Британская империя. Разделяй и властвуй! - читать онлайн

Лекция 2 Англия в восемнадцатом столетии

В восемнадцатом столетии расширение Англии особенно быстро подвигалось вперед. Чтоб понять природу этого расширения и оценить, как много энергии и жизненности народа было на него потрачено, всего лучше ознакомиться с историей восемнадцатого столетия. История этого периода, если я не ошибаюсь, получит с этой точки зрения совершенно новый интерес.

Я постоянно замечаю и на популярных исторических сочинениях, и на случайных ссылках на восемнадцатое столетие, какое слабое и смутное впечатление оставил этот период в народной памяти. В большей части его мы не видим ничего, кроме застоя. Войны, по-видимому, не ведут ни к чему, и мы не видим проявления какой-либо новой политической идеи. Нам кажется, что период этот создал мало, и мы склонны, пожалуй, считать его счастливым, но отнюдь не достопамятным. Неясные фигуры Георга I (1714–1727), Георга II (1727–1760), долгое и бесцветное управление Вальполя (Walpole), Пельгама (Pelham),[8] торговая война с Испанией, битва при Деттингене и Фонтенуа,[9] скудоумный первый министр Ньюкестль (Newcastle), скучные распри из-за Вилькса,[10] злосчастная американская война – повсюду мы находим отсутствие величия, прискорбную заурядность, плоскость и в людях, и в делах. Но всего больше недостает им единства.

Соответствующий период во Франции также не может похвалиться величием, но в нем есть единство; он понятен; мы можем определить его одним словом, как век приближения революции. Что же представляет собою восемнадцатое столетие в Англии, и к чему оно привело? Что приближалось тогда?

Но спрашивается: стоим ли мы на верном пути, чтоб открыть единство рассматриваемого исторического периода? Мы имеем несчастную привычку распределять исторические события по царствованиям. Мы делаем это механически даже и тогда, когда признаем или даже преувеличиваем незначительность монарха. Первые Георги были, по моему мнению, вовсе не так ничтожны, как часто предполагают, но даже и самый влиятельный монарх редко имеет право дать веку свое имя: много ошибочных понятий возникло из выражения «век Людовика XIV». Итак, прежде всего, приводя в порядок и подразделяя какой-либо период истории, мы должны отбросить такие бесполезные заглавия, как: «Царствование королевы Анны», «Царствование Георга I», «Царствование Георга II». Вместо них мы должны стараться установить деления, основанные на действительной стадии прогресса национальной жизни. Мы должны считать периоды не от короля до короля, а от одного великого события до другого. А чтобы сделать это, мы должны оценивать события, измерять их значение, что не может быть достигнуто без близкого с ними знакомства и тщательного анализа. Когда по отношению к какому-нибудь событию мы убедимся, что оно может стать в ряду руководящих событий национальной истории, то мы должны приступить к расследованию причин, вызвавших его. Таким образом, каждое событие принимает характер определенного развития, а каждое такое развитие образует главу в национальной истории, которая получает название от руководящего события.

Для простой иллюстрации этого принципа возьмем царствование Георга III. Что за нелепость считать этот длинный шестидесятилетний период исторически единым только потому, что в продолжение всего этого времени королем был один человек! Какой же принцип при делении этого периода должны мы выставить вместо личности короля? Очевидно, великие события. Одна часть этого царствования составит самостоятельную главу, как период потери Америки, другая – как период борьбы с французской революцией. Но в истории нации бывают и мелкие, и крупные деления. Кроме глав, есть тома и части. И это должно быть так, ибо при ближайшем исследовании великих событий мы замечаем, что они связаны между собою; события, хронологически близкие, обладают сходством; они составляют группы, каждую из которых можно рассматривать как одно сложное событие; такие сложные события дают название частям точно так, как более простые события дают названия отдельным главам истории.

Европа в XVIII веке

В некоторых периодах истории процесс деления так легок, что мы совершаем его почти бессознательно. Значение событий бросается в глаза, и связь их очевидна. Читая о царствовании Людовика XV во Франции, вы чувствуете, что читаете о падении французской монархии. Но есть части истории, к пониманию которых не так-то легко найти ключ; в таких случаях появляются то недоумение и тот недостаток интереса, который англичане чувствуют, когда оглядываются на восемнадцатое столетие. В большинстве таких случаев виноват сам читатель: он почувствовал бы интерес к данному периоду, если бы имел ключ к его пониманию; а чтобы найти ключ, надо искать его обдуманно.

Итак, нам предстоит взглянуть на великие события восемнадцатого столетия, рассмотреть каждое из них, с целью отметить точное его значение, а затем, сравнивая их между собою, раскрыть скрытую в них общую тенденцию. Говоря о восемнадцатом столетии, я выражаюсь неточно, так как имею, собственно, в виду период, начинающийся революцией 1688 года и кончающийся миром 1815 года. Какие же великие события случились во время этого периода? Революций не происходило. Из внутренних беспорядков мы знаем только два неудачных восстания якобитов в 1715 и 1745 годах. Произошла смена династии, но совершилась она спокойно, парламентским актом. Все крупные события одного рода – это внешние войны. Войны эти ведутся в большем масштабе, чем все предыдущие войны Англии со времени Столетней войны четырнадцатого и пятнадцатого веков. Они имеют также более формальный, деловой характер, чем прежние войны, потому что Англия впервые имеет настоящую армию и флот. Великий английский флот получил определенную форму во время республиканских войн, а начало английской армии, основанной на Mutiny Bill,[11] относится к царствованию Вильгельма III. Между революцией и битвой при Ватерлоо можно насчитать семь больших войн, которые вела Англия; самая короткая из них продолжалась семь лет, а самая долгая – около двенадцати. Из ста двадцати шести лет шестьдесят четыре года, то есть более половины, были заняты войной. Больший масштаб этих войн по сравнению с предыдущими явствует из того бремени, которое они наложили на страну. И до этого периода часто Англия вела войны, однако в начале его на ней не лежало сколько-нибудь значительного долга, – долг ее не доходил до миллиона; в конце периода, в 1817 году, государственный долг Англии возрос до 840 миллионов. При этом надо иметь в виду, что даже эта громадная сумма не выражает собою всех расходов на войны. 840 миллионов не выражают стоимости войн; они составляют только ту часть расходов, которую нация не могла сразу покрыть своими средствами; а средствами этими была выплачена сразу громадная сумма. Один этот долг, распределенный на 120 лет, составит ежегодный военный расход в семь миллионов, тогда как ежегодный расход на управление в течение большей части восемнадцатого столетия не превышал семи миллионов.

Этот ряд великих войн должен быть признан характерной чертой рассматриваемого периода, ибо войны не только начинаются с его началом, но, по-видимому, и прекращаются вместе с ним. После 1815 года у Англии были местные войны в Индии и войны в некоторых колониях, но за весь последующий период, равный половине рассматриваемого, Англия только раз вела европейскую войну, подобную тем войнам, какие в предыдущий период возникали семь раз, но и эта война продолжалась всего два года.

Сделаем краткий обзор этих семи войн. Прежде всего, возгорелась европейская война, в которую Англия была вовлечена революцией 1688 года. Война эта всем хорошо известна, ибо история ее изложена Маколеем. Эта война продолжалась восемь лет, от 1689 до 1697 года. Затем следует большая война, получившая название войны за испанское наследство; она останется навсегда памятна Англии благодаря победам герцога Мальборо (Marlborough).[12] Она продолжалась одиннадцать лет, от 1702 до 1713 года. Следующая большая война в настоящее время почти совсем забыта, так как она не выдвинула ни одного полководца и не достигла определенного результата. Однако мы все слышали о битвах при Деттингене и Фонтенуа, хотя, может быть, немногие из нас могли бы верно объяснить причину, вызвавшую эти сражения, и достигнутый ими результат. А между тем и эта война, так называемая война за австрийское наследство, длилась девять лет, от 1739 до 1748 года. Вслед за нею идет Семилетняя война, в которой мы, конечно, не забыли побед Фридриха. В английской части этой войны мы все помним один великий инцидент, битву на Авраамских высотах (Heights of Abraham), смерть Вульфа (Wolfe) и завоевание Канады.[13] А между тем на примере этой войны можно также заметить, как сильно изгладилось из нашей памяти восемнадцатое столетие. Мы совершенно забыли, что эта победа была одной из длинного ряда побед, казавшихся современникам баснословными, опьянивших нацию славой и поставивших Англию на такую высоту величия, какой раньше она никогда не достигала. Мы уже забыли, что в продолжение всей остальной части восемнадцатого столетия нация смотрела на эти два или три блестящих года,[14] как на счастье, которое никогда не повторяется, и как долго англичанин хвалился, что «язык Чатама[15] был его родным языком, и великое сердце Вульфа было сердцем его соотечественника».

Это была четвертая война. Она представляет разительный контраст с пятой, о которой англичане молчаливо согласились упоминать как можно реже. Эта пятая война, называемая американской, тянулась, начиная с первых проявлений вражды и до Парижского мира, восемь лет, – от 1775 года до 1783 года, – велась она в Америке действительно довольно постыдно; но под конец она сделалась великой морской борьбой, в которой Англия боролась почти одна против всего света и из которой благодаря победам Роднея[16] она вышла с несколько восстановленной репутацией. Шестая и седьмая суть две великие войны против революционной Франции, которые мы едва ли забудем, хотя нам следовало бы яснее разграничивать их между собою, чем мы это делаем. Первая продолжалась девять лет, от 1793 до 1802 года, вторая – двенадцать, от 1803 до 1815 года.

Немногим приходила мысль связать эти войны и попытаться найти в них единство плана и цели. Задавшись такой целью, мы прежде всего чувствуем себя безнадежно сбитыми с толку. В одной войне дело, по-видимому, идет об испанском, в другой – об австрийском наследстве и об имперской короне. Положим, здесь есть еще некоторое сходство; но какое отношение имеют эти вопросы о наследстве к заявленному испанцами праву обысков вдоль Мексиканского залива, к вопросу о границах Акадии,[17] к принципам французской революции? Насколько случайными кажутся нам причины столкновений, настолько же поражает нас и характер разбросанности самих войн. Враждебные действия вспыхнули к Нидерландах или в сердце Германии, а война ведется где попало или повсюду: в Мадрасе, при устье реки Св. Лаврентия, на берегах Огайо. Маколей говорит о вторжении Фридриха в Силезию: «Чтоб он мог ограбить соседа, которого обещал защищать, чернокожие должны были сражаться на Коромандельском берегу, а краснокожие скальпировать друг друга у Великих озер Северной Америки». Такова сложность, которую представляют эти войны при первом взгляде.

Но присмотритесь поближе – и вы найдете в них некоторое единство. Так, из семи рассматриваемых войн Англии пять были с самого начала войнами с Францией, а остальные две, хотя первая из них велась сначала против Испании, а другая – против собственных колоний, вскоре превращались в войну с Францией и оставались таковыми до конца.

Это один из тех общих фактов, которые мы ищем. Обыкновенно не замечают всего значения этого факта благодаря тому, что вся середина восемнадцатого столетия слишком неясно осталась в памяти. Англичане хорошо помнят, что как раз на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого столетий у них были две большие войны с Францией; хорошо помнят и две другие войны, бывшие почти на рубеже семнадцатого и восемнадцатого столетий; но большая война между Англией и Францией, около половины восемнадцатого столетия, забыта; забыта и предшествовавшая ей война с Испанией, перешедшая в войну с Францией, и служившая заключением ее – война с Америкой, также перешедшая в войну с Францией. Эти войны группируются очень симметрично, и весь период выделяется как век гигантского состязания между Англией и Францией, нечто вроде второй Столетней войны. Действительно, в те времена и вплоть до эпохи, хорошо нам памятной, вечный раздор между Англией и Францией настолько казался естественным законом природы, что о нем даже редко говорили. Современные войны, сливаясь с неясным воспоминанием о Креси (1346), Пуатье (1356) и Азенкуре (1415),[18] создавали в умах целых поколений впечатление, что война между Англией и Францией была всегда и всегда будет. Но это – несомненно ложный вывод. В шестнадцатом и семнадцатом столетиях Англия и Франция не были такими постоянными врагами. Оба государства часто находились в союзе против Испании. В семнадцатом столетии англо-французский союз был почти общим правилом.

Елизавета и Георг IV были союзниками, у Карла I была супруга-француженка, Кромвель действует заодно с Мазарини, Карл II и Яков II ставят себя в зависимость от Людовика XIV.

Но не было ли это постоянное возобновление войны с Францией в XVIII в. случайным, не есть ли оно прямое следствие близости Франции и неизбежности столкновений с нею? При тщательном изучении вопроса вы найдете, что это была не случайность и что войны связаны между собою как по внутренним причинам, так и по времени. Случайностью скорее является временное прекращение войны; возобновление же ее естественно и неизбежно. Правда, был за это время один долгий мир, продолжавшийся двадцать семь лет, после Утрехтского мира. Он был естественным результатом того истощения, в каком осталась Европа после войны за испанское наследство, которая, при сравнительно меньшей силе европейских государств того времени, почти равнялась великой борьбе с Наполеоном. Но зато все войны, следующие за этим перемирием, могут быть рассматриваемы как одна война, прерываемая случайными перемириями. Во всяком случае, три войны между 1740 и 1783 годами: война за австрийское наследство, Семилетняя война и американская война, поскольку они суть войны между Англией и Францией, тесно связаны между собою и составляют как бы военную трилогию. Я обращаю ваше особое внимание на это обстоятельство потому, что эта группа войн, если мы будем рассматривать ее как одно событие, объединенное великой целью и результатом, дает нам ту руководящую черту, которой так недостает этому периоду. Только слепота и извращенность понятий заставляют нас не замечать всей грандиозности этой фазы английской истории и обращать наши взоры на мелкие внутренние происшествия, парламентские распри, партийные интриги и придворные сплетни. Восшествие на престол Георга III случайно совпадает с серединой этого периода, и нам кажется благодаря детскому способу распределения истории, что оно создает деление там, где в действительности никакого деления нет, а существует, наоборот, необыкновенно явная непрерывность. В парламентской и партийной политике вступление на престол Георга III действительно составляет значительную эпоху, английские же историки всегда предпочитают писать историю парламента, а не историю государства и народа: в результате мы оказываемся введенными в заблуждение и остаемся совершенно слепы к одному из величайших и самых достопамятных поворотов в английской истории. Я утверждаю, что эти войны представляют одну великую и решающую борьбу между Англией и Францией. Взгляните на факты. De jure первая из этих трех войн окончилась Ахенским договором в 1748 году, за которым последовал восьмилетний мир между Англией и Францией. De facto было вовсе не так. Каково бы ни было значение договора в Ахене в деле примирения других европейских держав, принимавших участие в войне, договор этот едва ли на минуту прекратил борьбу между Англией и Францией, ибо великий вопрос о границах английских и французских поселений в Америке, о пределах Акадии и Канады также горячо оспаривался после договора, как и до него. И оспаривался не только на словах, но и оружием, как будто война все еще продолжалась. Больше того: то же самое можно сказать и о споре из-за другой границы, вдоль которой в то время также встречались англичане и французы, именно на границе их владений в Индии. Замечателен факт, на который, однако, мало обращают внимания, что некоторые из наиболее достопамятных столкновений между англичанами и французами, из всех имевших место в течение их долгого соперничества, некоторые из классических событий в английской военной истории случились именно в эти восемь лет, когда между Англией и Францией номинально был мир. Мы все слышали, что французы построили форт Дюкень (Fort Duquesne) на реке Огейо, что английская Виргинская колония послала для нападения на него отряд из 400 человек под предводительством Георга Вашингтона, тогда еще совершенно молодого человека и британского подданного, что Вашингтон был окружен и принужден сдаться. Мы слышали также о поражении и смерти генерала Бреддока (Braddock).[19] Еще лучше помним мы борьбу между Дюпле (Dupleix) и Клайвом (Clive)[20] в Индии, защиту Аркота и другие подвиги, результатом которых было основание британской Индийской империи. Все эти события составляли часть отчаянной борьбы за первенство между Англией и Францией – и что же? Большая часть из них случилась после Ахенского договора в 1748 году и до начала второй войны в 1756 году. Итак, мы имеем одну большую войну, начавшуюся в 1741 году или немного раньше и продолжавшуюся до Парижского мира в 1763 году, то есть около 20 лет. Она окончилась самым ужасным поражением, какое когда-либо в новейшие времена испытывала Франция, исключая 1870 год, – поражением, решившим судьбу Бурбонского дома. Но пятнадцать лет спустя, еще при жизни того великого государственного человека,[21] который указал Англии пути к победе, Англия и Франция снова ведут между собою войну. Франция вошла в сношения с восставшими английскими колониями, признала их независимость и оказала им помощь войсками. Опять в течение пяти лет продолжается борьба между Англией и Францией и на суше, и на море. Но следует ли это считать совершенно новой войной или отголоском той, которая только что затихла? Ни для кого ни на минуту не было тайной, что Франция теперь мстит Англии в час бедствия за все, что претерпела от нее. Возмездием за потерю Канады было создание Соединенных Штатов. Выражаясь словами, сделавшимися со временем столь знаменитыми, «она призвала к существованию новый мир для того, чтобы восстановить равновесие в старом». Таким образом, эти три великие войны связаны между собою гораздо яснее, чем могло казаться с первого взгляда. Но насколько действительно тесна их связь, мы увидим лишь тогда, когда узнаем, каково основание вражды этих наций, и убедимся, что одно и то же основание служило подкладкой всех трех войн. При поверхностном взгляде это кажется не так. Война между Англией и Францией никогда не ведется исключительно между этими державами, а всегда перемешана с другими войнами, которые ведутся одновременно. Эти крайне сложные комбинации составляют характерную черту восемнадцатого столетия. Какое отношение, например, может иметь взятие Квебека к борьбе между Фридрихом и Марией-Терезией из-за Силезии? Эта запутанность отношений дает большой простор историческим ошибкам и преждевременным обобщениям. Спорный вопрос всегда может быть истолкован совершенно ошибочно; например, заметив, что в Семилетней войне все протестантские европейские державы были заодно, мы могли бы заключить, что протестантизм взял верх в Индии или в Канаде над католицизмом; но мы оказались бы на очень ложном пути.

Я уже сказал, что расширение Англии в Новом Свете и в Азии составляет формулу, суммирующую для нее историю восемнадцатого столетия. Теперь я говорю, что великая тройная война середины XVIII века – это великий, решительный поединок между Англией и Францией из-за обладания Новым Светом. Современники этого не понимали, да и позже это редко замечали. Объяснением этой второй Столетней войны между Англией и Францией, наполнившей восемнадцатое столетие, служит тот факт, что эти державы соперничали за обладание Новым Светом, а тройная война всей середины столетия явилась решающей кампанией в этой великой мировой войне.

Англия не потому овладела Северной Америкой, что нашла ее незанятой и что у нее было больше судов, чем у других наций, на которых она могла перевезти в Америку больше колонистов. Англия не отвоевала Америки у какой-либо другой державы, уже обладавшей ею, но у нее был конкурент в деле колонизации, – конкурент, который в некоторых отношениях опередил ее; конкурентом этим была Франция.

Говоря коротко, история Северной Америки сводится к следующему. Около того самого времени, когда Яков I дает хартию 1606 года на основание Виргинии и Новой Англии (1630),[22] французы основывают несколько севернее две колонии, Акадию и Канаду, и снова около того самого времени, когда Вильям Пенн (Perm) получил от Карла II свою хартию для Пенсильвании, француз Ла-Саль (La Salle) совершает один из замечательнейших подвигов в деле открытий: прокладывает себе путь от Великих озер к истокам Миссисипи и, спустившись в лодках по всему течению громадной реки вплоть до Мексиканского залива, открывает обширную территорию, которая сейчас же делается французской колонией под названием Луизианы.[23]

Таковы были взаимные отношения Англии и Франции в Северной Америке в то время, когда революция 1688 года открыла войну, которую я называю второй Столетней войной между Англией и Францией. Англия имела ряд цветущих колоний, тянувшихся от севера к югу вдоль восточного берега; Франция обладала двумя великими реками: рекой Св. Лаврентия и Миссисипи. Политический пророк, сравнивая положение двух колонизирующих держав во времена английской революции (и даже значительно позже) и замечая преимущество, сопряженное с владением двумя такими реками, имел бы полное основание предсказать, что Северная Америка сделается скорее достоянием Франции, чем Англии.

Для нас в высшей степени важно заметить, что в тот век Франция и Англия не только в Америке, но и в Азии продвигались бок о бок. Завоевание Индии английскими купцами кажется единственным в своем роде и сверхъестественным; но мы сильно ошибемся, если предположим, что было нечто специфически английское как в оригинальности самой идеи, так и в энергии, с которой она была приведена в исполнение. Что касается плана покорения Индии, то он был задуман французами; французы первые заметили, что покорить ее возможно, и нашли способ, как это сделать; французы первые принялись за дело и до известной степени приблизились к осуществлению задуманного плана.

Действительно, в Индии они гораздо сильнее опередили англичан, чем в Северной Америке. В Индии англичане с самого начала чувствовали их сравнительное превосходство и сражались в духе отчаянной самозащиты. Изучая историю английского завоевания Индии, я нахожу, что англичан побуждало к нему не честолюбие и не желание расширить торговлю, а с начала и до конца, – то есть с первых усилий Клайва (Clive) и до того времени, когда лорд Уэльзли, лорд Минто и лорд Гестингс (Lord Wellsley, Lord Minto и Lord Hastings)[24] утвердили власть Англии над всем громадным полуостровом, – побудительной причиной английских операций был страх перед французами. За каждым движением туземных государств англичане видели французскую интригу, французское золото, французское честолюбие и, пока не овладели всей страной, не могли отделаться от чувства, что французы выгонят их оттуда, – чувства, унаследованного от времен Дюпле и Лабурдоне.[25]

Итак, факт непосредственного состязания из-за приза неисчислимой стоимости вполне достаточно объясняет, почему возгорелась между Англией и Францией вторая Столетняя война. Этот факт является коренной причиной войн, хотя истинная почва раздора не всегда была ясна даже для самих воюющих, а еще менее – для остального света. В этом веке, как и в других, между такими близкими соседями часто возникали случайные причины разногласия, сами по себе достаточные для объявления войны, и только в трех указанных войнах середины восемнадцатого столетия обе нации открыто и сознательно воевали из-за вопроса о Новом Свете. В предшествующих войнах – в войнах Вильгельма III и Анны – другие причины действуют сильнее или, во всяком случае, не менее сильно: раздоры из-за Нового Света тогда еще не достигли достаточного напряжения. В последующих войнах, т. е. в тех двух, которые следовали за французской революцией, вопрос о Новом Свете опять отодвигается на задний план: к этому времени Франция уже окончательно выпустила из своих рук и Америку, и Индию; она может только делать отчаянные попытки вновь завладеть ими. Но в трех войнах, между 1740 и 1783 годами, Англия и Франция борются исключительно из-за Нового Света.

В первой войне успехи их почти равны; во второй – Франция получает роковой удар: в третьей – она замечательным образом мстит за полученное унижение. Это знаменательная глава в истории Великой Британии, ибо это первая великая борьба, в которой империя сражается как одно целое, и колонии вне Европы не только идут на буксире за метрополией, но сами принимают активное и руководящее участие. Нам следовало бы отчетливо отметить это событие в календаре восемнадцатого столетия. Главнейшие и самые решающие моменты этой борьбы относятся ко второй половине царствования Георга II.

Но и в предыдущих войнах с Людовиком XIV, и в позднейших – против французской революции, как выясняется при внимательном изучении, истинным яблоком раздора между Англией и Францией, гораздо в большей степени, чем можно было предполагать, являлся Новый Свет. Колониальный вопрос все больше и больше разрастался в течение всего семнадцатого столетия, тогда как другой жгучий вопрос того века – спор между двумя вероисповеданиями – отступал на задний план. Так, читая о войне Кромвеля с Испанией, мы задаем себе вопрос: на кого нападает Кромвель – на великую католическую державу или на обладательницу Нового Света. В том же веке две великие протестантские державы, Англия и Голландия, которые должны были бы в интересах религии идти рука об руку, оказываются ведущими жестокие войны, как две соперничающие колониальные державы. Открытие и заселение Луизианы в 1683 году выдвигает Францию в первый ряд колониальных держав – и что же? Через шесть лет после этого начинается «вторая Столетняя война» между Англией и Францией.

В первой из этого рода войн, хотя ее и называют в истории Северной Америки «первой междуколониальной войной», колониальный вопрос не играет большой роли. Он явно выступает во второй войне – в войне за испанское наследство. Название это не должно вводить нас в заблуждение. Много говорилось о жестокой гибели людей и богатств, бывшей результатом вмешательства Англии в совершенно ей чуждый испанский вопрос и ее страха перед призраком французского преобладания, – страха, не имевшего в себе ничего реального. Много говорилось о том, насколько лучше было бы для Англии посвятить свои силы цивилизаторскому делу – торговле. Однако прочтите у Ранке[26] о том, как возгорелась эта война, и вы найдете, что именно торговля и вовлекла Англию в нее. Испанское наследство касалось Англии уже потому, что Франция грозила, утвердив свое влияние в Испании, наследовать ее монополию в Новом Свете и безвозвратно преградить доступ в него Англии. В связи с этими крупными практическими результатами этой войны для Англии явились колониальные успехи: завоевание Акадии и договор – ассиенто,[27] после которого Англия впервые сделалась державой, ведущей в больших размерах торговлю невольниками.

Точно так же и в английских войнах против французской революции и Наполеона обладание Новым Светом было всегда одной из основ вражды.