсь я на вас, русские люди. Зачем вы наезжаете сюда? Кажется есть у вас места для потехи воинской; есть где крылья развернуть, где добычу добыть, а вы на наш народ нападаете! А у нас что есть? Ни золота, ни серебра у нас нет, есть только шкуры звериные… Негоже, негоже вы делаете, из-за звериных шкур человеческую жизнь губите…
– Это какую же человеческую жизнь? – с усмешкой спросил атаман.
– А жизнь людей зырянского племени…
Да разве зыряне-то люди?! – презрительно сказал атаман, – да мы их людьми-то не считаем! По нашему только те люди, кто во Христа верует да еще кто по-русски говорить разумеют. Зыряне совсем не люди, не в обиду будь сказано тебе это. Вот тебя, вестимо, можно назвать человеком: ты разумеешь русскую речь, а остальные так себе – ни люди, ни звери, наподобие татар нечестивых…
– А как же Христос сказал, что все люди – братья, – возразила Бур-Ань на слова атамана, она слышала подобные уже не раз, – ведь так по словам Христа выходит, что все люди: русские ли, татары ли, зыряне ли, – все должны любить друг друга… Не обижать один другого…
Атаман громко рассмеялся.
– Да ты совсем на нашего попа Парфения смахиваешь! Только откуда ты такой премудрости набралась? Ну, правду мне сказал устюжский гость, что Бур-Ань зырянская любого мудреца за пояс заткнет. Видать, что оно так и выходит. Это даже весьма удивительно и похвально – баба, а такие словеса умеет говорить. Не видал я такой даже средь боярынь новгородских.
И долго еще веселился атаман, находивший весьма забавным слышать подобное от зырянской женщины, но вдруг пришло ему на ум, что быть может, эта женщина – какая-нибудь христианская подвижница, скрывшаяся в зырянский край, и он переменил тон.
– А ты меня прости, – сказал он, снова сняв шапку, – таков уж характер мой: не могу без смеха часу пробыть. А своим людям зырянским ты скажи, чтобы они не полошились понапрасну: мы их и пальцем не тронем. А то вон они уже скотинку в лесу попрятали, от нас схоронить думают, да мы не станем это селение трогать. Таково слово мое, а мое слова крепко!
И он опять надел шапку.
– Спасибо тебе, атаман, – просто сказала Бур-Ань, – а на смех твой я не сержусь: мало ли когда человеку посмеяться захочется! Так что ж сказать здешним людям, – что вы их не станете трогать?
– Скажи, скажи.
– Ладно. А как же другие селения? Неужели вы их грабить станете?
– Об этом речь впереди, голубушка! – уклончиво ответил атаман и о чем-то заговорил с подошедшим к нему ушкуйником. Бур-Ань, видя, что он желает уклониться от неприятного для него разговора, пошла к селению, чтобы успокоить своих соплеменников.
Ушкуйники развели костры. Забулькала похлебка в походных котлах, подвешенных на треножниках, а сами ушкуйники расположились вокруг костров, переговариваясь, в ожидании готовящегося варева. Воздух заметно посвежел, потянуло сыростью с реки, а восток начал светлеть, предвещая наступление утра. Похлебка сварилась и беззаботные искатели приключений весело принялись за еду.
Атаман отказался от пищи, говоря:
– Ешьте, ешьте на здоровье, братцы, а мне что-то не хочется. Мне поспать охота, а еда на ум не идет… Не до еды мне как-то теперь…
И действительно, ему было не до еды. Голова его была занята мыслями о чудной зырянской женщине, поразившей его своим видом и словами. «Неужели это простая зырянка?» – думал он, прилегши в стороне от своих сподвижников, и в его ушах словно так и звучали обличительные слова девушки, говорившей так, будто она знала – и очень хорошо знала – сущность христианства. Поначалу он отнесся к ее словам с насмешкою, привыкши ко всему относиться легкомысленно, но теперь в его душе совершался какой-то переворот и он невольно думал, что стыдно и грешно смеяться над той, которая говорит одну только правду.
Глубоко задумался атаман. Происходя из рода новгородских бояр, известных под прозвищем Отпетых, он славился своею удалью, увлекавшей его на самые рискованные предприятия. Особенно любил он пускаться в походы в «земли незнаемые», сопровождаемый толпою удалых добрых молодцев и смело шел навстречу самому опасному врагу, не зная пределов своей храбрости. По Волге знали его все прибрежные жители, трепетавшие от имени Отпетого, но, к чести его надо сказать, что он щадил людей безоружных, не могущих противустоять ему с оружием в руках, хотя это почти никогда не распространялось на татар. Татары были исконными врагами и угнетателями земли русской, и ушкуйники их не щадили. Не так обстояло дело с зырянами и прочими инородцами, покоренными ранее русскими. Зыряне находились «под рукой» московского князя, хотя, в то же время их земли считал своей волостью и Господин Великий Новгород. И напрасно теперь убеждал себя атаман, что набежав со своей ватагой на зырянский край, он ничего худого не сделал, что так поступают и прочие новгородские удальцы-ушкуйники, слова Бур-Ани оказали свое действие, и он думал теперь о том, что, пожалуй, не стоило ходить за добычей к зырянам и без того всеми обижаемым, что это поставится ему в вину и со стороны новгородского веча, и со стороны московского князя, хотя последнее его не очень-то и беспокоило.
Однако это было еще не все. И не только об этом думал атаман. Еще молодой человек, он находился под сильным впечатлением от встречи с Бур-Анью, от ее красоты и ума и с волнением думал о том, что «эта Бур-Ань вельми хороша лицом, а сердцем, должно быть, еще лучше…». Словом атаман Отпетый не мог отогнать от себя чарующий образ зырянской красавицы и, продолжая думать о ней, незаметно заснул.
Внезапно кто-то осторожно коснулся его руки, и он услышал:
– Атаман, атаман! Вставай! Дело есть до тебя! Вставай, вставай скорее, да прости, что я тебя обеспокоила!
Отпетый открыл глаза и увидел, что на востоке уже поднимается солнце, освещая верхушки деревьев, а перед ним стоит Бур-Ань.