За девятнадцать лет и четыре месяца до гибели…
Грохот ворвался в сновидения, но сон не хотел уходить. Наверное, началась гроза, а в постели было тепло и уютно, одеяло надежно отгораживало от всех забот. Сквозь дрему промелькнули мысли о школе, невыученных уроках, Иде, потом сладкая истома вновь охватила тело, Игор повернулся на другой бок, накрыл голову одеялом и снова заснул. Ненадолго. Усилившийся за окном шум окончательно разбудил его. На улице происходило что-то нехорошее. Рывком выбравшись из теплой постели, Игор подскочил к окну. Двор был заполнен соседями и вооруженными полицейскими в черных масках. Наскоро одевшись, мальчик сбежал по лестнице. Похоже, в доме кроме него никого не было, все собрались во дворе. Беда пришла, беда подкралась совсем близко, но миновала их семью, накрыв своим крылом кого-то из друзей.
Мать и отец стояли у порога, плечом к плечу с соседями, а от дома напротив жителей квартала оттесняло полицейское оцепление.
– Иди домой, Игор.
– Нет, мам, я буду со всеми, – откликнулся он, протискиваясь поближе к безликим демонам.
Дверь соседнего дома была выбита, рядом стояло три фургона с символикой гестапо и толпились полицейские. Мальчик прекрасно понимал, что происходило, но прежде видел аресты только по телевизору и представить себе не мог, что однажды станет свидетелем жуткой сцены. Вокруг жили обычные люди, не совершавшие никаких преступлений. Так почему же гестаповцы пришли за ними? В чем состояла их вина? В памяти промелькнули воспоминания раннего детства – юная беглянка, скрывавшаяся в лесу от безжалостных преследователей. За ней охотились с вертолетов, ее преследовали десятки вооруженных до зубов полицейских, прочесывая лесные дебри в поисках «опасной террористки». А она, встретив заблудившегося мальчонку, рискнула жизнью, лишь бы отвести его домой. Жаль, Игор был слишком мал тогда, чтобы запомнить ее лицо. И вот теперь пришли за кем-то из его знакомых. В доме напротив проживало несколько семей, среди них – три парня, несколькими годами старше Игора, две девушки-близняшки, несколько малолеток, учившихся в начальной школе. Кого из них выбрали своей жертвой гестаповцы? Игор перебирал в памяти знакомые лица, и все остальные толпившиеся на улице люди думали о том же, что и он.
Незаметно рассвело. Наступило промозглое осеннее утро, у Игора зуб на зуб от холода не попадал, но он вместе со всеми стоял во дворе, ожидая, когда закончится обыск. Начал накрапывать дождь, но никто не сдвинулся с места, не сходил за зонтом. Люди застыли неподвижно, уставившись в провал выбитой двери, за которым были видны кишевшие в доме оккупанты.
Движение усилилось. Из подъезда начали выходить полицейские с картонными коробками, толпа встрепенулась, а потом на пороге появились два громилы в масках, волочившие под руки закованного в наручники парнишку. На его голову была наброшена куртка, но Игор сразу же узнал в нем Яна – младшего сына хозяина рыбной лавки, всего два года назад окончившего школу. Сейчас он работал в порту, а все свободное время не расставался с гитарой, сочиняя немного грустные, но очень задушевные песни. Правда, последние пару недель Яну было не до музыки – он ходил в гипсе, сломав руку.
Люди во дворе вздрогнули, как по команде. Кто-то из юнцов крикнул «Да здравствует свобода! Держись, Ян!», его поддержало еще несколько голосов, но выкрики звучали робко и очень скоро затихли, словно растворившись в мрачной, напряженной тишине. Яна повели к стоявшей поодаль легковой машине. По дороге он споткнулся, один из полицейских грубо толкнул его, толчок отдался болью в сломанной руке, парень вскрикнул. Мать, стоявшая у входа в разгромленный дом и провожавшая сына взглядом, не стерпела, ринулась вперед, – полицейский из оцепления оттолкнул ее, тут не выдержали нервы у отца Яна, он бросился на помощь жене, его швырнули на землю и начали пинать ногами. Находившийся неподалеку Игор увидел, как нога в армейском сапоге наступила на лицо лежавшего в грязи пожилого мужчины.
Возмущение нарастало. Понимая, что скоро не смогут контролировать ситуацию, полицейские первыми атаковали безоружных людей, нанося удары дубинками и укладывая всех, кто находился поблизости, лицом в раскисшую землю.
Горячая волна ярости ударила в голову, Игор рванулся навстречу черным уродам. Удар в грудь отбросил его на несколько метров, но мальчик не почувствовал боли, мгновенно, как кошка вскочил на ноги и снова попытался броситься в бой, но чьи-то сильные руки удержали его.
– Мал еще, – произнес сосед, – это не твое время.
Несколько мгновений над головами взлетали дубинки, и вскоре все свидетели трагедии оказались лежащими на мокрой земле. Яна тем временем затолкали на заднее сидение машины, и черная свора начала поспешно рассаживаться по легковушкам и заклейменным свастиками фургонам.
Дождь усиливался – серое, беспросветное небо, тяжелые капли, падавшие на раскисшую землю, и блестящий асфальт дороги… Игор долго смотрел вдаль, туда, где за нахохлившимися домами скрылись полицейские машины. Его трясло от холода и нервного напряжения, а на губах чувствовался привкус крови.
Завтрак проходил в молчании. Родители держались так, будто ничего не случилось и не существовало в мире силы, способной выбить их жизнь из привычной колеи. Они пытались отгородиться от беды, не думать о том, что происходило в семье, из лона которой этим недобрым утром вырвали ребенка, уведя его на муки.
Еда не лезла в горло, да Игор и не пытался есть, смотрел на лежавшую в тарелке яичницу, невольно прислушиваясь к позвякиванию вилок. Он думал о Яне. О том, что соседи не попытались защитить его и оказались бессильными перед оккупантами. Вот если бы на помощь пришли бойцы Сопротивления, они бы отбили Яна, помогли бежать. Но чуда не произошло. Сопротивление было где-то далеко, а здесь гестаповцы валили людей на землю и топтали их ногами. Ощущение бессилия пугало. Игор любил страшные сказки, где на долю героев выпадали жестокие испытания, но в конце храбрецы всегда побеждали самых грозных монстров. А жизнь оказалась не такой. Люди не могли ничего изменить. Бессилие и страх. Страх и бессилие. Согнутая маленькая фигурка Яна, широкие спины тащивших его к машине полицейских…
– Игор, ты будешь есть?
– Нет, мам. Спасибо, не хочется.
– Тогда поторопись. Иначе в школу опоздаешь, – голос матери звучал спокойно и буднично, будто еще полчаса назад она не стояла под дождем вместе с остальными, провожая обреченного на муки парнишку.
– Я никуда не пойду.
Игор встал из-за стола, направился в свою комнату. Отец хотел что-то сказать, но мать остановила его.
– Не надо, я сама, – и заторопилась вслед за Игором.
Мальчик лежал на кровати, глядя в потолок и не двигаясь.
Мать подошла, села рядом, взяла его за руку.
– Надо терпеть, Игор. Надо ходить в школу, учиться, работать. Такое происходит только с теми, кто пытается жить по-другому, не так, как положено.
– Ян ни в чем не виноват!
– Надо ходить в школу, надо учиться, надо работать, – как заклинание повторяла женщина. – Надо жить так, как будто ничего не происходит, тогда ничего и не произойдет. Мы не можем ничего изменить. Мы бессильны, поэтому должны смириться. Ты думаешь, мне не жалко Яна и его родителей? Но ничего нельзя изменить. Ни-че-го. Я обязана думать о своих детях. Каждый должен думать о своих… В общем, собирайся, Игор. Иначе точно опоздаешь.
Он не стал спорить. Молча поднялся с кровати, оделся, вышел из дома. Но его путь лежал не в опостылевшую школу, а к берегу океана. Игору были противны грозные тирады лжецов-учителей и болтовня одноклассников. Он хотел остаться наедине с собой, смотреть на пенистые, разбивающиеся о скалы волны и ни о чем не думать. Не думать, потому что думать было слишком больно.
– Игор! – Повзрослевшая и похорошевшая Ида торопливо подошла к обрыву. – Привет. А я догадалась, где тебя искать.
– Привет, – Игор улыбнулся, он всегда улыбался, встречая Иду, и даже теперь, когда на душе скребли кошки и весь свет был не мил, не мог противиться наполнившей душу радости.
– Между прочим, тебя из школы хотят исключить за прогулы, – сообщила Ида, сев на уступ скалы рядом с одноклассником. – Сегодня как раз обсуждали твое поведение. Ты зачет пропустил, – это уже предпоследняя капля.
– Плевать.
– Правда исключат.
– Сегодня Яна арестовали. Я видел, как его увели.
Оба замолчали. Внизу с грозным рокотом разбивались о камни высокие волны, а на горизонте серая гладь воды сливалась с серым насупившимся небом. Мальчик и девочка смотрели в бесконечность.
– Представь, что где-то там, за горизонтом, есть земля, – прервал молчание Игор. – Огромный прекрасный остров, там все, как у нас, только нет этих, в бронежилетах. Там никого не пытают, не убивают. Там нет тюрем. Там просто живут, и все счастливы.
– Но это невозможно. На других континентах власть захватили масоны, которые еще хуже, чем коммунисты. Там очень плохо и опасно. Так в школе учат. А неоткрытых островов нет, их бы со спутника обязательно увидели.
– Я знаю, Ида, но ты переставь. Вдруг какая-то аномалия, магнитная, например, не позволяет увидеть эту землю? А она существует! Где-то непременно есть этот остров, там все живут счастливо, и надо только найти к нему дорогу. Плыть и плыть вперед, ничего не бояться, и однажды он появится на горизонте. Зеленый, цветущий, прекрасный. Свободный. Там никого не убивают, там плачут только от счастья. Но знаешь, Ида, – Игор задумался, – знаешь, я вдруг понял, что если бы оказался на этом острове, сразу захотел бы вернуться домой. Мой дом здесь.
Занятые беседой Игор и Ида не заметили подошедшего к ним человека. Немолодой, прихрамывающий на левую ногу полноватый мужчина остановился неподалеку, прислушиваясь к разговору подростков.
– И почему нельзя, чтобы всем было хорошо? – произнес Игор, наблюдая за тем, как летит брошенный им с обрыва камушек. – Просто хорошо, без всяких проблем. Посмотри, как чайки кружат, они свободные…
– Вот вы где, молодые люди! – раздался за спиной голос, от которого мальчик вздрогнул, а его плечи напряглись в ожидании удара. – Рад тебя видеть, Игор! Давненько мы не встречались. Я сегодня ждал тебя на своем уроке.
Игор резко поднялся. Он испугался, увидев школьного учителя, и моментально представил все те беды, что могли обрушиться на него по воле этого господина. В школах, где учились дети «недочеловеков», царили средневековые нравы. Учителя жестоко избивали даже маленьких детей, придумывая для учеников изощренные наказания, до бесконечности твердили о превосходстве высшей расы и смирении тех, кто не принадлежал к ней. Школа представлялась Игору подобием тюрьмы, с пытками, унижениями и издевательствами, но, пожалуй, была еще хуже, потому что в школе стремились заполучить не только тело, но и душу жертвы, вдалбливая в детские головы всякие глупости и превращая учеников в послушных баранов. Игор боялся и ненавидел школу. А вот теперь рядом с ним стоял один из его мучителей и говорил тихим, вкрадчивым голосом. Что он задумал? Надо признать, преподаватель истории был мягче других педагогов, не издевался над учениками и не позволял себе рукоприкладства, но и в нем Игор видел коварного, опасного врага. Лучше бы господин Уилсон наградил прогульщика увесистой оплеухой, тогда, во всяком случае, все стало бы понятно, а сладкие речи напоминали искусно расставленную ловушку Но почти сразу страх перед учителем прошел, его сменили злость и отчаянье. В конце концов школьные проблемы Игора ничего не значили в сравнении с тем, что происходило сейчас с Яном.
– Мне плевать на школу, господин учитель. Можете меня хоть сегодня выгнать. Здесь все нечестно и несправедливо. Ненавижу! Все ненавижу! Делайте со мной, что хотите.
Уилсон спокойно выслушал гневную речь ученика. А когда заговорил, голос его звучал на удивление миролюбиво.
– Прошу прощения, молодые люди, но я случайно услышал часть вашего разговора. Знаешь, Игор, давно хотел побеседовать с тобой в неформальной обстановке. Пойдемте ко мне на чашку чая. Прямо сейчас. Вы оба. Ведь вы не слишком заняты?
Трудно сказать, что именно ответил бы ошеломленный неожиданным предложением Игор, но инициативу взяла на себя Ида, попытавшаяся помочь другу выпутаться из трудной ситуации.
– Конечно, господин учитель. Мы очень рады. Для нас это огромная честь, – откликнулась она.
– Вот и отлично. Тогда отправимся, не мешкая. Шторм приближается, а в плохую погоду у меня начинают ломить кости. Пойдемте же к домашнему очагу!
Пожав плечами, Игор поплелся за Идой и Уилсоном, не понимая, зачем, ведь кроме скучных, как зубная боль, нотаций, он не мог услышать ничего, достойного внимания.