Я могу сколько угодно глотать улицы большого города,
Осушать стаканы южного солнца в далеких странах,
Красить губы поцелуями заморских принцев
И укутывать шею шарфом из книг и мыслей.
Но однажды кто-нибудь расстегнет пуговицы моего платья,
Сбросит с меня все, что будет ему мешать –
И увидит не голое тело, а власяницу,
Которая, наверное, почти вросла в мою белую кожу.
Эта власяница сделана из колючего снега,
Из привкуса водки и песен Виктора Цоя,
Она пропитана березовым соком
И слезами женщин с огрубевшими руками,
Никогда не знавшими ласки.
Эта власяница пропахла запахом дыма
От пожара, или от костра, или от сигареты в руках у школьника.
Власяница кажется старой, как иконы Андрея Рублева,
И под жесткими ее нитями кровит и кривится тело.
Кто-то скажет, что я могла бы ее снять, если б захотела.
Нет. чудовищная ошибка.
Власяница мне не подвластна.
Это не кружевное боди, не белье из атласа.
И я больше скажу: если кто-то в порыве страсти
Вдруг однажды сорвет ее с кожи моей – и увидит тело,