Будущий Новый год - читать онлайн

Белокуриха (Река Алтайского края)

Ночь опутала снежные зубья Алтайских гор и застыла, будто черный волос на белом гребне. Густая морозная хмарь, витающая над острыми зубцами плотным облаком, придавленная небом, сразу же мутным парящим маревом поплыла вниз, расползаясь над всей прилегающей округой, спрятав под своим рыхлым белёсым покровом войлочную юрту, которую в колышущейся туманной пелене теперь можно было распознать только по сильному женскому плачу, доносившемуся изнутри.

Горько и отчаянно рыдала белокурая женщина.

Самые обидные, беспощадные, грубые слова, гневно срывающиеся с губ её мужчины, сильно ранили её, причиняли невыносимую боль и страдания.

Горкон отказывался от совместной жизни с ней, потому что на протяжении многих зим и лет в их доме не раздался долгожданный, звенящий колокольчиком плач ребёнка, и Горкон, так и не испытав отцовства, не покачал в своих сильных намозоленных руках наследника.

Жестокий поток смертельных слов бил её прямо в сердце похлеще любого оружия, хладнокровно перечёркивая счастливые семейные дни.

– В любом саду, – говорил Горкон, вонзая в жену презрительный взгляд, – важнее плодоносящие деревья, а ты просто красивый пустоцвет и, подобно сорняку, пожирающему чужие жизненные соки, должна быть выкорчевана.

Горкон, этой постылой ночью отрекаясь от самой красивейшей женщины на всю ближайшую округу, был готов привести в своё жилище другую, пусть не так гармонично слаженную телом и лицом, но зато – плодовитую женщину.

Белокуриха, которую так стали кликать в народе за шелковистость и роскошный цвет волос, переливающийся при любом освещении, будто перламутровый жемчуг, понимая непреклонность мужа, своей силой воли остановила слёзы, покорно встала, оделась, вышла на улицу с гордо поднятой головой, пронизываемая насквозь колючим северным ветром.

Под покровом плотно клубящегося тумана, скрывающего трагедию семьи от сторонних глаз, Горкон запряг оленей в нарту, кинул в розвальни измусоленную годами звериную шкуру, усадил в сани Белокуриху и тайно этой повозкой вывез свою жену далеко в горы, беспощадно оставив её там, у подножия Синюхи, на лютую погибель.

Оставшись одна-одинёшенька, женщина не ведала, что ей делать дальше. И от боли, поселившейся в душе, от глубокого отчаяния вопила, рыдая, на весь лес, на всю Вселенную, взмаливаясь в своём горе ко всем Богам.

Негодуя, она выплескивала им своё ноющее, рвущее душу в клочья чувство, которое даже не знала как назвать, но оно будто сроднилось, срослось с ней, червоточиной поселившись в Душе образовало внутри огромную бездонную пропасть, вместившую в себя боль, разочарование, отчаяние, беспомощность, стыд, подлость, страх, предательство…

Боги слушали её причитания и молчали.

Продрогнув насквозь, до самых костей, до каждой своей клеточки тела, она, кутаясь в старый мех подстилки, утерла слезы и почти на ощупь стала пробираться в темени непроглядной ночи, туда, куда глаза глядят.

Женщина двигалась осторожно, тихонько переставляя ноги по шатким каменистым уступкам горы, по качающимся, обледеневшим скользким камням, узким тропам… Пока случайно в можжевеловых зарослях не набрела на вход в пещеру, плотно затянутый переплетёнными, густо спутавшимися за века сухими ветками.

Бояться ей уже было нечего, так как самое страшное, что только может произойти с женщиной в ее жизни, с ней уже случилось, поэтому в незнакомую пещеру Белокуриха пробиралась отчаянно смело.

Не щадя окоченевших рук в борьбе за своё существование, обдирая ладони в кровь, она расчистила лаз в открывшийся горный лабиринт, тайный, сырой, пахнущий прелой хвоёй можжевельника закуток каменистых недр, ставший для неё единственным шансом на спасение и давший кров.

Обретя пристанище, какое-то время отдыхая и приходя в себя, Белокуриха лежала ничком на ледяном полу думая о своей нелёгкой доле.

Промозглая стынь стояла в глубине пещеры, пробирая до костей. Белокурихе в ночном полумраке казалось всё призрачным, страшным, пугающим, нереальным. Но она, набравшись терпения, вслепую шаря по изрезанному трещинами полу озябшими, непослушными от сковывающего холода руками, собрала разбросанные ветки в кучку, создавая подобие основания костра, а потом, из последних сил ещё долго била булыжником о каменистый пол, добывая спасительные искры огня, которые, высекаясь из камня, крохотными звёздочками разлетались в стороны. Белокуриха склонилась низко-низко, раздувая их ледяным дыханием, срывавшимся с обветренных, потрескавшихся губ… И вот в этом ворохе сухих веток вспыхнул маленький, еле теплящийся огонёк пламени. Сердце Белокурихи радостно забилось, она накрыла огонёчек ладошками, чтобы спрятать его от любого колыхания ветра, и её обледеневшие бесчувственные пальцы ощутили покалывание разливающегося в них тепла. А блёклый свет, отбрасываемый разрастающимся пламенем, высветил из пещерной темени беспомощную женскую фигуру с измученным, бледным, заплаканным лицом, на котором поблескивали тоскливыми огоньками прекрасные переполненные слезами через край глаза с грустинкой.

Костёр быстро разгорелся, наполняя горное нутро теплом и мягким светом.

Белокуриха, обогревшись у огня, немного осмелев, робко осмотрелась вокруг себя.

– Свод гранитных стен теперь станет для меня домашним очагом, – тяжело вздохнув, сказала она сама себе.

Встав с корточек и подойдя к стене, она всем телом припала к ней и с благодарностью, прижавшись к граниту губами, еле слышно прошептала «Спасибо тебе», потом провела по шершавой поверхности рукой, на мгновение задумалась… Решительно сняла со своего безымянного пальца обручальное кольцо, протянула его на ладони вверх и уверенно, громко, насколько позволял охрипший голос, произнесла:

– Духи гор, это всё, что у меня осталось! Примите кольцо в дар и приютите меня в своём обиталище, спрячьте под свой каменный кров, защитите меня, наполните моё ослабленное тело силой и энергией!

Её уверенные, осмысленные слова летели эхом по горной полости, и гора услышав ее зов мелко задрожала, роняя со стен каменную осыпь. От страха быть заваленной щебнем затрепетала и сама Белокуриха, а пещера словно закружилась, поплыла перед глазами, стала наполняться то ли клубящимся паром, то ли дымом, то ли белёсыми тенями, которые поползли из всех щелей, отуманивая сознание Белокурихи и окутывая ее продрогшее тело мягким, тёплым пуховым одеялом.

Ей стало хорошо, спокойно и тепло.

Тело Белокурихи расслабилось, ноги сами подогнулись, голова закружилась, она тихонько, придерживаемая невесомым дымчатым облаком, опустилась на подстилку, павшую с плеч на пол, свернулась на ней калачиком и, прикрытая дымчатым покрывалом теней, крепко уснула.

Очень странный сон снились ей всю ночь, но такой реальный, что и не разберешь, сон то был или явь. Вроде как стоит она на горном уступке и широким редким гребнем чешет свой длинный, свисающий локонами белокурый волос, и он переливающимся шелком льётся, распускается прядями, волнисто извивается, тоненькими ручейками перетекая в ослепительно мерцающие под солнцем водные струи. Стекают они тонкими серебристыми ручейками по обнаженным ногам Белокурихи, клокочут мелкими пузырьками, пенятся, бурлят, булькают у ее стоп. И Белокуриха, окутанная ниспадающим крепдешином полупрозрачной дымки тумана, возвышается застывшей грациозной статуей у истока набирающей силу и мощь горной бурлящей перепадами вод реки.

Смотрит свысока Белокуриха вдаль, открываются ее взору бескрайние просторы полей и лугов, тянутся по ним многочисленные тропы, и люд бесконечным потоком идёт к ней со всех сторон, со всего белого света. Стонут, плачут, взывают о помощи страждущие люди и преклоняются к её ногам, чтобы сбросить с плеч груз нависшей боли, омывая свое бренное тело живой водой, бьющей из под ее стоп.

Проснулась Белокуриха в тёплой, прогретой за ночь пещере на подстилке сплетенной из растительных прессованных волокон. Огонь всё ещё горел спокойным ленивым пламенем, в его сердцевине, догорая, тлели угли. Они были крупными, раскалёнными, очень жаркими, будто кто-то незримый следил за ними всё время её сна, подкидывая в очаг поленья и время от времени вороша шающие огарки не давая им угаснуть.

Колечка в руке Белокурихи уже не было, но вместо него на её ладони лежал очень крупный ярко-красный кристалл рубина от которого шло сильное тепло, через руку согревая все тело. Белокуриха внимательно рассмотрела камушек со всех сторон и, улыбнувшись, крепко сжала минерал в своём кулачке.

В пещере была тишина, но она будто из пространства услышала приятный бархатный баритон:

– Это камень жизни. Носи его при себе, он прогреет твоё чрево, оживит, вольёт в тебя силы и мощь, о которых ты меня просила, и я дам тебе своё покровительство и защиту, здесь, в моем доме, в моих пещерах и лабиринтах тебе нечего бояться, отныне живи здесь, как хозяйка этого очага.

– Кто вы, как мне величать вас? – озираясь, спросила Белокуриха, и он ответил: – Гор, я дух гор.

– Спасибо, о великий Гор! – поднявшись на ноги, поклонилась она в пустоту.

– Развей свои страхи и успокойся, здесь ты в безопасности.

От этой доброй речи страх и вправду прошёл у Белокурихи, она успокоилась, осмелела, ощутив покровительство духа.

– О, благодарю тебя, великий Гор! – погладила она рукой шершавую стену. И, уже внимательно рассматривая своё новое жилище, увидела на небольшом выступе в горной породе мраморную чашу, рядом с которой лежала такая же цветом, как и камень в её руке, кисть ягод. Она встала на цыпочки, потянулась к чаше, взяла её в руки и пригубила терпкое на вкус рябиновое вино, глоток которого обжигающим огнём побежал по венам, обновляя кровь.

– Дух Гор обвенчался со мной, – подумала Белокуриха, срывая с грозди и вкушая алые плоды.

Так и стала она жить далеко от людей, скрывая свое существование в горном лабиринте.

Изо дня в день, вставая вместе с восходящим утренним солнцем, Белокуриха ходила по прилегающему к горе лесу и сбирала с веток для своего пропитания замерзшие ягоды рябины, единственное питание в это время года, сохранившееся в лесу, доступное птицам и ей для еды. Эти плоды, питающие её плоть, были такими же горькими, как её женская доля.

Блуждая от дерева к дереву, Белокуриха, собирая ягоды, то ли плакала, то ли причитала, то ли напевала нараспев грустную, заунывную песню.

Звучащий весь день жалобный плач одинокой женщины разливался по лесам и горам нежно стонущим плачущим колокольчиком.

Проливались слезы ручьями из глаз Белокурихи под ее протяжные унывные причитания, в которых были собраны все стоны души, тоска, боль неразделённой любви, муки сердца, мольбы, страдания, и приобретенная жизнью мудрость, смиренность, покорность, и самая великая сила, что только есть на земле, – сила прощения.

А тем временем в селении, где раньше проживала Белокуриха, уже давно бы люди посудачили да забыли про ее внезапное исчезновение, но именно с того времени, как без вести пропала эта женщина, до людей с горы Синюхи стал доноситься надрывистый плач, а через всю их жилую местность побежала, сама себе прокладывая русло – речушка, и люди подметили, что вода в ней будто бы особой, чудодейственной силы была. Случись злому человеку руки в ней сполоснуть, и отныне они лишь для добрых дел, сам потом подивится, как раньше жил, всё от гнева страдал да невежества. А приди к реке пара остывшая, охлаждение чувств их коснулось вдруг – вмиг сердца их томленьем и нежностью, пониманьем к друг другу проникнутся, и милуются, обнимаются, друг о друга что вьюн обвиваются. Старики ходят в воду ту ноги мочить да болячки свои в чистых водах лечить…

Слух пошёл по земле, полетела молва, начали поговаривать, шептаться между собой люди, передавать из уст в уста, что воды реки не простые, что, мол, пополнены они горючими слезами пропавшей Белокурихи. А люди все знают, от их внимательных взглядов и самых смелых догадок ничего не утаишь. И люди точно знают, что бедная Белокуриха и вправду плакала очень горько и отчаянно, так как она слыла личностью с большим, чистым, искренним, очень ранимым сердцем и если любила, то всей нежной женской душой, всем существом, а уж если плакала, то тоже не жалея очей.

Рыдала Белокуриха, утирая слезы своими косами, пропитывая их солеными ручьями, которые, впитываясь в волосы, вытравили с них шелковистый блеск, сделав их жёсткими и седыми.

Дух Гор, наблюдая за ней, был удивлён огромной человеческой выносливости, спрятанной в хрупком изящном теле Белокурихи. И в контраст этому настолько Гор изумился её женственности, когда, в очередной раз навещая Белокуриху, увидел наведенный порядок в пещере: лежанка из можжевеловых веток, сменила свое место, удобно расположилась в закутке; в плетёной корзинке – собранный урожай; букет огненных листьев в импровизированной вазе, скрученной из коры дерева; огонь, обрамленный камнями-голышами, принял благородный вид домашнего очага. И рассыпавшиеся на худых выступающих женских ключицах многослойные ряды алеющих рябиновых бусин, и Белокуриха искренне улыбалась, будто совсем ее Душа никогда ранее не ощущала боли.

Гор тоже улыбнулся, не понимая, почему вдруг улыбается и светится от счастья Белокуриха, сияют синими сапфирами ее глаза, будто её Душа поет.

А так было потому, что боль, наслаиваясь на боль изо дня в день, заполнила ее так, что не осталось больше ничему места. И тогда, когда её стало очень много, Белокуриха перестала ее чувствовать. Тогда боль медленно, вместе с крупными каплями соленых слез стала покидать её, освобождая внутри пространство для счастья. С последней слезой Белокуриха выплакала всю свою боль и улыбнулась сама себе, твердо решив обрести для себя счастье земное, и, счастье женское, которым она еще сумеет поделиться с Гором.

А Гор сразу понял, что это она для него стала наряжаться и лично ему улыбается. И так сильно захотелось Гору обнять ее, прижать, согревая к своей груди и жалеть, утешать ее в горе, ласкать в своих объятьях… И он проникся такой большой симпатией к этой женщине, что не переставая начал думать о ней день и ночь, удерживая прекрасный образ Белокурихи в своем сердце. Он имел желание видеть ее постоянно и, движимый этим внутренним зовом, стал все чаще и чаще навещать ее.

Гор был прав, она действительно наряжалась для него.

Белокурихе хотелось принести хоть что-то в благодарность ему за проявленную заботу о ней, но все, что у неё было в наличии, – это чистая Душа и огромное горячее сердце, способное очень сильно любить.

Белокуриха всегда скучала одна и очень ждала его появления, вялила на огне ягоды, развешивала гроздья по стенам, ставила чашу, оставшуюся из-под винного напитка, на огонь, наполняла её снегом, кидала туда кисти ягод, варила для него вкусный взвар и думала, думала, думала… «Бывает».

Да, у каждого бывает эта тяжесть, груз тревог, переживаний, горечи… и дорога у распутья.

– Нет-нет, только не назад, там пропасть, – шептала она сама себе. – В сторону чужие мысли, в сторону слабость, в сторону людское мнение… Только стук своего сердца, только свой путь. Пусть самый трудный, надо суметь пройти по нему… Даже если злые лица, усмешки и слова как кирпичи… Но там, на этом пути, есть причина для дыхания, и она является смыслом для жизни, а он в тоске по вечному поцелую. Если всегда думать об этом, каждую минуту, каждую секунду, мгновение… во сне, мечтах, надеждах… этот путь действительно обретает смысл!

А потом смысл действительно принимал форму, когда она всем своим существом ощущала присутствие Гора, который приходил отведать напитка и которого иногда, когда глаза привыкают к темноте, она даже видела.

Он проявлялся в сумраке ночи, в отбрасываемых лунных бликах, проникающих в пещеру сквозь ничем не прикрытый вход, высоким, размытым дымчатым контуром мужского силуэта. Гор присаживался на пол, рядом с ее постелью, и тогда страх одиночества покидал Белокуриху.

Под покровом Гора ей было очень уютно и спокойно, она, как женщина, ощущала свою защищённость и его повседневное внимание, заботу о ней.

Они не разговаривали, не издавали ни звука, но в этой тишине были слышны наполняющие пещеру движения их мыслей, сердечных вибраций, энергетических потоков, было слышно их безмолвное общение, сближение душ и сильное притяжение, влечение друг к другу.

Все ночи напролет Гор был рядом с ней, неизменно потягивая длинный чубук, а она, не отводя от него глаз, любовалась грубыми, но такими красивыми, ставшими для нее родными чертами его лица.

Тонкой струйкой тянулся из трубки дымок и клубился, наполняя их жилище приятным еле ощутимым запахом, похожим на благоухающий аромат рябинового цвета.

Белокуриха запомнила этот запах рябиновых смол и даже предугадывала появление Гора по неповторимому пьянящему шлейфу табака с горчинкой, которым хотелось упиваться, вбирая его своим дыханием, всё глубже и глубже наполняя грудь, и спокойно под покровом его туманности засыпать.

Она спала, а Гор, любуясь, смотрел на Белокуриху долго и нежно, поглаживал шелк ее волос невесомой рукой, играя, наматывал локоны на пальцы, всё больше и больше влюбляясь чистой, светлой любовью в эту сильную, отважную, очаровательную, красивую женщину. Он заглядывал в ее глубокие лучистые глазки, смахивал ладонью с них слезы так тихо и нежно, будто спокойный, чуть ощутимый ветерок, слегка касаясь кожи. И однажды, жалея ее, Гор не удержался от избытка нежных чувств, захватил Белокуриху в объятия и поцеловал.

С этим ласковым поцелуем согревающее тепло потекло в уже давно выстывшее без любви сердце Белокурихи, наполняя его до краев. Она приоткрыла сияющие радостью глаза.

– Я ждала вас, – тихо прошептали ее губы, – и очень боялась, что вы не придете.

– Не-е-ет, – полился приятный, бархатный, чуткий, приветливый полушепот. – Я теперь рядом с тобой навсегда и никогда не оставлю одну, – крепко обнимая Белокуриху, говорил Гор, – потому что я полюбил тебя всем своим сердцем, всем своим существом и буду любить вечно.

– Как это – вечно? – удивилась она.

Белокуриха ждала ответа, но Гор молчал. Она приподняла голову с его плеча и заглянула ему в лицо. Он крепко и спокойно спал, но даже от него уснувшего шло тепло к ней, тепло взаимного познания.

И в это мгновение она поняла, что не было у нее до него никакого другого возлюбленного. Только при встрече с Гором ожили, завибрировали ее женские поля, и такая нежность, такое тепло, такая нега разливалась в душе, что Белокуриха взяла да положила свою ладонь на его грудь. Обняла Гора, прижалась к нему белокурой головой, вдохнула его запах и ещё долго молча лежала, слушая своё и его сердца, бьющиеся в унисон, и думала над словами, которые очень искренне сказал ей Гор. Белокуриха была счастлива, что он рядом, что есть теперь у нее такая опора и поддержка, которую она принимала с благодарностью.

С присутствием Гора, который ласкал, грел, оберегал ее, заполнилась пустота, образовавшаяся внутри, и было ей в объятьях этого разумного, мудрого, сильного мужчины так спокойно, тепло и хорошо, что рябиновая весна распустилась в душе Белокурихи, заблагоухала, переполнила грудь, расцвела пышными гроздьями маленьких соцветий, согревая изнутри и вырываясь наружу россыпью поцелуев.

Вот и встретились два одиноких сердца, обогрели друг друга, чтобы отныне и на века всегда быть вместе, и Белокуриха, сама ещё толком не понимая происходящего, свято верила, слышала своим женским чутьем, как ветер жизненных перемен поменял направление и едва ощутимым тёплым дуновением веет в ее сторону. И это веянье наполняет её жизненной силой, даёт новый, яркий блеск глазам, наливает губы рябиновым цветом, возвращает нежность и шёлковый лоск волос.

Белокуриха лежала в объятиях Гора, и от этого соприкосновения с его сильнейшей энергией ей передавались огромные знания и мощь, втекающие в нее сильнейшими энергетическими потоками. И эти минуты энергетического проникновения были таким неземным счастьем, что в далёкие звёздные дали улетали их души и парили там в ментально-астральных объятиях.

Белокуриха словно наполнялась духовной мудростью и увидела мир не своими глазами, а сквозь внутреннее зрение Гора, которое повело её разум в интереснейшее путешествие прошлых воплощений. Там её Душа заходила в другие миры, парила там, наслаждалась, была как дома и, пронизанная насквозь вновь обретёнными знаниями, гармонизировалась и сумела понять, простить и отпустить всех, кто когда-либо причинил ей боль.

Сонным движением руки Гор еще сильнее прижал к себе Белокуриху.

– А ты любишь меня? – не открывая глаз, спросил он.

– Я тебя ЧУЮ! – тихо-тихо сказала она ему в ответ.

– Как это? – удивился Гор.

– Это когда любовь длиною в жизнь и за её пределы, это до и после, это когда я любить тебя буду бесконечно.

На улице снег стоял плотной стеной, большими крупными хлопьями осыпая землю, а внутри гранитных стен, спрятанная горным лабиринтом Синюхи, рождалась весна, и невозможно было надышаться этими распускающимися в Душах влюблённых маленькими, быстро растущими, тянущимися к солнцу побегами любви.

И прикипел сердцем Гор к своей возлюбленной Белокурихе, и от этой большой любви, от соприкосновения двух миров, мира простой женщины и мира божественного духа Гора, окружающая среда вокруг ожила, очнулась от долгой спячки.

Затрепетала вся природа, и пошла по земле такая вибрация, такие горячие волны, что снег начал таять, и даже холодная, бессердечная Зима, наблюдая эту неземную любовь и сильную страсть, уступила место их весне, и умиляясь ими, сама тоже начала оттаивать в своем холодном сердце.

Пришло на землю долгожданное время дождей и радуг, пора пения птиц и щебета птенцов, время проснувшихся мошек и летающих по лугам бабочек, таких же ярких, как штрихи акварельных красок, пестреющих в долинах колышущимися на ветру цветами.

Эта наступившая весна зародившейся любви Гора и Белокурихи была такой нежной, тёплой, цветущей, волнующей, что даже люди в низине, почувствовав эти волны, тоже стали наполняться какой-то внутренней нежностью, которая ранее в их сердцах отсутствовала.

И от чувств, что с избытком наполнили грудь, на жену муж смотреть стал ласковей, сердцем слышал ее, сердцем чувствовал, и жена с ненаглядным учтивей была да приветливей к милому ластилась. И такими в быту стали дружными, напитавшись любовью вселенскою, что со взгляда и жеста друг друга понять научились, стали созвучными, и познали они любовь вечную, коей ранее в свете не было.

А Белокуриха, окрыленная любовью Гора, набравшись от него солнечной энергии, словно заново народилась, ожила, загорелась, засияла. И с каждым восходом солнца её песня стала набирать другой, более яркий, насыщенный окрас, новую силу. В песню добавились ноты любви, радости, женского счастья, полноты жизни. Радостно разливался голос Белокурихи среди птичьего щебета, и она в этом новом звучании среди них была самой яркой и заливистой птицей. Росла песня Белокурихи, наполняясь словесным смыслом, до той поры, пока в один прекрасный миг достигла такого совершенства магического словосочетания и силы эмоционального накала, что в самой высокой кульминационной точке сумела своим напевом выйти на новый обертон звучания.

Песня Белокурихи, устремившись в своем диапазоне к самым высоким нотам, воспроизвела наисильнейшую звуковую вибрацию, вызывающую духов плодородия. И, окутанная испаряющимися клубами ароматного рябинового дыма, обогретая теплыми утренними лучами весеннего солнца, окруженная неземной любовью Гора, под покровом снизошедших к ней духов плодородия Белокуриха понесла дитя.

И улыбнулось ей, засияло над светлой головой великое счастье материнства, ставшее безграничным. Жизнь Белокурихи обрела новые радостные тона, наполнила её изнутри новым смыслом, ведь все огорчения и невзгоды, которые ей суждено было пройти, остались за порогом вчерашнего дня. А в наступившем дне Белокуриха была очень счастлива и готовилась стать матерью, матерью прекрасной, такой же красивой, как и она сама, дочери-Вьюги. Ее дочери и дочери духа Гор!

Много счастливых зим и лет провели Гор и Белокуриха вместе, они радовались счастью снизошедшему к ним, и в нежности и любви взращивали свою единственную дочь. А Вьюга и впрямь, такая красавица уродилась, что Гор и Белохуриха Души в ней не чаяли.

Когда земная жизнь Белокурихи подошла к концу, так как она была простым земным человеком, она, послала Вьюгу в лес, чтобы призвать к своему смертному ложу Белогора и просить взять ее дочь – Вьюгу к себе на воспитание, так как знала, что Гор сильно будет скорбеть о ней, и в этом горе, рассудок его может помутиться, и он забудет про дочь.

Гор же, поклялся сам себе, оплакивая Белокуриху, нести их любовь сквозь века, дал зарок любить её вечной любовью.

Ведь вечная любовь – это чувство намного больше, чем просто любовь, оно позволяет проникнуть сознанием внутрь человека и раствориться в нём, побежать по его венам, просочиться в каждую клеточку, частицу его и стать созвучным с ним, стать единым. Это чувство – оно длиною в жизнь и за ее пределами, это до и после, чувство, уходящее в вечность. Эту любовь надо суметь распознать, услышать в своём сердце, ведь когда любишь вечно, совсем неважно, рядом ли источник этих чувств, потому что вечная любовь пронизывает время, она летит сквозь расстояния, она всегда созвучна с тобой, созвучна с твоим сердцем, потому что она живет в нем.

Скорбит Гор о потере любимой, плачет, катятся слезы по его давно не бритым щекам и капают-капают-капают, пополняя реку Белокурихи обильными водами. И в тоске, тяжело вздыхая, шевелит Гор своими губами, облизывает их языком, словно пытается слизнуть вкус вечного поцелуя, и потом, вкусив его, погружается в мечты… И долго-долго раскуривает свою деревянную трубку, пуская клубами душистый дымок.

И летит, извивается сизая дымка над живительными водами Белокурихи.

Щурится Гор, восседая на огромном валуне, вглядывается в клубящийся фимиам, и видится ему в этом мареве самая милая, нежная, прекрасная светловолосая женщина. Распустились, сбегая с хрупких плеч Белокурихи, роскошные шелковистые локоны, всплеснула она радостно руками, засветилась вся в солнечных лучах и лёгкой, почти летящей поступью, такой же воздушной и невесомой, как шлейф рябиновой дымки, тянущийся из чубука, идет к нему.

И бежит сквозь века река Белокуриха, имеющая у своего слезного истока двойное начало мужской и женской энергий, слияние которых всегда порождает новую жизнь.

Бурлят, бегут воды, растекаясь по каменистым склонам, разливаются на множество водопадов по горным уступкам, и никогда, ни в какой, даже в самый лютый холод не замерзает волшебный источник, состоящий из миллиардов капель слез, таких же горячих, жарких, верных, как вечная любовь Гора к своей единственной женщине.

С той поры, как соприкоснулись и остались навсегда вместе энергии Великого Духа – Гора и Белокурихи, духи любви и плодородия парят над Синюхой, плещутся в ее источнике, делая его чудотворным, божественным. И витает над этими водами клубящимся паром струящийся из деревянной трубки Гора рябиновый дым, и щебетом птиц звучит, несется по всей округе песнь Белокурихи, и передаются из уст в уста ее волшебные слова, как заветный, открывающий тайные врата вербальный ключ плодородия. Ключ, позволяющий войти в открывшийся над этим водоемом потоком энергий любви Гора и Белокурихи фрактал, через который стали приходить с высоких небесных сфер, и искрящимися монадами витать над рекой звездные души.

И присоединяются звёздные души к купающимся в чудодейственных водах и призывающим к себе счастье материнства женщинам, чтобы получить возможность воплотиться в человеческое тело, обретая новую благословлённую жизнь на этой прекрасной земле.

И только та женщина, которая, воспользовавшись ключом Белокурихи, придёт к реке на самой ранней заре, отведает терпкого вина рябины из кубка Гора, которого много раз касались губы Белокурихи, взмолится духам плодородия и обронит в реку свою женскую выстраданную слезу, пополняя благословенную воду, то, она может, омывшись этой волшебной, чудодейственной влагой, отвоевать у судьбы свое право на женское счастье, оплодотвориться и успешно продолжить свой род.

О Дух Плодородия, воззри свои очи ко мне,

Я – та, чьими глазами плакало небо,

Оно показало мне всю боль человеческую

И научило быть смиренной.

О Дух Плодородия, ты смысл всея жизни,

Снизойди на меня, оживи моё страдающее тело,

Я – та, чьими устами небу смеяться,

Я – женщина, я – почва, родящая жизнь, я – мать!