Будда - читать онлайн

Глава первая Сиддхартха Гаутама Шакьямуни Будда и его освобождение из древних хронологических застенков

Продраться сквозь толщу времен к историческому и обожествляемому веками персонажу – не это ли мечта любого писателя?

Кто же такой Сиддхартха Гаутама Шакьямуни (палийский вариант: Сиддхаттха Готама Сакьямуни) Будда, с которого все началось? Память о его роде не то чтобы совсем померкла, а едва мерцает, освещенная легендами и преданиями, в глубинах далекого прошлого.

Сиддхартха – его светское имя, означающее тот, кто добился цели, тот, кто достиг праведности. Странно, но это имя почему-то отсутствует в ранних буддийских Писаниях. Оно встречается в позднейших сочинениях. Можно предположить, что героя этой книги до его Просветления звали как-то иначе. Но как именно? На этот вопрос нет ответа, и вряд ли мы его когда-нибудь получим. Нам остается довольствоваться тем, что есть. Да разве столь уж важно, с какого точно времени в буддийской традиции появилось имя – Сиддхартха?¹

Гаутама – имя фамильное, готра Будды. Первоначальное значение слова готра было хлев или стадо коров. Впоследствии готра стала обозначать группу людей, принадлежащих к тем или иным сословиям, объединенным происхождением от общего прародителя – по непрерывной мужской линии. Поэтому первопредков в Индии еще называют на языке санскрите готракаринами, то есть производящими готру.

Истоки рода Гаутамы Шакьямуни, по одной версии, идут от готракарина Гаутамы, брахмана по сословной принадлежности. Это один из семи величайших мудрецов-риши Индии, живший, как полагают индусы, еще в ведийскую эпоху. Именем риши называют мудрецов и провидцев, составителей и исполнителей ведийских гимнов. Их считают основателями многочисленных брахманских, а также кшатрийских родов.

Гаутама в преданиях о нем прославился своим аскетизмом и сострадательной добротой. Так, по преданию, он совершил шестидесятилетнюю аскезу, а во время доисторического голода в Индии, длившегося 12 лет, ему удалось обеспечить едой всех ведийских мудрецов, спасти их от неминуемой голодной смерти.

Ведийские мудрецы манипулировали с собственным сознанием через уединение и аскезу с такой неистовой страстью, что диву даешься. И все эти кульбиты и мазохистские упражнения совершались исключительно по велению распирающей их гордыни. Всеми силами они пытались превзойти богов и перехватить у них власть над живыми существами.

Ко всему еще напомню, Гаутама – муж Ахальи, рожденной из ума творца Вселенной Брахмы. Она была сотворена богом как «чистейшей прелести чистейший образец». Лучше А. С. Пушкина о безупречной красоте женщины не скажешь. Индийцы объясняют смысл имени Ахалья в духе поэтической этимологии, возводя его к санскритскому корню хал (вспахивать) и отрицательной частице а, – та, которую не следует вспахивать, невспаханная, то есть та, которую не следует лишать девственности.

На руку Ахальи претендовал главный ведийский бог Индра. Но ее мужем стал Гаутама. Он быстрее всех выполнил условие, поставленное Брахмой перед женихами Ахальи: кто из них быстрее всех трижды обойдет три мира, тот и получит в жены его дочь. Среди претендентов в мужья был также бог Индра. Он с помощью магии совершил невозможное – быстро, по-марафонски обежал в экстазе три мира. Однако победителем оказался Гаутама. Совершая ежедневную пуджу, богослужение, мудрец, как того требовал обряд, обошел три раза корову, которая отелилась на его глазах, как только он закончил свой обход. Согласно Ведам, тельная корова равна трем мирам. Получалось, что победителем в борьбе за руку Ахальи стал великий аскет, поэт и рапсод. Брахма не возражал против брака риши со своей дочерью, юной красавицей. Из-за многолетних аскетических подвигов великий мудрец был изрядно истощен. О его возрасте я не говорю. Женился он, судя по всему, после своей шестидесятилетней аскезы. Понятно, что Ахалья существовала при нем в качестве жены в большей степени для украшения его жизни и для ухода за ним, чем для чего-либо другого. Гаутама, остерегаясь похотливости Индры, постоянно держал молодую жену при себе, буквально не отходил от нее ни на шаг. Но однажды все-таки отлучился на несколько минут, чтобы совершить священное омовение в Ганге. Перед этим омовением он спросил у бога Луны, в какое время суток ждать искусителя Индру. «Ранним утром!» – был ответ. Надо сказать, что бог Солнца от ответа на тот же самый вопрос дипломатично уклонился, не стал встревать в личные дела Гаутамы, его жены и Индры.

Далее действие этой истории развивается следующим образом. Индра, охваченный страстью к Ахалье и проявляющий настойчивость в желании ею овладеть, узнал у бога Луны, о чем тот предупредил Гаутаму. Он уговорил его обратиться в петуха и прокукарекать посреди ночи.

Гаутама проснулся от петушиного кукареканья, увидел, что утро еще не наступило, и поспешил к реке для омовения. Этой ситуацией тут же воспользовался вечно молодой бог Индра. Его не остановило даже то обстоятельство, что Гаутама был его гуру, учителем, то есть священной и неприкосновенной персоной.

Индра, приняв обличье Гаутамы, вошел в хижину, где находилась Ахалья. Она, разумеется, поняла по горящим страстью глазам склонившегося над ней мужчины, что перед ней стоит не ее муж, а бог Индра.

Итак, плотская страсть пересилила у Индры уважение к учителю, и он обесчестил Ахалью. Скажу откровенно, ее давно томили чувственные желания и она внутренне была рада случившемуся.

Гаутама надолго не затягивал омовение и поспешил в свою хижину. Он чуть было не схватил Индру за шиворот, но тот обратился в кошку, прошмыгнул мимо ног мужа-рогоносца и исчез в ночи. Бога Луны, в обличье петуха, Гаутама в сердцах со всей силой огрел скрученным полотенцем. С тех пор на Луне появились темные пятна – гематомы. Однако настоящее возмездие ждало любовников впереди. Разьяренный мудрец покрыл тело своего ученика вульвами в качестве наказания за его похотливость, а также лишил тестикул. Со временем боги восстановили Индре мужскую силу, приставив тестикулы барана.

Ахалья за потерю бдительности, простодушную наивность и за податливость Индре была превращена мужем на тысячу лет в священный камень. Этот камень лежал в дремучем лесу неподалеку от хижины Гаутамы. Вместе с тем муж оставил ей надежду на возвращение в людской мир.

Такова печальная участь многих красавиц (не только в Индии), ставших жертвой навязанного им мезальянса. Обычно в реальной жизни они каменеют не телом, а душой.

Однако не стоит забывать, что Ахалья была как-никак дочерью Брахмы. Вскоре среди богов произошло перераспределение власти. Индру задвинули настолько далеко, что о нем практически все забыли. На первые роли вышел бог Вишну, став вместо Индры верховным богом. По своей божественной природе он постоянно спасает несчастную Землю, готовую от тяжести совершенных на ней греховных дел провалиться от стыда в бездонный Космос. Вот почему Вишну неоднократно нисходит в мир земных тварей, воплощаясь в разнообразные существа исключительно для того, чтобы покарать зло. Таких «нисхождений» и воплощений (аватар) у него насчитывается десять. Будда – это его девятая аватара. В одних преданиях Вишну принял образ Первоучителя с провокационной целью – разоблачить его «нечестивое» учение. В других – ради того, чтобы люди перестали приносить в жертву животных. В случае с Ахальей Вишну находился в обличье царя Рамы. История Рамы содержится в древнеиндийском эпосе Рамаяна. Всю ее пересказывать не буду. Я остановлюсь на эпизоде, непосредственно определившем «счастливый конец» истории, связанной с наказанием Ахальи.

Рама, пребывающий изгнанником в лесу, коснулся своими божественными стопами превращенную в камень Ахалью и вернул ей прежний прекрасный облик. Она предстала перед мужем в своей прежней красоте и девственности. На этот раз, подобно большинству индусских жен, кроткой и благоразумной².

Возвращаясь к мифологической родословной Гаутамы Будды, добавлю, что мудрецы-риши Гаутама и Бхарадваджа также рождены из ума Брахмы. Они его сыновья (санскр. – манаспутры). По другому преданию, они потомки риши Ангираса. В нем рассказывается о десяти прародителях и «семи великих мудрецах» первой манвантары (века Ману). Это время, когда существовала эпоха божеств – дэвов.

Согласно космологии древних индийцев, первая манвантара кальпы (время проявления активности жизни Вселенной) длится 306 720 000 солнечных лет. Кальпу (санскр. – порядок, закон) у последователей Вед еще называют днем Брахмы. Ее длительность больше четырех миллиардов лет. У последователей буддистов кальпа также обозначает единицу измерения времени.

Профессор В. П. Андросов мифологическому толкованию готры Будды противопоставляет сермяжную правду. Он вполне резонно полагает, что Готама, или Гаутама, не имеет ничего общего с брахманским родом, с наследственными сказителями Ригведы. Как убежден российский ученый, имя Готама означает успешные скотоводческие занятия предков Первоучителя буддизма. Он обращает внимание, что отец и мать Будды «происходили из благородного рода Готама» или «того, что являлся лучшим из пастушеских родов»³.

Будда – слово с множеством значений. Его корень будх обозначает достижение мгновенного прозрения, пробуждение. Состояние, противоположное сну. Но это состояние необычное, далекое от того, когда человек открывает глаза, сладко зевает и, не торопясь, начинает новый день.

Чандра Мохан Джайн (1931–1990), больше известный в мире под именем Бхагван Шри Раджниш, или Ошо, сравнивает это мгновение с внезапным возгоранием дома, в котором вы находитесь. Вот тут-то наступает момент истины. Ваша жизнь в опасности, и все то, что происходило до этого, для вас не имеет никакого значения. Ваш разум сконцентрирован на одном – на выборе единственно верного решения: как спастись из горящего дома? Вывод Ошо: «Человек, который хочет быть по-настоящему просветленным, быть Буддой по-настоящему, должен каждый миг своей жизни проживать так же, как мы живем очень редко – лишь в моменты опасности»⁴.

Другое значение – осознавать настоящее положение вещей, быть мудрым и проницательным. Живя в мире эвфемизмов, экивоков, фарисейства, предрассудков и устойчивых стереотипов мышления, принимать истинное за истинное, а ложное за ложное. Ошо поясняет возможности человека, достигшего состояния Будды: «Он смотрит на жизнь и готов увидеть что бы там ни было. У него нет преград в его видении, его взор прозрачен. Только эти немногие люди достигают истины»⁵.

Третье значение корня будх – понимать. Действительно, в жизни встречаются глупые люди с энциклопедическими знаниями и, как говорят, с большим научным багажом. Однако часто их действия не подтверждают громких титулов и научных степеней. Ошо делится собственным опытом: «Я видел людей разума среди лесорубов, но не среди профессоров. Почему? Что не так с этими людьми? Одно не так: они зависят от знания. Они пошли по накатанной дороге, по которой идут толпы. Люди, которые движутся маленькими шагами вглубь джунглей непознанного. Опасность состоит в том, что они могут потеряться. Риск велик»⁶.

Четвертое значение корня будх – быть просветленным, просвещенным. Это значение приближается по своему смыслу к значению пятому – «постигать глубину». Действительно, путь Будды – путь разума, а его миссия – избавление людей от невежества⁷.

С языка санскрита слово будда обозначает изначальное состояние природы живого существа, еще не затронутого в ходе своих многочисленных перерождений мирскими страстями и безнравственными поступками, пребывающего за пределами обусловленности и времени. Изначально, как убедился читатель, это имя нарицательное, а не собственное. Но в некоторых странах оно перешло в разряд собственных имен. Например в странах Запада.

На тибетском языке буддой называется совершенное существо. Считается, что оно нравственно и интеллектуально выделяется среди других людей. Таким образом, предполагается наличие бесконечного множества будд.

В то время буддами в Индии называли не одного только Сиддхартху Гаутаму. Как утверждает Герман Ольдерберг, «современника Будды, Натапутту, основателя общины Джайна, а вероятно и многих других основателей сект тогдашней Индии, их приверженцы называли подобными прозвищами – в том числе Буддами»⁸.

Это имя относилось к инакомыслящим индийцам, к тем, кто обладал духовной независимостью, кто понял, что мудрость Вед едва дышит в ритуальном пространстве храма, пропитанного кровью жертвенных животных. Для ее спасения от удушья была необходима природа с ее просторами, чистым воздухом полей и лесов, куда эти люди направились, понуждаемые различными обстоятельствами своей жизни.

Шакьямуни переводится как мудрец, небожитель из кшатрийского рода (племени) Шакьев (на языке пали – Сакья).

Со временем Сиддхартху Гаутаму назовут Пробужденным мудрецом из рода Шакьев (Будда Шакьямуни), Истинносущим (Татхагата), Благословенным, Блаженным (Бхагаван), Правильно идущим (Сугата), Победителем (Джина), Почитаемым миром (Локаджьештха), Достойным нирваны (Архат).

В большинстве буддийских сочинений имя Шакьямуни встречается редко. В них его предпочитают называть либо Бодхисаттвой (санскр. – существо с пробужденным сознанием), решившим стать буддой ради блага всех существ, либо просто Буддой, что соответствует восточной традиции – обращаться к человеку по названию его профессии или как-то иначе, но только не по тому имени, что дано при рождении⁹.

Точная дата рождения Гаутамы Будды, признаваемая всеми буддистами, отсутствует. Среди буддистов и ученых также нет единого взгляда на время его смерти, ухода в Паринирвану, Великую нирвану.

Паринирвана обозначает завершение жизни необратимо просветленного существа в физическом теле, окончательное и вечное его освобождение. Буквальный перевод слова нирвана с языка санскрита означает недуновение, угасание, неволнение. Обыкновенно этому понятию дается гораздо более узкое значение, чем то, какое присутствует в буддийских Писаниях. В расширительном смысле оно обозначает неизъяснимый и неизменный покой.

Профессор В. П. Андросов точно и объемно растолковывает содержание понятия нирваны, этой высочайшей истины буддизма: «Этим термином, вошедшим уже и в русскую лексику, буддисты обозначают некое неописуемое состояние, которое трактуется и как абсолютная свобода духа, и как нерушимый покой, и как абсолютная умиротворенность – одним словом то, достичь чего много сложнее, чем, например, родиться богом»¹⁰.

Другими словами, нирвана – возвращение человека из неестественного состояния в естественное. Она – конечный результат преодоления человеком безнравственной жизни.

Карен Армстронг обращает внимание, что Будда, давая представление о нирване, «намеренно смешивает как с позитивным, утверждающим значением, так и с отрицающим»: «Нирвана, – поясняет он, – это затухание алчности, ненависти и заблуждений»; это Третья Благородная Истина; это «незапятнанность», «непоколебимость», «не-боль», «не-страдание» и «не-враждебность». Как подчеркивают перечисленные эпитеты, нирвана исключает все то, что причиняет нам в жизни страдания и боль, все то, что делает ее невыносимой. Это совсем не отмена и не упразднение всего человеческого – это «бессмертие». Однако нирвану можно определить и целым набором утвердительных понятий: например, это «истина», «другой берег», «умиротворение», «высшая цель», «защищенность», «чистота», «освобождение», «остров» «приют», «укрытие». Нирвана есть высшее благо как для людей, так и для богов, это вечный покой, и нет прибежища надежнее и безопаснее. Многие из приведенных эпитетов и понятий напоминают те, которыми пользуются монотеисты для описания понятия «бог»¹¹.

Убедительно раскрывает понятие нирвана один из основателей русской школы буддологии академик Федор Ипполитович Щербатской: «Как практическая, так и теоретическая часть буддизма сводится к идее угасания всех активных сил жизни в абсолюте. Этот абсолют нирвана получает в эмоциональных отрывках тех текстов, где он встречается огромное количество epitheta ornantia, среди которых несколько раз встречается и термин „место бессмертия“. Но что означает это бессмертие? Есть ли это бессмертие ведических времен? Блаженное существование среди предков на небесах? Или это гипотетическое бессмертие, что-то вроде рая Амитабхи? Или нечто похожее на рай позднейшего вишнуизма? Ничего подобного! Ибо только одно слово встречается как эпитет нирваны – уничтожение. В буддийском воззрении, как мы видели, нет недостатка в раях, но нирвана находится вне всяких доступных воображению сфер – это абсолютный предел. Слова „бессмертное место“ просто означают неизменное, безжизненное и бессмертное состояние, ибо под ним подразумевается место, где нет ни рождения (т. е. перерождения), ни смерти (т. е. повторной смерти). Люди входят в рай, будучи повторно рожденными в нем, но они навсегда исчезают в нирване, угасая в ней без остатка»¹².

Тайна нирваны Гаутамы Будды схожа с великой тайной «муравейного братства», созданного воображением Николая, старшего брата Льва Николаевича Толстого. Это вымышленное братство знало секрет, записанный на «зеленой палочке»: как сделать всех людей счастливыми, любящими и понимающими друг друга, живущими без страданий, несчастий, болезней и взаимных свар в открытости и обоюдном согласии? Великую тайну братства разгадать не так-то просто. Это по силам людям, для которых нравственные идеалы – не звук пустой, а те скрепы, что сохраняют повседневную жизнь в ее более или менее пристойном виде.

Знать год Паринирваны, окончательного освобождения Гаутамы Будды из круга рождений и смертей, его ухода навсегда из земной жизни, очень важно. Именно с него начинается буддийское летоисчисление¹³. Обратим внимание, что у христиан оно велось долгое время от библейского Сотворения мира (в России эта система использовалась начиная с XI века), а затем – от Рождества Христова. В западном мире – с VIII века, а в России по решению Петра I начиная только с 1700 года. В таком различном подходе утверждается то, что имеет первостепенное значение для верующих – рождение или уход Первоучителя. Для буддистов Паринирвана олицетворяет прорыв в новое неизменяющееся пространство, в котором время замещается вечностью, в ту новую реальность, где преодолены инерция и суетность мнимой жизни и начинается жизнь истинная.

На буддологическом симпозиуме 1988 года, проходившем в окрестностях Гёттингена под председательством выдающегося индолога и буддолога Хайнца Бехерта (1932–2005), всесторонне обсуждались различные датировки жизни Гаутамы Будды – так называемые «длинные» и «короткие» хронологии¹⁴.

Будет уместным процитировать по этому поводу профессора В. П. Андросова: «Крупный немецкий текстолог Хайнц Бехерт подверг тщательному анализу как данные источников, используемых в расчетах ученых, так и методику последних (в том числе и авторитетной работы Андрэ Баро о датировке нирваны). Он пришел к выводу, что цифры в буддийских книгах носили совершенно отвлеченный характер; что династийные списки индийских царей в домаурийскую эпоху нельзя использовать ввиду их крайней предположительности, как, впрочем, и списки преемников Будды; что не представляют никакой научной ценности ни джайнские, ни китайские хронологии, ни свидетельства астрономов и фактически нет ни одного доказательства в пользу „длинной“ или тем более „короткой“ хронологии, которые „равно стоят на глиняных ногах“. Х. Бехерт взглянул на проблему с другой стороны: если буддийская традиция не имела ни малейшего понятия о точной дате смерти Первоучителя, то должны ли мы задаваться таким вопросом? Для ученого ясно одно: буддизм все еще был „юным“ во времена Ашоки, когда религиозное движение стало оформляться в церковь, и ее организаторы стали задумываться о своей предыстории, но, не имея точных представлений о начале, говорили обтекаемо: „сто лет“. Немецкий буддолог считает более весомыми „непрямые свидетельства“ об историческом окружении раннего буддизма и, в частности, о греческом влиянии на стиль буддийских текстов, что дает ему основание датировать жизнь Будды „последними десятилетиями перед походом Александра – в середине IV в. до н. э.“»¹⁵.

В 1956 году почти весь буддийский мир праздновал 2500-летие буддизма со дня Паринирваны, Окончательной или Великой нирваны Первоучителя. Общепринятыми датами его жизни считали тогда 624 (623)–544 (543) годы до н. э.¹⁶

Этой датировки придерживается древнейшая буддийская традиция.

В этом случае современниками Гаутамы Будды оказываются семь мудрецов Древней Греции – Биант Приенский (VI в. до н. э.), Хилон Спартанский (VI в. до н. э.), Клеобул Линдский (VI в. до н. э.), Периандр Коринфский (625–583 гг. до н. э.), Питтак Митиленский (651–569 гг. до н. э.), Солон Афинский (между 640/635 – около 559 г. до н. э.), Фалес Милетский (640/624–548/545 гг. до н. э.).

В Японии празднества того же юбилея Гаутамы Шакьямуни Будды прошли в 1932 году. Этот год был выбран в соответствии с заявлением путешествующего монаха неизвестной национальности по имени Сангхабхадра, знатока правил общежития в буддийской общине. Он приплыл в 489 году н. э. из какой-то страны в Южной Азии в китайский порт Кантон (Гуанчжоу) на реке Сицзян, в 110 километрах от Южно-Китайского моря. Его пребывание в Китае пришлось на время царствования императора У-ди из южнокитайской династии Чэнь (годы правления: 483–493 н. э.). Этому монаху предстояло вместе с китайским буддистом составить комментарии к Винае – Своду правил и распорядка жизни буддийского монаха в общине. Ряды точек, расположенные в начале рукописи, привлекли их внимание. Они насчитали 975 точек.

Приплывший в Кантон монах предложил их расшифровку. По его мнению, точками отмечался каждый год со времени кончины Первоучителя. Их якобы ставили всякий раз, как только заканчивался уединенный ритрит (занятие духовной практикой) в сезон дождей. Первая точка была поставлена через несколько месяцев после кончины Гаутамы Будды. Исходя из этих умозаключений, он предположил, что даты жизни Гаутамы Будды падают на годы 566–486 до н. э.¹⁷

Помимо этих общепринятых дат, за годы жизни Будды в некоторых традициях принимают совсем далекие времена. Например, 949–869 годы до н. э.; 881–801 годы до н. э.; 878–798 годы до н. э.; 686–606 годы до н. э. Это лишь некоторые из так называемых «длинных» датировок¹⁸.

В разных национальных буддийских традициях разброс по времени, когда речь заходит о дате начала бессмертия Гаутамы Будды, велик и доходит до пятисот и даже до двух тысяч лет. В восточной буддийской традиции, существующей в Китае, Вьетнаме, Корее и Японии (особенно в последних двух странах), годом Паринирваны принято считать 949 год до н. э., иногда называют 878 год до н. э.¹⁹

Ближе к V веку н. э. общепринятой датой в этих странах является 686 год до н. э. Одно из убедительных объяснений такого «удревления» времени появления Будды в истории человечества – желание буддистов сделать Гаутаму Будду значительно старше, чем Лао-цзы, самый древний из китайских философов.

В Северном буддизме, обосновавшемся в Тибето-Монгольском культурном ареале, Паринирваной Будды официально признан 881 год до н. э.²⁰ Почему именно этот год – не совсем ясно.

Вторая датировка жизни Будды (560(6)–480(6) гг. до н. э.) – самая распространенная. В таком случае современником Будды оказывается Конфуций (ок. 551–479 гг. до н. э.). Ученые, следующие за этой буддийской традицией, берут за точку отсчета для установления датировки жизни Будды утверждение палийских источников об уходе Будды в Паринирвану за 218 лет до воцарения императора Ашоки. При этом учитываются как 268 год до н. э. – начало царствования императора Ашоки, так и его эдикты и даты царствования эллинистических царей, с которым у него существовали дипломатические отношения.

И, наконец, третьей датировки (480–400 гг. до н. э., или 430 (423) – 350 (343) гг. до н. э., или даже 370–290 гг. до н. э.) придерживаются некоторые современные буддологи. В Греции известными мыслителями того времени были: Диоген Синопский (ок. 400–325 гг. до н. э.), Сократ (470/469–399 гг. до н. э.), Антисфен (444/435–370/360 гг. до н. э.), Аристипп (ок. 435 – ок. 355 гг. до н. э.), Платон (428/427–348/347 гг. до н. э.), Аристотель (384–322 гг. до н. э.), Евклид из Мегары (жил ок. 400 г. до н. э.).

Я принимаю третью, «короткую» датировку жизни Гаутамы Будды. А именно – останавливаюсь на 423–343 годах до н. э. И делаю это вовсе не потому, что априорно не доверяю другим датировкам. В моем выборе меня убедили аргументы некоторых западных и отечественных ученых, в том числе профессоров В. П. Андросова и Е. А. Торчинова (1956–2003), принявших новую «короткую» хронологию жизни и смерти основателя буддизма. Они в установлении этой хронологии, принципиально отличающейся от названных, опирались на данные археологии, культурологии и древние китайские жизнеописания последующих буддийских мыслителей²¹.

Напомню, что вторжение Александра Македонского в Индию произошло в 327 году до н. э., то есть через 16 лет после ухода Первоучителя в Паринирвану.

В чем еще состоят основные доводы сторонников новых хронологических дат? Никем из буддистов и буддологов не оспаривается тот факт, что проповедническая деятельность Гаутамы Будды проходила в городах и селениях на северо-востоке Индии. Его последователями была в основном простонародная нищенствующая братия, набравшаяся из разных, преимущественно сельских, мест.

Индийский народ в ту древнюю эпоху на севере Индии переживал не лучшие времена своей истории. Повсеместно происходящее образование союзов племен приводило к постоянным столкновениям и войнам за лучшие охотничьи и посевные угодья, за рощи плодовых деревьев, за распределение речной воды на поля. Появились молодые государственные образования, которые профессор В. П. Андросов точно называет «прообразами государств». И вот еще на что обращает внимание российский ученый: «В этих молодых прообразах государств происходила резкая смена родового уклада жизни на гражданский уклад, при котором все жители являются подданными правителя. Население обязано было нести подати, платить налоги, выполнять общественные работы, почитать государя и защищать его. Естественно, что могущество царей зависело и от того, насколько им удалось держать в повиновении вождей отдельных племен, вполне самодостаточных и без государства, которое заставляло их присоединяться к себе или просто выплачивать дань»²².

Как считают ученые, вплоть до Третьего буддийского собора, состоявшегося предположительно в 250 (240) году до н. э., корпус буддийских Писаний передавался исключительно в устном виде. В подобном способе передачи информации (даже при существовании письменности) не было ничего странного и неожиданного. Долгое время священные тексты сохранялись в памяти допущенных к ним людей. Первоначально, на заре человеческой цивилизации, на камень, глиняные таблички, папирус, пергамент, бересту, сухие пальмовые листья заносилось все, что было связано с государственной жизнью и повседневным бытом.

Важные торговые маршруты, расположенные в Северной Индии, содействовали быстрому и энергичному образованию небольших княжеств – махаджанапад (санскр. – великие страны).

Махаджанападами называли появившиеся в VI веке до н. э. племенные территории, оформившиеся в торговые и военные союзы. В регионе, где проповедовал Гаутама Будда, существовало 16 самых могущественных «великих стран».

Это были Анга, Магадха, Каси (Каши), Косала (Кошала), Ваджи (Вридджи), Мала, Чеди, Вамса (Ватса), Куру, Панчала, Маччха (Матсья), Сурасена (Шурасена), Ассака (Ашмака), Аванти, Гандхара, Камбоджа²³.

Их границы первоначально определялись принадлежностью к дружественным родам и долгим проживанием на одной и той же территории. Правитель каждого из этих государств воспринимал себя не хуже и не слабее другого, а со временем пытался расширить свои владения за счет присоединения чужих земель. Важнейшим был торговый путь, идущий с востока на запад: от Шравасти (санскритский вариант), или Саватхи (палийский вариант), столицы государства Кошала (Косала) – города в пригималайской части долины реки Ганги, до знаменитого города (палийский вариант: Таксила) Такшашилы в царстве Гандхара²⁴.

В то время Гандхара относилась к персидской державе Ахеменидов. Персами ей был присвоен статус двадцатой сатрапии, или провинции. Располагаясь на северо-западе Индии, Гандхара занимала довольно-таки обширную территорию. В наши дни на ней находятся области современного Северо-Западного Пакистана и Восточного Афганистана. Гандхара была впервые упомянута древнегреческим историком Геродотом Галикарнасским (ок. 484 – ок. 425 гг. н. э.) в его знаменитой «Истории». В державе Ахеменидов она считалась густонаселенной и процветающей провинцией. Особенно эта провинция пригодилась персам в V веке до н. э. в войнах с греками. В персидской армии тогда сражалось большое количество наемников-гандхарцев²⁵.

Такшашила возникла на пересечении трех крупнейших торговых путей. Ее улочки и базары пестрели и голосили разноплеменным, разноязыким народом. В этом городе существовал университет, который окончили такие известные личности, как древнеиндийский грамматик Панини (предположительно около V в. до н. э.), ученик и друг Гаутамы Будды известный врач Дживака и Чанакья (ок. 370 г. до н. э. – 283 г. до н. э.). Чанакья известен также под именами Каутилья и Вишнугупта. Это знаменитый политический деятель, автор известных трактатов о политике, нравственности и экономике Чанакья-сутра и Артхашастра (санскр. – Наука о пользе).

Дживака до знакомства с Гаутамой Буддой был придворным врачом у царей Магадхи – Бимбисары и Аджаташатру (палийский вариант: Аджатасатту).

Расположение центра индийской цивилизации ко времени рождения Гаутамы Будды переместилось. Клонилось к упадку некогда могущественное царство Кошала. Зато набирали силу царства Магадха, Ватса и Аванти. За счет этих государств расширялся регион брахманистской культуры. Не уступала культуре в развитии торговля. В государстве Магадха первые металлические деньги появились, например, уже в VII веке до н. э. и резко вытеснили простейшую обменную торговлю. При жизни Будды индийское купечество с переходом на товарно-денежные отношения наладило торговлю с Бирмой, Южной Аравией, странами эллинистического мира²⁶.

Другом, покровителем и ревностным приверженцем Будды был, например, магадхский царь Бимбисара. Он развил необыкновенную деятельность по улучшению управления своими владениями, строительству дорог и гатей, способствующих сообщению и торговле между деревней и городом. Незадолго до смерти Гаутамы этот царь был свергнут и уморен голодом собственным сыном Аджаташатру. Однако сын поступил подобным образом не для того, чтобы проводить все свое время в неге и праздности, а для того, чтобы еще решительнее продолжить захват большей территории по течению Ганги.

Артур Л. Бэшем справедливо подытоживает свои наблюдения о политической и военной деятельности отца и сына выводом, что «они были первыми индийскими царями, которые строили вполне определенные планы создания обширной империи»²⁷.

К середине первого тысячелетия до н. э. абсолютная власть наследственной аристократии на местах ослабла и постепенно переходила к людям, менее родовитым, но богатым и авторитетным среди местного населения. Прежде всего в их поддержке нуждалась правящая династия в крупных столицах таких государств, как Кошала и Магадха. Сословное происхождение уже не препятствовало продвижению наверх. Фальсификация генеалогии для людей из сословия воинов, захвативших силой ту или иную территорию, становилась возможной, а плата за нее представлялась не столь уж непомерной. Вполне обычным делом во времена захвата чужих владений оказывалось перемещение какого-нибудь рода из сословия торговцев в сословие воинов. Образно говоря, стоило прибавить к генеалогическому древу несколько полузабытых преданий – и кровная связь «новой элиты» с древними индийскими царями и героями становилась убедительной и неоспоримой. Вероятно, поэтому основатель рода Первоучителя оказался брахман Гаутама.

Приметы нового во времена Гаутамы Будды наблюдались повсеместно и во всем. И в перераспределении власти, и в превращении некоторых иерархических предрассудков в ничего не значащую видимость, и в понимании того, как надо выстраивать собственную жизнь. Правители мелких государственных образований часто объединялись в конфедерацию, во главе которой стоял избираемый ими «верховный» правитель, раджа²⁸. Таких республик в то время в Индии существовало достаточно много. Ими управляли главы кланов, правители (раджи), у которых находилось под началом несколько больших деревень. Выгодное расположение таких деревень вблизи торговых путей содействовало появлению в них торговли и развитию ремесел. Со временем они становились городами.

В городах и в больших деревнях уже существовали купеческие объединения и снабжающие их товарами цеховые организации ремесленников. Такая взаимозависимость производителей и продавцов сплачивала их не только общими культами, праздниками и обычаями, но и матримониальными отношениями. Заключение в этой среде брачных союзов вело к образованию обширных и влиятельных кланов. Широкое распространение получило совместное поселение купцов и ремесленников в одном городском квартале²⁹.

Священные Веды не предусматривали появления огромного количества людей, проживающих за одной оградой или крепостной стеной. Их создатели не могли представить, что утварью из железа будут пользоваться почти все люди, а сам город превратится в огромный сундук, доверху набитый сокровищами.

Власть, как блудница, отдавалась тому, кто был в состоянии больше платить. Демократический принцип выборности правителей в некоторых крохотных государствах просуществовал недолго как некий эксперимент, подтверждающий, что побеждает тот, у кого больше денег и кто щедр на обещания, которые, как правило, редко выполняются.

Такой популизм при неослабном контроле процедуры свободного волеизъявления местных жителей некоторое время применялся широко. Вместе с тем политика потакания, хотя бы и на словах, желаниям низших сословий была опасна. Ведь стоило высокородным людям чуть-чуть ошибиться и расслабиться – и под влиянием бездомных пустомель, но авторитетных среди народа демагогов из саньясинов (санскр. – человек, отказавшийся от материальной жизни и сосредоточенный на духовных поисках) могла утвердиться власть невежественной толпы. Вот почему выборность руководителей вскоре была заменена династическим и монархическим правлением. Куда лучше, думали тогда, иметь в лидерах человека компетентного, с детских лет подготовленного к власти и ее соблазнам.

Богатство и власть рождали правителей нового типа. У них появились дерзкие, иногда авантюрные замыслы по расширению ареала обитания своего племени и прокладыванию новых торговых путей. Однако эти замыслы не всегда находили понимание у жрецов. Как свидетельствует история, среди интеллектуалов редко встречаются решительные практики. Люди обширных знаний и спекулятивных суждений всегда чуть-чуть робеют и долго не решаются действовать, когда жизнь предлагает им «планов громадье». Опасение, как бы чего не вышло, пересиливает в них желание жить еще богаче и просторнее.

Независимые местные боги покоренных племен отходили в сторону и уступали свои места богам правящей династии.

Преданное, подобострастное и жертвенное служение неизвестным богам не устраивало людей. Оно становилось малоэффективным, если не бесполезным. Увы, люди просто не верили в могущество богов поработителей.

И еще одно разочарование сотрясло устои прежней беззаветной веры. Оно затрагивало уже не столько богов, сколько относилось к причинам, определяющим жизнеустройство человека в его бесконечных перерождениях, – универсальному закону справедливости, закону воздаяния и возмездия.

Старая моральная традиция была скомпрометирована. Закон справедливости, казалось, не «работал» в сознании людей, оказавшихся по разным причинам вне нового гражданского уклада. Кризис справедливости ощущался всеми индийцами, но особенно теми, кто проиграл в новой жизни.

Наверху оказались военная аристократия, крупные землевладельцы, купцы и ростовщики. По их бесстыдным делам выходило, что в будущей жизни они переродятся в каракатиц. Но эта метаморфоза, похоже, их ничуть не страшила. Ведь подношения храмам со стороны этих людей были щедрыми и от чистого сердца! Поэтому они искренне верили: боги за них заступятся.

Духовные закономерности изменились. Жреческое сословие спасовало перед сословием воинов. Стоявшие во главе военных дружин предводители захватывали большие территории и становились царями. Потребовались новые объяснения, почему где-то что-то в новых межличностных отношениях не стыкуется и не сходится. Замена родового уклада на гражданский привела к появлению «лишних людей». Тех, кто остался без крыши над головой и без средств к существованию. Они разбрелись толпами голодающих нищих по Северо-Восточной Индии в поиске хлеба насущного и временного пристанища на лоне природы.

Среди них было много молодежи из воинского сословия. Шедшие кровопролитные войны требовали большого количества новобранцев. Молодые образованные люди бежали в джунгли и горы, спасаясь от призыва и променяв лук и меч на рясу и чашу нищенствующего духовного странника. Таким вот для нас неожиданным образом в те давние времена «косили» от армии.

Чтобы понять масштабы разразившейся катастрофы, необходимо осознать одну специфическую особенность психологии индийцев: они считают оседлость основой жизни и буквально возводят в культ проживание на одном месте. Может быть, ни у кого в мире нет такого потрясающего чувства дома. Для того чтобы оно появилось в национальной традиции и закрепилось в генетической памяти индийцев, потребовались невиданные мытарства и бесконечно долгие скитания по Евразии. Наконец-то через тысячелетия эти неприкаянные племена закрепились на севере Индии, в краю обильном и благословенном. И вот опять, на горе себе, многие из них были вынуждены вернуться к прежней бездомной жизни.

Возникал вопрос: кто в этой социально-демографической катастрофе виноват? И кто сможет преодолеть «кризис справедливости», предложить взамен что-то свое, утвердить новый моральный кодекс, вернуть закону справедливости и возмездия прежний божественный статус и подтверждаемое повседневной жизнью могущество?

Так или иначе, ступеньки на сословной лестнице сильно расшатались и едва держались. Предложений, как сохранить сословную иерархию, было предостаточно. Но надо сказать, большинство этих «проектов» не имело к реальности никакого отношения.

Обездоленные люди создают для власти серьезные проблемы. Особенно бездомные бродяги опасны, когда собираются в одном месте и в большом количестве. Они крушат устои, а порой и разбойничают. Подобные кризисные ситуации рождают харизматических и креативных личностей. Народные бедствия и пророки всегда идут рядом. Буддизму удалось стряхнуть с себя сословные предубеждения брахманов. Это обеспечило ему симпатии многих людей. Однако не забудем, как отмечал профессор Е. А. Торчинов, что, возникнув как оппозиционное брахманизму движение, буддизм опирался прежде всего на светскую власть царей и «способствовал созданию в Индии мощных государственных образований вроде империи Ашоки»³⁰.

Глава вторая Жизнь в системе координат ведийской мудрости

Ко времени рождения Сиддхартхи Гаутамы много веков в Индии существовала ведийская цивилизация. Религиозные и иные воззрения, в ней бытовавшие, опирались на авторитет Вед. В те далекие времена почитали многочисленных богов (Индру, Агни, Варуну, Сурью и др.), обожествляли животных и растения, горы и реки. Ежедневно жрецами исполнялись определенные магические ритуалы. Главных богов (дэвов) насчитывалось тридцать три. Верховным богом был Индра, бог громовержец, змееборец и бог дождя, повелитель небесного царства – сварги. К тому же он бог войны. В этом качестве он выступает главнокомандующим богов, дэвов в их сражениях с демонами, асурами. Его супероружие – ваджра, соединявшее в себе возможности меча, булавы и копья, выкованное божественным ремесленником из костей мудреца. В древности люди понимали, что в тщательной продуманности любого предпринимаемого действия заложен его успех, особенно когда сражаешься не на жизнь, а на смерть.

Богу Индре принадлежала заслуга в уничтожении хаоса и установлении порядка. Это стало возможным благодаря его победе над змеем-драконом Вритрой, олицетворяющим разнородные, хаотично соединенные и неуправляемые стихии. Рассказывают, что Вритра, обвившись многочисленными кольцами вокруг горных вершин, удерживал в своем гигантском брюхе небесные воды. Бог Индра огненной молнией распорол змею-дракону это брюхо, и освобожденные воды хлынули многими потоками с гор на землю, орошая ее благодатной влагой¹.

Стремление человека к порядку, изобилию и красоте заложено в его природе. Ведийский период оставил после себя большое количество разнообразных текстов, которые «создавались на протяжении полутора тысяч лет, приблизительно с XVI–XV вв. до VI–V вв. до н. э.»².

Известный российский индолог Владимир Шохин находит причины появления и господства в древнеиндийской жреческой культуре эрудитов и как следствие этого – ее интеллектуализацию: «Торжественный ритуал (постепенно развивавшийся из ритуала домашнего, где главным жрецом был сам глава семьи) все более усложнялся и требовал не только специалистов в его процедурной (обрядовые действа) и вербальной (священные формулы и гимны, сопровождающие действо) частях, но и тех эрудитов, которые знали все правила совершения обрядов и рецитаций священных текстов. Хотя первоначально эта эрудиция имела прагматические мотивы – поздневедийское общество не сомневалось в том, что малейшее нарушение данных правил делает обряд неэффективным, а совершающих его обречет на посмертные наказания, – постепенно деятельность эрудитов становится и самоцельной, научной в современном смысле слова»³.

Представим себе духовную атмосферу ведийской эпохи. Приблизим к нашему сознанию далеко от нас отстоящий мир древнеиндийской культуры. Тогда еще не существовало роскошных дворцов знати с усложненной архитектурой, с вычурным, замысловатым убранством покоев. Домашняя утварь правителя не ослепляла глаза многочисленными драгоценными камнями и блеском золота. Вместе с тем в простоте изделий повседневного быта ощущался высокий художественный вкус. Женские украшения, столь же изящные, как их владелицы, делали еще привлекательнее закругленные мочки ушей, пышные прически и круглые груди. Особой выделки пояса, легкие блузки и сверкающие на лодыжках браслеты привлекали внимание мужчин к тугим бедрам и стройным ногам.

Женатый мужчина отдавал достаточно много времени исполнению супружеского долга. Секс для него к тому же был религиозным ритуалом. Не стоило, разумеется, как полагали тогда, им злоупотреблять, забываясь до беспамятства на чреслах возлюбленной. Но, «во всяком случае, это был самый простой и самый приятный способ улучшить состояние своей кармы»⁴. Иными словами, одна из необременительных возможностей повысить духовный, материальный и социальный статус в своем последующем рождении. Употребляемое мною понятие «знать» в отношении древнеиндийского общества далеко отстоит от того значения, к которому мы привыкли.

Да разве существовала в те давние времена в поселениях – а города долгое время практически ничем не отличались от деревень – высокородная «знать», отгороженная от народа крепостными стенами замков и дворцов?⁵ Тогдашние правители проводили все свое время не в праздности и, если не воевали, занимались тяжелым крестьянским трудом, как многие их подданные. В ту эпоху это было в порядке вещей не только в Индии. Вспомним, например, Одиссея, царя Итаки, который впрягал в плуг быка и мула и сам пахал землю. Даже могущественные владыки не чурались крестьянского труда. Торжественный ритуал символической пахоты подтверждал их кровную, неразрывную связь с народом. Проведя первую борозду, правитель, как тогда считалось, обеспечивал своим подданным обильный урожай.

При скромных возможностях эта крестьянская «аристократия» разнообразила свою жизнь религиозными обрядами – многочисленными жертвоприношениями. В отличие от произносимых на санскрите сложных и по звучанию богатых метрических заклинаний, внешнее оформление этих обрядов было до примитивности простым и незамысловатым. Разве что музыка вносила некоторое оживление в религиозный быт, особенно когда церемония проходила в домашних условиях. Это могли быть свадьба, или очищение дома от злых духов, или инициация, или что-нибудь другое. Из музыкальных инструментов того времени известны вина (струнный инструмент типа лютни), флейта, кимвал, барабаны всевозможных размеров и звучания. Появились как бродячие, так и храмовые актеры. Однако мудрецам-риши, знатокам санскрита и ведийской «литургии», общаться с ними категорически запрещалось⁶.

Не стоит думать, что древнеиндийская элита вела исключительно благочестивую жизнь. Как всегда в подобных случаях, возникали контрасты. Немецкие индологи прошлого Рихард Пишель (1849–1928) и Карл Фридрих Гельднер (1852–1929) обнаружили в Ригведе не только развитый жреческий культ, но и жадную охоту за драгоценными металлами, увлечение игрой в кости, охотой и гетерами.

Во времена Будды в большой моде были конные состязания, а также потешные сражения, в которых участвовали буйволы, быки, козы, бараны, петухи и даже перепела. Немало народа собирали кулачные бои и особенно дружеские побоища с применением дубинок, а также репетиции предполагаемых схваток с врагами.

Сильные мира сего в разных странах на протяжении истории человечества в своих страстях и жажде безостановочно потреблять, потреблять и потреблять все, что душа пожелает, мало чем отличаются друг от друга. Не уступают им в подобных развлечениях и некоторые духовные особы. В Индии это были охочие до шумных зрелищ и массовых сборищ жрецы при могущественных правителях.

И все-таки существует настоящее неиссякаемое и вечное богатство, которое вот уже много веков привлекает к Индии людей из других стран, – ее литература. В ней древнейшими считаются Веды, а также памятники поздневедийской эпохи Брахманы, своеобразные комментарии к Ведам, объясняющие ритуал жертвоприношения с помощью умозрительных построений. Затем идут мистические тексты Араньяки, или Лесные книги, описывающие ритуальные практики. И, наконец, нельзя обойти вниманием упанишады (санскр. – сидеть возле [наставника]), трактаты религиозного характера, примыкающие к Ведам и объясняющие их тайный внутренний смысл. На эти литературно-философские памятники я ссылался в начале этой книги. От древнеиндийских брахманов для подобной комментаторской работы требовались серьезные умственные усилия и соответствующие знания. И все же превзойти самих себя им не удавалось. Время самопознания и размышлений в потоке повседневной жизни еще не наступило. Даже в самой поэтической из Вед – в Ригведе, на что обращает внимание В. К. Шохин, отсутствуют «хотя бы отдаленные признаки теоретической рефлексии над проблемами и понятиями бытия и целей и ценностей человеческого существования»⁷.

Опека жрецов помещала человека в узилище навязанных ими предубеждений и предрассудков. Карен Армстронг обращает внимание на исчерпанность ведийской веры и появление тайного учения упанишад. Британская исследовательница нисколько не преувеличивает, заявляя, что идея упанишад о тождественности сущности человека высшей сущности Вселенной нашла в сознании Сиддхартхи Гаутамы мощный отклик⁸.

Упанишады были обобщающим результатом «аскезы», раздумий, аналитических дискуссий и медитативных практик мудрецов-риши. Они представляли собой учения, доступные лишь «избранным» – образованным, подготовленным слушателям. Упанишады объединяют достаточно много произведений в форме диалогов, завершающих и осмысливающих канонический свод Вед. Из них Брихадараньяка, Чхандогья, Айтарея, Кена относятся к древнейшим, написанным в VII–VI веках до н. э. Других же, чуть-чуть или значительно моложе, наберется не более двух десятков.

Появление подобных произведений объясняется просто. Смысл мифологического языка Вед был изрядно подзабыт. Он нуждался в восстановлении – этому и способствовали упанишады⁹.

Обратимся к книге Артура Л. Бэшема (1914–1986) «Цивилизация Древней Индии»: «В Индии VII–VI вв. до н. э. интеллектуальная жизнь развивалась так бурно и плодотворно, как стремительно разрастаются джунгли после муссона. Распространителями этих учений, даже материалистических и скептических, почти всегда были аскеты, хотя свидетельства той эпохи подтверждают интерес царей к новым учениям. Джанака из Видехи и Аджаташатру из Каши (Варанаси) были самыми знаменитыми царями-философами. Оба жили, вероятно, в VII в. до н. э. Лесные отшельники, ванапрастха, в гораздо меньшей степени отходят от ортодоксальной ведической религии, чем бродячие аскеты – паривраджака, распространявшие широчайший спектр учений; но в основном именно они сформировали и распространили тексты упанишад»¹⁰.

Тут необходимо сделать некоторые пояснения по поводу употребляемых мною терминов и понятий. Таких, например, как ведийская цивилизация, брахманизм, индуизм, буддизм и т. п. В сущности, все они условны, введены в широкий обиход западными индологами или теософами и в самых общих, формальных чертах дают представление о происхождении, содержании и развитии религиозных взглядов в Индии. К тому же не следует забывать о нашей соотечественнице, основоположнице теософии Елене Петровне Блаватской (1831–1891), а также индийце Нарендранахе Датте, получившем в западном мире широкую известность под именем Свами Вивекананды (1863–1902). Именно они сыграли значительную роль в появлении некоторых терминов и возникновении на Западе страстного интереса к мудрости Древней Индии. Блаватская одной из первых внесла свою лепту в широкое распространение буддийских идей на Западе. Недаром сотнями миллионов иностранцев Индия воспринимается прежде всего как страна Будды¹¹.

Благодаря деятельности основанного Е. П. Блаватской в Нью-Йорке Теософического общества и триумфального четырехгодичного турне по Америке и Англии Свами Вивекананды, начавшегося в 1893 году с его выступления на Всемирном парламенте религии в Чикаго, древнеиндийская духовность приобрела мгновенную всемирную и заслуженную славу.

Новые религиозные представления, легшие в основу брахманизма, эволюционировали в религию санатана дхарма (санскр. вечная религия, вечный путь, вечный закон; этот термин ввели в обиход англичане в XIX веке), в индуизм[1], который опирается также на авторитет Вед, однако в нем на первый план выходят три верховных божества, составляющие божественную триаду – тримурти: Брахма – творец Вселенной, Шива, олицетворяющий одновременно разрушительное и созидательное начала, и Вишну, выполняющий функцию охранителя мироздания. Количество сект и направлений в рамках индуизма огромно. По образному высказыванию Артура Л. Бэшема, «брахманизм соотносится с индуизмом так же, как иудаизм Храма и жертвоприношений с последующим иудаизмом синагоги»¹².

Четырьмя духовными скрепами нового вероучения стали такие понятия, как дхарма, карма, сансара и мокша. Впервые закон воздаяния, – закон кармы, а также вызванное им представление о сансаре – круге бесконечных телесно-ментальных перевоплощений – и о возможном из него выходе, то есть мокше, были сформулированы в Брихадараньяке-упанишаде, Чхандогья-упанишаде и Тайттирия-упанишаде¹³.

В этих текстах содержалось утверждение о причинно-следственной связи между поведением, мыслями, действиями человека в настоящем и тем, кем он, умерев и родившись снова, обязательно станет в будущем. Идея кармы дожила до нашей эпохи. Она существует в сознании огромного количества людей не только в Индии. В странах христианской культуры эта идея трансформировалась в мысль о воздаянии – в неминуемое наказание за совершенные злодейские поступки. В современном обществе укрепилась вера в закон высшей справедливости. Зло возвращается даже не к тому человеку, от которого исходило, а к его потомкам.

Дхарма (на языке пали дхамма) – в ее современной неоиндуистской трактовке, заимствованной у западных индологов, – универсальный и всеобъемлющий закон бытия. Слово дхарма происходит от санскритского корня дхар – держать. В повседневном употреблении это понятие обозначает целый свод норм и правил, регламентирующих поведение человека в обществе и в отношениях с богами. Вообще-то точный русский эквивалент для слова дхарма найти невозможно. Его буквальный перевод – то, что поддерживает или удерживает.

Профессор Ростислав Борисович Рыбаков обладал незаурядной эрудицией и редкой для большинства индологов способностью просто и доходчиво говорить о сложных вещах. Он обратил внимание на отсутствие в сознании индусов понятия «религия» в том значении, как его толкуют на Западе: «Когда мы говорим об Индии или индуизме, любое категорическое утверждение может быть опровергнуто. Слово „религия“ мы найдем едва ли не на каждой странице выходящих в Индии книг и газет. И разве храмы, жрецы, изображения богов, ритуалы, паломничества, песнопения не свидетельствуют о том, что индуизм – это именно религия (в нашем, традиционном понимании этого слова)?

Несомненно, индуизм – это религия. Но не только. Образ жизни? Да, конечно – но не только. Философия? Вне всякого сомнения. Но, опять же, не только. И религиозный, и социальный, и философский компоненты накрепко спаяны в нем в нечто единое. Как обозначить это единство, каким из наших, внешних для индуизма, терминов? Может быть, это мировосприятие? Слово „религия“ явно не покрывает всего того, что так неадекватно именуется у нас индуизмом (кстати сказать, слово „индуизм“ чуждо индусскому менталитету, это заимствованное, заемное, иностранное для Индии определение того, чем живет и дышит ее народ). До какой бы степени церковного диктата и контроля ни скатывалась Европа в прошлом, но могло ли кому-либо прийти в голову, что, скажем, утренний туалет, физические упражнения, половой акт, само дыхание, наконец, есть акт по сути своей религиозный? А индуизм не только считает именно так, но еще и скрупулезно расписывает, как, когда, в какой последовательности должны совершаться эти акты – именно как религиозные обязанности каждого человека. Именно потому, что для индуса религиозно все, все покрывается словом „религия“, потому, что нет для него ничего светского, профанного, мирского, а есть только сакральное, именно поэтому нет и точного аналога нашему понятию „религия“ в языковом наследии Индии. Как назвать то, что охватывает все на свете и не имеет противопоставления? Впрочем, названным ЭТО быть не может. И индусы называют его, но не религией и не индуизмом, а многозначным словом „дхарма“, иногда же „санатана дхарма“ – „вечная дхарма“»¹⁴.

Профессор Р. Б. Рыбаков приоткрыл несведущим людям дверь с надписью на ней – Дхарма. За этой дверью обнаруживается мир, в котором все в нем находящееся подчиняется неукоснительному порядку, от которого зависит качество жизни. В этом мире «все разложено по полочкам, все расписано, как в идеальных бюрократических инструкциях»¹⁵.

Перейду на язык сегодняшнего дня. Дхарма – это единственная вечно и четко работающая безотказная компьютерная программа, учитывающая общие и индивидуальные закономерности и проявления всего сущего. Даже у огня, даже у воды есть своя дхарма!

Чем же объясняется такая предусмотрительность в регламентации всего и вся, почему с необыкновенной дотошностью определены все обязанности человека в отношении окружающего мира и его обитателей – живых и мертвых? Почему от него требуют выполнения приписанной его происхождением и возведенной в священный долг дхармы?

Да потому, что нарушение человеком нравственных устоев вызывает хаос не только в его душе, в его семье, в его стране, на планете Земля, но и в космическом пространстве.

Профессор Р. Б. Рыбаков образно и точно детализировал подобную ситуацию, прибегнув к понятному для современного человека сопоставлению с работой машинного двигателя: «Каждый человек, хоть в малейшей степени нарушающий свою дхарму, нарушает этот порядок, отрицательно воздействует на духовное состояние мира (учитываются при этом и поступки, и мотивы, и мысли, и желания). Так, попавшие в мотор песчинки не просто сбивают или замедляют работу двигателя, но могут даже стать причиной катастрофы»¹⁶.

Со своей стороны добавлю: появляющиеся нарушения – это вредоносный компьютерный червь, способный разрушить всю систему в целом.

Еще следует добавить, что дхарма, этот всеобъемлющий и морально-нравственный закон, гарантирует эволюцию миров и галактик, живой и неживой природы. В частности, в мире людей он воплощает критерий оценки образа жизни, установленный свыше для каждого сословия, и представление о том, чем вызваны те или иные формы телесного и ментального перерождения живых существ. Сам этот процесс (инкарнации, или метемпсихоза) осуществляется на основании кармы (санскр. – дело, действие). Это регулирующий механизм воздаяния за очередную проживаемую жизнь. В зависимости от того, оскверняется ли она греховными или украшается добродетельными поступками, зависит судьба живого существа в новом рождении. Улучшить качество своей телесной, ментальной и социальной жизни после смерти, при последующем возвращении на круги своя, с надеждой на освобождение от дальнейших перерождений, может тот человек, кто неукоснительно следует моральным и социальным предписаниям брахманов. Только поведение, при котором не нарушается индивидуальная дхарма, сохраняет от распада земные и небесные иерархии.

Понятия дхармы, кармы и сансары взаимосвязаны. Особенно крепко сцеплены друг с другом карма и сансара. В Индии говорят: «Какова карма, такова и сансара». В определенном смысле карма – это сам человек. Сансара (санскр. – круговорот) – это колесо жизни, смерти, возрождения, круговорот вынужденных рождений и смертей в обусловленных причинами и следствиями мирах. Она синоним феноменального существования. И как жизнь изменчива и в то же время устойчива в бесконечном повторении одних и тех же сюжетов и ритмов. Именно она погружает человека в земное бытие и, словно сила земного притяжения, прочно его удерживает в посюстороннем пространстве, в котором он вертится как белка в колесе.

Для буддистов, например, ее проявление в материальном мире – иллюзия, а ее основное качество – страдание¹⁷.

Есть общее в религиозных воззрениях древних индийцев до времени завоевания Индии мусульманами. Все они, включая буддистов, сходятся в конечном итоге на одной мысли, что необходимо перенаправить эволюцию человека разными средствами и путями от материального к духовному. Не всякие люди могут, приходится признать, легко и последовательно ущемлять плоть ради возвышения духа. Это доступно немногим. Когда же человек унижен до последней степени скудостью своего существования, он либо гибнет, либо выживает в другой среде, приспосабливаясь к любым условиям жизни. При этом все прежние мирские соблазны в нем стремительно идут на убыль и замещаются ценностями нематериальными. Вот тогда-то в каждом отдельном человеке и происходит эта вожделенная и веками ожидаемая духовная эволюция. Доминирующая в человеке сила духа укрепляет немощь его тела. Но так происходит не всегда и не со всеми людьми. Некоторые из них в этих обстоятельствах окончательно звереют.