***
Еще зима по марту бродит
и снегом балует, пургой,
а вот сегодня чудо вроде,
давно жизнь не была такой.
Весна, весна, ты вновь со мною,
ты благо солнечных лучей,
ты светишь ласкою земною,
когда вода бежит в ручей.
И я очнулась от молчанья,
мужчины мудро прячут взор,
речей приятное звучание,
ведут душевный разговор.
Я прохожу их, молча, мимо
и часто чувствую: они
не видят лет моих и грима,
их только взглядом не гони.
Они и так глядят украдкой:
вот взгляд, вот вздох, а вот и стих.
Они различны, но повадки,
интеллигента вечны в них.
Весна их словно не тревожит,
они спокойны и мудры,
и рано жизнь еще итожить,
другого времени поры…
1989
Муж-жена
Набирает август силу,
утром солнце холодит,
освежая землю мило,
и с теплом уже лимит.
Твой звонок звенит в разлуку,
сквозь прохладный, тихий день,
то итог житейской муки,
неприятность давит, лень.
Веет ветер нашей встречи,
август клонится в зенит,
скоро мы сойдемся в вече,
встреча все еще манит.
Ритм стихов, слегка игривый,
в вечер августа плывет,
и меняются мотивы,
и тебя в стихи зовет.
День за днем пройдут по кругу,
ночь коснется дважды дня,
встретишь ты меня, как друга,
я – роднее, чем родня.
Время, годы пролетают,
исчезаешь где-то ты.
Кто ты был – никто не знает,
август, зелени листы.
1989
Еще сентябрь
Еще сентябрь. Листва без желтизны,
все сильные деревья зеленеют,
для них продлились лето и весна,
а люди в этом возрасте полнеют.
Еще умнеют, думают мудрей,
спокойнее на мир упрямый смотрят,
немножечко становятся старей,
и тратят меньше, в общем-то, не моты.
А в сердце что? Спокойствие небес.
На остановке люди – горожане,
и ты средь них из прошлого воскрес,
но это лишь в автобусе. Дрожали
от холода с тобою на ветру,
и чувства даже мельком не возникли,
потом спокойно крем в лицо вотру,
и вид морщин – осыпавшие иглы.
И отношенья встали по местам,
я не ищу ни встречи, ни свиданья.
В автобусе людей не меньше ста,
мы проезжали солнечное здание.
Все отошло. Листва лишь зелена.
Да, я тебе давно ведь неподвластна.
И в сентябре я в чувствах вновь вольна,
и нет и мысли: "О, я – сладострастна!"
1989
Парк
Водный ветер, шум фонтана,
солнца теплый водопад,
танец листьев вьет у стана,
блестки в тысячу карат.
Солнце землю охватило,
окунуло в небеса,
снегом очи ослепило,
и проснулись в миг леса.
Парк прекрасен в теплом мае,
ожил новенький каскад,
на пруду из лодок стаи,
и скамейки в ряд стоят.
Льются струи водопада
по ступенькам и шумят,
а детишки ходят рядом
и в фонтан встать норовят.
Воздух ласково и нежно
кисти веток целовал
и весну встречал. Безбрежно
шла она в девятый вал
в новом парке, где деревья
очень малой высоты,
а была здесь деревенька,
когда мерили версты.
А девятый вал фонтана
извергался в вышину,
опускался вниз спонтанно,
нарушая тишину.
Я иду в порывах ветра,
очи щурю от лучей,
в парке нет и километра,
но от счастья – сто ключей.
1989
Город
Мой милый город средь лесных массивов,
окраина Москвы иль город – Соц.
По берегам прудов склонились ивы
и там, где гаражи, возникла ТЭЦ.
Столица предо мной иль город малый,
таится он под зеленью лесов,
а в поясе блестит слегка устало
чудесный пруд и мостик на засов.
Все пройдены любимые дороги,
знакомы мне леса и все дома,
автобусные возят меня дроги,
подругою – природа мне сама.
И так года, взрослеют, вянут лица,
по небесам проходят облака,
и город в руки взял давно синицу
за тонкие и нежные бока.
Все внешне очень тихо и спокойно,
все очень чисто, благостно почти,
и люди здесь ведут себя достойно,
о прошлом лишь в музее все прочти.
А город строится и быстро вырастает,
из Спутника растет красивый град,
и вскоре прошлое название растает,
останется одно – Зеленоград
1989
Тревожная весна
Зима ушла, растаяла бесследно,
плывут дожди по стеклам и ветвям,
еще он дома, милый мой наследник,
подверженный от юности страстям.
Волнения с ним идут, не прерываясь,
и армия маячит каждый миг.
Он, дождиком сегодня умываясь,
уже науку армии постиг.
Срастаются деревья над дорогой,
пути с его отцом, давно срослись,
для вечности все это так не много,
а для семьи, так это – просто жизнь.
Деревья набирают свою силу,
и люди набирают в жизни вес,
и вес труда, что строит дачу, виллу,
и вес, что исключат всех повес.
Мог в детстве незаметным быть ребенок,
и в юности студентом, как и все.
А в зрелости заметят: он был львенок,
он львом стал в молодой своей красе.
Но вот тогда, все было так тревожно,
и армия была не просто так,
и вспоминать бы надо осторожно,
и к ране не прикладывать пятак.
1989
Узоры от мороза
Морозный иней очень тонок,
он, словно шкурка у зверька,
а снег весь мелкий и без корок,
следов хорошего денька.
Прекрасны милые мгновенья
цветущих инеем ветвей,
они души проникновение,
они подарок добрых фей.
Хороший день. Снег чист в падение.
И утро в мареве снегов,
блеск раздается, словно деньги,
морозных солнечных долгов.
Вернулся снег. Январь в расцвете
своих морозов и снегов,
на каждой ветке, как в кассете,
уложен инея покров.
Зима, зима, зима повсюду,
замерзли чувства, спит тоска,
и скоро я совсем забуду
красу зеленого листка.
Цветут узоры от мороза,
блистает иней в тишине.
Зима – стихи, а, где же проза?
Замерзла, спряталась в кашне.
1989
***
Лесной соловьиный оркестр
выводит зеленые трели,
листва хорошеет окрест
под звуки природной свирели.
Душа от любви неземной
летает над птичьим хоралом,
и рада, что муж мой со мной,
со мной, не в степях за Уралом.
И жалко до слез, спазм в груди,
что сыну сегодня в солдаты,
но где-то уж поезд гудит,
неся свои старые латы.
1989
За окном
Мое окно объяли ветви взглядом,
под белым снегом виден их изгиб,
каким-то нескончаемым парадом,
уходит вдаль лесной красы прогиб.
Не упиваясь красотой лесною,
черчу свои обычные листы,
вдруг, вспоминаю, сын ведь не со мною,
он служит в армии, прости сынок, прости…
Чертить – черчу, но моему терпенью
ведь есть конец, когда приходит ночь,
тогда душа спешит к стихотворению
и прогоняет удрученность прочь.
Всю жизнь тянулась достигать высоты
и очень надоела суета,
и мир весь из условностей, полеты
одной души, нужны как никогда.
Мне писем нет, мой сын стал молчаливый.
И где он? Как он? Что-то замолчал.
Эх, сын, мой сын, любимый мой и милый,
как я хочу, чтоб голос твой звучал!
1989
Скульптор чувств
Твоя недосягаемость волнует,
я в плен иду твоих далеких рук.
Мне хорошо, и голос твой чарует,
и разгоняет будни скучных мук.
Мне хорошо. Необъяснимо плохо,
что ты далек, как миллионы звезд.
Меня ведь не устроят чувства крохи,
я обойдусь без просьб любви и слез.
Но я люблю и в этом неповинна,
ты – жизнь моя, ты – зимний солнца луч,
в тебе вся Русь, и что-то есть от финна,
наверное, холодность зимних туч.
Ты скажешь: "Блажь, родная, что с тобою?"
Я подниму кричащие глаза,
любовь свою не назову слепою,
и наши затрепещут голоса.
Люблю игру на грани придыхания.
Люблю идти по острию любви,
порой любовь, как бабочек порхание.
А ты, мой друг, все искорки лови.
Но ты суров, лишенный вдохновения,
ты только шеф и больше нечего.
А я из чувств леплю стихотворение,
работать мне с тобой почти легко.
1989
Единый ум
Жил человек, взлетел слегка
над общей суетой.
Я молодой была тогда,
а, в общем-то, святой.
Я на работе день-деньской
работаю, тружусь,
вот иногда влюблюсь с тоской,
потом в любви кружусь.
Судьбу свою отдал другой.
Она ему милей,
и брови у нее дугой,
и в действиях смелей.
Он только думает: "Она".
А пред глазами – я.
Я в его мыслях, я одна,
ни кобра, ни змея.
Люблю его и не люблю.
В пургу чисты снега.
И ни о чем я не молю -
пурга в апрель легла.
Ушел в работу с головой,
там много верных дум.