Впервые за много лет Варвара Пална была счастлива безусловно.
Впрочем, при её лёгком характере подобное состояние накатывало на неё частенько, особенно после сорока, особенно, когда после какого-нибудь не слишком весёлого события начинаешь, как никогда, ярко воспринимать жизнь и ценить каждое мгновение. Но, как правило, такое обыденное счастье скоротечно, и довольно быстро заглушается повседневностью. А главное, что оно условно. Недолговечно. И ты заранее об этом знаешь.
«Ну, вот, школу закончили, можно и порадоваться немного, пока не пришла пора подавать документы в ВУЗ!» «Ну, вот, годовая отчётность сдана, теперь до квартальной отвалите от меня все с вашими расчётами и налогами!» «Отпуск? Дожила, слава те, Господи! Правда, дела оставить не на кого, придётся потом месяц допоздна на работе сидеть … Зато прямо сейчас отдохну».
В этот раз счастье торжествовало, без оглядок на возможные угрозы из будущего. Оно казалось стабильным и вечным, как нашим папам и мамам, а у кого-то – дедушкам и бабушкам, казался социализм. Это было прекрасно.
Всё, буквально всё, предсказанное Эрихом Марией, воплотилось наяву. И свежевыловленные султанки и кальмары, шипящие и плюющиеся соком над угольями, и ласковые морские волны, удерживающие тело в невесомости на плаву, и гамак с подушками под пальмами, и кофе с кокосовым молоком, и гигантские креветки, зажаренные на шпажках, и чудесный массаж, после которого чувствуешь себя Клеопатрой и царицей Савской одновременно.
И, разумеется, восхищённые взгляды мужчин и неприкрыто враждебные и неприязненные – женщин. Последние, как ни странно, тоже грели душу. Ого, если так обозлённо косятся – значит, есть ещё в Варваре нечто, изюминка, которой им хронически не хватает, бедным, иссушенным злостью и диетами… Впрочем, диеты, скорее всего, первичны, а от них, как следствие, всё остальное. А вот Варя – с удовольствием уписывала и рыбу, и креветок, и моллюсков – в раковинах ли, головоногих ли, но только вкуснейших до одурения! И пребывала в восхитительнейшем состоянии духа.
Причём, страшно и хронически голодной. А что вы хотите: купание на свежем воздухе, энергичные массажи, снова купание, загар, прогулка по пляжу, купание, общение с местными барышнями, осваивающими земной пляжный волейбол… Ах, какие на них были прелестные ретро-купальники, с штанишками чуть выше колен и юбочками, и легчайшие балетки на лентах, перевивающих икры крест-накрест! Целомудренные пляжные костюмы казались верхом эротизма и доказывали древнюю истину: чем более закрыто тело – тем больший простор для воображения.
…Не удивительно, что к половине шестого вечера из-за нагулянного и накупанного аппетита Варвара готова была грызть сухарницу, из которой успела всё перетаскать, дожидаясь встречи с пресловутым племянником-гидом по столице. Ей достался столик с прекрасным обзором на бухту, закат и часть горного хребта, спускающегося к морю, а заодно и полнёхонькая (до Вариного прихода) ваза поджаристых белых сухариков, присыпанных крупной солью. С голодухи, да и из любопытства она заявилась на Западную террасу на полчаса раньше: осмотреться, обвыкнуться и… попробовать вычислить из числа присутствующих того самого загадочного Эриховского протеже, который взял на себя обязательства нянькаться… то есть опекать её весь вечер.
Ха, неужели вызвался добровольно! Опекать скучную старую тётку! Варвара прекрасно помнила, как обращался Эрих к родственничку: «Мальчик мой…» Да ещё случайно проговорился, что, мол, «этот балбес от безделья опять разводится, вот пусть и займётся хоть чем-то, отвлечётся»… Всё ясно. Её ждёт встреча с очередным избалованным «золотым мальчиком». Ну, да видали, справимся.
Она попросила лёгкий безалкогольный коктейль, предварительно дотошно попытав официанта о составе – не хотелось неловких ситуаций, вызванных перебором спиртного, да ещё на жаре. Да ещё в компании какого-то юнца… И теперь, не торопясь, потягивала из трубочки ледяную смесь с клубничным соком и имбирём, и, выглядывая из-под широких полей шляпы, изучала местную публику.
Хорошо, что милая и разговорчивая горничная из чудо-поезда заблаговременно предупредила: буде ценьоре взбредёт в голову отдыхать на море, пусть не забывает, что правила приличия здесь несколько строже, чем на земных пляжах Даже в простенькие кафе, чтобы полакомиться мороженым или выпить чашечку кофе, заходят одетыми: никаких купальников и парео! Уж таковы местные условности. Впрочем, определённая вольность в туалетах – укороченность подолов, например, разрезы, полупрозрачность тканей – вполне допустимы. А потому – сейчас Варвара красовалась в матросском костюмчике, удивительно ей шедшем, а белоснежные бриджи с жемчужными пуговками на манжетах чуть ниже колена вызывали завистливо-злобные вздохи прекрасной половины местного населения. «Золотой молодёжи» среди них не попадалось, а из присутствующих дам постарше мало кто рисковал надеть брюки. То, что приемлемо на морском берегу, здесь, среди столов, хрустящих накрахмаленными скатертями, казалось им, по всей вероятности, немыслимым.
Эх, консерваторы!
Ну и пусть их, хмыкнула Варвара. Зацепила крохотной шпажкой клубничку из коктейля, со вкусом причмокнула губами – и подмигнула мраморному купидону, парящему над террасой на высоком пьедестале и с шаловливой улыбкой прижимающему пальчик к губам.
Жаль только, что, отвлекшись на изучение здешней мужской сборной, она не успела увидеть, да и для всех остальных это событие осталось почти незамеченным – как, вжикнув, сорвалась с купидонской тетивы золотая стрела. А уж куда она улетела – этого сперва не поняли даже те, кто её направил. Но цели своей она достигла.
А дело было так.
Да, «золотой молодежью» здесь и не пахло. Она, видите ли, сама на нюх не выносила Западную террасу, потому как, по их мнению, там «заседали одни старпёры», если не донимавшие наставлениями, то злостно шушукающие и кидавшие сурово-злобные взгляды. Осуждали, значит, со всех сторон, будто сами так и родились шестидесятилетними. Мало того, что злословили – могли и предкам этой самой «молодёжи» на следующий день настучать по дружески, чем занимаются их наследнички в частые часы досуга… Оттого-то юношеские тусовки проходили на террасе Восточной; некоторые, особо романтичные и продвинутые юнцы, видели в том своеобразный символизм: дескать, закат – для угасающих, восход для приходящих; так давайте, пока молоды, веселиться до самого утра, встречая солнце!
И веселились.
Право же, официантам этой части отеля никто из обслуживающего персонала не завидовал.
Вечер только начинался, но некая компания молодых людей завалилась сюда уже в изрядном подпитии. И надо ж тому случиться, что среди них затесалась одна продвинутая деваха, любительница земного чтива, которая возьми и брякни, что среди такой же земной «золотой молодёжи» была когда-то дурацкая, но прелестная игра – фанты. У всех участников бралось по вещичке, один, ведущий, поворачивался к ним спиной, а его помощник выбирал любой предмет и спрашивал: что бы такого забавного сотворить владельцу этой хрени? И избранный придумывал задание-фант, чем глупее, тем интереснее, потому что сказанное, хоть тресни, но надо было выполнить. Самый интерес в том, что среди предметов могла быть штучка самого избранного, ха!
Разумеется, компания повелась на новое развлекалово.
И уже через пять минут один из официантов вынужден был в мужской уборной смывать усы, нарисованные, хвала Небесам, горчицей, а не жгучим соусом чили. А ещё двое его товарищей на цыпочках бежали за жертвой следующего фанта, которому досталось задание, уже не столь безобидное: заставить известного всем в «Янтаре» купидончика выстрелить! Да куда угодно, хоть в небо… Если стрела у него настоящая, и, поговаривают, тетива тоже – пусть стрельнёт хоть разок!
Перехватить молодого человека, пошатывающегося от ранее выпитых коктейлей, но страшно гордого, мастера подносов и салфеток так и не решились – это был сынок самого управляющего отелем. Но проследить – под предлогом, как бы чего с юношей не случилось – смогли. Один даже довольно ловко и вовремя подставил собственную спину, на которую наследничек управляющего и взгромоздился. Согбенный официант не мог лично отследить успехи бездельника, оттаптывающего его плечи, но углядел выражение ужаса на лице товарища… Молодой хлыщ на его спине, дотянувшись до тетивы, сумел-таки её оттянуть, не замечая, что купидонова стрела дрогнула – и нацелилась остриём прямо в зал, в толпу…
Всё, что мог сделать бедолага в форменном пиджачке, поняв, что вот-вот произойдёт непоправимое – резко выпрямиться. И завалиться вместе с молодым идиотом на пол.
Тот, прежде чем упасть, в попытках удержаться потянул на себя тетиву ещё сильнее – и, наконец, рухнул. Отчего сверху его не прихлопнуло самой скульптурой – непонятно, разве что та оказалась накрепко закреплена на пьедестале. Затрясшись от дёрганий молодчика, стрела вжикнула куда-то вверх… но окружающих сейчас занимало совсем иное зрелище – куча-мала на полу, у подножья статуи с мальчиком-купидоном.
… К тому времени Робин Эссен, секретарь пятого герцога Авиларского, мысленно наградив нелестными эпитетами всех легкомысленных администраторш, от безысходности созвонился с боссом и перечислил ему те приметы новой родственницы, что имелись. Клятвенно заверив, что вот ещё три минуты… или пять – и он перехватит за ухо нерадивую барышню, склонную опаздывать, разыщет с её помощью тёщу принца Сигизмунда и представит герцогу лично. На что последний тоном мученика ответил, что лишних полчаса-час роли не сыграют, вечер всё одно потерян. И пусть парень не волнуется, а делает своё дело; сам же он, как почти опять холостяк, поглазеет пока на цветник, собравшийся в «Янтаре»: вдруг среди надоевших морд мелькнёт кто-нибудь, да свеженький…
Как раз в этот момент герцог обводил взглядом жующую и пьющую публику, пытаясь с ходу угадать Сигизмундову тёщу. Барлоговы веники, убил бы этих модельеров, возведших в культ ходящие мощи! Не знаешь, с женой спишь, или с зомби… Да и тут, куда не кинь взгляд – худощавенькие, худышки и просто тощие: ключицы вот-вот прорвут кожу, зато в изобилии дутые косметической магией губы, дутые груди, дутые формы…
И вдруг Кристофер увидел Её.
Женщину.
Прелестную пышечку в матросском костюмчике, мечтательно уставившуюся на закатное солнце и улыбающуюся… не кому-то, не со значением, а Просто Так. Потому что ей хорошо.
И неважно, что была она, пожалуй, его ровесница. Немногие девушки могли похвастаться такими сияющими глазами… просто лучистыми!
Шляпа, эта обязательная блюстительница честного имени любой дамы, небрежно валялась на соседнем стуле. Прелестные белокурые волосы, не изуродованные ни щипцами, ни «натуральной» укладкой, ерошились тёплым ветром, что, очевидно, чрезвычайно нравилось пышечке, так как после каждого дуновения она блаженно жмурилась. Хорошенькая маленькая ножка легкомысленно подбрасывала под столом босоножку, и само это действо показалось вдруг Кристоферу преисполненным сакральности и… эротизма.
Спохватившись, что секретарь ждёт ответа, он поспешно обронил в переговорник:
– Всё, дружище, не торопись и не тревожь меня, я занят.
И решительно направился атаковать Настоящую Женщину.
…Робин вздохнул с облегчением: босс отвлёкся! И бросил отчаянный взгляд на гостиничный холл, в котором кроме него самого, портье и какой-то милой девушки, только что подошедшей, да ещё двух посыльных никого не было.
И тогда-то произошло сразу несколько событий.
Девушка, что-то выяснявшая у портье, обернулась… и свет в глазах герцогского секретаря померк. Он увидел самое очаровательное в мире личико, с бархатными глазами газели, очаровательным прямым носиком, высокими скулами… Очень расстроенное личико.
Которое, по всей вероятности, его-то сразу узнало, уж каким чутьём – неизвестно.
– Господин Робин! – в отчаянии вскричало оно… то есть, девушка. – Простите меня, я перепутала террасы!
– Анна? – в потрясении прошептал секретарь, узнав дивный голосок.
Почти в тот же момент в одно из распахнутых окон холла что-то стремительно влетело, вжикнув – и полыхнув на свету, будто молнией. Машинально Робин скосил глаза. Как раз для того, чтобы увидеть, как сверкающее нечто перерубило трос рабочего потолочного вентилятора, зависшего над стойкой портье.
Мир застыл и наполнился прозрачным угарным газом, сквозь который было неимоверно трудно двигаться. Мгновенья исчезли. Осталось недоумевающее личико, лишь поднимающее глаза к потолку, и медленно рушащаяся прямо на него Смерть… Робину показалось, что икры свело судорогой – в таком неистовом прыжке бросил он вперёд своё тело. Потом ему скажут, что, не окажись рядом свидетелей, в его подвиг никто бы не поверил: одним махом пересечь расстояние от входа до стойки, метров шесть – это же сверх возможностей обычного человека! Но тогда он не думал ни о расстоянии, ни о возможностях, просто прыгнул – и сбил с ног прекрасного оленёнка, отбросил далеко-далеко, а потом и прикрыл собой… И только тогда смог выдохнуть, а где-то за его спиной загрохотала рушащаяся стойка. Хорошо бы, портье успел отскочить.
Оказывается, успел. И теперь орал на посыльных, чтобы те немедленно вызывали медиков, пожарных, полицию…
«А медиков-то зачем?» – хотел он спросить и увидел, как растекается под ним красный ручеёк. Скосил глаза на подозрительно мокрое плечо. Рукав пропитался кровью. Свезло ему на этот раз фантастически – не порезало, не измельчило, а, похоже, всего лишь чуть задело лопастью. Стойку же разнесло в щепки.
…В это же время герцог замер на полпути к прекрасной незнакомке. Покосился на суету, возникшую вдруг у дверей в холл, вновь извлёк переговорник. К чёрту чужую тёщу, когда его ждёт такая Женщина! Да-да, именно его она ждёт, просто пока об этом не знает. Но он честно ей всё объяснит. Сразу. Только сперва пристроит неизвестную родственницу в хорошие руки.
… – Робин!
Это Анна в отчаянии трясла секретаря, уткнувшегося носом в пол, за плечи.
Всё ещё в шоке, не чувствуя боли, он повернулся на спину, нашарил переговорник, вибрирующий в кармане. Дело прежде всего.
– Эй, парень, – заорал Кристофер, – я тебя не слышу! Ты встретил её?
– Да, – прошептал секретарь в полной прострации, глядя в глаза оленёнка-Анны. И очнулся: – Да, встретил. Её. Босс… можно, я с ней останусь?
Похоже, герцога эта просьба озадачила, но ничуть не огорчила.
– Серьёзно? Дружище, ну, ты меня выручил! Вот что я тебе скажу: хватай её под руку и веди, куда хочешь: развлекай, показывай город, таскай по злачным местам… Благословляю. Не стесняйся. Всё за мой счёт.
– Бла-го-да-рю, – замедленно ответил секретарь. И, оторвав себя от пола, кое-как уселся. Дёрнул за галстук.
– Помогите снять, – попросил Анну. – Надо бы жгут; кажется, кровь всё ещё идёт…
Дрожащими руками она перетягивала ему плечо и приговаривала:
– Я вас не брошу. Не бойтесь. Только не бойтесь…
– Анна, – прервал он её. – Вы пойдёте со мной в синематограф? Полная имитация земного кино прошлого века: чёрно-белая фильма, музыка под разбитое пианино…
– Вы с ума сошли, – шёпотом отвечала она, – это же страшно дорого! И потом, вам нужно в больницу!
– Только вместе с вами. Сперва в больницу. Потом в синематограф. А потом в мэрию…
– Она уже закрыта, – прошептал оленёнок и запунцовел.
– Попросим, чтобы открыли. Мой босс платит. Согласны?
– Это так… неожиданно, – пролепетала Анна. И опустила глаза. – А как же маменька? Мы должны испросить благословения!
И никто из них, поражённых осколками купидоновой стрелы, даже не вспомнил в ту минуту, из-за чего, собственно, или, вернее, из-за кого они тут встретились.