Британская империя - читать онлайн

Вызов Испании

Как всем, без сомнения, известно, Христофор Колумб, вознамерившись достичь стран Востока, плывя на Запад, побывал при многих дворах, убеждая монархов снарядить экспедицию, но встретил понимание лишь у королевы Изабеллы Кастильской. По этой причине испанцы стали пионерами освоения Нового Света. Они уже подчинили себе немалые территории по ту сторону Атлантического океана, когда на богатства новооткрытых земель начали всерьез зариться и другие европейские государства. Англия, которой предстояло стать самым крупным колониальным хищником в истории, вступила в эту схватку довольно поздно.

Правда, Джованни Кабото, генуэзец на английской службе, более известный под именем Джон Кабот, достиг побережья Канады всего через пять лет после того, как Колумб высадился на островах Карибского моря. Кабот даже объявил открытую им Терранову владением английского короля, но далеко идущих последствий это событие не имело. Основоположник династии Тюдоров Генрих VII подарок по достоинству не оценил. Как ни парадоксально, островная Англия не имела в ту пору достаточно мощного военно-морского флота, чтобы всерьез думать о колониальной экспансии. Рыболовецкий флот, правда, был, и открытие Каботом Большой Ньюфаундлендской банки, где в неслыханном изобилии водится сельдь и треска, пришлось ко двору, а о прочих его открытиях как-то подзабыли. Даже сейчас о них больше известно из испанских источников, чем из английских.

Достаточно мощным флотом, чтобы бросать вызов властителям морей – Испании и Португалии, – Англия обзавелась в царствование внучки Генриха VII, королевы Елизаветы I. Не то чтобы ее дед вовсе не заботился о состоянии флота. Напротив, при нем активно строились и закупались торговые суда, но в правление Елизаветы была завершена начатая при ее отце, Генрихе VIII, работа над созданием первоклассного боевого корабля XVI века – английского галеона.

Вопрос упирался не только в техническую возможность той или иной европейской державы составить конкуренцию Испании на океанских просторах, проблема имела и чисто юридический аспект. В свое время, а именно в 1494 году, Испания и Португалия лихо поделили между собой все неоткрытые земли, проведя прямую линию с севера на юг через Атлантику, в ста лигах западнее островов Зеленого Мыса. Португалия, уже успешно колонизировавшая западное побережье Африки и открывшая для себя путь в Индийский океан, забирала себе все, что будет обнаружено к востоку от этой линии, Испания, проложившая себе путь в Новый Свет, претендовала на западные острова и континенты. Вопрос о шарообразности Земли тогда еще был дискуссионным, и провести вторую пограничную линию, дабы окончательно разделить мир на Испанское и Португальское полушарие, сразу не озаботились. Этот вопрос поставили лишь после путешествия Магеллана.

Римский Папа Юлий II освятил этот договор своим авторитетом в 1506-м, и прочие монархи это проглотили, занятые решением сиюминутных проблем. Но ближе к середине XVI века монополия двух пиренейских государств стала вызывать ропот. Первым возмутился король Франции Франциск I. Он поставил под сомнения подлинность подписанного Папой документа. Англия пошла более радикальным путем, отвергнув авторитет Папы вообще и создав независимую от Рима англиканскую церковь. Это произошло при Генрихе VIII, который умер в 1547 году. Затем трон шесть лет занимал малолетний Эдуард VI, умерший в шестнадцатилетнем возрасте. В 1547–1553 годах страна оставалась англиканской. В царствование старшей дочери Генриха VIII Марии случилось кратковременное, но памятное возвращение в лоно католицизма. Королева-католичка вразумляла заблудших столь энергично, что вошла в историю под именем Марии Кровавой. Елизавета, придя к власти в 1558 году, восстановила англиканскую церковь. Разумеется, Реформация затевалась не для того, чтобы оспорить пресловутый договор. Для такого шага было множество причин. Но возможность наплевать на испанскую монополию была очень приятным побочным эффектом, как сейчас говорят, дополнительным бонусом.

Важным шагом к превращению Англии во владычицу морей, предпринятом еще до восшествия на трон Елизаветы, было учреждение в 1551 году (при Эдуарде VI) Московской компании. Одним из ее учредителей был сын Джона Кабота Себастьян. Впрочем, изначально она не называлась Московской. Ее основатели намеревалась найти северо-восточный проход в Китай и таким образом разрушить торговую монополию Испании и Португалии. Обогнув Скандинавию, англичане смогли достичь Белого моря и войти в устье Северной Двины, где они были встречены монахами Николо-Карельского монастыря. Капитан Ричард Ченслор отправился в Москву, получил аудиенцию у царя Ивана Грозного и передал ему послание Эдуарда VI. Так был открыт еще один возможный путь движения товаров между Россией и Западной Европой. Царь в ответном письме разрешил торговать в России английским купцам, а в 1555 году выдал компании льготную грамоту. Это было уже в царствование Марии Кровавой.

Попытка идти дальше по северным морям и достичь таким образом Китая ни к чему не привела. Корабли компании не смогли проникнуть восточнее Обской губы. Сотрудничая с русскими царями, английские купцы осваивали новые для европейцев континентальные торговые пути в Персию и Бухару. Это приносило определенные дивиденды, но не делало Америку менее привлекательной для англичан.

Приобщение к выгодам колонизации Нового Света началось с малого. Поначалу англичане всего-то и хотели, что торговать с заокеанскими колониями на своих кораблях. Но король Испании им этого не позволял, желая держать всю трансокеанскую торговлю в своих руках. Предприимчивые английские мореходы обиделись, но не растерялись. Они перешли на положение контрабандистов, а там и до пиратства было рукой подать. Англичане принялись перехватывать в Атлантике испанские корабли с золотом и колониальными товарами, потом обнаглели и стали грабить поселения Нового Света. Прекрасная и добрая королева сперва поддерживала инициативу своих доблестных подданных негласно, потом, после того как в 1587 году война Испании была официально объявлена, им стали выдавать каперское свидетельство – документ, разрешавший морской разбой в отношении подданных враждебного государства. Впрочем, до начала войны англичане могли разжиться каперским свидетельством, позволяющим грабить испанцев, в Нидерландах.

Для обозначения подобного рода деятельности в литературе обычно используются термины «капер» или «приватир». «Пират» – более общее понятие, которое в зависимости от контекста может обозначать как морского разбойника на службе короны, так и грабителя, находящегося не в ладах с любыми правительствами. В Елизаветинскую эпоху пиратство органично совмещали с карьерой в королевском флоте.

Кадры подобрались отменные. «Морские волки Елизаветы» воистину вписали золотые страницы в историю мореплавания. Адмирал Френсис Дрейк открыл пролив своего имени и совершил второе в истории кругосветное путешествие, а все потому, что старался изыскать возможность атаковать с моря испанские поселения на Тихоокеанском побережье Америки, до которых подданные короля Филиппа добирались через Панамский перешеек. Во всяком случае таков был изначальный импульс. Потом он, возможно, втянулся и стал ставить перед собой все более широкие задачи. Джон Дэйвис, когда ему наскучил морской разбой в тропиках, отправился далеко на север и составил недурные карты Гренландии и Баффиновой земли. Мартин Фробишер в 70-е годы XVII века совершил три экспедиции в поисках Северо-Западного прохода из Атлантического океана в Тихий. Ричард Гренвилл, Уильям и Джон Хокинсы, Томас Кэвендиш, Хэмфри Гилберт – все они были отчаянно смелыми флотоводцами, пиратами, авантюристами, горячими патриотами и верными рыцарями ее величества.

Правдивая история первой колонии Виргиния

Пиратство пиратством, но Англия должна была обзавестись собственными колониями в Новом Свете. Хотя бы для того, чтобы отважным приватирам было где укрыться по ту сторону Атлантики. Да и вообще, почему все эти обширные и богатые земли должны достаться Испании? В полной мере эта мысль созрела к началу 80-х годов XVII века, но осуществить ее удалось не сразу. Основателем первой английской колонии в Америке считается сэр Уолтер Рэли – первая шпага Англии, флотоводец, землепроходец, лихой корсар, один из самых утонченных лирических поэтов своего блестящего века, философ, историк, фаворит королевы.

Он был сыном небогатого дворянина из Девоншира. В шестнадцать лет отправился во Францию и принял участие в гражданской войне, сражаясь на стороне гугенотов и Генриха Наваррского, будущего французского короля Генриха IV. По возвращении Уолтер отправился в Оксфорд, но задержался там не слишком долго. Потом он перебрался в Лондон, где вскоре приобрел славу отчаянного дуэлянта. Тогда же обнаружились его поэтические таланты. В 1578 году он принимал участие в экспедиции в Новый Свет, а в 1580 году в военном походе в Ирландию. Согласно бытующей легенде, молодой человек впервые обратил на себя внимание Елизаветы, бросив ей под ноги свой роскошный алый плащ, чтобы королева не ступала по раскисшей грязи.

У сэра Уолтера имелся единоутробный старший брат по имени Хэмфри Гилберт. Его издавна занимала возможность для Англии совершить прыжок в Новый Свет и там закрепиться. Еще в 1566 году он пытался привлечь высочайшее внимание к своему проекту исследования северной части Америки. Тогда Елизавета его не поддержала. В ту пору Гилберт был нужнее в Ирландии. За подавление очередного ирландского восстания и весомый вклад в протестантскую колонизацию южной части Зеленого острова он в 1570 году был возведен в рыцарское достоинство и стал отныне именоваться сэром Хэмфри Гилбертом. Как видим, он имел заслуги перед короной, и эти заслуги ценили весьма высоко и до того, как его единоутробный брат сблизился с королевой. В 1577-м сэр Хэмфри выдвинул план по захвату рыболовных флотов Испании, Португалии и Франции, оккупации Санто-Доминго и Кубы, а также перехвату судов, перевозящих американское серебро в Испанию. А в следующем, 1678-м, он возглавил экспедицию, чтобы основать в Новом Свете английское поселение. С братом отправился и Уолтер, тогда еще не рыцарь и не фаворит. Однако в этом предприятии братьев постигла неудача. Сильный шторм не позволил даже приблизиться к американскому побережью, и корабли вынуждены были вернуться в Англию. Некоторые утверждают, что с этого момента у королевы возникло мнение, что затеям Гилберта не сопутствует удача.

Сэр Хэмфри смиряться с поражением, понятно, не хотел и всеми силами старался убедить королеву возобновить проект и оставить его руководителем. Младший брат, к тому времени занявший исключительное положение при дворе, всячески Гилберта поддерживал. В ожидании ответа королевы они, чтобы изыскать средства на новую экспедицию, стали продавать желающим земельные участки будущей колонии. Наконец королева поддалась уговорам. 16 марта 1583 года сэр Уолтер отправил сэру Хэмфри следующее письмо:

«Брат, посылаю тебе знак внимания Ее Величества: якорь, ведомый дамой, – ты увидишь сам. Кроме того, Ее Величество повелела мне передать твоей милости, что она желает тебе самой большой удачи и безопасности, как если бы она лично была там, чтобы посоветовать тебе позаботиться о себе как о человеке, к которому она благорасположена, а потому, ради нее, ты должен принять соответствующие меры; она распорядилась далее, чтобы ты оставил мне свой портрет. Что до остального, то это оставим до нашей встречи или до получения отчета от того, кто передаст тебе эти добрые вести. С сим я вручаю тебя воле и покровительству Бога, который дарует нам жизнь или смерть такими, какие он считает желательными или какие он нам назначил.

Ричмонд, пятница утром.

Твой верный брат

У. Рэли».

11 июня 1583 года в море вышла ведомая Гилбертом эскадра: 5 кораблей и 260 человек. На этот раз сэр Уолтер остался в Лондоне. Полагают, что королева не пожелала его отпускать. Переход через Атлантику и в этот раз был не безмятежным. Из-за непогоды потеряли одно судно, но четыре уцелевших корабля в начале августа прибыли к Ньюфаундленду. Гилберт застал там множество рыболовецких судов под самыми разнообразными флагами, среди которых преобладали французские и португальские. Он решил положить конец этой рыбацкой вольнице и объявил Ньюфаундленд английским владением, издал закон об обязательности на острове англиканского вероисповедания, а также о наказании лиц, не признающих английского суверенитета и оскорбительно отзывавшихся об английской королеве. В знак серьезности своих намерений он конфисковал у рыбаков их улов в пользу английской короны.

На месте временной деревушки, которую обычно покидали, как только заканчивался рыболовецкий сезон, Гилберт попытался основать постоянное английское поселение. Сейчас на этом месте находится довольно крупный город Сент-Джон. Говорят, он получил свое имя еще от первых временных поселенцев в честь Джона Кабота.

Дела у сэра Хэмфри пошли неважно. Иностранные моряки, не желая подчиняться его указам, снялись с якоря. Оставшиеся под его началом англичане тоже недовольно ворчали. Климат был суровым, с продовольствием, если не считать рыбы, было туго, сил для полноценного освоения острова – недостаточно. Гилберт принял решение вернуться в Англию, чтобы на следующий год возобновить попытку с более крупными силами и лучшей организацией. Увы, видимо ее величество была права, полагая, будто над сэром Хэмфри тяготеет злой рок.

«В понедельник, 9 сентября, после полудня, – рассказал впоследствии один из капитанов, спутников Гилберта, – фрегат, захлестываемый волнами, едва не пошел ко дну, но тогда ему удалось удержаться. Делая ободряющие знаки, генерал, сидя на корме с Библией в руке, крикнул нам на «Лань» (мы как раз приблизились настолько, что могли слышать друг друга): «Море и суша одинаково ведут в небо!». Повторяя эти слова, столь приличествующие воину, я могу засвидетельствовать, что он был непоколебим в своей вере в Иисуса Христа.

В ту же ночь понедельника, около полуночи или чуть позже, огни фрегата, шедшего впереди, неожиданно исчезли, и он стал невидим. Тогда же наш марсовый крикнул, что корабль генерала затонул. Так оно и было: в тот самый момент море поглотило фрегат».

Рэли оплакал брата и стал готовить новую экспедицию через Атлантику. В марте 1584 года он сумел добиться от королевы патента на открытие и приобретение «варварских стран и земель, не принадлежащих какому-либо христианскому государю». С претензиями Испании еще считались, до открытой конфронтации оставалось три года. Елизавета выдала патент, но настаивала, чтобы сэр Уолтер осуществлял лишь общее руководство проектом.

27 апреля 1584 года из Западной Англии отплыли два барка. Их капитанами были Филипп Амадас и Артур Бэрлоу. Уолтер Рэли подготовил эту экспедицию на собственные средства, и капитаны должны были отчитываться лично перед ним. Сначала корабли достигли Канарских островов, потом взяли курс на Вест-Индию и, лишь достигнув Багамских островов, повернули к северу. Туда, где не было испанских колоний. Артур Бэрлоу писал отчет для Уолтера Рэли: «2 июля мы вошли в прибрежные воды, где пахло так чудесно и так сильно, словно мы оказались в центре прекрасного сада, где в изобилии цвели все сорта ароматных цветов… Прошли еще около 20 английских миль, прежде чем обнаружили проход или реку, впадающую в море… Мы вошли в нее не без труда и бросили якорь приблизительно на расстоянии трех аркебузных выстрелов от устья по ее левую сторону. Возблагодарив Бога за наше благополучное прибытие, мы спустили наши боты и отправились осматривать ближайший берег». Осмотр моряков более чем удовлетворил. Это было совсем не похоже на суровый Ньюфаундленд, столь неприветливый к их предшественникам. Как отметил все тот же Бэрлоу: «Земля – самая плодородная, тучная, изобильная и благодатная во всем мире».

Местных жителей англичане встретили два дня спустя. Их было трое, и они подплыли к английским кораблям на небольшой лодке. Впечатление туземцы оставили самое благоприятное; направляясь к пришельцам, они не проявили ни страха, ни колебаний. Их предводителя пригласили осмотреть корабль, угостили всякими заморскими блюдами и одарили подарками. Гость не захотел остаться в долгу. То, что он не имел при себе ничего ценного, помехой не оказалось. Индейцы тут же занялись рыбной ловлей, и уже через полчаса их каноэ глубоко просело под тяжестью улова. Всю пойманную рыбу разделили на две равные части и половину отдали англичанам. О дальнейшем развитии отношений с туземцами капитан Бэрлоу сообщает следующее: «На другой день к нам подошло несколько лодок, в одной из них находился брат короля, сопровождаемый 30 или 50 воинами, людьми красивыми, добрыми и столь же воспитанными и вежливыми, как европейцы. Имя королевского брата – Гранганемео, самого короля именовали Винджина». Вторая встреча прошла в столь же дружественной обстановке, как и первая. Возникла бойкая меновая торговля. Вождь положил глаз на большое оловянное блюдо, которое он собирался использовать в качестве нагрудного панциря, и предложил за него 20 шкур крупных животных. При этом индейцы не проявляли мелочности и снабжали моряков съестными припасами безвозмездно.

Англичане объявили эту щедрую землю владениями королевы Елизаветы и стали присматривать место для поселения. Вскоре им приглянулся небольшой остров, который индейцы называли Роанок. Он был расположен в глубоко вдающемся в сушу заливе, недалеко от берега. «В его северной части, – рассказывал позже Бэрлоу, – находилась деревня из девяти домов, построенных из кедра, обнесенная вокруг палисадом из заостренных стволов, который служил им защитой от врагов. Вход в деревню был сделан очень искусно – в виде вращающегося копья. Когда мы подплыли туда, навстречу нам выбежала жена Гранганимео, брата короля, и приветствовала нас очень радостно и дружелюбно. Ее мужа не было дома. Нескольким из своих людей она приказала вынести наши лодки на берег, так как на море было большое волнение. Другим она велела вынести нас самих на спинах на берег, а третьим – спрятать весла в доме, чтобы они не пропали. Когда мы вошли в первую комнату дома, состоявшего из пяти комнат, она посадила нас у большого костра, после чего сняла нашу одежду, постирала ее и высушила. Несколько женщин стянули с нас чулки и выстирали их. Другие вымыли нам ноги теплой водой. Хозяйка при этом проявляла большую заботу, старалась, чтобы все было сделано наилучшим образом… с нами обращались со всей любовью и добротой, а также со всей возможной щедростью (на свой манер). Мы встретили людей самых добрых, любящих и доверчивых, лишенных всякого коварства и не способных к предательству, живущих, как в золотом веке».

В сентябре того же года экспедиция Амадаса и Бэрлоу возвратилась в Англию, и капитаны принесли сэру Уолтеру Рэли благую весть: место для колонии найдено – лучше не придумаешь. Обрадованный, он решил назвать будущую колонию Виргинией – в честь королевы-девственницы (virgin), как принято было куртуазно именовать незамужнюю Елизавету. Но в современной литературе эту первую английскую колонию предпочитают, во избежание путаницы, называть индейским именем Роанок. Название Виргиния унаследовала другая колония, основанная несколько севернее в царствование Якова I. От нее получил свое имя американский штат. Но основанная Рэли колония находилась не на территории современного штата Виргиния, а в нынешней Северной Каролине.

Вскоре по возвращении Амадаса и Бэрлоу Рэли представил Елизавете некоего Ричарда Хаклюйта, который передал королеве свое сочинение, озаглавленное «Трактат об основании колоний в Западном полушарии». Трактат произвел большое впечатление на ее величество, но она распорядилась держать его содержание в секрете, что и выполнялось вплоть до второй половины XIX века.

9 апреля 1585 года из Плимута вышло семь кораблей и направились в Роанок. Рэли вложил в эту новую экспедицию 40 тыс. фунтов стерлингов собственных средств, королева тоже участвовала в деле лично. Эскадру возглавлял Ричард Гренвилл, двоюродный брат Рэли и Гилберта, одним из капитанов был Томас Кэвендиш. В июле корабли достигли острова Роанок и основали наконец первое английское поселение в Америке. В нем насчитывалось 160 жителей. Эскадра простояла близ только что основанной колонии до конца августа, затем Гренвилл пожелал колонистам удачи и ушел в Англию, пообещав вернуться через год.

Губернатором первой Виргинии был некто Ральф Лейн. Видное положение среди колонистов занимал Джон Уайт, талантливый художник, выполнявший обязанности картографа. Он также сделал множество акварельных зарисовок местной природы и портретов туземцев. Те работы Уайта, которые сохранились до наших дней, сейчас выставлены в Британском музее.

Среди оставшихся тогда в Америке был также Томас Хэрриот, впоследствии знаменитый ученый: математик, астроном и этнограф, а тогда еще молодой человек, широко известный в узких кругах своими познаниями и оригинальным умом. За время своего пребывания в Роаноке он выучил язык индейцев-алгонкинов и написал трактат под названием «Краткое и достоверное описание земель Виргинии», напечатанный в Англии в 1588 году.

Казалось, все благоприятствует поселенцам, но жить где-либо постоянно – отнюдь не то же самое, что погостить там несколько недель. Идиллические отношения с коренными обитателями Роанока вскоре стали портиться. Трудно сказать, повели ли себя англичане агрессивно в отношении индейцев или те попросту были рады принять гостей, но отнюдь не собирались отдавать свою землю навсегда. А кроме того, похоже, как ни плодородна была земля Виргинии, далеко не все колонисты жаждали ее возделывать. В памяти были еще свежи рассказы об испанцах, мешками таскавших золото в Перу и Мексике. Как бы там ни было, год спустя Уолтер Рэли получил не слишком утешительный отчет от Ральфа Лейна. Губернатор Виргинии сетовал, что «недостаточное число людей и недостаточное количество необходимых вещей лишили нас возможности сделать нужные открытия», и настоятельно советовал эвакуировать колонию. «Только открытие с Божьей помощью богатых сокровищ, или водного пути в южные моря, или подхода к нему, и ничто больше, не сможет обеспечить этой стране ее заселение нашей нацией, – писал Лейн. – Только два указанных открытия сделают здешний климат самым приятным и целебным, а вместе с тем и землю, если ее возделывать, самой плодородной в мире. Тогда и сассафрас, и многие другие полезные растения, а также камедь, обнаруженные здесь, сделаются выгодным товаром и грузом кораблей, сами же по себе они не могут стать привлекательными».

В ответ на это жалобное послание Рэли решил отправить в Виргинию новых колонистов и более предприимчивого лидера. Но он не смог заняться этим сразу. Как раз тогда давно напряженные отношения с Испанией перешли наконец в стадию открытого конфликта, Френсис Дрейк начал готовить грандиозный пиратский рейд по испанским колониям, а в столице обнаружился католический заговор в пользу Марии Стюарт. Сам Рэли возглавил нападение на испанскую эскадру близ Ньюфаундленда, словом, на какое-то время всем стало не до скромной колонии Виргиния. К счастью для губернатора Лейна, адмирал Дрейк решил проведать его на обратном пути из своего рейда. Видимо, он нашел положение колонистов и в самом деле плачевным. Поселенцев Роанока снабдили некоторым количеством припасов и решили оставить им на всякий случай несколько небольших судов. Но эскадра Дрейка еще не успела отчалить, как разыгравшийся шторм унес эти суда в море вместе с находившимися на них припасами. После этого адмирал счел необходимым снять поселение. 27 июля 1586 года первые колонисты Роанок возвратились на родину в весьма печальном настроении. Привезенные Хэрриотом табак и картофель вряд ли могли бы утешить сэра Уолтера в этой неудаче, но к тому времени он уже отправил в Роанок Гренвилла. Тот разминулся с эскадрой Дрейка в Атлантике и прибыл на место прежде, чем неудачливые колонисты сошли на английский берег.

Ричард Гренвилл крайне удивился, когда не обнаружил на месте поселения ни одного англичанина. В этом было некое предзнаменование печальной судьбы колонии, но тогда капитан решил, что колонисты просто зачем-то отправились в глубь страны и рано или поздно вернутся. Он оставил на острове запас продовольствия под охраной 15 человек и вновь покинул Роанок.

Гренвилл вернулся сюда в третий раз год спустя и привез 117 новых колонистов. Нового губернатора звали Джон Уайт, но исследователи не вполне уверены в том, что это был тот самый Уайт, что был художником и картографом первой колонии. Но Гренвилл снова не застал на острове никого из тех, кого на нем оставил. Обратимся к воспоминаниям губернатора: «Июля двадцать второго числа мы благополучно прибыли в Хатораск, где наш флагманский корабль и пинасса бросили якорь. Губернатор в сопровождении сорока лучших людей своих перешел на пинассу, намереваясь немедленно отправиться к Роаноку, где надеялся отыскать тех пятнадцать англичан, кои были оставлены на острове сэром Ричардом Гренвиллом год назад.

Однако сей же час, как наша пинасса отчалила от флагманского корабля, джентльмен, что был ответствен за возвращение в Англию, заручился поддержкой Фернандо и воззвал к матросам на пинассе, требуя от них при возвращении за следующей партией не брать на борт первых сорок колонистов, но оставить их на острове, исключая губернатора и еще двух или трех человек по его усмотрению, ибо лето на исходе и нигде в другом месте он высаживать колонистов на берег не будет. И тогда слова капитана убедили всех матросов как на пинассе, так и на судне, и увещевания губернатора не помогли, и, не тратя времени на споры, он направился на Роанок, дабы тем же вечером, на заходе солнца, сойти на берег в том самом месте, где были оставлены 15 наших соотечественников, но не нашел никого из них, не нашел никаких свидетельств их присутствия там, если не считать того, что мы нашли кости одного из тех пятнадцати, убитого дикарями задолго до нас.

Июля 23 числа губернатор с несколькими своими людьми прошел к северной оконечности острова, где стоял форт капитана Ральфа Лейна со всем необходимым оснащением и в окрестностях коего располагались приличные жилые дома, построенные год назад. Там мы мыслили разузнать что-нибудь о наших людях или же найти какие-либо следы их пребывания, но, когда пришли туда, мы обнаружили, что форт разрушен до основания, зато все дома целы и невредимы, разве что их нижние комнаты и развалины форта заросли побегами дынь, и тогда мы вернулись к своим, больше не чая увидеть кого-либо из тех пятнадцати в живых.

В тот же день мною был отдан приказ, чтобы все до последнего человека отправились на починку домов, кои мы нашли нетронутыми, а также начали строить новые коттеджи в количестве, потребном для поселения».

Судьба пропавших четырнадцати человек так и осталась неизвестной, а пятнадцатого не радовала, тем не менее поселенцы смотрели в будущее не без оптимизма. Форма правления колонии была новой, губернатору помогали 12 советников, каждому колонисту предоставлялся в Виргинии солидный земельный надел, что должно было стимулировать земледелие и создать наконец прочную основу для дальнейшей колонизации. Припасов на этот раз взяли больше. Но, учитывая непростую обстановку, которую застали на месте, решили, что губернатор Уайт препоручит управление своим советникам, а сам вернется вместе с Гренвиллом в Англию, чтобы привезти больше припасов и новых поселенцев.

Еще до отплытия эскадры одна из колонисток, дочь Джона Уайта и супруга советника губернатора Ананиса Дера, счастливо разрешилась от бремени девочкой, которая стала первым ребенком англосаксонских кровей, рожденным в Новом Свете. Ее назвали Вирджинией. Это казалось счастливым предзнаменованием.

Вернуться на следующий год к дочери и внучке, как он того хотел, Уайту не удалось. Война с Испанией принимала слишком серьезный оборот. В империи Филиппа II снаряжалась «Непобедимая армада». «Морские волки Елизаветы» сочли за благо не ждать у моря погоды, а нанести упреждающий удар. В апреле 1587 года Френсис Дрейк с 25 кораблями неожиданно напал на Кадис. Четыре корабля сумели ворваться в порт и уничтожить 30 из 60 стоящих на рейде кораблей пресловутой Армады. Это подняло боевой дух англичан и разозлило испанцев.

20 мая 1588 года флот короля Филиппа II вышел из Лиссабона, намереваясь провести высадку десанта на Британских островах. В конце июля – первых числах августа в виду берегов Кента его встретили лучшие английские адмиралы: Чарльз Говард, Френсис Дрейк, Уолтер Рэли, Мартин Фробишер, Джон Хокинс, Ричард Гренвилл. В ходе встречи выяснилось, что приспособленные к абордажному бою и перегруженные людьми корабли грозной Армады не могут как должно противостоять «морским волкам». В этой схватке все решали качества судов и их экипажей.

Англичане уже изрядно потрепали испанцев, когда в дело вмешалась еще и стихия. Внезапно поднявшийся ветер отнес большую часть испанских кораблей на север к Оркнейским островам, где на них обрушился жуткий шторм. Не иначе как подданным королевы Елизаветы помогла сама фея Моргана, согласно древним британским преданиям – королева Оркнейская. Впрочем, разговоры о том, что «Непобедимую армаду» победили не люди, а ветер и волны, велись больше в Испании и едва ли соответствовали истине. Шторм поставил точку в сражении, но его судьба определилась раньше.

Армада потеряла две трети своего состава, потери английской стороны составили около 100 человек. Морское могущество Испании было подорвано, но не настолько, чтобы она оказалась неспособной вести боевые действия на море. Война продолжалась еще долго с переменным успехом, испанцы сохранили свои американские колонии, восстановили достаточно регулярное движение своих «серебряных флотов» и были вполне способны доставлять противнику крупные неприятности.

В такой обстановке заботиться о процветании колонии Виргиния и Уолтеру Рэли, и Ричарду Гренвиллу было некогда. Да и особой срочности, казалось, не было. Земля за океаном была обильна, а ошибки первых колонистов, заставившие их спешно покинуть Роанок, вроде бы учли. Неутомимый Томас Хэрриот дал колонистам множество советов, как вести хозяйство, исходя из изученного им опыта индейцев. Так что год-другой можно и подождать. Тем не менее попытки достичь Виргинии предпринимались Уайтом и в 1588-м, и в 1589 году, но, столкнувшись с испанскими дозорами, английские капитаны поворачивали назад. В 1590 году Рэли договорился с лондонским купцом Джоном Уоттсом, чтобы три его корабля, идущие в Вест-Индию, взяли с собой Джона Уайта и зашли на Роанок. Путешественники прибыли на остров в середине августа. Рассказ о том, что они там обнаружили, лучше доверить самому Уайту: «К вечеру 15 августа мы стали на якорь у Хатораска, на глубине в 5 морских саженей и в трех лигах от берега… На острове Роанок, около того самого места, где в 1587 году я покинул колонию, мы заметили густой дым, поднимающийся к небу, каковой дым вселил в нас надежду, что часть колонии осталась на месте, ожидая моего возвращения из Англии…

Мы подготовили две шлюпки и все оснащение и отплыли от Хатораска в количестве 19 человек, но не успели добраться до того места, где должны были пребывать наши колонисты, как в одночасье потемнело, мы миновали лишних четверть мили, и там, в стороне северной оконечности острова, узрели меж деревьев свет большого костра, в каковом направлении и стали тотчас двигаться. Будучи напротив костра, мы бросили дрек (шлюпочный якорь) и подали сигнал трубой, а затем сыграли на оной же немалое количество английских мелодий и звали колонистов на разные голоса, но нам никто не ответил. Как рассвело, мы высадились на берег и, подойдя к огню, обнаружили, что горела там дрянная трава да трухлявые стволы разные. Оттуда мы прошли лесом к той части острова, что расположена против Дасамонгвепека, и затем обогнули северную оконечность острова и вернулись к месту, где я покинул колонию в году 1587-м.

По пути мы видели отпечатки ног двух или же трех дикарей, похоже ночные, и когда мы вышли к песчаной косе, то заметили близ оной дерево, на коре коего курьезным манером три большие латинские буквы вырезаны были – КРО… Как я уезжал в Англию, так мы условились, что товарищам моим никоим образом не должно упускать случая писать или вырезывать на стволах деревьев название места, в коем они обретаться будут, ибо к приезду моему хотели они съехать с Роанока того миль на пятьдесят в глубь страны.

…И прошли мы тогда к поляне, где дома ранее воздвигнуты были, но дома те снесены оказались, а само место огорожено было частоколом высоким из великих стволов, куртины же и фланкеры кругом подобны фортификационным оказались, а на одном из великих стволов, что направо от входа, коры вовсе не было, и в пяти футах от земли изрядными заглавными буквами высечено было – КРОАТОН, и не было рядом никакого знака бедствия.

Пройдя затем внутрь частокола, узрели мы там немало брусков железных, да две чушки свинцовые, да четыре капкана, да много разных тяжелых штук, там и сям разбросанных и в сорной траве обильной почти не видных. Оттуда мы прошли берегом к устью ручья, дабы отыскать шлюпку какую или пинассу, но не обнаружили и следа их, равно как не нашли ни фальконетов, ни пушек малых, кои я оставил колонистам, отъезжая. Возвращаясь, мы встретили некоторых из наших моряков, которые сказали, что они нашли несколько сундуков, в свое время закопанных, а потом вырытых и разбитых; что многие предметы испорчены и разбросаны вокруг и не оставлено неиспорченным ничего из тех вещей, применение которых было известно дикарям. Вскоре капитан Кук и я подошли к концу траншеи, сделанной два года назад капитаном Амадасом; там мы увидели пять сундуков, которые поселенцы тогда тщательно запрятали. Среди них – три, принадлежавшие мне, а вокруг разбросанные, сломанные и пришедшие в негодность вещи: книги без обложек, карты и картины, сгнившие и испорченные дождем, мой доспех, почти полностью съеденный ржавчиной…»

Обнаружить в окрестностях какие-либо следы пропавших поселенцев не удалось, впрочем, англичане не могли позволить себе слишком долгих и тщательных поисков. В четвертый раз основывать колонию на месте, которое трижды находили пустым и заброшенным, они при всем своем упорстве не стали. Репутация у острова Роанок сложилась неважная. Другими поселениями в Америке в царствование Елизаветы тоже не обзавелись. Некоторым утешением служила успешно начавшаяся экспансия в Индию. 31 декабря 1600 года указом королевы была основана Английская Ост-Индская компания, быстро прибравшая к рукам богатейшую азиатскую страну, бывшую предметом вожделения всех европейских монархов. Компания успешно хозяйничала в Индии на протяжении двух с половиной столетий. Впрочем, по-настоящему активные действия для завоевания этого субконтинента начали предприниматься лишь в следующее царствование. Но, как и в случае с Новым Светом, при Елизавете были заложены основы.

Лирическое отступление о сэре Уолтере Рэли

О возможной судьбе колонистов Роанока мы с вами еще поговорим, но нам вряд ли представится случай вернуться к ее основателю – сэру Уолтеру Рэли. Между тем дальнейшая судьба этого человека достаточно занимательна, чтобы уделить ей здесь немного места, даже отступив слегка от основной темы этого раздела книги.

С начала войны с Испанией Рэли командовал небольшой эскадрой. 23 июля 1588 года состоялось сражение при Портленде, которое продолжалось целый день. Испанский флот превосходил английскую эскадру количеством кораблей, но состоял из неповоротливых галеонов с высоко расположенными орудийными палубами, что затрудняло ведение огня на коротких дистанциях по низким целям. Поэтому Рэли использовал свою излюбленную тактик: выманивал галеоны на бой в открытое море, где, используя маневр, приближался к ним на короткую дистанцию и почти безнаказанно пускал ко дну. К концу дня разгром испанской эскадры был завершен.

Неудача с колонией Виргиния не повлияла на положение Рэли при дворе, он потерял высочайшее благоволение несколько позже и по причинам личного характера. Осенью 1591 года сэр Уолтер тайно обвенчался с некой Елизаветой Трокмортон, вскоре у них родился сын. Когда все выплыло наружу, королева была вне себя и отправила в Тауэр и фаворита, и соперницу. Но дело все же не кончилось эшафотом. Месяца через два после ареста в Дортмуд прибыла снаряженная «преступником» каперская экспедиция, как выяснилось, весьма успешная. Рэли был прямо из тюрьмы направлен для проведения ревизии и составления финансового отчета. Королева боялась запутаться в малознакомых счетах и упустить часть прибыли. Оказалось, что общая стоимость захваченного груза оценивалась в 150 тысяч фунтов стерлингов, из которых на вложенные 3 тысячи фунтов Елизавета получила 90 тысяч. После окончания подсчетов сэр Уолтер был снова водворен в Тауэр, но гнев Прекрасной Дамы на коварного изменщика слегка поостыл. В конце концов супруги получили свободу, но Рэли не оставили при дворе, а отправили с глаз долой искать Эльдорадо в дебрях Ориноко, что, очевидно, пришлось ему по вкусу. По итогом этой экспедиции была написана книга «Путешествие в огромную, богатую и прекрасную империю Гвиана с великим и золотым городом Маноа, который испанцы называют Эль Дорадо». Там содержится масса сведений о Южной Америке. Прибыв на место, Рэли начал с того, что собрал информацию о размещении и передвижениях в этих краях испанцев, а также испанские байки о лежащей где-то в глубине континента обширной стране, столица которой стоит на берегу громадного соленого озера, наподобие Каспийского моря. Этот город якобы основал младший брат императора Перу, убитого конкистадорами Франсиско Писарро. Все это было щедро сдобрено весьма ценными подробностями о местной флоре и фауне, расположении водных путей и отношениях, сложившихся между индейскими племенами.

Экспедиция не обошлась без прямого военного столкновения с испанцами и подрывной работы среди индейцев. «Я прослыл бы совершеннейшим ослом, – писал Рэли, – если бы, желая отомстить за прежнее зло и добраться до Гвианы на небольших шлюпках, отошедших от моих кораблей на 400 или 500 миль, оставил у себя в тылу гарнизон, заинтересованный в том же предприятии и ожидающий со дня на день помощи из Испании. Поэтому, избрав наиболее подходящее время, я вечером напал на караул и, перебив его, послал вперед капитана Колфилда с шестьюдесятью солдатами, а сам двинулся за ним, прихватив с собой еще сорок, и так на рассвете захватил их новый город, который они называли С. Джозеф (Сан-Хосе-де-Оруна). Они прекратили сопротивление, обменявшись с нами лишь несколькими выстрелами, и все были отпущены, кроме Беррео и его помощника (я взял их с собой на корабль), и по настоянию индейцев я предал новый город С. Джозеф огню.

В тот же день прибыл капитан Джордж Гиффорд на корабле ваших милостей и капитан Кэймис, которого я потерял у берегов Испании, с галионом, и на этих кораблях – многие джентльмены и остальные люди, что было для нашей маленькой армии большой поддержкой и помощью.

Итак, мы поспешили навстречу нашему желанному открытию. Но прежде всего я собрал всех капитанов острова, которые были врагами испанцев (ибо были и такие, коих Беррео доставил из других стран и поселил здесь, чтобы грабить и разорять уроженцев этих мест). И через моего индейского толмача, привезенного мною из Англии, я объявил им, что я слуга королевы, великого касика Севера и девственницы, и под ее властью больше касиков, чем деревьев на острове, что она – враг кастильцев из-за их тиранств и притеснений и что она принесла избавление всем народам, живущим близ нее, и, освободив весь берег северного мира от кастильского рабства, прислала меня освободить индейцев и в то же время защитить страну Гвиану от испанского вторжения и завоевания. Я показал им портрет ее величества, и они так восхищались им и так его почитали, что легко могли бы пасть перед ним ниц, как это свойственно идолопоклонникам.

Подобную и еще более длинную речь я держал и перед другими народами как по пути в Гвиану, так и по границам; таким образом, в этой части мира ее величество весьма знаменита и почитаема, и называют ее теперь Эзрабета Кассипуна Акеревана, что значит Елизавета великая государыня или величайшая правительница».

Разобравшись в первом приближении с тылами, Рэли оставил корабли дожидаться своего возвращения и с сотней наиболее отважных спутников попытался проникнуть как можно дальше в глубь континента на шлюпках. «Я уверен, – вспоминал он, – что на всей земле нет подобного слияния рек и рукавов, пересекающих друг друга так много раз. Все они столь обильны и велики и так походят один на другой, что никто не может сказать, которым следует воспользоваться. И если даже мы шли бы по компасу или по солнцу, надеясь так пройти прямым курсом, то и тогда нам пришлось бы кружить среди множества островов. Каждый остров здесь окаймлен высокими деревьями, так что никто не мог ничего разглядеть более чем на ширину реки или на длину бреши между островами».

Сэр Уолтер остался в убеждении (или, по крайней мере, убеждал других), что не дошел до Маноа двести миль. Он уверял, что «если бы мы смогли вступить в эту страну дней на десять раньше, до разлива рек, – нам удалось бы подойти к великому городу Маноа или по крайней мере взять так много других больших и малых городов, расположенных более близко, что это принесло бы доход, достойный королевы. Но Богу не угодно было на этот раз оказать мне столь великую милость».

Он не достиг цели, но его книга содержит массу довольно близких к реальности сведений по географии региона: «У великой реки Ориноко, или Баракан, девять рукавов, которые впадают в море севернее ее главного устья; южнее его есть семь других, так что она изливается в море всего шестнадцатью рукавами между островами и местностью, иссеченной оврагами; но острова очень велики, многие из них такие же большие, как остров Уайт, и еще больше, и много меньших. От первого рукава на севере до последнего на юге по меньшей мере сто лиг, так что устье реки при впадении в море не менее трехсот миль шириною, что, я думаю, гораздо больше, чем устье Амазонки». Согласно современным данным, Ориноко изливается в море не шестнадцатью, а семнадцатью рукавами. Неточность, как видим, очень небольшая. С оценкой ширины устья Рэли промахнулся гораздо сильнее, раза в два. Нынешние географы оценивают ее не в 300, а приблизительно 150 миль, но устья Амазонки оно все же шире. Километров на десять. Тем не менее, проделанная сэром Уолтером исследовательская работа была колоссальной. К отчету об экспедиции он прилагал составленные им карты, которые настоятельно рекомендовал держать в секрете.

Но беда в том, что Рэли не привез из своего путешествия, как первые конкистадоры, горы слитков, а лишь сведения о том, что в тех краях имеются золотые месторождения, и образцы руды. Это сильно вредило ему в глазах общественного мнения. Вот что он сообщает по этому вопросу: «Так как существуют различные мнения о золотой руде, привезенной из Гвианы, а также вследствие того, что лондонский олдермен и чиновник монетного двора ее величества объявил, что она не имеет никакой ценности, я счел полезным в добавление к этим строкам дать ответ как на сию злобную клевету, так и на другие наветы.

Действительно, когда мы находились на острове Тринедадо, я узнал от одного индейца, что недалеко от гавани, где мы стояли на якоре, были найдены рудные камни, которые туземцы считали золотом. Они были тем более в сем убеждены, что видели раньше, как и англичане, и французы собирали эти камни и грузили на корабли; так как это могло быть золото, я послал сорок человек и каждому приказал принести из той залежи по камню, дабы испытать его достоинство. И когда это было сделано, я сообщил им, что камень этот – марказит, не имеющий никакой ценности.

Многие, тем не менее, доверяя более собственному разумению, нежели тому, что я сказал, набрали этого марказита и испытали его в разных местах после моего возвращения на родину. В самой Гвиане я никогда не видел марказита, но все скалы, горы, все камни на равнинах, в лесах и на берегах рек блестели и казались удивительно ценными; при испытании, не марказит ли это, в камнях обнаружили следы драгоценных руд. Это было, однако, не что иное, как El Madre del oro (как ее называют испанцы), она – мать золота, или, как говорят другие, золотая накипь.

Многие из моего отряда привезли в Англию разные виды этих камней, и каждый из них принял самый красивый за самый лучший, а это не всегда так. Я, однако, не запрещал им ни поступать, ни думать таким образом, да если бы я и отказал им в удовлетворении этих прихотей, я мало что мог бы дать им взамен.

Я рассудил, однако, что золото должно быть либо в зернах, отдельно от камня, как это наблюдается в большинстве рек в Гвиане, либо – в разновидности белого камня, который мы называем белый шпат; я видел несколько холмов из него в разных местах, но у меня не было ни времени, ни людей, ни орудий, нужных для работы.

Поблизости от одной из рек я нашел очень большую жилу, или залежь, этого белого шпата, или кремня, и пытался ее вскрыть всеми средствами, какие имел, ибо на поверхности было несколько зернышек золота. Но, не найдя способов разработать ее сверху и осматривая ее с боков и со всех сторон, я набрел на скалу из той же породы, от которой кинжалами и обухами топоров мы отбили немного камня. Во всех частях Гвианы, где мы проходили, мы видели много холмов и скал из этой разновидности белого камня, в котором зарождается золото.

Этот камень много раз проверяли, и в Лондоне он был прежде всего испытан мастером Уэствудом, пробщиком, живущим на Вуд-стрит, и золота оказалось 12 000—13 000 фунтов на одну тонну руды. Другой сорт был после этого испытан мастером Балмером и мастером Димоком, мастером-пробщиком, и в одной тонне оказалось 23 000 фунтов золота. Некоторые из камней снова были испытаны мастером Палмером, контролером монетного двора, и в них оказалось по 26 000 фунтов золота на тонну руды. Так же в то же самое время и теми же лицами была испытана пыль из той же залежи, в которой оказалось 8 фунтов 6 унций золота на 100 фунтов руды; так же в то же самое время, кроме других проб, сделанных в столице и другими людьми в Лондоне, испытан был медный идол из Гвианы, который содержит третью часть золота. Но оттого, что все окончилось хорошо, и, должно быть, потому, что указанному олдермену не преподнесли лучшую долю, ему угодно было оклеветать всех остальных и навредить предприятию, насколько это было в его силах». В данном отрывке содержание золота указано в так называемом пробирном фунте, равном 12 гранам (0,744 грамма).

Рэли также указывает на трудности освоения этого края: «Будь горы Гвианы даже из чистого золота, мы не могли оставаться там дольше, чтобы добыть его. И если бы кто увидел, в каком необычайно твердом камне содержится эта лучшая руда, он не счел бы, что золото там можно легко добывать целыми грудами, в особенности нам, не имевшим (как было сказано раньше) ни людей, ни инструментов, ни времени для выполнения этого дела.

При этом открытии было не менее ста человек, которые все могут подтвердить, что, когда мы проходили по какому-либо притоку реки Ориноко, дабы осмотреть внутреннюю часть страны, и оставляли лодки всего на шесть часов, нам приходилось при возвращении погружаться в воду до самых глаз. И если бы мы повторили то же назавтра, было бы невозможно ни перейти ее вброд, ни переплыть из-за большой скорости течения, а также потому, что по границам Гвианы растут столь густые леса, что ни лодка, ни человек не смогут подойти к берегу и высадиться там.

В июне, июле, августе и сентябре плавать по этим рекам невозможно, ибо такова стремительность течения и так много затоплено деревьев и бревен, что если лодка только приткнется к какому-нибудь дереву или колу, то невозможно будет спасти никого из сидящих в ней; не успевали мы отойти от берега, как нас мчало с такой быстротой, что мы спускались вниз по реке, чаще всего против ветра, немногим меньше чем по сто миль в сутки».

В общем, собранную сэром Уолтером информацию приняли к сведению и поставили ему в заслугу, но немедленных золотых гор она не сулила, требовались слишком большие вложения, а тут как раз новый фаворит королевы граф Эссекс собрался в военную экспедицию против Кадиса. Это было актуальнее, чем повторное исследование бассейна Ориноко, и Рэли отправился вместе с ним в качестве контр-адмирала.

В этом походе англичане молниеносно разгромили защищавший Кадис испанский флот, высадили десант и захватили сначала город, а три дня спустя – крепость Сан-Филиппе, где заперся гарнизон. Руководитель обороны герцог Медина-Сидония (тот самый, что командовал «Непобедимой армада») был вынужден отдать приказ сжечь 32 торговых корабля с товарами, чтобы они не достались англичанам. Утверждают, что тогда сгорело имущества на 20 млн дукатов. На следующий день представители англичан встретились с городскими властями, где сообщили, что в обмен на контрибуцию готовы оставить Кадис и уплыть обратно. Сумму выкупа определили в 520 тысяч дукатов и взяли себе в заложники до выкупа 51 знатного горожанина. Однако, дождавшись лишь частичной оплаты (120 тысяч дукатов), 5 июля англичане покинули Кадис. Заложников при этом не отпустили и увезли с собой (они вернулись на родину лишь в 1603 году, перед заключением мирного договора). Добыча от грабежа составила около 300 тысяч фунтов.

Под стенами Кадиса Уолтер Рэли проявил себя столь блестяще, что королева окончательно вернула ему свое доброе расположение, хоть и отказывалась принимать при дворе его супругу.

Сэр Уолтер оставался в фаворе вплоть до смерти Елизаветы в 1603 году, но с ее преемником Яковом I отношения у него не сложились. В первый же год нового царствования Рэли был арестован по обвинению в государственной измене. Ему инкриминировали заговор с целью посадить на трон некую шотландскую принцессу Арабеллу, кузину Якова. Обвинение было подготовлено из ряда вон плохо, и Рэли превратил судебный процесс в роскошное шоу. Он издевался над судьями как мог, и когда доведенный до белого каления обвинитель возмущенно воскликнул: «Мне просто не хватает слов!» – подсудимый ядовито ответил: «Вам действительно не хватает слов, иначе вы не повторяли бы одно и то же по четыре раза». Это не спасло его от смертного приговора, но продлило ему жизнь на какое-то время.

Приговор был жуткий: смертная казнь через повешение, потрошение и четвертование. Но привести его в исполнение не решились. Горожане передавали друг другу едкие остроты сэра Уолтера, и были все основания опасаться, что его появление на эшафоте вызовет волнения и, хуже того, поставит короля в очень неловкое положение. Рэли оставили в Тауэре, где он и провел следующие тринадцать лет. Эти годы не были бесплодными во всех смыслах. В тюрьме он написал «Трактат о кораблях», «Обзор королевского военно-морского флота», «Прерогативы парламента», «Правительственный совет» и, наконец, начал «Историю мира», которую ему удалось довести до 130 г. до н. э. Кроме того, условия заключения позволили ему стать отцом еще одного сына.

В 1616 году король Яков заинтересовался проектом поисков Эльдорадо в бассейне Ориноко. Его убедили, что лучший специалист, которому следовало бы поручить это дело, находится в Тауэре. Таким образом, Рэли второй раз в жизни покинул тюрьму, чтобы отправиться в Южную Америку. Экспедиция оказалась крайне неудачной. Он так и не нашел свой золотой город Маноа, а в стычке с испанцами погиб его старший сын. Сэр Уолтер вернулся на родину с тяжелым сердцем, зная, что ничего хорошего его там не ждет. Приговор пятнадцатилетней давности никто не отменял.

29 октября 1618 года в возрасте шестидесяти четырех лет сэр Уолтер Рэли по воле короля Якова I сложил голову на плахе. Свою судьбу он встретил с обычным для него мужеством и иронией.

Мифы Северной Каролины

Судьба поселенцев острова Роанок занимала и занимает до сих пор многих. За истекшие четыреста с лишним лет эта история изрядно преобразилась и имеет множество вариантов. Например такой, обнаружившийся на одном туристическом сайте: «Солдаты тихо ступали по земле, держа аркебузы наизготовку. Час назад они увидели сигнал – взвившийся дым костра, знак того, что их зовут на помощь. Пока отряд прибыл на место, уже стемнело. Под ногами хлюпала вода, и эти звуки громом отзывались в мертвой тишине. Осторожно заходя в дома (двери были открыты), военные видели, что на столах горели свечи, а на очаге догорала приготовленная еда – жители поселка Роанок явно собирались сесть поужинать. 116 человек – мужчин, женщин, маленьких детей – исчезли, испарились, как будто их никогда не было. Вместе с ними пропали и домашние животные: солдаты не нашли ни одной собаки или курицы. Дойдя до самого края зловещей деревни, командир подал команду остановиться – на дереве возле дома священника, освещенное пламенем факела, белело вырезанное на коре слово, непонятное и от этого страшное – «Кроатон».

Не знаю, как вам, а мне нравится. Но все же я настоятельно рекомендую сравнить это леденящее душу описание с оригинальным рассказом непосредственного свидетеля – Джона Уайта, который мы приводили несколькими страницами выше. Очень наглядно видно, как зарождается легенда, как реально имевшие место детали преображаются под напором творческого воображения и приобретают совсем другой смысл.

Не меньшее удовольствие можно получить и от рассказа о дальнейших событиях, который принадлежит (или во всяком случае приписывается) некоему Джеймсу Харту, вице-президенту общества «Пропавшая колония»: «Командир английского отряда рассказал губернатору Джону Уайту об исчезновении поселка, но тот ему не поверил и приказал устроить дополнительные поиски. Всего в 1590 году на североамериканский остров Роанок было направлено четыре поисковые экспедиции. Последнюю возглавлял уполномоченный королевы Елизаветы I Уолтер Рейлиф. Не было найдено даже капли крови, пряди волос или лоскута разорванной одежды, что указывало бы на атаку врагов. Окрестные леса тщательно исследовали в поисках свежих могил, но ни одного трупа тоже не нашли. Племя местных индейцев-кроатонов дружило с колонистами, но на всякий случай обыскали их деревню на соседнем острове. Это не дало результатов. В итоге Уайт послал королеве депешу: «Они не могли исчезнуть просто так, что не осталось даже следа. Их забрал дьявол». Позднее Рейлиф уже по собственной инициативе искал поселенцев, перекопал всю землю на месте деревни, но через 14 лет окончательно забросил поиски. Бесследное исчезновение всех колонистов Роанока считается одной из главных тайн в истории человечества».

Здесь, в отличие от первого отрывка, все довольно сухо и деловито, стилизация под научно-популярный текст, но, тем не менее, это тоже прекрасный образец мифотворчества. Воображение отталкивается от одной или двух реальных личностей или событий, а дальше его несет по кочкам. А обилие конкретных деталей (имена и должности участников событий, точное количество поисковых экспедиций и лет, потраченных на поиски) создает у читателя иллюзию, что автор достоин доверия.

Мы с вами, однако, знаем, что Джон Уайт в том положении, в котором он находился, никак не мог слать депеши ее величеству с места происшествия. Постоянного сообщения с Англией тогда не существовало, и сам Уайт три года ждал оказии, чтобы попасть в Роанок. Да и не мог он напрямую обращаться к королеве, только через более высокопоставленных посредников. Отчет, который мог удостоиться высочайшего внимания как-нибудь потом, когда что-либо предпринимать было уже поздно, он написал. Ну а историю о том, что специально для того, чтобы выяснить судьбу сотни не самых знатных поселенцев, через Атлантику четыре раза подряд посылали экспедиции, мог выдумать только человек, совершенно незнакомый с условиями, в которых проходила колонизация Нового Света. Даже особы, приближенные к трону, вряд ли удостоились бы подобной чести. Спасение утопающих – дело самих утопающих. Отправить же четыре экспедиции в течение одного 1590 года было физически невозможно. Если, конечно, каждая последующая отправлялась после возвращения предыдущей, участники которой докладывали об отсутствии результата.

«Уполномоченный королевы Елизаветы I Уолтер Рейлиф» – это, очевидно, сэр Уолтер Рэли. Во всяком случае, другого подходящего прототипа для этого персонажа нет. В принципе, его имя – Raleigh – можно передать по-русски и таким образом, хотя больше принято писать Рэли или Рейли. Но довольно печально, что человек, взявшийся просвещать русскоязычную публику по вопросам истории заселения европейцами Америки, явно не слышал этого имени прежде.

Как мы опять-таки знаем, сэру Уолтеру Рэли было чем заняться, кроме как четырнадцать лет подряд лично перекапывать остров Роанок. Сначала он готовил каперские рейды, потом сидел в Тауэре, затем исследовал бассейн Ориноко, штурмовал Кадис. В своей книге о путешествии в Гвиану, имевшем место в 1595 году, он упоминает, что собирался на обратном пути свернуть к Роаноку, чтобы попытаться отыскать следы пропавших пять лет назад поселенцев, но сильный встречный ветер помешал ему осуществить это намерение. Основатель первой британской колонии в Новом Свете, хоть его и не назовешь кабинетным деятелем, никогда в этой колонии не бывал.

Жаль разочаровывать читателя, но, видимо, ничего особо таинственного – в смысле абсолютно необъяснимого с точки зрения скучной материалистической науки – на острове Роанок не произошло. И уж тем более эта история не является «одной из главных тайн в истории человечества». Тем не менее, она интригует. И, безусловно, она напугала современников. Судите сами: три раза подряд мореходы оставляют на острове поселенцев, и три раза по возвращении находят остров пустым и заброшенным. Почва для расцвета мистических преданий самая благоприятная. Но по крайней мере первый случай имеет совершенно исчерпывающее и совсем не потустороннее объяснение.

Первые поселенцы во главе с губернатором Лейном покинули остров на кораблях Френсиса Дрейка и благополучно достигли Англии. Другое дело, что разминувшийся с Дрейком в Атлантике Гренвилл ничего об этом не знал, и его матросы наверняка разнесли жутковатую историю о брошенном поселении по портовым кабакам раньше, чем их просветили на этот счет. Так был заложен первый камень в основание легенды.

Об обстоятельствах, заставивших Лейна и его подопечных оставить Роанок, мы знаем все или почти все. Одной из главных причин являются испортившиеся отношений с индейцами. Согласно отчету Лейна, они начали ухудшаться после того как вождем аборигеном острова Роанок стал Пемисапана, брат Гранганемео, установившего дружеские отношения с капитаном Артуром Бэрлоу. То ли он с самого начала не разделял симпатий брата, то ли изменил мнение о бледнолицых людях под давлением обстоятельств. По словам губернатора, Пемисапана вступил в заговор с дикарями материка, чтобы погубить колонистов. Способ погубить англичан индейцы, однако, поначалу избрали довольно странный. Они не собирались захватывать и сжигать поселение или снимать с наглых пришельцев скальпы. Они даже не собирались загнать их за частокол и там блокировать. Лейн писал Уолтеру Рэли о Пемисапане: «Ему советовали, да и сам он задумал то же самое, – в качестве верного средства погубить нас в марте 1586 года, – убежать от нас со всеми своими дикарями». То есть вредить колонистам индейцы не собирались, они просто больше не желали им помогать. Они до такой степени не хотели иметь с ними дела, что готовы были бросить свою землю и свои жилища и уйти на материк, лишь бы их оставили в покое.

Ситуация кажется анекдотичной, но на самом деле смешного в ней мало. Колонисты, конечно, разгильдяи, но не до такой степени, как это кажется на первый взгляд. Если бы они с самого начала высадились на пустой остров, где им предстояло выживать самостоятельно, то, возможно, выжили бы. А так – договорились с людьми, что те будут снабжать их продовольствием, а те взяли и собрались уходить. Между тем запасов зерна для весеннего сева у поселенцев не оказалось. Конечно, можно предположить, что не исключено, что и в ссоре с индейцами англичане были не столь уж виноваты. Сохранились сведения, что индейцы стали испытывать суеверный ужас перед пришельцами, после того как заразились от них какой-то неведомой в этих краях болезнью. Эта версия довольно хорошо согласуется с тем странным способом погубить чужаков, который они избрали. Впрочем, в ангельски доброе и справедливое отношение англичан к туземцам тоже верится с трудом, да Хэрриот в своем трактате сетовал на жестокость соотечественников. Кроме того, и Хэрриот, и Уайт упоминают дружественные и враждебные европейцам индейские племена.

Один конфликт неизбежно тянул за собой другой, отношения местных и пришельцев становились все более напряженными. Окончательно они не рассорились, видимо, среди индейцев все еще была достаточно сильная «проанглийская партия», но Ральф Лейн совершенно правильно почувствовал, что дело пахнет керосином и эвакуировал колонию вовремя.

При описанных обстоятельствах пятнадцать человек, оставленных на острове Гренвиллом, сильно рисковали. Они находились во враждебном окружении в довольно-таки населенной стране. Оказавшиеся в их распоряжении укрепления явно не были рассчитаны на то, чтобы их удерживать такими силами. Устроить вылазку при имевшейся численности гарнизона тоже было затруднительно. Выживали, конечно, и в худших условиях, но это уж кому как повезет. За год можно найти способ как-то добраться до горстки чужаков. И если для того, чтобы напасть на поселение, где обретается более ста человек, нужны согласованные действия всего племени, а то и нескольких племен, то перебить полтора десятка могут и энтузиасты-одиночки, наплевавшие на последствия, мнение вождя и совета старейшин. Организовать нападение на форт, где укрылись англичане, могла также небольшая отколовшаяся от соплеменников группа туземцев. Гренвилл не оставил бы этих людей на острове, если бы не думал, что остальные колонисты где-то рядом и вот-вот вернутся. Тут сказалась плохая организованность колонистов. Договориться об условленном месте, где можно будет в случае чего оставить послание, им в голову не пришло.

Выше мы говорили, что о судьбе четырнадцати из пятнадцати оставленных на острове Роанок спутников Гренвилла неизвестно ничего, но это не совсем так. Кое-какую информацию Уайт вытянул из индейцев еще до своего отъезда в 1587 году. Ему поведали, что на почти пустое поселение напали индейцы, которые не являлись соплеменниками рассказчиков. Неподалеку от форта была устроена засада, а два воина приблизились к частоколу якобы для того, чтобы вести переговоры. Навстречу вышли двое англичан. Один был убит на месте. Очевидно, это был тот самый человек, тело которого удалось найти. Второй успел призвать на помощь товарищей, и все вместе начали пробиваться к берегу. Им удалось погрузиться в шлюпки и отплыть. Сначала они высадились на крохотном островке между Роаноком и Порт-Фердинандо (Хатораском), но затем, видимо, немного придя в себя, пустились в дальнейшее плавание в неизвестном направлении. Дальнейшая их судьба действительно покрыта полным мраком. Они могли погибнуть в прибрежных волнах, могли быть убиты индейцами где-нибудь в другом месте, могли быть приняты каким-нибудь племенем и остаться с ним до конца своих дней, могли, наконец, встретить европейское судно и даже добраться на нем до цивилизованных мест, но не спешить вернуться на королевскую службу. Словом, вариантов довольно много, и удивляться отсутствию сведений о беглецах особо не приходится. Упустившие врагов индейцы подожгли форт и удалились, а вернувшиеся летом 1587 года англичане вновь застали остров пустым.

Колонисты, прибывшие на Роанок с Джоном Уайтом, рассчитывали найти здесь готовый форт и солидные запасы продовольствия под охраной маленького гарнизона. Когда ничего этого не обнаружилось, они обеспокоились до такой степени, что решили несколько изменить свои планы: немедленно отправить Уайта за подкреплением и дополнительными припасами. Очевидно, что изначально это в их планы не входило, иначе губернатор остался бы на острове. С плановым завозом поселенцев и провизии справился бы и Гренвилл. Уайта отправили, чтобы он убедил сильных мира сего в необходимости внеплановой акции, то есть поселенцы чувствовали, что их положение весьма непрочно.

Когда три года спустя Уайт возвращался, судьба колонии его чрезвычайно тревожила. Он сам признается, что вздохнул с облегчением, завидев на берегу огонь. Губернатор не считал исчезновение поселенцев необъяснимым, наоборот, он ожидал чего-то подобного. Более того, еще до отплытия эскадры поселенцы обсуждали возможность оставить это опасное и несчастливое место и перебраться на другое. На этот случай они договорились о способе сообщить вновь прибывшим свое местонахождение. Уайт совершенно определенно сообщает это в своих записях. Тут не может быть разночтений. Надо сказать, способ не лучший. Гораздо разумнее было бы оставить подробное письмо в известном узкому кругу лиц тайнике, но задним умом каждый крепок. Поселенцы сделали как договаривались – вырезали лаконичное послание на стволе дерева.

Слово «Кроатон» ныне чрезвычайно любимо мистиками и мастерами жанра хоррор, особенно американскими. Ряд интернет-изданий сообщает со ссылкой на исследователя обычаев североамериканских индейцев канадского профессора Пьера Моренье, что Кроатон – это имя бога, которому поклонялись индейцы, и переводится оно как Жнец душ. Как считалось, он всегда жил среди них, но был невидим и по желанию мог вселяться в любое тело. Кроатону носили еду на жертвенный алтарь, жрецы садились в круг и наблюдали, как еда медленно исчезала в воздухе. Раз в год богу присылали «помощника» – сильного воина. Его помещали в запертую хижину с алтарем, и к утру воин исчезал.

Такое истолкование таинственного слова пришлось по душе признанному мэтру мистического жанра Стивену Кингу. В романе-киносценарии «Буря столетия» он рассказывает, как кровожадное туземное божество поочередно овладевает телами теперь уже современных американцев. Дело происходит не на острове Роанок, а в другом месте, но история первых колонистов там пересказывается. Согласно Стивену Кингу, поселенцы истребили друг друга или покончили самоубийством, потому что отказались отдать Кроатону то, что ему требовалось, – указанного им ребенка.

Создатели сериала «Сверхъестественное» остановились на версии, что Кроатон – это смертельный демоническоий вирус, переносящийся через кровь. Этот вирус сводит людей с ума и заставляет совершать агрессивные действия, вплоть до братоубийства. Зараженный (так называемый «крот») пытается заразить этим вирусом как можно больше людей, чтобы вирус распространялся дальше. Впрочем, во внешних своих проявлениях этот вирус мало чем отличается от собирающего жатву человеческими душами индейского бога, разве что определяется по наличию серы в крови. Побочным эффектом от действия вируса является стремление писать слово «Кроатон» на разных вертикальных поверхностях.

Мы рискуем вновь разочаровать читателя, но непонятное и потому страшное слово «Кроатон» на самом деле было абсолютно понятно Джону Уайту. Так назывался остров, расположенный не столь уж далеко от Роанока, а также обитавшее поблизости индейское племя, вроде бы доброжелательное к англичанам. Вполне возможно, что так звали и какое-то индейское божество, в отношении которого совершались мистические обряды, но вряд ли надпись на стволе дерева имела к этим этнографическим подробностям какое-то отношение. Куда логичнее предположить, что колонисты собирались покинуть Роанок и сообщали своему губернатору, где их искать. Другое дело, что никаких следов их длительного пребывания на Кроатоне тоже не обнаружили. Поселенцы либо сюда не добрались, либо в самом скором времени были вынуждены покинуть и этот остров. Куда же делись все эти люди?

По понятным причинам экскурсоводы Северной Каролины и туристические агенты всего мира настаивали и будут настаивать, что объяснить это невозможно и на острове Роанок засела пожирающая путников нечисть. Если вам особенно повезет, она сожрет и вас, поэтому покупайте путевки в Северную Каролину. «Те версии, что уже приводились, легко рассыпаются в прах, – вещают агенты, – пираты никогда не доплывали до северных морей, хлипкими шхунами колонисты не владели: в 1587 году они приплыли на остров на трех кораблях (и в день пропажи людей все корабли были в порту). Нападение индейцев тоже не могло застать их врасплох – поселенцы Роанока были тяжело вооружены и хорошо охраняли поселок. У нас нет внятного объяснения этому случаю».

Насчет трех кораблей в порту, равно как и наличие самого порта, оставим без комментариев, остальное прокомментируем. В принципе, послание на стволе дерева могло означать и «на нас напали индейцы-кроатоны», но с гораздо меньшей долей вероятности. Уайт отмечает отсутствие знака бедствия, о котором, очевидно, было условлено заранее. Между тем, его должны были бы вырезать в первую очередь. Губернатор знал кроатонов как дружественное племя, и если это положение вещей изменилось, его непременно следовало предупредить.

Версия захвата форта индейцами и правда выглядит малоправдоподобной. При наличии пусть даже легкой артиллерии описанные Уайтом укрепления сотня колонистов удержала бы без особого труда. Но если неподалеку обосновались враждебно настроенные дикари, у англичан могли возникнуть серьезные осложнения со снабжением форта провизией. В этом случае открытого конфликта лучше не дожидаться. Скорее всего, Роанок оставили в сравнительно спокойной обстановке, рассчитывая вернуться еще раз за спрятанными вещами. Как мы знаем из записей Джона Уайта, в распоряжении колонистов имелись шлюпки и пинассы, небольшие парусно-гребные суда, обычно используемые во всяческих вспомогательных целях. Все наиболее ценное, в частности пушки, успели погрузить на эти суденышки, но многие массивные предметы оставили.

Разорению, следы которого отмечает Уайт, поселок подвергся уже после того, как его покинули жители. Кроме надписи на эту же мысль наводит и состояние построек: целые укрепления и разрушенные дома. Прошлый раз, когда индейцы действительно брали форт штурмом, они поступили наоборот – разрушили стены, но, убедившись, что белые ускользнули, оставили все как есть. Теперь кто-то беспрепятственно проник внутрь форта и все там перевернул вверх дном. Самой труднообъяснимой деталью всей истории, на мой взгляд, являются брошенные ржаветь доспехи. Это при том, что несколькими годами раньше индейский вождь отдал двадцать звериных шкур за оловянное блюдо, которое думал приспособить под нагрудный панцирь. Самое простое объяснение – возникший за это время ритуальный запрет на использование индейцами колдовских штучек, ранее принадлежавших белым. В этом случае легко понять, зачем они разрушали дома, но неясно, зачем выкапывали сундуки. Искали что-то конкретное, на что запрет не распространялся?

Что до вопроса, куда делись покинувшие Роанок колонисты, то тут может быть несколько объяснений. Самое простое из них – это стихийное бедствие. Совсем не обязательно выходить в открытый океан, чтобы оказаться на дне. Если погода внезапно испортилась, когда находящиеся поблизости берега были непригодны для высадки, перегруженные суденышки вполне могли затонуть. Кроме того, их могло унести далеко в море, и затем они были вынуждены пристать к берегу совсем не там, где собирались, далеко от острова Кроатон.

Также колонисты могли подвергнуться внезапному нападению индейцев в момент высадки, когда не имели возможность применить свои пушки. Или не индейцев. Приведенное выше утверждение, что пираты никогда не заплывали так далеко на север, просто смехотворно. Пираты неоднократно нападали на флотилии близ острова Ньюфаундленд, а он расположен гораздо севернее. Они вообще плавали куда и как хотели, и далеко не всегда имея конкретную цель. Морской разбой сплошь и рядом совмещали с поиском новых земель.

Наконец, это могли быть не вполне пираты, а моряки Его Католического Величества Филиппа II, целенаправленно прочесывавшие побережье в поисках английских поселений, опорных пунктов елизаветинских каперов. Наткнувшись на англичан, они должны были захватить их в плен и доставить испанским властям, чтобы получить возможно более полную информацию о колонии и близлежащих землях. Во всяком случае, сэр Уолтер Рэли поступал с испанцами именно так, если имел возможность. Колонисты с острова Роанок с их легкой артиллерией не могли бы противостоять многопушечным боевым испанским кораблям. Информация об этом могла и не сохраниться в испанских архивах, если была засекречена или если захватчики не добрались до порта.

Кстати сказать, именно в период 1587–1590 годов вероятность появления у американских берегов неучтенного испанского корабля, чье исчезновение прошло незамеченным, была особенно велика. Как вы, безусловно, помните, летом 1588 года в море сгинуло около восьми десятков кораблей «Непобедимой армады». Вряд ли все они камнем пошли на дно. Кого-то могло унести далеко в Атлантику, и капитан принял решение направить свой потрепанный англичанами и штормом корабль к берегам Америки. Тут-то испанцы и наткнулись на колонистов. Их заставили подняться на корабль, но следующий, пусть и не слишком сильный, шторм оказался роковым и для испанцев, и для их пленников.

Наконец, возможен следующий сценарий. Никто на колонистов не нападал, они сами приняли решение уйти в глубь континента и раствориться среди местного населения, чтобы бывшие соотечественники их не нашли. Ничего особенно удивительного в таком решении нет. Елизаветинская Англия – отнюдь не рай земной. Для низов – нищета, безземелье, свирепые законы против бродяжничества. Для верхушки – политические интриги и постоянная угроза быть обвиненным в заговоре. Так стоит ли распространять цивилизацию по эту сторону океана? Не лучше ли скрыться от властей, найти приют у дружественных индейцев и зажить жизнью вольной и дикой?

Эта последняя версия как будто нашла подтверждение. Много лет спустя индейцы, в ответ на расспросы, рассказывали о белых людях, живших в лесах среди их соплеменников. Впрочем, возможен и некий смешанный вариант. Часть колонистов погибла в результате стихийного бедствия или пиратского нападения, а немногие уцелевшие нашли приют у дикарей. Рассказчики особо отмечали, что среди разделивших с ними жилища англичан была юная девушка. Полагают, это была не кто иная, как Вирджиния Дер.