Анна Игоревна оказалась замечательной собеседницей. Совершенно недетская уверенность в себе, совершенно не по-детски обширный словарный запас – и восхитительно детские забавные конструкции, которые она непринужденно лепила из этого словарного запаса. Ольга боялась, что за ее Чижиком придут слишком скоро.
– Они быстро не придут, – будто читая ее мысли, уверенно заявила Анна, когда они устроились за высоким столиком, взяв две чашки чая, ватрушки и рулет с орехами. Все равно денег на туфли не хватает, а рулет с орехами, как оказалось, они обе сто лет не ели.
– Почему ты так думаешь? – с надеждой спросила Ольга.
– Я не думаю, я знаю! – Анна многозначительно поджала пухлые розовые губки. – Папа и Саша-маленький пошли в подвал. А Нина радио не слушает.
– Почему Нина не слушает радио? – удивилась Ольга. – И зачем папа с Сашей пошли в подвал? И почему Саша маленький? Он кто?
– Нина слушает музыку… ну, где продается музыка. Папа с Сашей-маленьким пошли в подвал смотреть, что бы там получше бы посмотреть. Саша маленький потому, что маленький еще. Большой тоже Саша, но они не братья. Они с папой работают. Я понятно объясняю?
Ольга обнимала Чижика, вдыхала свежий детский аромат, слушала чуть картавящий детский голос, довольный, негромкий тоненький смех и наслаждалась каждой секундой, пока никто не пришел и не вынул у нее из рук Чижика. И так этих секунд осталось мало, незачем тратить их на мысли о расставании.
– А что тебе подарят? – поинтересовалась Ольга для поддержания беседы, вытирая липкие лапы Чижика бумажной салфеткой, смоченной чаем.
– Пианину… – Анна тяжело вздохнула. – Я краски хотела, разноцветные. Чтобы рисовать. А то все рисуют, а я, значит, как дура на пианине должна играть.
– Ну почему, – рассудительно возразила Ольга. – Музыке учиться тоже неплохо.
– Я эту проклятую музыку терпеть ненавижу, – выразительно начала Анна.
Но Ольга уже отвлеклась от темы. Зря она сюда ребенка привела. Лучше бы остаться с той толстой радиотеткой или, например, подождать в комнате охраны на первом этаже. Вон тот черный тип – что ему надо? Минуту назад он потихоньку вошел в кафе, как кот в кладовку, взял одну чашку кофе, устроился через стол от них и уставился в затылок Анне хищным взглядом. Он не похож на человека, который проводит время за чашечкой кофе в паршивой забегаловке паршивого универмага. К тому же к своему паршивому кофе он так и не притронулся.
– Давай-ка, Чижик, мы сейчас пойдем и объявим по радио опять. – Ольга занервничала.
– Зачем? – Анна обняла Ольгу за шею и уткнулась ей в щеку липкими от сладкого губами. – Нам и здесь хорошо. Разве неправильно?
– Правильно, Чижик. Только… – Ольга увидела, что подозрительный тип оторвал локти от стола, выпрямился и шагнул к ним, не отрывая взгляда от ребенка. Она подхватила Анну на руки, прижала к себе покрепче, загородила ее плечом и, собираясь проскользнуть к двери за высокими столиками, подальше от подозрительного типа, торопливо шепнула: – Там дядька какой-то… Смотрит и смотрит… Давай от него сбежим?
– Это не дядька, это мой личный папа, – безмятежно сказала Анна. – Он недавно пришел. Кофе взял. Без сахара.
– Откуда ты знаешь? Ты же не… – Ольга прикусила язык. – Он же далеко еще.
– Нет, уже близко, – успокоила Анна. – Уже досками пахнет.
– Что? – удивилась Ольга. И тут же уловила отчетливый запах хвойной древесины, когда подозрительный тип оказался в паре шагов от них. Очевидно, это ее отец. Они даже похожи, как это она сразу не заметила. Оба такие смуглые, темноглазые, и совершенно одинаковые разлохмаченные черные буйные кудри.
Бежать Ольга раздумала, но на всякий случай Анну по-прежнему крепко прижимала к себе, закрывая от подозрительного типа плечом. Тип наконец отвел взгляд от девочки, быстро оглядел Ольгу и вдруг разулыбался во всю свою зубастую пасть.
– Это вы от меня ее защищаете, да? – Голос у него был негромкий, но довольно противный, решила Ольга. Насмешливый, снисходительный и… самодовольный? Вот именно, самодовольный голос самоуверенного подозрительного типа. К тому же она не любила слишком массивных людей.
Ольга молчала, осознавая, что неприязнь к этому совершенно незнакомому человеку вызвана только тем, что сейчас он заберет у нее ее Чижика. Потому что ее Чижик – это его Анна Игоревна. Господи, когда это кончится? Галка была абсолютно права: ей пора лечиться.
– Па, ты Нину не убил? – громко спросила Анна, продолжая обнимать Ольгу за шею, но чуть поведя носом в сторону отца.
Тот перестал улыбаться, но, как показалось Ольге, стал гораздо симпатичнее. Он смотрел на дочь мягко, задумчиво, нежно и еще как-то так, что Ольга вдруг подумала: он очень хороший отец. Хоть в этом Чижику повезло.
– Нет, я не убил Нину, – сказал тип серьезно. – Ну, разве только чуть-чуть… Она уволилась.
– Какая жалость, – с неискренней взрослой интонацией сказала Анна. – И давно?
– Пять минут назад. Ну, иди ко мне. – Тип протянул свои огромные лапы к Чижику.
Ах, вот оно что. Эта бедная Нина, наверное, была приставлена к дочке начальника, а теперь потеряла работу только из-за того, что ребенок сбежал в переполненном людьми магазине. Интересно, если бы Анна сбежала от самого отца-начальника, он бы себя тоже уволил? Начальнички. Соль и гордость российской земли. Первое впечатление было верным – подозрительный тип.
Подозрительный тип-начальник-отец ее Чижика стоял с протянутыми руками, а Анна все еще крепко обнимала Ольгу всеми четырьмя лапами и, кажется, не собиралась отпускать. И Ольге тоже совсем, совсем, совсем не хотелось отпускать ребенка.
– Смотри, какую Оленьку я нашла, – сказала Анна и взяла в свои маленькие ладошки лицо Ольги. – Правда, про-ти-во-ес-тественно красивая? Как последняя Не-фер-тити.
Тип опять разухмылялся во все свои сто сорок восемь зубов и окинул Ольгу откровенно оценивающим и насмешливым взглядом.
– Да уж, действительно. Как последняя… Нефертити.
Ольга почувствовала, как от ярости у нее холодеет затылок и сердце начинает трепыхаться где-то в горле. Все они…
– Иди к папе, – шепнула она Анне и приподняла ее, освобождаясь от детских объятий. – Нина, значит, осталась без работы. Ну-ну. А когда Чижик сбежит от вас, вас тоже уволят?
Тип прямо выхватил Анну у нее из рук и перестал улыбаться. То-то. И плевать мне на твои грозные взгляды. Ты не мой начальник. Ты чужой начальник, чужой муж и отец чужого ребенка. Я тебя не боюсь.
– От меня еще никто не сбегал, – процедил тип угрожающе, нависая над Ольгой, как мамонт над мышонком. – И запомни на будущее: от меня сбежать невозможно. Я понятно объясняю?
Ольга от страха сунула сжатые кулаки в карманы штанов, задрала подбородок и развернула плечи, изо всех сил стараясь вытянуть свои несолидные метр шестьдесят пять еще хоть на пару сантиметров:
– Да, мой генерал. Запомню на будущее, если вы считаете, что оно у нас есть. Не извольте гневаться. Осмелюсь заметить: мы с вами на брудершафт не пили. Так что без церемоний, пожалуйста, можешь называть меня на вы… Например, ваше высочество.
В его глазах появился интерес, лицо смягчилось, и уголок рта дрогнул в улыбке. Но Ольгу уже несла волна ярости, и неизвестно, куда бы эта волна ее вынесла, если бы не Анна, которая неожиданно вмешалась:
– Па, ты какой подарок мне купил?
Отец помолчал, потерся своей кудрявой головой о кудрявую голову ребенка и почему-то виновато сказал:
– Пианино.
– Ну, что ж теперь, – вздохнула Анна. – Она хоть не черная?
– Оно, – поправил отец. – Пианино – оно. Оно не черное, а… очень красивое. Кажется, коричневое. Светло-коричневое…
– Между прочим, Чижик хотел краски. Чтобы рисовать, – злорадно заявила Ольга. И тут же пожалела о сказанном, увидев, какой болью исказилось его лицо.
– Саша-маленький идет, – опять вмешалась Анна.
И тут же распахнулась дверь в кафе, и в нее шагнул рыжий парень совершенно невероятных размеров. Он был почти на голову выше отца Анны, а ведь Ольга едва доставала отцу Анны до подбородка. Если, конечно, учитывать ее шляпу. Если это Саша-маленький, то какой там у них Саша-большой?
Рыжему гиганту хватило трех шагов, чтобы оказаться рядом. Он был даже больше, чем казался издалека. Еще он был красив, раскован и доброжелателен. Он весь лучился улыбкой, демонстрируя продолговатые ямочки на свежих щеках, сиял ясными светло-карими глазами, хлопал пушистыми рыжими ресницами и пах лавандой. Если бы он уменьшился вдвое, отрастил волосы и стал девушкой, это была бы на редкость очаровательная девушка. Ольга залюбовалась его ямочками на щеках и почти простила его габариты, но тут Саша-маленький наклонился к ней, двумя пальцами приподнял поля ее шляпы и близко заглянул ей в лицо:
– Ну-ка, кто это нашу Анну Игоревну нашел?
От него пахнуло пивом, и Ольга опять мгновенно ощетинилась.
– Отлезь, мастодонт, – сквозь зубы зло сказала она и подчеркнуто брезгливо отстранилась от его руки. Саша-маленький даже не заметил ничего, он повернулся и взял Анну из рук отца, все так же сияя улыбкой.
Зато Анна тут же громко спросила:
– Что такое мыстадон?
– Мастодонт, – машинально поправил отец, задумчиво разглядывая Ольгу. – Зверь такой был, давно. Очень крупный.
Саша-маленький радостно захохотал, подбросил Анну вверх, потом усадил ее себе на шею и объяснил:
– Такой же большой, как мы с тобой.
Ольга следила, как этот громоотвод кидает и вертит Чижика так, что очки, висящие на цепочке, болтаются в разные стороны. Ольга хмурилась, и кусала губы, и хотела уйти, и не могла, потому что Чижик еще не попрощался с ней. Хотя бы.
– Ты чего вернулся? – спросил отец Анны.
– А! – спохватился Саша-маленький и, придерживая одной рукой ребенка, запустил другую во внутренний карман пиджака. Он вынул мобильник, казавшийся игрушечным в его ладони, и протянул отцу Анны: – Вот. Я уехал, а отдать забыл. Уже два раза звонили.
– Ладно, оставь у себя. Иди в машину. Анне ничего не покупай – она уже наелась неизвестно чего. Я сейчас…
Саша-маленький повернулся и пошел, унося на плечах Чижика. У двери вдруг обернулся и затоптался на месте.
– Оленька, ты ко мне завтра придешь? На день рождения… – сквозь приглушенный гомон в кафе едва услышала Ольга тихий, только для нее, вопрос Чижика.
– Да… Нет. Я… – Не могла же она пообещать. – Я постараюсь. Но если не получится, ты же на меня не обидишься, да?
– Да. Нет. Не обижусь. Но ты постарайся. До свидания.
– До свидания, Чижик.
Она отвернулась от захлопнувшейся двери и наткнулась на мрачный взгляд этого типа. Почему-то у нее не получалось думать о нем как об отце Анны.
– Что вы постараетесь? – подозрительно спросил тип. – Что «если не получится»?
Господи, как она устала. Старайся – не старайся, все равно ничего у нее не получится.
– Я сказала Чижику, что, если она потеряется, постараюсь найти ее еще раз, – хмуро сказала Ольга. – А если у меня это не получится, ее найдет бог знает кто, и тогда она попадет в милицию… или в приемник-распределитель. Куда сейчас направляют беспризорных детей?
Его лицо опять передернулось злобной гримасой, но ответил он довольно спокойно:
– Никогда не говорите того, о чем не имеете представления.
– Имею, имею, – упрямо буркнула Ольга. – И побольше, чем некоторые.
– Угу… – Его голос был полон презрения. Что ему от нее надо, в конце концов? Почему он не уходит? – Вы так хорошо во всем разобрались… Поэтому заговорили о красках?
– Да именно поэтому, – отрезала Ольга. – Чижику нужны краски. И карандаши, и книжки с картинками, и… В общем, ей надо многому научиться, пока… – Она запнулась, перевела дух и отвернулась. – Пока не поздно.
– Что вы имеете в виду? – помолчав, напряженно спросил отец Анны.
Ольга повернулась к нему и внимательно глянула в хмурое смуглое лицо. Он знал, что она имела в виду. Ольга почувствовала себя виноватой и уже хотела извиниться, но тут он неожиданно вцепился ей в плечо железными пальцами, наклонился к ней и злобно рыкнул:
– А тебе, девочка, не кажется, что это не твое собачье дело?
Ольга вывернулась из-под его тяжелой руки, отступила назад и лучезарно улыбнулась в его взбешенные глаза.
– Кажется, – сказала она ласково. – Мне, пацан, кажется, что это твое собачье дело. А мое собачье дело – выволакивать твоего ребенка из-под копыт толпы. Это надо же, оставить девочку с минус восемнадцать в этой давке одну! Па-па-ша… Да еще и рычит. Нормальный человек догадался бы по крайней мере поблагодарить…
Ольга была уверена, что жить ей осталось несколько секунд, но он внезапно успокоился – как-то очень быстро, будто его заморозили. Медленно выпрямился, опустил глаза, полез во внутренний карман пиджака, негромко бормоча:
– Поблагодарить… Конечно, благодарность… Естественно, как это я забыл… Поблагодарить, еще бы…
Вынул из бумажника какую-то купюру, мгновение смотрел на нее, потом усмехнулся, пожал плечами и протянул бумажку Ольге:
– Благодарю вас.
Ольга задохнулась от обиды и почувствовала, что сейчас разревется прямо на глазах этого наглого типа и всех, кто торчал в кафе, с интересом посматривая на них.
– Ну? – сухо сказал наглый тип, не опуская зажатой в пальцах бумажки.
Ольга сжала зубы и шагнула назад, и тут он быстро, каким-то кошачьим движением, сунул свою проклятую купюру в нагрудный карман ее рубахи. Ольга ахнула, шарахнулась от него, больно ударилась локтем о соседний столик и, хватаясь за свой шуршащий карман, прошипела сквозь зубы:
– Ах ты… новорос поганый!
Но он уже стремительно шел к выходу, и только раз на ходу обернулся через плечо и усмехнулся надменно и холодно.
Ольга лихорадочно огляделась, отыскивая свой пластиковый пакет, который бросила где-то под столом, когда они пришли сюда с Чижиком, и поймала несколько любопытных взглядов. Черт бы их всех побрал, почему на нее всегда все пялятся? И где этот подлый пакет? В нем же зонтик был, не хватало еще Галкин зонтик потерять. Ага, вот он. Она подхватила пакет, зажала в кулаке купюру и выскочила из кафе с твердым намерением догнать этого типа и заклеить его проклятой купюрой его проклятую ухмылку. Она чуть не свернула себе шею, мчась по лестнице вниз, и чуть не пришибла дверью какую-то тетку, выскакивая из магазина, но типа, конечно, не догнала. Растворился в воздухе, нечистая сила. Еще бы, его же машина ждала. Он сел в машину, и уехал, и увез с собой ее Чижика.
Ольга села на металлический поручень, огораживающий витрину, поставила локти на колени и уткнулась подбородком в кулаки. Как она сегодня устала, просто немыслимо. А завтра к десяти идти на собеседование. И неизвестно, будет ли из этого толк. Что ни говори, а встречают по одежке. А обуви у нее по-прежнему нет. И денег не хватает уже не только на приличные туфли, но даже и на то безобразие, которое будет жать, тереть и угнетать ее своим убожеством две недели, а потом благополучно развалится. Приплыли.
Спокойно. Без паники. Как там полагается говорить? У меня все хорошо, у меня никаких проблем, я со всем справлюсь. Ольга сжала зубы и потерла кулаками щеки. Что-то неприятно царапнуло кожу, она разжала пальцы и уставилась на смятую бумажку. Ничего себе. Не может быть. Этот тип хоть заметил, что сунул ей в карман? Ольга посидела, задумчиво разглаживая на колене стодолларовую купюру, покачивая головой в такт внутреннему диалогу с самой собой, потом поднялась, сложила бумажку, сунула ее в карман штанов и нащупала там оставшиеся у нее деньги.
– Все продается, – холодно напомнила она сама себе. – Поганый новорос знает, что все продается. Вопрос только в цене. Интересно, что он оценил так высоко…
– Что? – Рядом тормознул мальчишка лет двенадцати, гладкий, румяный и нарядный. В одной руке он держал недоеденный стаканчик с мороженым, в другой – два еще не начатых.
– Ничего, – сказала Ольга. – Так, цитата из классики. Здесь где-то нищий сидел, ты не видел?
– Да у дверей. – Мальчишка нехорошо усмехнулся. – Бомж. Алкаш. Развелось их… Работать не хотят.
– Действительно, безобразие, – согласилась Ольга. – И куда только общественность смотрит? А ты у нас, конечно, ударник капиталистического труда. У тебя какой стаж? До пенсии далеко?
Мальчишка доел одно мороженое и начал разворачивать другое. Развернул, бросил яркую, сильно импортную упаковку Ольге под ноги и хладнокровно поинтересовался:
– У тебя что, крыша поехала?
– Yes, sir, – сказала Ольга печально. – It seems to me, sir.
Мальчишка хлопнул глазами и вдруг разулыбался.
– Sorry, miss, – начал он быстро. – I though, you are Russian…
– Куда уж нам уж, – сказала Ольга все так же печально. – Я, скорее всего, чукча. В крайнем случае – турка… нет, туркестанка. Как правильно будет?
– Не знаю, – хмуро сказал мальчишка, повернулся и тут же растворился в толпе.
– Не знает он… Чему вас только в школе учат? – возмутилась Ольга ему вслед.
Она сунула пакет с Галкиным зонтиком под мышку, повернулась и решительно направилась обратно к входу в магазин, перебирая пальцами деньги в кармане. Где хоть этот нищий-бомж-алкаш?
Нищего не было. Была нищенка. Маленькая такая старушка, одетая в древнее, но совершенно чистенькое тряпье. Лицо у нее было светлое, а глаза – тоскливые. Ольге старушка понравилась. Она не канючила, сидела себе молча на каком-то ящике в уголке и руку не протягивала, а держала на коленях. Но ладонью вверх.
Ольга остановилась перед ней:
– Бабушка, если бы у тебя было много денег, что бы ты купила?
– Булочку, – подумав, сказала старушка и пожевала губами. – Еще молочка бы купила. Сахарку.
– А если бы еще больше было денег?
– Лимон бы купила, – нерешительно сказала старушка. – Или даже сырку. Я раньше очень сыр любила.
– А если бы еще больше было денег?
Старушка закрыла глаза, глубоко задумалась, потом открыла глаза и покачала головой:
– Не знаю. Вот разве боты какие. Для осени. Может, доживу до осени-то.
Ольга опять пошевелила пальцами бумажки в кармане и уцепила одну. Вынула – сто рублей, наши, родимые. Значит, судьба. Она наклонилась, вложила в ладонь старушки деньги и слегка сжала ее прохладные узловатые пальцы:
– На сегодня тебе хватит? Нечего тут сидеть, в духоте такой.
Ольга повернулась и пошла к входу, но тут старушка всполошилась и поднялась со своего ящика, тревожно окликая ее:
– Девонька! Постой-ка… Постой… Ты мне чего дала-то? Видела?
Ольга оглянулась: старушка семенила за ней, размахивая сотенной бумажкой и испуганно тараща тоскливые глаза. Ольга остановилась, испытывая мучительное чувство вины, и неловкость, и жалось, и раздражение… Господи, как она устала…
– У меня еще осталось. В десять раз больше, – твердо сказала Ольга, стараясь не заплакать. – Ты бы, мать, деньги спрятала. Мало ли кто мимо ходит.
– Мимо люди ходят, – рассеянно сказала старушка, все так же протягивая руку с зажатыми в кулаке деньгами. – Девонька, а ты ведь меня обманула, да?
– Что?!
Нет, этот день закончится в дурдоме.
– Нету у тебя больше денег-то, ты мне последние отдала, – тихо, но уверенно сказала старушка.
Ольга сгребла оставшиеся в кармане бумажки в кулак, вытащила и показала старушке. Кроме ста долларов, там оказались еще четыре рублевых сотни, две десятки и талончик на троллейбус.
– Вон у меня сколько, полный карман! – Ольга вынула из кучи рублевые десятки и протянула старушке. – Вот, эти еще лишние остались.
– Бог с тобой, девонька… – Старушка отступила от нее, крестясь и суетливо пряча за пазуху сотенную. – Не надо мне больше, бог с тобой. Помоги тебе Христос.
Да, это бы не помешало, думала Ольга, входя в магазин и направляясь к обувному отделу. Хотя с какой стати Христос должен помогать именно ей? Та же старушка нуждается в помощи, похоже, куда больше. Уж не говоря об Анне Игоревне. Правда, у Чижика есть отец, и хотя он подозрительный тип, но девочку любит, к тому же имеет возможность дарить ей на день рождения пианино и кидать сотню баксов чужой тетке, которая накормила его ребенка всего-то ватрушкой… Все-таки очень подозрительный тип. Пусть Христос ему тоже как-нибудь поможет. Уберечься от конкурентов, рэкетиров, киллеров, уголовного розыска, налоговой полиции и всякого такого… Что там еще связано с такими богатенькими типами? Пусть Христос поможет этому поганому новоросу, чтобы Анне Игоревне было полегче жить.
Продавщица встретила ее, как родную:
– Ой, как вы долго! А я туфли нашла, даже две пары. Такие подходящие, такие мягкие! Правда, совершенно разные, но обе пары светленькие, а одна – прямо на бал, шелковые, и каблучок небольшой, и такие дешевые, вот эти шестьсот, а эти вообще две сотни, прямо удивительно! Но они тряпочные, видите? Шелковые. Ненадолго, конечно, зато такие мягкие! Я себе такие обязательно возьму.
– У вас обменный пункт есть? – спросила Ольга устало. – У меня рублей почти совсем не осталось.
Продавщица глянула на поганую новоросовскую сотню и с готовностью предложила:
– А зачем менять? Я баксы и так возьму. И сдачу дам. Вам чек нужен?
– Нет, – сказала Ольга серьезно. – Чек мне не нужен. Мне туфли нужны.