Не всё в этом мире подходит всем…
Не измени – не измени себе!
Автор
Наша гостиница стоит под горой. Сегодня я встала в 4.20 утра. Мама похрапывала, Ванюшка и Алиска крепко спали. Я растолкала старшего сына, и мы с ещё двумя участницами моего лагеря, двумя Еленами, пошли на гору встречать рассвет.
Успели вовремя. Только свесили ноги с горы вниз и пустили по кругу чай из собранного здесь же чабреца, как слева из-за горы выскользнул красный диск. Море зажглось, засеребрилось. И я вдруг вспомнила, как точно так же блистало совсем другое море – Северное, на которое с мужем смотрела несколько лет назад, с другой горы, в Норвегии, в Бергене. И сейчас, так же, как и тогда, мы растворялись во всем, что видели вокруг.
Дело было даже не в восходящем солнце и не в зажегшемся море. И не в том, как мы взбирались сюда. Максим убегал вперед, в стрекочущую траву, ловил саранчу и тут же отпускал, а мы с каждым шагом вдыхали пряные ароматы полыни, чабреца и моря. Нет, дело было не в этом. А в том, какими близкими мы почувствовали себя здесь, наверху. В том, как вместе пили чай, вместе смотрели на гору и на солнце. Мы были мы.
Елена Николаевна, мама Васи… Ещё не старая женщина, но за собой уже совсем не следит, как будто даже мысль отметает о том, что может встретить мужчину, выйти замуж. В лице её запоминаются родинка и глаза, внимательные, бесконечно терпеливые, и не без юмора.
А Васе уже двадцать два года, и он всё время как будто прислушивается. Дельфин Вася. Позавчера мы с Еленой Николаевной беседовали в беседке, пока Вася ходил вокруг и прислушивался, о его аутизме. И она сказала: «Когда он родился, и мне его принесли, поняла сразу, что он мне не принадлежит, и я могу только радоваться тому, что он рядом, и служить ему».
Другая Елена – худенькая бледная и робкая женщина, мать троих сыновей. Вчера вечером на беседе про счастливую семью она раскрылась, расплакалась. Рассказала, что давно уже подавляет свои чувства, не возражает, боится сказать что-то против. И вот недавно тоже не возражала, когда муж смеялся над ней, что она такая медлительная, не может собраться на дачу быстро. Он вон уже собрался, а она всё копается. Хотя ему собирать-то всего – две пары трусов да одну – носков, а ей и на себя одежду, и на детей, и продукты на всю семью.
Ну, а про меня… Я объездила треть мира. У меня прекрасный муж, который меня обожает. У нас трое детей, рождённых в России, на Бали и в Мексике. Журналист, писательница, дауншифтер, сноубордистка, сёрферша, организатор семейных лагерей по своей книге, раскрывающей предназначение ребёнка «Ши по пути к себе». Я счастливая женщина и я делюсь своим счастьем с другими! Да, я – особенная, мне предназначено изменить мир! И все мои мечты исполняются, некоторые буквально по щелчку пальца.
Да, именно так думала я в то утро, стоя на вершине горы в Крыму над нашей домашней гостиницей «Самоцветы», где проходил лагерь по моей книге «Ши по пути к себе». Я ещё не знала, что совсем скоро мне предстоит встретиться с человеком, который станет моей первой несбывшейся мечтой, сотрясёт всю мою жизнь до основания, и это сотрясение заставит меня переосмыслить мной прожитое от и до, всё мои представления о любви и о себе, сотрёт мою самоуверенность. Да, ничего этого я ещё не знала. Я сидела на вершине горы, смотрела на рассвет над морем и думала, что мне подвластно больше, чем другим. И вспоминала о том, как же всё удачно у меня вышло с организацией этого семейного лагеря в Крыму. Уже третьего по счёту, который я провожу по своим книгам из серии «Ши по пути к себе». Стоило мне задумать этот лагерь осенью, по своей ещё недописанной до конца книге «Ши по пути к себе. Встреча 2. На океане», как всё сразу начало складываться.
Вначале пришёл ответ на вопрос, где.
– Крым! – ответили мне знакомые мамы.
– Крым! – ответили знакомые организаторы семейных лагерей.
Ну, конечно, Крым. Это ведь в Крыму есть особенный дельфинарий, в котором проводит свои лагеря и ретриты Косатка, фридайверша, к которой я сама ездила на ретриты. И я давно хотела сюда попасть. Просто забыла об этом.
Затем мне дали контакты этой гостиницы, где мы сейчас живём, «Самоцветы». Потом люди начали так активно бронировать места, что мне хватило денег вывезти и себя, и детей, и маму, и подругу Машу в качестве педагога, и даже на зарплату Саше, учителю йоги. А всего ко мне приехало пятнадцать мам с детьми. То ли я его организую, этот лагерь, то ли они, эти люди, заставили меня организоваться ради его проведения. Ради того, чтобы собрать нас всех вместе.
Вообще всё сложилось бы просто идеально с этим лагерем, если бы не Косатка. Но про Косатку позже.
– Слышите, кукуют, – спросила Елена Николаевна, – как вы думаете, кто?
– Кукушка? – предположила я.
– Нет, это горлицы. Максим, а ты умеешь рисовать пение птиц?
Наш семейный лагерь «В гости к дельфинам» по моей книге «Ши по пути к себе. Встреча 2. На океане» начинается с йоги в шесть утра.
Во время йоги я стараюсь не думать! Стараюсь так растянуть свое тело, чтобы голова стала пустой и легкой, а тело, напротив, – осознанным и вдумчивым. Но сегодня что-то не получается. Уже через две минуты мои мысли обращаются к Саше – нашей прекрасной эгоцентричной учителю йоги, прошедшей обучение на тренера йоги в Ришикеше. Смешно, что всё так связано в этом мире, и все случайности неслучайны, как написано в моей книге «Ши по пути к себе. Встреча 1. В лесу». Так вот Саша проходила обучение в той самой школе йоги, которая долго висела у нас на сайте дома путешественника, чьим сооснователем и соруководителем я являюсь. Но поехала Саша в эту школу в Ришикеш не благодаря нашему сайту, а сама. Нашла ее и написала туда. И потом только мы с ней познакомились в Абакане.
Саша ведёт йогу, вместе с ней старательно тянутся к ногам ещё шесть мамочек, большая половина участниц спит, и я их не виню, нет, я просто стараюсь не думать, но не думать не получается в это утро. Столько мыслей теснится в моей голове. Я так горда, что смогла собрать столько человек на этот свой третий семейный лагерь в Крыму.
А ведь одиннадцать лет назад, когда книга только начала рождаться в моей голове, я не то, что о лагерях по ней не помышляла, я вообще не думала, что вырастет книга, я даже не знала тогда, что мою героиню зовут Ши. Да уж точно, восхождение на вершину начинается с первого шага. А с чего вообще начала рождаться моя книга? Ну да, конечно, одиннадцать лет назад, я, молодая сноубордистка, виндсёрферша, маунтинбайкерша, студентка второго курса факультета журналистики МГУ задумалась вдруг о том, а почему каждый раз, когда я возвращаюсь в Москву после белоснежного Эльбруса или ветреного Казантипа, я встречаю в этом сером бетонном мегаполисе не улыбчивых людей, а угрюмые, бледные тени, опущенные плечи и спины. Куда и зачем происходит этот бесконечный бег в огромном колесе, который каждый день в метро, в пробках, в дороге до работы проделывают миллионы людей в мегаполисах. Почему в горах и на морях, на природе, люди – солнечные, счастливые, уверенные в себе, знающие, чего они хотят, а здесь – несчастные, серые, озлобленные. Вот тогда-то у меня и мелькнуло первое озарение – мегаполис – это тупиковый путь развития. И что люди, оторванные от природы и от своих корней, так и будут всю жизнь жить в клетках убогих квартир и крутить колесо нелюбимых работ. Тогда-то и родилась она. Я даже не знала ещё, как её зовут, знала только, что внутри меня теперь живёт кто-то лёгкий, пушистый, любознательный и свободный. Этот дикий и свободный зверь вытаскивал меня вдруг по ночам из тёплой квартиры на многокиломеровый бег по заснеженным берегам Москва-реки. Этот кто-то тянул меня за город в спелеологические походы по бесконечным лазам пещер. Торопил открывать новое и неизведанное, а, главное, делиться с другими своими озарениями. Тогда я начала записывать. Я смотрела, как она бегает по островам по льду, как смотрит вверх на летящий снег, пока не начинает казаться, что это не снег летит вниз, а она – вверх. Я видела, как она учится прыгать с ветки на ветку, словно белки. Я знала, что её предки жили в горах на такой высоте, что дым от костров индейцев, за которым они бегали, поднимаясь к небу, примерзал к звездам. А потом у неё появилось имя.
Это случилось утром. Мне вдруг пришло сообщение от моего хорошего знакомого, буддиста и фотографа, такого же сноубордиста, как и я, с которым мы однажды поднялись на гору Чегет и съехали вместе по бескрайним снежным горам, и этот спуск был сродни полёту. Так вот он вдруг неожиданно и самое удивительное, что из Перу, написал мне сообщение:
Доброе утро, Шиншиллочка.
Конечно – мелькнуло внутри озарение – конечно, её зовут Ши. Во-первых, Ши по-английски это она, а она – это я, а, во-вторых, дикие шиншиллы родом из Перу, из Андских гор, где так холодно, что дым от костров индейцев по дороге к небу примерзает к звёздам. Господи, как же всё сходится. Я сидела в то утро, у меня бегали мурашки по спине, и я выводила начало своей книги.
«Ши – это ни серая мышь, ни белая, ни полевая, ни лесная и даже вовсе не мышь…»
Она – это и есть я, разведчик, наблюдатель, путешественница по разным субкультурам и мирам. И она поможет мне вернуть горожан к себе – к своим корням, в природу.
Я оторвалась от своих мыслей и поняла, что прошло уже целых полчаса с начала йоги, а я даже и не заметила. Через час йога закончится, начнутся наши занятия с детьми. Господи, ну я и даю.
Я десять минут пребываю в сознательном состоянии, чувствую своё тело, а потом отвлекаюсь на новые мысли.
– Почему так мало мам поднимается на йогу? Может, их не устраивает наша учительница йоги? Диана вот не ходит. Ну, у неё в Калифорнии, наверно, йога получше. И Вика. У Вики трое детей, и третий совсем ещё малыш, может, и не удивительно, что она не встаёт на йогу. Удивительно, что я со своей памятью на лица сама Вику не вспомнила, пока она вчера мне не напомнила о том, что мы с ней познакомились в квартире Дианы, в которой, пока Диана в Калифорнии, живёт наша общая подруга – Таня. «Оттуда всё и пошло», – сказала Вика. «Всё переплетено, – поёт Окси, Оксимирон, – всё переплетено, потяни за нить, развяжется клубок». Вот так всё переплетено, и каждый наш шаг, каждая мысль создают реальность. Я была благодарна Диане, хотела с ней познакомиться, восхищалась тем, что она живёт в Калифорнии, и вот она приехала ко мне в лагерь.
Так же когда-то случилось с первым лагерем. Я просто начала хотеть провести свой лагерь по книге. Эта мысль пришла мне на Бали, где мы тогда жили. А через неделю я познакомилась на пляже с девушкой из Красноярска, потом пригласила её в гости в наш прекрасный дом и рассказала там, что хочу сделать такой лагерь на озере Белё в Хакасии. И надо же, оказалось, у этой девушки есть база на озере Белё, и она как раз не знала, что же предложить семейным родителям. И уже весной, когда мы вернулись в Хакасию, она позвонила мне и сказала, что у неё есть семь семей для меня. Так я организовала свой первый лагерь по своей книге, у которой тогда уже появилось имя «Ши по пути к себе».
Так, вернемся к йоге, треугольник к другой ноге.
Мне так нравится старший сын Вики, он такой серьёзный и положительный. А вот сын Дианы – настоящий провокатор, я его так и прозвала про себя, Макатор-провокатор. Но при этом Макар провоцирует только тех, кто находится в состоянии дисбаланса. Например, к моему сыну он не пристаёт, а вот к Тимошке, сыну моей подруги Маши, у которого много всяких травм, зажимов и истерик в связи с тем, что папа и мама разведены, он тут же пристал, как банный лист, пока не довёл Тимошку до того, что тот начал за ним гоняться с мокрым полотенцем.
Интересно, что Диана очень спокойно относится к выходкам Макара. Как будто уже привыкла. Но ещё у меня такое ощущение, что Макар как будто разрешает себе то, что его мама – такая приличная и позитивная и со всеми очень хорошая – не позволяет. Да, Диана не позволяет себе быть неправильной или нетактичной, зато Макар отрывается за них двоих по полной. По виду Макар похож на Тома Сойера, любимого персонажа моего детства. А ещё Диана говорит, что именно Макар познакомил её с её настоящим мужем, с которым они живут в Калифорнии (с папой Макара они развелись).
И Жени тоже нет. У Жени длинные прекрасные волосы. Она о них очень заботится. И вчера в свободное время я ходила с ней за феном. У Жени малоговорящий сын. Малоговорящий в результате неправильно стимулированных врачами родов. Оказывается, и Женя не просто так приехала на лагерь. Ей посоветовала подруга, с которой мы когда-то работали в одном журнале. Вернее, её подруга там работала постоянно, а я набегами, придумав для журнала рубрику. Да, всё здесь – «неслучайные случайности», как написано в «Ши по пути к себе», и все мы не просто так собрались здесь.
Саша переходит к статичным упражнениям. «Вдох-выдох», – говорит она.
Вдох, выдох: растянуться, быть в своем теле. Вдох-выдох: быть здесь и сейчас. Вот бражник залетел через белый забор и затрепетал у розы. Вдох-выдох. Вот из двора выходит одна из двух огромных хозяйских собак. Когда мы только приехали… Уставшие, после самолета, после трехчасового переезда на машине, во время которого поля маков длились совсем недолго, а капризы детей, кому сидеть на моих коленях, и разговоры мамы с водителем, нескончаемо. Максим подобрал улитку, и эта улитка всё время какала. От испуга ли, а может, что-то не то съела, но за пятнадцать минут она накакала на руку Максима треть от своего объема. И Максим попросил сделать остановку, и тут все дети тоже захотели какать.
Но мы всё-таки доехали. Сразу бросились в глаза толщина хозяйки и эти две огромные собаки.
– Не бойтесь, – полно, как сама она, улыбнулась хозяйка, – они мухи не обидят.
Вдох-выдох. Не думать. Тянуться, тянуться к ноге, а самой смотреть верх, – в потолок беседки. Треугольник.
Прошло несколько дней. И овчарки, и хозяйка, и запах трав стали привычными, всегда бывшими. Реальностью. Будто я сама лично их выдумала и создала, как и всю эту картину: клумбы с розами и богомолами, детскую площадку с качелями и горкой, два деревянных длинных корпуса гостиницы: один двухэтажный, другой – одноэтажный, и нашу домашнюю гору сразу же за белым бетонным забором с её пряными запахами чабреца и полыни и непрерывным стрекотанием.
И только море – море манило – и оставалось непознанным и дразнящим.
Растягиваем тело. Вдох-выдох. Планка. Выдох.
Раздались голоса, на улицу высыпал народ. Это косаткины. Мамы с детьми в слингах и за руку. Папы с рюкзаками, откуда торчат длинные ласты. Вот и сама Косатка – с пухлыми губищами русалки, с резкими черточками у носа, с ямочкой на раздвоенном подбородке, надменная Таисия Авдеева. Открыла с грохотом засов на черных железных воротах, людской ручеек устремился за него. Шум заводимых двигателей, голоса, «ой, забыла ласты», «быстрее», и всё стихло.
А мысли, наоборот, зашумели. Потекли вначале ручейками (ну вот, мы тут на скучной йоге, а они там с дельфинами, ах как мне тоже хочется учиться с ними фридайвингу в море и плавать с дельфинами каждый день, каждый день), а затем хлынули водопадом, развернули перед мной трёхмерную картину.
Вот мальчик плывет, держась за плавник, на дельфине. Да, это из «Острова Дельфинов» Артура Кларка. Интересно, что эта книга, прочитанная лет в десять, и привела меня к созданию этого лагеря. Вернее, вначале книга привела меня к мечте пообщаться с дельфинами, поплавать с ними.
Впервые я поплавала, хотя можно ли это назвать «поплавала с дельфинами», в общем, первая моя встреча с дельфинами произошла, когда нашему первенцу Максиму исполнилось два месяца, и мы с мужем на неделю поехали в первое путешествие с сыном – в палаточный лагерь на Утриже. Как и в любом другом бывшем советском курортном городе здесь был свой дельфинарий. Интересно, что идти в дельфинарий мне почему-то уже тогда не захотелось, хотя я ещё не знала, каким образом дельфины попадают сюда. А возле дельфинария оказалась маленькая закрытая бухточка или лагуна, и в ней виднелся небольшой плавничок. Я вошла в воду, чувствуя зов этого плавничка. Дельфинёнок ко мне так и не подплыл. Мы оба были очень напуганы. И только позже я поняла, почему он боялся.
Следующий раз мы увидели дельфинов через пару лет на Бали в местечке Ловина. На рассвете балийцы вывозят туристов на разноцветных лодках-омарах в океан, и, если повезёт, можно встретить дельфинов. Это одна из статей доходов местных жителей. И вот рано утром мы отправились на лодке в океан. Нам повезло, мы встретили группку дельфинов в пятнадцать-двадцать особей. Около тридцати лодок с туристами и пятнадцать-двадцать дельфинов.
Затем был фридайв-лагерь в Египте, в Дахабе, где я и познакомилась с Косаткой, тогда ещё Таисией Авдеевой, там, во время нашего заплыва в море мы услышали дельфинью речь. Самих дельфинов я даже не увидела, но почувствовала, как и все участники нашего фридайв-лагеря, радость от одной только вибрации их звуков. Да, звуки дельфинов пронизывали наши тела в воде, как солнечный свет, и заряжали нас радостью и как будто исцеляли. Я почувствовала это очень хорошо тогда.
И уже совсем по-настоящему моя мечта осуществилась в Мексике, где мы прожили полгода, и где у Тихого океана родился наш третий ребенок – Ваня. Мы поплыли с нашими друзьями на лодке в океан, чтобы наблюдать китов и дельфинов. Китов мы не встретили в тот день. Увидели несколько черепах, манту, а потом только пустой океан вокруг, томительное ожидание. И вдруг лодка оказалась в стае из трёх-четырёх сотен дельфинов. Дельфины прыгали вокруг нас вверх на три-четыре метра и крутили по два-три сальто и выполняли другие удивительные акробатические трюки. Это завораживало!
Мой старший сын Максим, на тот момент семилетний, тут же прыгнул в океан. Рожденный в воду, он уже с трех лет великолепно плавал.
И я надела ласты и прыгнула в воду за сыном, несмотря на предостережения водителя лодки, что под дельфинами ходит акула. Но страха не было. Нет, это было такое волнение, такой восторг – оказаться в открытом океане, и всюду под тобой, над тобой, вокруг тебя скользят, ныряют, выпрыгивают дельфины. Они выпрыгивали совсем рядом, на четыре-пять метров вверх, мы чувствовали их свет, их энергию…
Да я поплавала, наверное, всего-то минут семь или десять с дельфинами, но в лодку я залезла другой. Я изменилась. Я стала светлее и добрее после этого плаванья. Словно произошла перенастройка души: интуиция обострилась, чувства и восприятие мира стали тоньше. Именно после того плаванья с дельфинами в Тихом океане у берегов Мексики мне захотелось пойти ещё дальше. Теперь мне стало важным наладить контакт с дельфинами, но не такой, как в дельфинариях, когда они лежат на полу, а на их фоне фотографируются. Нет, я захотела научиться с ними общаться в их родной стихии, в воде, а не на суше. А ещё, больше узнать о том, кто же они такие. Конечно, вот тут точно сказалось знакомство с сообществом Косатки. А еще этот сумасшедший учёный Чарковский, сумасшедший своим фанатизмом, и гениальный в своём сумасшествии, который хотел вырастить из детей людей-дельфинов, основоположник водных родов. Мы с ним встречались, и его манипуляции с детьми вызвали у меня и ужас, и одновременно восхищение. Этот человек кого-то исцелял, кого-то же, наоборот, отвращал надолго от воды. Но, пусть его методы и негуманны, сама его идея, что люди могут плавать в море так же свободно и спокойно, как дельфины, заразила меня, и я захотела открыть этот дар в себе, в моих детях и поделиться им с другими людьми.
В интернете я перекопала кучу информации. Что дельфины – телепаты, и что это родственники человека, пошедшие по иному пути эволюции. Увидела я и фильм Рика О`Барри «Бухта» о том, как дельфинов варварски истребляют в Японии, а затем часть продают в дельфинарии. После этого мы никогда не ходили с детьми в дельфинарии. И не только потому, что дельфины попадают в дельфинарии из той кровавой бойни в Японии или из рыбацких сетей в России, не только потому, что их разлучают с семьями. Но и потому, что нельзя держать существо, которое проплывает на свободе до двухсот километров в день, в двадцатипятиметровом аквариуме.
А ещё в Мексике начала рождаться моя вторая книга из серии «Ши по пути к себе», посвященная океану. В моей книге киты, дельфины, другие животные и птицы создавали сообщество по борьбе с вредоносной деятельностью человека, и более того, они привлекали в свое общество и самих людей, осознанную их часть.
И всё это – работа над моей второй книгой из серии «Ши по пути к себе» и мечта соприкоснуться ближе с дельфинами – привели меня, шаг за шагом, к организации семейного лагеря в Коктебеле, где есть особенный дельфинарий, в который уже давно, чтобы пообщаться и сблизиться с дельфинами, приезжают и Чарковский, и фридайверы. Я была уверена, что Таисия Гордеева, на чьи семейные фридайв-лагеря в Египте и Таиланде я два раза приезжала, о которой писала хорошие статьи, конечно же, даст мне контакты тренера в дельфинарии, с кем нужно договариваться. Но всё пошло совсем не так. Таисия в резкой форме отказалась дать мне контакты, хотя я и писала ей, что мы не будем составлять ей конкуренцию. Нам нужно буквально пару раз прийти к дельфинам, услышать рассказ про их повадки и характеры, узнать, как их тренируют в дельфинарии. В итоге, контакты тренера, Аси Черноморцевой, мне дали другие люди. Они же посоветовали мне поселиться в той же гостинице, где Таисия селила своих людей. Мол, лучше места для семей не найти. И хотя хозяйка этой гостиницы сказала, что ещё половина номеров свободны, и мы прекрасно поместимся все вместе, Таисия потребовала от меня, чтобы я не селилась с ними в одной гостинице в период с мая по сентябрь. Это, конечно, было смешно. Но я надеялась на то, что всё ещё уладится на месте. Попытаюсь здесь найти с ней контакт, но она пресекла мои попытки к общению. Она отвечала мне так резко и надменно, что сказочница, живущая внутри меня, тут же прозвала её Косаткой.
«Ложимся в шавасану, – послышался голос Саши, – расслабляемся».
От нашей гостиницы до моря идти, если одной или с Машкой, то минут десять. А если с детьми, коляской и бабушкой, ну, то есть моей мамой, то все – двадцать пять. Вначале вниз мимо «Александрии», «У Александра», «Александры» – одинаковых четырехэтажных пансионатов, обнесенными бетонными заборами, рядом с которыми высажены до головокружения благоухающие жасмины, розы и кактусы. Потом перейти шоссе. Водители здесь не любят уступать, а наоборот, прибавляют газу, как только видят ногу пешехода на их территории. А после дороги тянется аквапарк, и напротив него, в зарослях дачки с табличками на воротах «сдается» или «мест нет».
В первый раз после приезда мы с моей подругой Машей пошли на море ранним утром одни, пока дети и мама ещё отсыпались.
Сразу за дорогой Машка устремилась в заросли.
– Ты посмотри, что здесь растет. Грецкий орех!
Да он же зелёный!
Зелёный и вяжущий, и черешня тоже ещё кислая. Но это же вкус детства. И с этим вкусом во рту мы проскочили дальше мимо закрытых ещё магазинов, тандыра, где двое красавцев-армян, молодой и старый, уже разжигали печь, торговых рядов.
И вот, наконец, море, серовато-темное, дышит, галечный пляж, лежаки сложены, чайки.
Маша видела море в первый раз после очень долгой с ним разлуки. Я много раз видела море… И три океана, Атлантический в нашем первом с мужем автопутешествии в Европу. И Индийский – на Бали, куда мы уехали на год, чтобы исполнить нашу совместную мечту – научиться чистому сёрфингу. И Тихий – в Мексике, где родился Ваня. Двое из трех наших детей были рождены у океанов.
Маша плещется, купается, кричит. А я лежу на солнышке, и мне почему-то не тепло. Я вспоминаю наш разговор с мужем перед отъездом сюда.
В последнее время я понимаю, что меня вообще нет. У меня нет своих мыслей. Нет своих желаний! Я вообще не знаю, чего я хочу. Потому что я все время исполнял твои желания.
– Но, Олег, почему же ты молчал все это время? Почему не говорил мне, что делаешь что-то только из-за меня?
– Разве это не было очевидно?
– Не было. Откуда же было, если ты молчал.
Олег покачал своими черными волосами, посмотрел на меня сбоку.
Но вот я уеду сейчас проводить лагерь, и ты сможешь пожить сам с собой. Услышать себя, хорошо?
А потом у моего компьютера с большим экраном (тоже подарок мужа) смотрим билеты.
– На месяц, наверно, достаточно? Две недели на море и две – у мамы с папой?
– Смысл ехать на море всего на две недели? Больше на билеты потратишь. Езжай уж на полтора!
– Настя, айда уже купаться! Ты идёшь?
Оторвавшись от своих мыслей, врываюсь в море с брызгами и, вдохнув, ныряю в прохладное и такое родное пространство. Выдыхаю, выныриваю и, сделав глубокий вдох, ложусь на спину, лицом к небу… расслабляюсь. Внезапно приходит картинка… Серое, свинцовое море и я с папой, тогда ещё таким молодым и красивым, иду за руку по берегу мимо вытащенных и перевернутых вверх днищем рыбацких лодок.
Да, впервые я увидела море, когда мне было три года. Тогда вместе с родителями я полетела в Сирию. СССР помогал Сирии строить ГЭС, и мой папа работал на ней геодезистом. Что я помню от этих счастливых двух лет (советский корпус, три девятиэтажки, выстроен прямо у моря)? Помню гроздья очень близких и очень ярких звёзд в небе ночью. И как ловили лягушек и жаб в водосточных канавах, когда зимой ливень шёл с утра до ночи три месяца подряд, и вода поднималась выше уровня наших детских коленок и часто затекала к нам в резиновые сапоги, но мы не шли домой, мы просто этого не замечали.
– Не берите жаб в руки, бородавки будут, – кричали нам взрослые.
– Настя, домой, – взывала мама из окна.
Но мы их не слушали. Мы бродили под струями тёплого тропического дождя, и в потоках воды мы брали жаб, лягушек и ящериц в руки, катались на огромных черепахах, мы сами были этими жабами, лягушками, черепахами, этими потоками воды в небе и на земле. А море в это время било тяжело прямо за стенами домов, становилось свинцовым и хмурым.
И именно в сезон дождей папа не пахал с утра до ночи на ГЭС, а работал дома, чертил планы и изредка брал меня на прогулки вдоль моря. В дождевике, в резиновых сапогах мы гуляли вдоль моря с папой за руку. Ветер дул в лицо, струи дождя барабанили по капюшону, а мне было тепло и уютно, а ещё можно было спрятаться под днище рыбацкой лодки, пока папа делает зарядку или устраивает заплыв в море.
А летом, когда море стихало и становилось ярко-голубым, папа цеплял меня за плечи, и мы уплывали с ним на два-три километра в открытое море. Папа был великолепным пловцом. И лучше всех играл в волейбол. Тогда у него только-только начинался полиартрит, и его фигура ещё оставалась такой красивой. Сухощавый, чуть выше среднего роста, но с широкими плечами и рельефной, отлично развитой грудной клеткой, и кубиками пресса. Именно таким красивым загорелым атлетом с выгоревшими, русыми волосами он и запомнился мне на всю жизнь.
Но как же так произошло? Как же я загнала мужа под каблук? Я так всегда не любила в маме то, что она помыкает и командует папой, всегда в их ссорах занимала сторону отца. Всегда мечтала, что в моей семье у нас с мужем будет полное равноправие. И вот повторяю тот же сценарий. Но ведь дело в том, что мой муж сам хотел исполнять мои желания. И вообще, вначале мои мечты были нашими мечтами – общими – кататься на сноуборде, путешествовать, уехать на Бали, чтобы научиться чистому сёрфингу, а потом… в какой-то момент желания уже больше стали моими – переехать из Москвы в Хакасию, родить третьего ребёнка. Желаний стало слишком много, а работал над их исполнением больше муж, потому что я сама в этот момент работала над тем, чтобы изменить мир к лучшему или над другими глобальными целями. Я нарушила где-то баланс, тот самый баланс, который я учу находить в жизни других.
А к чёрту всё эти мысли! Хватит! Я наконец-то снова на море! Ура! А с мужем я всё решу! Хватит уже об этом! Жизнь так хороша!
И, глубоко вздохнув, я открываю глаза. Надо мной яркое крымское небо без облачка. А к морской соли примешивается запах жареных в тандыре лепёшек.
Мы уже третий день в Коктебеле, и второй день, как идёт мой лагерь, а муж мне всё не звонит. У мамы с папой я сама ему звонила через день. Но сейчас после прилёта решила, пусть сам мне позвонит. И вот уже третий день, а он всё не звонит. А ведь у меня такой стресс от лагеря. Хотя разве не я сама ему говорила перед отъездом, что уезжаю, чтобы дать ему отдохнуть от нас? Вот он и отдыхает. Но неужели ему настолько вообще наплевать на то, как мы долетели, всё ли у нас в порядке?
И вечером после возвращения с моря, в свободное время, не выдерживаю и язвительно пишу мужу в скайп:
– Ты в порядке?
Олег мне тут же перезванивает, а я, конечно, устраиваю скандал.
– А почему я тебе должен звонить? Почему ты мне не позвонишь, раз тебе это нужно?
– Я тебе звонила из Москвы, а теперь не хочу! У меня лагерь, стресс, трое детей, да еще и мама на руках.
– Но ты же сама хотела провести этот лагерь!
– Да хотела! Ну и что!
Мы смотрим по скайпу друг на друга и молчим. Я рассматриваю упрямый изгиб губ мужа. У него такое красивое мальчишеское лицо. Он мягкий, но может быть упрямым. Я всегда влюблялась в светловолосых, как мой отец. Удивительно, что рядом со мной оказался черноволосый азиат. Да, мой муж не похож на моего отца внешне, но зато похож на моего отца по духу и характеру. Он такой же честный, щедрый, трудолюбивый, мягкий и любящий, каким был мой папа. Когда я рядом с ним, он купает меня в своей любви и нежности. Но когда мы на расстоянии, я прекращаю чувствовать его любовь. Олег не умеет любить на расстоянии. Не умеет писать красивых писем, не умеет выражать своих чувств. А может быть, не хочет этого делать, когда я требую от него. И всё-таки хотя он сейчас упрямо молчит, я чувствую его любовь, которая столько раз подтверждалась делами, и в сердце разливается теплота.
– Ну, что ты молчишь? – нарушаю я молчание уже с улыбкой.
– Смотрю, какая ты красивая, когда не сердишься.
Я улыбаюсь ещё шире и ещё больше краснею.
– А ты – отвратительный! Я тебя терпеть не могу!
– Ну, конечно, я отвратительный и всегда во всем виноват.
– Да, отвратительный, всегда во всем виноват, и я тебя люблю!
Тут прибегает Алиса, запрыгивает ко мне на колени, кричит:
– Папа, папа!
Тут же прибегает Максим, тормозит об меня, чуть не снеся и стол, и ноутбук.
– Папа, – орет мне на ухо.
– Что? – Олег видит, как я морщусь, – дети, не кричите маме на ухо.
– Папа, я только что самку богомола нашел (интересно, откуда он знает, что это самка, голову самцу она что ли откусила у него на глазах?)
– Папа, – это уже Алиска, – а вы с мамой не ругались?
– Не ругались, – усмехается Олег. И мы ещё немного смотрим друг на друга в молчании.
Но тут же дети нарушают это молчание и наперебой рассказывают папе про свои дела. А он их внимательно слушает.
– Ну ладно, – наконец, говорит мягко Олег, – мне пора. До свиданья.
– До свиданья, – говорю я, – и на душе становится легко-легко.
Я сижу за столом в беседке нашей гостиницы в самый знойный и тихий час, когда почти все дети, и даже мои спят, и только сын Елены Николаевны, Вася, бродит по двору так же неустанно, как жужжит шмель в венчике огромного желтого цветка. Я ощущаю беспредельно своё одиночество и смакую его вкус. В одиночестве есть ущербность, есть желание слиться со своей половинкой, и именно поэтому одиночество так прекрасно. Так прекрасен месяц. Ведь ему есть куда расти.
Передо мной на столе лежит новый ежедневник. Я смотрю на его белые, ещё ничем не заполненные страницы… Однажды в детстве, кажется, лет в одиннадцать, я поняла, что родилась, чтобы быть счастливой. Я вдруг ощутила это настолько ясно, так же как было ясно летнее небо надо мной. И одновременно осознала, что счастье для меня – это прожить жизнями разных людей, почувствовать их, соединить в себе, и через любовь к каждому человеку расти самой и расширяться бесконечно.
Это было очень сильное, пронзительное ощущение присутствия меня во всём. Удивительное ощущение. И иногда, когда я вижу нового человека с особой энергией, или попадаю в новое место или держу перед собой новый ежедневник, я снова и снова ощущаю то самое чувство, прожитое мной тогда в детстве. Наверно, это можно назвать расширением или просветлением. Или радостью, что ты начинаешь нечто абсолютно с белой, чистой, новой страницы. На ней еще нет помарок, замечаний, ошибок, двоек, перечёркиваний и, одновременно с этим, на ней есть целая вселенная, целый мир того, что ты можешь создать сейчас.
И тут вдруг что-то начинает открываться внутри меня… Высвобождаться, расширяться, и этому чему-то требуется именно сейчас дать форму. Стихи начинают ложиться на бумагу, нестройные, но это стихи, а ведь последний раз я писала стихи лет пятнадцать назад. Мне тогда было восемнадцать. Первый курс МГУ, первый любовник, первая своя комната на Чистых прудах, первая работа. И в этот самый миг, когда я подбирала слова, огромные кованые черные ворота нашей гостиницы раскрылись, и через двор ко второму корпусу полился поток семей. Ага, приехал второй заезд Косатки. Папы тащили сумки и чехлы с ластами. Мамы несли детей в слингах или вели их за руку. Рядом с Косаткой шёл невысокий, худощавый, чуть выше среднего роста, но с широкими плечами, и длинными, выгоревшими на солнце русыми волосами и бородой мужчина с рюкзаком, ластами, сумкой. Почему-то он показался мне знакомым и как будто ярче других.
О, а вон Андрей с Таней идут, ничего себе, у них уже трое детей, а тогда была только одна дочка в Дахабе, ну надо же какая земля круглая!
Привет, привет!
Андрей задерживается возле меня – высокий, с тёмной бородой и светлыми, выгоревшими на солнце волосами мужчина. Улыбается. И я мгновенно вспоминаю, как мы познакомились с ним и его семьёй в Дахабе в семейном лагере Касатки четыре с половиной года назад. Он приехал собранным, подстриженным менеджером высшего звена с белым воротничком, а уехал растрепанным, загорелым фридайвером с блеском свободы в глазах. За две недели пронырялся до шестнадцати метров, научился продуваться, страховать. И вот идет сейчас, волосы длинные, загорелый, на ноге и руке появились татуировки, на запястье специальные подводные часы Суунто. Я такие же своему мужу дарила на Бали.
А вот и Ольга Ковалевская. Еще одна знакомая и тоже с семейных лагерей Косатки. Фотограф, блоггер. Боже, как же она поправилась. Тащит жирного, в складочках, младенца в слинге, ещё один из её мальчишек цепляется за руку, а самый старший, я только его до этого и видела, впереди, тащит большой рюкзак. Бегу к ней:
– Не ожидала тебя здесь увидеть.
–Да, – Ольга, прищурясь, смотрит на меня, по-московски цедя слова сквозь зубы, будто совсем не рада видеть. – Я уже две недели в Крыму. До этого жила у Яны в палатке на йоговском семинаре, сейчас – сюда, к дельфинам, потом снова к Яне, буду вести малышовскую йогу во время твоей сказочной смены у неё.
– Да уж, весело, – подражая Ольге, я тоже почти не разжимаю губ. – И все это время одна? А твой муж где? С тобой?
– Нет, он в Москве, – говоря со мной, Ольга начинает распелёнывать своего толстого, как маленький Будда, младенца. Старшие её мальчишки давно разбежались, один вон собаку тискает, другой пытается открыть минивэн, только что загнанный на парковку, – нет, он на работе. Ты знаешь, и хорошо! Он на своём месте, я на своём. Тут бы он вытирал попу младенцу, пока я на йоге, нервничал, злился бы, а это дело мамы – вытирать попу младенцам. А дело папы – зарабатывать деньги.
«Наверное, она права, – думаю я, – надо отпускать, но я не понимаю, не понимаю, как это постоянно уезжать на два-три месяца без мужа. Ведь это значит, он становится тебе чужим за время разлуки. А я бы точно уже в кого-то влюбилась. Нет, не понимаю, я люблю путешествовать с мужем, делиться с ним этой радостью, открывать его и себя заново. А как это – она путешествует, а он деньги зарабатывает?»
– А как у Яны?
– Как может быть у Яны! – засмеялась Ольга, – подъем в 4.30 утра, обливание на ледяном ветру, потом йога три часа, готовишь сам, стираешь в тазиках. Обычно думаешь во время её ретрита: больше к ней ни ногой, но через пару месяцев дома вспоминаешь об этом, как о большом приключении. У нас там случился ветер, ураган настоящий, чуть не унесло нафиг все палатки. И ты думаешь, Яна отменила йогу? Как бы не так!
Спустя несколько дней, пока все спали, я снова встала рано утром, чтобы написать дневники за несколько дней. У меня на сердце было смутно. Ночью мне приснился странный сон: будто сижу в огромной машине, а ехать не могу, потом на кухне вижу много техники, но она вся не подключена, и, наконец, что на старт в скачках вышли лошади без ног. Я проснулась с сильным физическим желанием. Посмотрела в окно, а там раздуло так, деревца гнулись, крыша шумела, будто её сейчас сорвёт! Я пошла к Александре, сказала, что нужно отменить йогу. Прошлась по всем номерам и сообщила об отмене. А потом сварила себе кофе в турке в столовой и с наслаждением засела в беседке с ежедневником. Здорово писать рано утром: другие ещё валяются, и весь мир будто заодно только с тобой одной. Столько всего происходит в лагере каждый день! Каждый день как маленькая жизнь! Мы взошли на гору Волошина со всеми детьми. А ещё мама Васи рассказала нам про аутизм, чтобы все, взрослые и дети, были в курсе, что это такое. Моему старшему сыну особенно запомнился аутист-художник, который по памяти рисует панорамы городов с тысячами деталей. Он даже сам начал сразу рисовать такую картину на большом куске ватмана. Но, конечно, не по памяти, а срисовывает с интернета.
А вчера вечером у детей на моём занятии было задание придумать права морских рыб, животных и птиц для книги.
Вот что они придумали:
1 . Каждое животное имеет право на чистое море и чистый океан.
2 . Дельфин и кит имеют право на то, чтобы их не убивали!
3 . …Хорошую жизнь без нефти.
4 . …На лучшую жизнь.
5 . …На чистый воздух, на чистое море и свободную жизнь!
6 . Чтобы люди не кидали пластик в море.
7 . Каждое животное имеет право на жизнь без клеток.
8 . Право на спокойствие.
9 . Имеет право на любовь со стороны людей.
А ещё они написали Декларацию по защите океана.
1 . Меньше использовать пластика. Заменить пластик на стеклянные бутылки и бумажные пакеты, съедобные тарелки и тарелки из листьев.
2 . Ремонтировать корабли и не допускать корабли с утечками в море.
3 . Сделать морские заповедники и запретить заезжать туда на бензиновых лодках. Только на парусных яхтах.
4 . Запретить рыбную ловлю с использованием огромных и больших сетей, которые не дают вырасти рыбам. Ловить рыбу только маленькими и средними сетями.
5 . Запретить в океанах и по всей земле бензиновые моторы. Заменить их на биотопливо и электрические моторы.
6 . Запретить дельфинарии!
7 . Собрать пластик из океана и переработать на нужные вещи.
А ещё мы рисовали флаги с названиями нашего сообщества животных по защите океана! Ох, какие же крутые получились рисунки и названия.
1 . «Морские бесклеточники!»
2 . «Спасатели моря!»
3 . «Свободные животные!»
4 . «Нет – мусору, да – свободе!»
Мы завалили весь пол с детьми в столовой ватманом, красками и карандашами. А когда все было готово, заклеили своими рисунками все стены столовой. Я так гордилась своими детьми, всеми своими «лагерными» детьми, что аж слезы на глаза наворачивались! Да, включенные в свободное творчество «Ши по пути к себе» дети «творили» сказки на раз-два. Проходя, например, мимо комнаты соседей и видя там раскордаж, они тут же рассказывали: «У морского котика Даши в доме был такой бардак, что невозможно было найти детенышей.»
Я так всем этим вдохновилась, что, когда с тренировки вернулась Косатка и её смена, впервые не ощутила ревности. У них своя программа, у нас своя. Да, у них больше движения и культуры тела – а у нас больше творчества и больше культуры души. И почему меня вообще так влечёт этот фридайвинг? Я ведь и серфила, и на сноуборде каталась, и виндсерфингом занималась, и восходила, и маунтинбайк, и верховая езда, и скейт, почему же сейчас я так запала на фридайвинг? А потому что меня влечёт всё, чего я еще не умею. Всё новое! Я люблю начинать с чистого листа. Люди, которые умеют делать то, чего не умею делать, кажутся мне особенными. А вообще, что мне мешает в следующем году провести свой семейный лагерь с фридайвингом? Ну, конечно! Наверняка, есть какие-то инструктора, кроме высокомерной Косатки, которые работают с детьми во фридайвинге!
Весь день я ходила с этой мыслью. И вечером после ужина спросила у Андрея. Они с Таней и ещё пара человек, единственные, кто питались в столовой. Все остальные сыроедили.
– Андрей, а ты знаешь кроме Таисии каких-то хороших инструкторов, с кем можно провести семейный лагерь?
Андрей нахмурил лоб, выслушивая задачу.
Да, вот здесь же вместе с Авдеевой ведет лагерь один из компетентнейших, на мой взгляд, инструкторов по фридайвингу! Давай я вас познакомлю!
Я побежала за ним на улицу до беседки, побежала – потому что шаги-то у Андрея широкие. В беседке за ноутбуком сидел тот самый светловолосый мужчина, что шёл рядом с Косаткой в день заезда второй смены.
– Это – Саша Сирин. Саша, хочу тебя познакомить. Это – Настя, она тут ведет свой лагерь. У неё вопросы по поводу фридайвинга.
Саша тут же поднялся из-за стола, приветствуя меня. И внезапно наши глаза встретились. Это получилось случайно. Я хотела отвести глаза, но… не отвела. В глубине Сашиных глаз я увидела любовь, и эта любовь была так красива, что я забыла про обычные преграды, рамки, стыд, защиту. Я улыбнулась, позволяя этой любви проникать всё глубже и глубже в мою Вселенную, в мой мир. Внешность ли Саши, он чем-то похож на моего отца, или эта его мягкая воздушно-водная энергетика и тишина, или наша раскрытость в данный момент, но время замедлилось. Мы почти не обратили внимание на Андрея, который с удивлением наблюдал за нами, потом что-то сказал и ушёл. А мы с Сашей наконец-то сели и начали о чём-то говорить. И всё это время волшебство, какая-то химия, продолжались.
Я почти не слышала, о чём он говорит. Все мои мысли исчезли. Я всё забыла. Забыла, что у меня сегодня вечером занятия, что я организую и веду лагерь. Я просто сидела за столом рядом с ним, смотрела ему в глаза и слушала его. И чувствовала его энергетику. В чём-то он был очень схож с моим мужем. Спокойный, скромный. И осанка такая же ровная и прямая, как была у мужа, когда я только его встретила. И голос такой же негромкий. И такой же доброжелательный и вежливый. И так же наполнен уважением к другому человеку, что говорит об уважении к себе. А в чём-то совершенно другой. Мой муж – подавленный в последнее время. А этот Саша, в нём столько радости и свободы. Свободы и радости.
Узнав мой запрос, что я интересуюсь фридайвингом, мечтаю сама ему научиться, хочу вести лагеря по фридайвингу, Саша начал рассказывать про Наталью Молчанову, про то, что ему очень повезло учиться и работать с таким удивительным учителем, как она. Конечно, я знала, кто такая Наталья Молчанова. Это русская женщина в свои пятьдесят один год выигрывает все мировые соревнования и бьёт все рекорды по фридайвингу. Андрей по дороге сюда сказал мне, что Саша участвовал вместе с Натальей в создании федерации фридайвинга. Поэтому его скромность на меня произвела большое впечатление. Он говорил только о ней, не о себе. Когда же я рассказывала, Саша слушал меня с вниманием. Да-да, так же было с моим мужем, когда мы с ним только познакомились. Всё вокруг исчезло. Мне хотелось говорить с Сашей ещё и ещё.
И тут к нам подошла Косатка и обратилась к Александру, это она-то – обычно повелительная, суровая, резкая – с большим уважением и вежливостью и даже со мной поздоровалась неожиданно вежливо.
Затем подбежал с ревом Ваня. Я его обняла, побубукала с ним, этакая красавица мама, как забавно, что мы представляем, как нас видят со стороны, и начинаем вести себя так, ну будто перед камерой, да, да именно так, как будто о тебе сейчас снимают фильм. Краем глаза я уловила, что Саша улыбается, глядя на меня. Покраснела. Когда мы прощались, посмотрели снова друг другу в глаза.
А вечером того же дня мы заговорили с Ольгой Ковалевской про дельфинов.
– Да, они телепаты, – замахала она руками на меня, будто я убеждаю её в обратном, – я их фотографирую в бассейне, и у меня, ну как у фотографа, мысленно картинка в голове составляется, в какой бы позе их было круто снять. И представляешь, они тут же принимают именно эту самую позу! А Сирин (я ощутила, что краснею и сердце застучало сильнее), он с ними, вообще, как будто они его семья. Он же не, как мы, которые, как буйки, торчат на поверхности. Он к ним ныряет, зависает под водой минуты по три-четыре. И дельфины вокруг него такие финты устраивают: вьются, играют, обнимают, покусывают. Они с ним на равных. А когда он ведет йогу в дельфинарии и поднимает руки, они выпрыгивают из воды, представляешь!
Через день я столкнулась с Александром на узкой дорожке неподалеку от качелей, где мама моя качалась с Ванюшкой. Его светлые кудри были забраны в хвост. Он шёл к площадке для йоги. Увидел меня и осветился улыбкой.
– Прошу прощения, а вы не могли бы мне показать пранаяму?
Да, – он взглянул на часы и снова светло улыбнулся, – у меня как раз есть немного свободного времени. Вы знаете, да, что пранаямой нельзя заниматься, если недавно поел, если болен, и в критические дни у женщин.
Обед был полчаса назад. У меня шел второй критический день. Я улыбнулась ещё шире и кивнула, мол, знаю: через пять минут буду в беседке.
Саша кивнул. Я уже развернулась к нашему номеру, как меня окликнула мама:
– Чего от тебя этому патлатому нужно?
Я усмехнулась, хотя глаза у меня забегали, а щёки покраснели. И тут же огрызнулась.
– Мама, ну что за глупости? Это просто урок пранаямы – йога такая дыхательная.
– Смотри, не забеременей после этой своей пранаямы, – всей своей солидной фигурой недовольно покачала мама.
Я возмущенно всхрапнула. Встала на дыбы, вскинула лохматую голову и ускакала.
Александр уже занимался в беседке. Увидев меня, он выпрямился, окинул мои порозовевшие щеки добрым взглядом сквозь прищуренные ресницы. Улыбнулся. Удивительная у него улыбка, светлая, спокойная.
Он начал показывать и объяснять. Очень методично. Первое – восстановительное дыхание. Просто дышим и наблюдаем за своим дыханием, движением рук помогаем расшириться грудной клетке. Так же дышат, когда готовятся нырнуть.
Второе. Капалапхати – резкие выдохи. Чем сильнее выдох, тем больше пауза перед вдохом.
Третье. Дыхание грудной клетки с сопротивлением. И отсюда плавно переходим к полному йоговскому дыханию. Так, хорошо!
Четвертое – огнисара крийя – на задержке дыхания аплитудно втягиваем и выпячиваем живот, не забывая при этом держать расширенную грудную клетку. Если этим уже владеем, можем попробовать наули. Саша снял футболку. Его подкаченная выпуклая грудь была покрыта золотистыми волосами, и дорожка этих кудрявых светлых волос по животу уходила в штаны. Я смотрела, как быстро-быстро выпячивается и втягивается его худощавый живот, на эту дорожку волос и… Мне одновременно и хотелось провести рукой по этим волосам, груди, животу и стало неприятно, что у него растут волосы. Тело моего мужа гладкое и чистое, безволосое, а здесь есть эти волосы, и вот эта ямка на животе – это новое и непознанное мной тело, неисследованное, и потому меня так тянет открыть его, погладить, вдохнуть его запах своей «расширенной грудной клеткой». Составить свою собственную карту этого тела. Я вздохнула и отвела глаза. Подоткнула майку и попробовала добросовестно делать агнисару крийю, просто выпячивать и втягивать живот… Просто вдыхать и выдыхать….
Человек любит поэтизировать. На самом деле всё можно поэтизировать – даже ожидание автобуса на остановке, когда так записываешься, что не слышишь, как приехал и уехал твой автобус. Но все-таки мы склонны относить одни вещи к прозе, а другие – к стихам. Пранаяма для меня – это стихи и одновременно стихия, которая однажды приведет меня к дельфинам, к фридайвингу, к познанию себя через глубину. А получилось так, кстати, отчасти благодаря Косатке, вернее, её семинару по фридайвингу четыре года назад в Дахабе. Максиму было тогда четыре, Алиске шел седьмой месяц, а Ванечка ещё к нам не пришел.
Кемпинг дремал на границе Израиля и Египта. Когда произошел конфликт между израильтянами и Египтом, израильтяне покинули это место. Оставили здесь свои пятизвездочные отели и кемпинги. Мы ехали мимо заброшенных гостиниц, лакшери отелей, длинных въездов к шлагбаумам, которые теперь никто не открывал – они тянулись и тянулись, и всё покрывала тишина и вездесущий песок.
И только этот кэмпинг был обитаем. Он был обитаем, потому что, как и пустыня, оказался вне времени. Немолодая женщина, худая, с суровостью в глазах и короткой стрижкой, две собаки, три кошки с немигающими глазами, и старик-бедуин, хотя и не такой уж и старик, встречали нас там. И чем больше минут ссыпалось через песочные часы на администраторской стойке, тем больше кэмпинг проникал в моё сердце, как будто собираясь остаться неизменно и навсегда где-то на его окраине.
Простые столы, очень простые соломенные бунгала и сотканные из маленьких ракушек и камушков слегка покачиваемые бризом занавеси. Этим что ли – тканием из камушков, нанизыванием ракушек – занимаются хозяйка и бедуин, когда здесь никого нет? Ну да, наверно, этим и занимаются. Шум моря и тишина. После обеда – простых, но очень вкусных лепешек, риса с овощами, хумуса и сладкого обжигающе горячего бедуинского чая – мы пошли бродить. Дошли до соседнего отеля. Раскрытые двери, пыль, песок и паутина на брошенных в номерах кроватях и стульях, где-то разбитые окна, а где-то совершенно нетронутые. Странно было смотреть, как песок заносит то, что когда-то было шумным и обитаемым. А ночью звезды блистали так ярко и так низко, как в детстве в Сирии. И тишина, казалось, подсвечивается этими звездами.
А наутро после пранаямы… Пранаяму вел тогдашний мужчина Косатки. Так вот, после пранаямы, у нас было погружение на время, и, видимо, тишина, ракушки, звезды, хозяйка и бедуин подействовали на меня. Потому что, уйдя под воду, я растворилась… Ни мыслей, ни желаний – прозрачность, пузырьки воздуха, солнечный свет в зеленоватой толще, водоросли, песок. Тишина. Покой.
– Две минуты пятьдесят секунд, – сказала мне Косатка, когда я вынырнула, – молодец.
А я ещё некоторое время молчала, продолжая быть водорослями, светом, морем и только потом поняла. Я провела без дыхания две минуты пятьдесят секунд, хотя до этого никогда не могла задержать дыхание больше, чем на одну минуту!
Ух, я выдохнула и вдохнула. Щёки мои порозовели. Саша смотрел на меня и улыбался. А все-таки права была моя мама. Как в воду глядела. Лучше бы не было этой пранаямы.
Утром на занятия с детьми я надела длинное в пол бело-зеленое платье в цветочек, привезенное мамой в чемодане. Наверное, платье времен её молодости? На ноги нацепила грубые красные треккинговые сандалии. Взглянула на себя в зеркало: колхоз, но привлекательный!
На занятии мы хохотали с детьми, как безумные. Занятие шло по главе, где Ши надо спуститься по скалам к океану, и я устроила ребятам целую полосу препятствий. Пройти по камушкам на клумбах, переплыть бассейн, пролезть под забором, а в конце ещё станцевать свой танец. Ох, дети так увлеклись. Глаза засияли, щёки раскраснелись. Как же они раскрылись за эти семь дней наших занятий и совместных походов. Дочка Ирины из Москвы стала китихой, и вчера во время поездки бесстрашно, она ведь китиха, проплыла от берега за мной к маленькому островку. Ирина вначале кричала и материлась, куда она поплыла без спроса, слава богу, дочь её не услышала. Затем, когда мы с девочкой доплыли обратно, Ирина обняла меня: «Я и не знала, что моя дочь так может!»
А Макатор наконец-то начал снимать свою провокаторскую защиту, и оказался тонким, талантливым и ранимым ребёнком. И они так дружны с Глебом, сыном Вики. А ещё Макар очень круто рисует. Вчера раскрылся ещё один подросток – Тихон. Он расплакался о том, что к нему одни требования, везде и всюду: математический класс, шахматы, плаванье, ещё и дома пристают. И никто иной, как Макар его начал утешать. Я почувствовала, что мы теперь одна команда. Макар, морской конёк, да он выбрал себе морского конька, который живёт только в чистой воде. А Вася и Елена Николаевна – дельфины, они какое-то удивительное целое и общаются между собой телепатически. Кстати, пару дней назад мы с ребятами устроили упражнение на развитие телепатии. Мне кажется, я считала это с Васса и Елены Николаевны: то ли придумала это занятие, то ли они мне его телепортировали. Я поставила всех в пары и дала задание загадывать по очереди вначале фрукт, потом цвет, представлять это, а напарник должен был угадывать. О, это было круто, у нас реально начало получаться видеть то, что видит напарник.
А после прохождения препятствий детям нужно было объединиться в команды и сделать каждой команде своё кафе. Придумать название, написать меню, нарисовать, как всё устроено в кафе и сделать одно блюдо из фруктов и сухофруктов. Вот это был полёт фантазии. Мой Максим объединился с дочкой Иры, видимо, она напомнила ему его подружку Машу из Мексики, и они вместе придумали, что у них в кафе всё должно было быть живым: ножами работали скорпионы, тарелки были из кокосовых орехов, разносили блюда белки и бабочки, а столами были черепахи. Макар с Глебом нарисовали шикарную картину кафе, а Макар среди посетителей изобразил автопортрет своего конька, курящего трубку.
Когда я вернулась с занятия… обед через пятнадцать минут… машинально снова подбежала к зеркалу в номере. Посмотрела на себя и вдруг остановилась. Господи, какая я красивая. Каждый раз после занятий с детьми или взрослыми, когда мне удаётся погрузить их в поток творчества, любви и чистой радости, я как будто преображаюсь, становлюсь какой-то божественно красивой. И каждый раз сама этому поражаюсь. Что делает меня такой? Румянец, какой-то особенный блеск в глазах, который появляется после занятия, или моя внутренняя раскрытость в этот момент? Ох, но какая же я растрепанная! Надо попросить Машку меня причесать, пусть сделает мне какую-нибудь свою фирменную причёску, она у нас мастерица по этой части. Я выскочила из своего номера в… Александра. Он шёл к столовой, но голова его была повернута к моей двери. И снова он слегка покраснел, опустил глаза, поднял, снова опустил и снова поднял, и его лицо непроизвольно осветила улыбка.
Мы улыбнулись друг другу, на секунду он остановился:
– Доброе утро, – и только потом пошел дальше.
А я глядела ему в спину, зная, что он знает, что я смотрю. И только, когда он вошёл в столовую, я забежала в соседний номер, который моя подруга Маша делила с нашей тренером йоги, Сашкой.
– Маша, заплети меня, пожалуйста!
– Ага, – Маша или Дегтяша, как я её ласково звала, сокращая фамилию, вышла из душа в коротком белом полотенце. За те несколько дней, что мы здесь, она успела загореть чуть ли не до черноты, что очень шло её стройной и невысокой фигурке. Пока Маша сушилась феном, я осматривалась и кончиками пальцев охлаждала полыхающие щёки. Сразу видно, женское царство! Тумба заставлена тюбиками и флакончиками. Россыпь пачек ароматного крымского мыла. А стол у окна, ну надо же у них и стол есть, а у нас в номере ни черта, кроме двух рассохшихся шкафов и кроватей… так вот стол одуряюще благоухал зелено-розовым стогом чабреца.
– Кто это чабреца столько насобирал?
– Сашка вчера. Ты же знаешь эту историю, нет?
Дегтяша подошла ко мне, прохладная, пахнущая лавандой и чем-то прекрасным цитрусовым, на ходу закалывая шпилькой волосы. Усадила меня на кровать, быстро и ловко собрала и тут же снова разделила расческой мою копну на пробор. Я просто млею, как она это быстро и легко проделывает, а Маша уже плела мне две сложносочинённые косы, чтобы потом соединить их в одну, и язык её не умолкал ни на секундочку.
– Сашка вчера эту кучу насобирала за час с утра, а днем на гору пошла Юля, ну, которая из Москвы, мама двух дочек, тоже собирать. Я сижу, кофе с Сашей пью в столовой, и тут Юля заходит, такая довольная, улыбчивая. Я, говорит, столько чабреца насобирала, столько чабреца! А ты, говорит, Сашечка, много?
– Я так, маленечко.
– А я очень много!
И тут она берет и перед нами на стол с гордостью высыпает две крошечные горсточки травы. Мы как давай хохотать.
–Да уж куда москалям угнаться за сибиряками! – рассеянно смеюсь я.
Маша протягивает мне зеркало: «Готово!», потом достает тёмный бутылек, и оттуда этот дивный цитрусовый аромат.
– Участницы нашего лагеря подарили. Хочешь подушиться?
– Хочу!!! Какой божественный запах! Маша, благодарю, дорогая. Через пятнадцать минут на пляж!
Выхожу из номера, поправляю волосы, смеюсь. Я чувствую себя такой молодой и прекрасной! Я чувствую себя Женщиной. Именно так, не женщиной, а Женщиной. Каждый раз, когда я влюбляюсь, со мной происходит эта метаморфоза. Я как будто становлюсь самой Жизнью. Самим Потоком Жизни. Самим Творчеством. Самим Вдохновением! Я качаюсь вместе с детьми на качелях, гордо вскинув свою причёсанную голову. А вот и мама выходит в панаме, в носках в сандалиях. Маша помогает мне выкатить коляску с Ваней через порог калитки. Максим, Алиса и сын Маши, Тимоша, сразу же убегают в высокую траву на склоне, Ванька выгибается, тоже хочет вылезти из коляски, ревет.
– Ванюшка, ну уже скоро придем на пляж, и будешь там камушки кидать!
Мамуля с достоинством и несколько тяжело вышагивает рядом с нами в своей панаме. Я рассеянно слушаю, что она там ворчит: нужно раньше выходить, а не в такую жару.
– Хорошо, мамо, – весело отвечает ей Маша, это она так зовет мою маму – мамо! А затем учит детей свистеть в травинку. А у меня сердце бьётся и щёки горят. Я обмахиваюсь журналом, тоже свищу и громко смеюсь.
На облюбованном пляже, что напротив столовой «Ложка», уже все наши. Диана и Вика несколько в стороне, у батута. Ирина с дочкой, Елена Николаевна с сыном, дельфином Вассом, и Саша, учитель йоги, так же с дочкой плавают в море. Вторая Елена взяла себе с детьми шезлонг. Моя мама тоже берет шезлонг и зонтик. Алиса с Ваней мгновенно раздеваются и оказываются в воде. Я отлавливаю их и мажу кремом. Максим вчера придумал забавную игру: раскалывать камни, чтобы получались паззлы. Сегодня дети даже краски притащили, чтобы разрисовывать эти паззлы. А я смотрю на голубое-голубое неба, без единого облачка, натянутое на горизонт и решаю именно сегодня прыгнуть с пирса.
– Мамуль, скоро вернусь, присмотришь?
Убегаю босиком, песок обжигает ноги, бреду между телами до длинного каменного пирса, потом по нему, вот рыбаки ловят что-то на удочку с длинной сверкающей лесой. Наконец, дохожу до самого конца, несколько секунд стою и… прыгаю. Уххх, море ударяет в ноги, обжигает холодом, я выныриваю раскрасневшимся лицом в теплый воздух и долго-долго плыву к нашему пляжу. Как же хорошо жить на полную, ощущать эту полноту жизни всем своим телом, руками и ногами чувствовать холодную упругость воды, губами – солнце и морскую соль, слышать крики чаек и в отдалении гул голосов и смеха. Я живу-уу-у! Я – живаяяяя!!! Наконец, чувствую песок ногами, уфф, можно встать, сердце так стучит сильно, господи, как же я устала и как же я хочу есть!
…Мама и Елена Николаевна купили черешню. Ирина принесла блинчики, Диана и Вика разложили абрикосы и жимолость, а я тороплюсь достать чурчхелу! Мы уже почти все подъели, когда к нам подошла широкая, крепко сбитая, загорелая и румяная баба лет пятидесяти. Её объемистую грудь обнимал сарафан с пионами, а на простоволосой голове красовался венок из каких-то пыльных белых мелких цветочков. Своей мощной ручищей она несла здоровую корзину букетиков из этих же цветочков. Баба бойко, но неспешно заводит хрипловатым басом:
–Здрасте, девицы-красавицы. Меня Баба Люба звать, – одновременно она поворачивается, как флюгер, среди нас, пока не определяет своим рентген-глазом самую одинокую и неустроенную среди нас маму-одиночку,
– Мужик есть, красавица?
– Нету, – немножко криво усмехается та, Мариной звать. Вот ведь у этой бабы Любы глаз намётанный, сразу выхватила самую замороченную из наших одиноких дев.
– А влюблена?
– Влюблена.
– А как зовут мужика, в которого влюблена.
Марину коробит слово «мужик», она такая утонченная у нас девочка. Она морщит нос, но отвечает.
– Артём.
– Чтобы у Артема твоего всегда стояло, – нараспев начинает баба Люба и деловито охлопывает Марину букетиком по груди, плечам и попке, – чтобы давал баблосы, решал бы все твои семейные вопросы.
Никуда он не денется, когда разденется,
И пойдешь ты с ним под венец,
Главное, чтобы у него хорошо стоял конец.
И воздушная Марина на глазах начинает возвращаться с небес на землю, оттаивать, наливаться вполне себе земным румянцем и хохотать. И мы тоже хохочем.
– Держи, красавица, на счастье, всего триста рублей букетик травы волшебной. Трава эта зовется поебень.
Мы опять хохочем, а Марина молниеносно выкладывает деньги. А баба Люба уже поворачивается к следующей девушке, и тоже к матери-одиночке, вот ведь психолог!
Через двадцать минут все наше хихикающее и раскрасневшееся женское сообщество укомплектовано венками и букетиками, а величественная баба Люба неторопливо шествует далее по пляжу.
Все вдруг тоже начали собираться, кто в музей, кто обратно в гостиницу, кто за сувенирами.
– Хочешь пойти кофе выпить в пиццерию? Мы вчера такую пиццерию классную с Сашкой нашли, – предложила мне Маша.
– Да что вы все таскаетесь, на свою задницу приключения ищете? Детям вон спать пора.
– Мамо, дети в коляске могут поспать. Мы быстренько!
Мамо, ворча, уходит в гостиницу с Мариной и Еленой направо, а мы с детьми и Машкой – налево по набережной. И снова я ощущаю такую полноту жизни, такую радость и счастье, от всего вокруг, от этой бабы Любы, от Коктебеля, и моря, от влюблённости своей. Мы проходим ларьки с ароматным крымскими мылами и маслами, затем санаторий, рядом с которым растут высоченные вековые, наверно, сосны, тут так приятно идти в теньке, дыша смолистым ароматом, а наши дети подбирают сосновые шишки. А вот музей Волошина, надо мне в него будет обязательно зайти. Наконец, доходим до пиццерии. После жары и уличного шума приятно оказаться в прохладе и тишине под вентиляторами, за красиво накрытым столом, и с ароматом каких-то цветов, заносимым в отрытое окно.
Мы заказываем пиццу – сочную, истекающую сыром, помидорами, и базиликом. А потом – два кофе и чизкейки. Дети лопают чизкейки, а мы наслаждаемся вкусом кофе и болтовней.
– Ну что, Маша, вижу, ты влюбилась, а? И куда тебя возил позавчера твой бойфренд на мотороллере? Все спать улеглись после мастер-класса по ароматерапии, а ты, неугомонная душа.
– Купил мне мыла и аромапалочек на ночном рынке у пляжа. Учит меня принимать подарки от мужчин.
– Ну и что будешь делать? Он тебе нравится?
– Да, очень!
– Почему бы вам не заняться сексом на рассвете где-то, например, на уединённом пляже?
– Настя, о чём ты. Я не буду так делать!
– Да у тебя же мужчины не было уже два года!
– Ну и что. Мы с ним недостаточно долго знакомы!
– Боже, какие условности в голове. Значит, он тебе не нравится. А я, если бы понравился мужчина, и я была бы свободна, уже с ним переспала бы. Я всегда по сексу решаю, то это или не то. Мне кажется, это лучший способ понять, подходит тебе этот мужчина или нет. А ещё, какой у него характер, смелый он или трус, щедрый или эгоист. Всё считывается, как только он в тебя входит. Он же ученик Александра, да? А как тебе Александр?
– Он очень закрытый, на женщин даже глаз не поднимает.
Тут официант приносит нам счет.
«А на меня он глаза поднял, – думаю я, – мы смотрели в глаза друг другу. Смотрели. Он мной интересуется!»
– Ох, какой у вас вкусный кофе! Какой вкусный, – тараторит Машка официанту, – кто это у вас такой кофе готовит?
– Бармен, – отвечает тот, быстро собирая всё на подносы и слегка поднимая брови от бардака, устроенного детьми.
– Ах, я расцелую вашего бармена за такой вкусный кофе!
Бармен ещё выше поднимает брови и как-то снисходительно роняет: ну расцелуйте!
– Ну всё, Машка, расцелуешь теперь!
Мы сваливаемся вниз по лестнице. В следующем зале барная стойка, а за ней бармен – щуплый молодой человек с женственным лицом, прыщами, выступающими передними зубами и выкрашенными в синий цвет, как у пони, длинными волосами.
– Ах-ха, давай, Маша, раз сказала!
Маша на секунду тормозит, но тут же встряхивается и быстро-быстро забегает за барную стойку и скороговоркой:
– Как вас зовут?
– Даня.
– Даня, вы замечательно готовите кофе, и я хочу вас за него расцеловать!
Молодой человек отшатывается: эээээ, меня?
Вас, – бархатным голосом подтверждает Маша и припечатывает его сочным долгим поцелуем в губы.
12 часов. Я отвела свои утренние занятия со своей старшей группой детей и бегу теперь в обеденный перерыв в дельфинарий к Асе договориться насчет купания с дельфинами на завтра. Добегаю до торговых рядов, где всякие торты под пластиковыми упаковками, затем их сменяют одёжные ларьки. Висят тайские сарафаны и футболки с Путиным: «Спасибо за Крым».
Замедляю я ход только на набережной. Трудно идти быстро вдоль моря. Тут невольно расправляешь плечи и устремляешь глаза к горизонту. Но вот, наконец, дохожу до бело-голубой круглой крыши дельфинария. Слышна музыка, видимо, ещё идёт представление. Спрашиваю в кассах Асю.
Через пятнадцать минут Ася выходит ко мне – это худощавая женщина сорока пяти лет, в мокром коротком гидрокостюме, с красивой фигурой и татуировкой на руке, с резким и каким-то загнанным выражением на лице. Я ей напоминаю про нашу договоренность по фейсбуку на два посещения дельфинария. Можем мы сегодня прийти? И могла бы она сейчас мне немного рассказать про дельфинов? Ася кивает, просит подождать, она переоденется. Выходит, одетая в короткие шорты и майку. Мы огибаем дельфинарий и заходим с пустыря сзади через служебный ход. В угрюмом подвальчике дельфинария с крошечным окошком расположилось место отдыха для сотрудников. Стол с микроволновкой и чайником, плазма на стене, в котором видно, как ведут себя дельфины в бассейне.
Ася наливает мне и себе чаю. В глаза не смотрит. Смотрит на экран. Но тоже как-то отрешённо. У неё хриплый, уставший, даже будто погасший голос.
Она работает с дельфинами пятнадцать лет. Когда дельфина привозят в дельфинарий, он первое время считает, что умер. И в это время очень важно постоянно быть рядом с ним, давать ему рыбку, чтобы он действительно не умер.
– А бывает, что дельфины умирают?
– Да, – говорит Ася.
– В дельфинарии у дельфинов жестокая иерархия. Они же здесь с ума сходят от скуки. В природе они в день проплывают двести километров. А тут, что им делать? Вот ведут себя как люди в тюрьме. Есть пахан и есть шестерки. Например, белуху они держат за шестерку. Когда выступлений нет, загоняют ее в маленький бассейн (два на два метра) и держат там, как в карцере. Поэтому она радуется даже выступлениям и катанию людей. Майка – альфа-самка. Она всех контролирует. Мишка – самец и никого к самкам не допускает. Всех самцов, кто сюда попадает, он убивает.
– Дельфины убивают друг друга?
– Ну, конечно. Они вовсе не такие пушистые и добрые, как мы о них думаем. Не надо их идеализировать. У дельфинов сложная социальная структура, как и у людей. Есть свои семьи – их образует мать с родственниками и дочками. Самцы держатся отдельно. У них есть имена. Есть дружба на всю жизнь. Есть изнасилования, есть убийства. У них такие же разные характеры, как и у людей. Потом сексуальная жизнь у них интересная: дельфинихи спариваются со всеми самцами, и все самцы считают себя отцами всех дельфинят.
– А к вам как дельфины относятся?
– Ну, мы их эксплуатируем, и они это знают.
– Но почему они позволяют делать это с собой?
– Кто-то не позволяет и просто заканчивает жизнь самоубийством. Я же говорю, у них, как и у людей, разные характеры.
– Я знаю, что японцы и датчане убивают дельфинов, а кто ещё представляет опасность для дельфинов?
– Рыбаки – главный враг дельфинов, потому что дельфины – конкуренты. Ленивый лов рыбы, ставник, сетевой лов – дельфины залазят в ставник, и рыбаки их убивают. Камбальные сети очень опасны для дельфинов. Потом военные испытания, взрывы – и для дельфинов, и для кита – это смерть. У них очень чуткий слух. И в воде в восемьсот раз быстрее, чем в воздухе, распространяется взрывная волна. Даже, если взрыв произошел в нескольких километрах – это смерть для китообразных. И, конечно, дельфинарии – ведь ради того, чтобы сюда попал один дельфин, будет убито много дельфинов. Если вы хотите, я вам расскажу отдельно, но это очень жёсткий бизнес, где нет ни грамма романтики.
– Но, Ася, если вы знаете, что эксплуатировать дельфинов – неправильно, то почему продолжаете работать здесь? Разве вы не хотели бы что-то поменять?
– Настенька, вас же Настя, зовут? – Ася впервые поднимает на меня глаза, – всё не так просто. Видите ли, работать с дельфинами – это была мечта моя детства. Я так долго к ней шла. И прошло немало времени, прежде чем я поняла, что то, чем я занимаюсь с дельфинами – не взаимодействие, не партнёрство, не контакт, а дрессура и эксплуатация. Но видите ли, все эти дельфины выращены моими руками. Теперь, когда я поняла, что это не то, чем я мечтала заниматься, я не могу их просто так взять и бросить. Столько мной вложено труда лично в этот дельфинарий. А потом, я боюсь, если уйду, дельфинов совсем без меня загонят в невыносимые условия. Я хотела бы изменить эту ситуацию. Поэтому и фридайверов к себе пускаю, дельфинам это интересно. И мы сейчас работаем над одним проектом. Но это очень сложно. Очень. Тут нужна помощь правительства, а я, честно сказать, сомневаюсь, что мы её получим.
– Что за проект?
– Пока не могу сказать.
– Ясно, – сказала я. Для первого знакомства было явно достаточно. Я договорилась на вечер и с облегчением вышла из тёмного подвальчика дельфинария на яркий свет. Свобода! И вдруг в воротах столкнулась с Александром. Он широко улыбается, глядя на меня, а я, я смотрю на него с болью, отчаянием, вызовом. Моя вчерашняя эйфория прошла. Зачем я тебя встретила, зачем? Я же всё равно не смогу быть с тобой. И его улыбка тут же сползает с лица. Он опускает глаза.
– Тренировка? – выдавливаю я из себя.
– Мы разрабатываем с Асей один проект. Извините, я должен идти.
Саша приотворяет мне калитку, и быстро шагнув, исчезает в подвальчике.
Мы замечательно сходили в дельфинарий. Поплавали. Надо было видеть Васю, как он улыбался, плывя с дельфином. Все, дети и взрослые, радовались, смеялись. А сегодня утром у нас было занятие про дельфинов. Дети нарисовали замечательных дельфинов, свободных, в океане, придумали им имена и характеры. Вася сам нарисовал своего дельфина, а Елена Николаевна написала, что его зовут Васссс. И тут вернулись Косатка со всеми с утренней йоги из дельфинария. Александр Сирин со мной поздоровался кивком и ускорил шаг. А Ольга рассказала, что у Майи прямо сейчас рождается дельфинчик, и мы устроили медитацию, посвятив ее всем рождающимся дельфинам.
…Мой муж не может понять, как я так могу влюбляться с первого взгляда. Но я не понимаю, что в этом плохого. Почему я должна испытывать стыд за то, что есть в моей природе. Это потому, что я рыба по знаку гороскопа. Я просто попадаю в поток: живу здесь и сейчас, и в данный момент есть только то, что в нём есть – настоящее. И Александр, мне кажется, это хорошо понимает. Как он там сказал при нашем первом разговоре: рыба плавает везде. Он теперь меня избегает везде уже несколько дней.
Вчера он сидел в столовой за ноутбуком, когда я вошла. Увидев меня, сказал сухо:
– Здравствуйте, – и тут же спрятался в экран.
– Простите, – шагнула я к его столику с широкой и кривой улыбкой, – хотела узнать, не рыба ли вы по знаку гороскопа.
– Рыба, – сухо ответил он.
– Ах, я так и думала, – рассмеялась я, – ну, конечно же. Мне следовало сразу догадаться. Рыба должна чувствовать рыбу издалека. Поздравляю вас.
Саша кивнул, не поднимая на меня глаз.
– А еще скажите, пожалуйста. У вас есть дети?
Он ответил тихо:
– Да, дочка.
Кольца на руке нету. Я уже посмотрела.
– Извините, мне нужно работать, – и ещё ниже склонился над ноутбуком.
Я удалилась из столовой. Хотелось плакать. Рыба. Дурацкий знак. Рыба плавает везде. Мы, рыбы, мгновенно чувствуем настроение окружающих нас людей, их эмоции, отражаем их, и начинаем вести себя соответственно этой окружающей нас людской среде, это наша сила и наша слабость, наше достоинство и наш недостаток.
А вечером мы узнали, что дельфинчик умер. Жалеть ли мне его, что он умер или радоваться, что он – освободился? Да, жалею и радуюсь. Жалеть или радоваться своей встрече с Сашей? Рыба плавает везде.
Сегодня произошёл ещё один инцидент. Косатка наорала на меня за то, что кто-то из моих будто бы забрал их коврик для йоги. Это ведь яйца выеденного не стоит. Что с ней не так? Я вспомнила, как четыре года назад, она тоже была высокомерной, тоже разговаривала сквозь зубы. Но всё-таки ещё можно было с ней общаться. Да, я знаю, что от неё ушёл её мужчина. Я его знала до того, как они познакомились. Знала шапочно. Просто и он, и я когда-то катались на сноубордах в одной тусовке. Но это же не повод так себя со мной вести? Забавно – перед отъездом сюда я сказала мужу, что вегетарианцы и сыроеды – высшие по уровню создания. И вот общаюсь с бешеной сыроедкой. И сын у неё такой же агрессивный, резкий, задёрганный. Улыбки на лице нет, а когда она его зовёт утром на тренировки, в глазах – я вчера это заметила – появляется страдальческое, загнанное выражение, но ослушаться он не осмеливается….
Рыба плавает везде.
Как же быстро проскочил лагерь. Сегодня утром ездили кататься на лошадях – и эта поездка сплотила ещё больше всю нашу группу. Взрослые радовались, как дети! А завтра последний день. Хочу организовать что-то хорошее по этому поводу. Костер, например! И, конечно же, обмен контактами и обратную связь про лагерь. Что он дал каждой участнице и участнику – дети, разумеется, будут полноправными членами нашего сбора. Но это завтра, а сегодня, в свободный день, мне нужно побыть наедине с самой собой.
Через пятнадцать минут, оставив детей маме, в самую жару бегу от гостиницы к морю. А ведь я думала раньше, что встречу своего любимого, своего принца, и это на всю жизнь. Даже больше ни на кого не посмотрю.
Вокруг било солнце и жизнь. Вот и наш любимый пляж. Тут на меня нашла такая грусть, что я не могла дышать. Потом медленно и глубоко попыталась вздохнуть, но не смогла вздохнуть всей грудью, было тесно, внутри было тесно, что-то изнутри распирало мою грудь…. И захотелось разрыдаться, как в детстве, но слёзы почему-то не хотели течь. Почему, Господи, ты даешь мне и ему, да, да, я ведь чувствую, что это обоюдно, такое прекрасное само по себе чувство, а я даже не могу поговорить с ним? Почему он не хочет просто поговорить? Я ведь всего лишь хочу понять, откуда она пришла, эта влюбленность. Может, она – что-то кармическое? Но разве не кармическое было уже с моим мужем? Возможно, я смогу ему помочь, видимо, он развелся, у него какая-то тяжелая история, и он закрылся, а я помогла бы ему открыться.
Почему любовь – такое высокое чувство – спускаясь в социум, натыкается на границы, проблемы, запреты? Почему я чувствую такую тоску? Может быть, потому что пытаюсь привязать к себе эту любовь? У меня есть муж, а я вот хочу теперь еще одного мужчину? Или потому так больно, что я думала, что уже встретила своего принца, буду жить с ним долго и счастливо. А теперь вот встретила ещё одного принца? А с двумя принцами у меня жить точно не получится! Не получится у меня и ту мечту «жить с одним всю жизнь долго и счастливо» и эту «познать этого мужчину» исполнить. Потому что мой муж требует от меня верности. Вот тебе и «все твои мечты исполняются»! А может быть мне просто радоваться тому, что Александр есть, что я его встретила и ничего-ничего от него не хотеть? А вдруг я снова сейчас встречу его, боже, дай мне его встретить! Нет, не встречу. Они же, вся смена Косатки, уехали в какую-то бухту еще утром на костер и вернутся только к позднему вечеру. Ах, мне бы просто с ним поговорить. Узнать о нём больше.
А вот и дом Волошина. Сунула деньги в кассу.
– Экскурсия только началась. Присоединяйтесь.
Группа пенсионеров. Экскурсовод, пожилая дама в белой шляпке. Я слушала, и когда они переходили в следующий зал, оставалась смотреть на чёрно-белые тусклые фото, на росчерк Волошинского пера, на лёгкие его акварели. И чем больше слушала, чем больше смотрела, тем больше понимала: главный талант Волошина – не в стихах и не в акварелях, он в нём самом, в его жизни, в этом Коктебеле, в этом Доме. Чтобы распахнуть ворота настежь и создать здесь всем Булгаковым, Цветаевым, Мандельштамам уют, сотворчество, приют – и даже в войну, даже в революцию. Вот его главное служение. Хотя он ли его создал, этот уют, или его жена, простая, земная женщина в противовес поэту, чьей стихией был воздух? Экскурсовод показывает коллекции ракушек, а я вижу, как они бродят по окрестным бухтам, толпа литераторов и художников и купаются голышом. Какие огромные деревянные ставни, надо как-нибудь тоже прожить зиму в Крыму, шторм увидеть.
– Проходим наверх, наверх, – позвала экскурсовод, – в кабинет.
Ах, какой кабинет, книжные полки до потолка, белый стол, камин – у меня тоже обязательно будет кабинет с книжными полками до потолка. И золотистый ретривер будет лежать на ковре у камина. Прямо вижу это всё. Наш дом с моим мужем, да с моим мужем. А вот с Сашей-дельфином я ведь будущего не вижу.
– А теперь пройдемте на крышу, – снова позвала экскурсовод.