История этих событий, охватывающих всю территорию, лежащую между Багдадом и Баку, по забавному совпадению изобилует неизбежными аллитерациями – буква «Б» означает и Берлин, и Батури, и Баку, и Бухару, и Багдад, и, если бы кто-то захотел проследить аллитерацию до конца, можно было бы добавить Византию (лат. Byzantium) для Константинополя. Таким образом, цель миссии, с которой мне было приказано отправиться на Кавказ в конце 1917 года, а также планы противника, приведшие к выполнению миссии, лучше всего можно кратко сформулировать именно под этой буквой алфавита.
Одним из важных пунктов в тщательно продуманных довоенных планах Германии по завоеванию мирового господства являлось поглощение Малой Азии и дальнейшее проникновение в Азию посредством железной дороги Берлин – Багдад. Когда в марте 1917 года Багдад был взят англичанами, а перспектива его отвоевания турками казалась весьма отдаленной, направление немецкого проникновения в Азию пришлось сместить дальше на север и выбрать очевидную линию Берлин – Баку – Бухара.
Не вызывало сомнений, что в этой последней схеме Южный Кавказ, Баку и Каспийское море будут играть существенную роль; и целью моей миссии стало предотвращение немецкого и турецкого вторжения в этот район.
Судьба распорядилась так, что как раз в то время, когда захватом Багдада англичане сорвали более южную германскую схему, развал России открыл путь для беспрепятственной немецкой кампании на северном направлении. До лета 1917 года русские войска держались стойко, хотя было очевидно, что процесс распада не за горами. Их рубежи простиралась от юга России, через Кавказ, Каспий и Северо-Западную Персию, где левый фланг русских соединялся с британским правым на границе Персии и Месопотамии, к востоку от Багдада. К осени 1917 года эта линия фронта неумолимо таяла, войска массово дезертировали, и целая армия объявила о своем намерении оставить позиции и вернуться домой.
Таким образом, турецкая армия, неосознанно действующая в окрестностях Эрзерума в качестве авангарда германских намерений, никого не обнаружила между собой и давно желанным Южным Кавказом, за исключением некоторого числа армянских войск, дезорганизованных, лишенных сплоченности и в равной степени пропитанных духом революции. Но поскольку линия турецкого наступления проходила через их дома, они были вынуждены оказывать сопротивление. Тифлис, столица Южного Кавказа, без серьезного сопротивления, скорее всего, должен был попасть в руки противника, и захват этого города дал бы турецко-германским армиям контроль над железнодорожной линией между Батуми на Черном море и Баку на Каспии, чрезвычайно ценными нефтяными месторождениями Баку, необходимыми минералами Кавказских гор и огромными запасами зерна и хлопка с побережья Каспийского моря.
Поскольку место конфликта находилось слишком далеко от любого из основных районов боевых действий – от Багдада до Баку целых 800 миль, – было совершенно невозможно отправить достаточное количество войск, чтобы совладать с ситуацией.
Единственный возможный, и весьма ограниченный, план состоял в том, чтобы отправить в Тифлис британскую миссию. Эта миссия, достигнув места назначения, должна была приступить к работе по реорганизации разрозненных частей русской, грузинской и армянской армий и восстановлению линии фронта против турецкого вторжения. Перспективы на будущее казались весьма многообещающими, а успех был бы не соразмерен числу занятых в процессе или связанным с ним затратам. Это выглядело заманчиво и вполне реалистично.
Честь командования миссией выпала на мою долю, и в январе 1918 года я отправился из Багдада вместе с передовой партией.
Позвольте мне сразу же заявить, что нам не удалось достигнуть своей первоначальной цели или хотя бы добраться до Тифлиса! Но история, которую я собираюсь рассказать, повествует о наших попытках доехать до этого города, а также других задачах, которые случайно выпали на нашу долю, и тех незначительных достижениях, которые, я убежден, имели немалую ценность для дела союзников.
Опираясь на основное повествование, читателю остается самому сделать вывод о значимости этих достижений, но я хотел бы привлечь внимание к тому факту, что немедленно после отказа от тифлисской схемы исходная первая партия из 12 офицеров и 41 солдата заполнила брешь в 300 миль дороги, которая была оставлена в Северной Персии эвакуирующимися русскими, и полностью застопорила все предприятия противника по этой линии, хотя дело и осложнялось угрожающей враждебностью нейтральных персов.
Прежде чем приступить к повествованию о событиях миссии, любопытно кратко рассмотреть тифлисскую схему.
С точки зрения противника, турками, несомненно, двигало страстное желание овладеть ценной территорией на единственном театре военных действий, где победы, словно спелые сливы, сами падали им в руки, и они могли в полной мере потворствовать своей давней ненависти к армянам, а отдельный солдат мог соблазниться богатой добычей, которая находилась в больших городах. Но турецкая армия в целом уже не выглядела такой хорошо организованной машиной, как в 1916 году. Войска устали, а их командиров больше не воодушевляла уверенность в окончательной победе – скорее угнетала крайняя вероятность обратного результата. Против такой армии легко было реорганизовать значительное количество грузинских и армянских войск, боевой дух которых во сто крат множился их решимостью не пустить ненавистного захватчика в свои дома.
Это последнее утверждение представляется настолько очевидным, что вполне могло быть воспринято как неизбежный результат. К сожалению, события доказали обратное! Революция до такой степени лишила людей мужества, что даже первобытный дух защиты домашнего очага, один из сильнейших инстинктов человека, в случае с выходцами с Южного Кавказа отсутствовал полностью.
Единственно возможным способом достижения успеха миссии было бы воздействие на чувство патриотизма и любви к дому. Может показаться невероятным, но такого чувства явно не существовало, и планы, основанные на нем, были обречены на провал; но подобное утверждение, разумеется, не означает перекладывание вины на тех, кто рассчитывал на наличие этого чувства. Дело в том, что в Тифлисе задолго до войны существовало то настроение, которое русские называли «прогерманской ориентацией».
При тщательной подготовке к этой великой войне немцы пустили в ход все средства, и Кавказ, Северный и Южный, был досконально изучен ими с учетом всевозможного развития событий.
Жители Тифлиса читали статьи в «Рейтер» и сравнивали их с победными реляциями немецкого радио: очевидно, что Германия выиграет войну. «Тогда зачем нам англичане, чтобы затягивать дело? Пусть турки захватят страну: мы надеемся, что победоносная и великодушная Германия защитит нас от турецких эксцессов и снова выгонит их, когда война закончится. Турецкое вторжение – лишь временное неудобство, от которого немцы впоследствии избавят нас». Таков, несомненно, был ход мыслей в Тифлисе, особенно среди грузинского населения. На задворках же армянского сознания никогда не исчезал страх неминуемой резни.
Подобное отсутствие духа национального самосознания является ярким примером крайней неуверенности, с которой сталкиваются те, кто призван решать военные вопросы. Некий фактор, который можно с уверенностью считать определенным, оказывается совершенно противоположным. Когда дело дойдет до финальной стадии обороны Баку от турок и станет ясно, что их любимый город, их личное богатство, их жены и дети ежечасно подвергаются опасности попасть в руки врага и нет сомнения в неизбежности массовой резни – даже в такой момент сила духа, на которой только и могла основываться успешная оборона, так и не пробудилась. Несомненно, такое отсутствие отваги можно отнести на счет революции. Все факторы, составляющие то, что мы называем «мужеством», вдребезги разбиваются во время революции, и их место занимает тупая апатия, которая встречает все ситуации безнадежным вопросом: «А какая во всем этом польза?»
Таков был Южный Кавказ. Теперь рассмотрим то, что касается Персии.
Хотя Персия объявила о своем нейтралитете, с самого начала войны ее территория использовалась как русскими, так и турками, которые воевали друг с другом вдоль и поперек дороги от Казвина до Керманшаха, пока наш захват Багдада не предоставил русским бесспорное обладание этой территорией. Таким образом, в 1917 году русские удерживали дорогу, идущую на северо-восток от персидско-месопотамской границы до Каспийского моря. Турки, хотя и не выказывали намерения атаковать по этому направлению, все же держали на линии фронта достаточное количество войск – параллельно северо-западной русской линии, что требовало неустанного внимания к этому направлению.
С приходом большевиков к власти в ноябре 1917 года русские войска в Северной Персии начали отходить, и стало очевидно, что на правом фланге британской Месопотамской армии образуется брешь примерно в 450 миль, через которую турецкие и немецкие агенты и войска смогут беспрепятственно наводнить Центральную Азию.
Существовала надежда закрыть эту брешь, завербовав под британский флаг достаточное количество хорошо оплачиваемых добровольцев из рядов отступающих русских.
Предпринятые в этом направлении усилия потерпели полный провал.
Причины неудачи заключались в основном в том, о чем говорилось выше, – революционеры могут убивать, но не воевать. Немногочисленные завербованные люди оказались совершенно бесполезными, а революционные комитеты грозили смертным приговором любому, кто поддерживал движение; поэтому от него пришлось отказаться. По сути дела, брешь, возникшую в этой части линии фронта, фактически заполнили офицеры и унтер-офицеры миссии при обстоятельствах, о которых будет рассказано далее.
Теперь остается только дать очень краткое описание географии местности.
При выходе из Багдада в восточном направлении однообразная равнинная Месопотамия тянется примерно на 80 миль по прямой, пока не достигает персидской границы, практически совпадающей с подножием гор. Подступы к горам плавные, начинающиеся с обычных джабалов – предгорий, в которые постепенно переходит безжизненная равнина примерно за 20 миль до приближения к фактической границе.
Отсюда до Каспийского моря, на 400 миль по прямой, местность состоит из череды бесплодных гор и плодородных долин, линия параллельных хребтов тянется от северо-запада на юго-восток, тогда как дорога идет на северо-восток, каждый раз меняя направление под прямым углом. Перевалы находятся на высоте от 5000 до 8000 футов над уровнем моря, а общий уровень страны в пределах от 3000 до 7000 футов.
На перевале Так-и-Гири, через который путники из Месопотамии попадают на персидские нагорья, на склонах растет несколько чахлых дубов; это практически единственные дикорастущие деревья, которые можно увидеть до тех пор, пока мы не доберемся до горной системы Эльбрус, которая огибает южное побережье Каспийского моря. Миновав этот горный хребет через Манджиль, последние 70 миль вниз к морю Азия демонстрирует пример ярких контрастов, какие можно встретить только здесь. После более чем 300 миль гор, таких же бесплодных, как скалы Адена, местность вдруг переходит в страну, покрытую густым лесом, что производит эффект столь же ошеломительный, как внезапное перемещение с одной планеты на другую. Последние 20 миль этой дороги до взятого русскими в концессию иранского порта Энзели проходят по равнине с невысокими дюнами, представляющей собой часть моря, заиленную в течение веков грязью, принесенной с хребта Эльбрус, и песком, нанесенным с моря северными штормами.
Бассейн Каспийского моря вобрал в себя всевозможные виды климата и температур, побережье демонстрирует разнообразие местности, населенной бесчисленными народностями, осколками канувших в небытие великих рас прошлого. Что касается климата, то порт Астрахань в устье Волги на самом севере моря зимой скован льдом, в то время как в окрестностях Энзели выращивают рис; бананы и пальмы пышно цветут на открытом воздухе, а зима характеризуется главным образом теплым моросящим дождем.
Местность на северо-западе, севере и большей части восточного побережья представляет собой равнину – либо травянистую степь, либо песчаную пустыню; на западе и юге возвышаются ответвления Кавказского хребта и величественной Эльбрусской гряды.
Основными расами, населяющими побережье, являются русские и казаки на севере, турки на востоке, персы и гилянцы[1] на юге, татары, грузины, армяне и дагестанцы на западе.
За исключением южного побережья, которое является персидской территорией, все море находится в пределах русской зоны, и на этом южном берегу, настоящем «винограднике Навуфея»[2], имеются главный порт и рыбные промыслы, образующие русскую концессию – и весьма ценную концессию. Дорога от порта до Тегерана и до Хамадана в равной степени является российской собственностью.
Судоходство на море весьма значительно, поскольку оно представляет собой своего рода обменный рынок икры и мороженой рыбы русского рыболовства, риса Гиляна, пшеницы и хлопка Туркестана на нефть Баку, хлопчатобумажные ткани и другие европейские товары, доставляемые по Волге в Астрахань. Там, где нефтяное топливо так дешево, а свирепые штормы так часты, не слишком много возможностей для парусных судов, зато флот просто огромен для такой маленькой области. Не имея доступа к официальным цифрам, мы подсчитали, что торговый флот на Каспии насчитывает около 250 судов водоизмещением от 200 до более чем 1000 тонн, некоторые из них, построенные в Англии, добрались до Каспия по Волге своим ходом.
Небольшая флотилия из трех миниатюрных канонерских лодок – «Карс», «Ардаган» и «Геок-Тепе» – господствует над волнами этого внутреннего моря и вполне способна поддерживать порядок там, где не может быть никакой оппозиции. Естественно, с самого начала революции этот флот обладал значительным весом в политике – главным образом с точки зрения финансового благополучия моряков. Примечательно, как охотно революционное правительство прислушивается к требованиям флота, когда резиденция правительства находится на морском берегу, а орудия кораблей держат на прицеле жизненно важные объекты.
Надеюсь, вышеизложенного весьма приблизительного описания политических событий, которые привели к решению направить миссию в Тифлис, и общего характера территории, пройденной в ходе операций, будет достаточно, чтобы дать читателю достаточное представление об обстановке.
Необходимо рассмотреть еще один вопрос – состав миссии. Ввиду особого характера задачи, с которой ей предстояло справиться, боевые подразделения не требовались. Ядро из примерно 200 офицеров и такого же числа унтер-офицеров должно было занять место командиров и инструкторов в реорганизованных подразделениях.
Эти офицеры и унтер-офицеры отбирались из всех подразделений и с различных театров военных действий: из Франции и Салоник, из Египта и Месопотамии, представляя главным образом канадские, австралийские, новозеландские и южноафриканские контингенты. Всех их выбрали за особые способности, и все они были людьми, которые уже отличились в боевых действиях. Не вызывает сомнения, что это была самая достойная группа людей из когда-либо набиравшихся, а их командованием мог бы гордиться любой человек.
Но организовать силы оказалось непростой задачей. Если бы время не являлось столь важным фактором, было бы лучше всего сначала собрать их в каком-то определенном месте и лишь затем приступить к выполнению нашей задачи. Однако это было совершенно невозможно. Время служило главным фактором, и мне пришлось самому поторопиться с выходом, как только я смог собрать передовую группу из нескольких офицеров.
Остальная часть отряда прибыла партиями в течение следующих двух месяцев. Во всей своей полноте она никогда не собиралась в одном месте из-за различного характера обязанностей и огромной площади, на которой она действовала. Это само по себе являлось большой, но совершенно неизбежной помехой.
Вероятно, мое знание русского языка и известная симпатия к России во многом повлияли на выбор меня для этой задачи, но не следовало ожидать, что офицеры моей группы будут сплошь лингвистами: они ими и не были.
Имелось, однако, несколько человек, которым удалось немного овладеть русским языком в результате уроков, взятых на борту корабля по пути сюда, и парочка тех, кто мог изъясняться на вразумительном французском. Офицеры, изначально предназначавшиеся для штабной работы, оказались превосходно подобраны, среди них нашлось несколько человек, говоривших и по-русски, и по-французски.
Нашлись и такие, кто, имея происхождение из отдаленных уголков земли, были знакомы с языками племен, с которыми привыкли иметь дело, но такие языки, разумеется, мало походили на языки Азии или Европы. Однажды мне пришлось объяснить, что «цокающие звуки» языка зулусов не помогут овладеть персидским!
К этому костяку британцев добавилась великолепная группа присланных из Лондона русских офицеров, а позже ко мне присоединились еще несколько русских, бежавших от революции, чьи услуги оказались чрезвычайно ценными.
Пожалуй, для общего представления этого вполне достаточно. Я постарался прояснить стратегическую и политическую ситуацию, которая привела к отправке миссии: дал приблизительное описание территории, пересекая которую миссии предстояло испытать свои приключения, и представил персонажей, которые должны были принять участие в этих злоключениях.