– Вы, кажется, незнакомы, господа… Полковник Вадье. Господин Каверин, русский офицер.
– Рад познакомиться с вами, мсье… Поправляете здоровье?
– Некоторым образом.
У полковника, пожилого плешивого мужчины с мясистым лицом, украшенным седой щеткой усов, оказалось на редкость крепкое рукопожатие.
– Милости просим в нашу компанию… Это Лабрюни, доктор.
– С доктором мы уже знакомы, – заметил Алексей, отвечая на поклон вертлявого человечка.
– Мсье Майель… Граф де Сен-Люк… Господин Мертелли из Венеции…
Алексей кивал, улыбался, жал руки. Все эти лица были для него лишь скучной декорацией к основному сюжету драмы, который вел черноволосый самодовольный Эльстон, стоявший в нескольких шагах от него.
Были здесь и дамы – провинциальные сильно подержанные кокетки, как их определил про себя Каверин, пара перезрелых девиц на выданье, две-три болтливые старухи в чепцах по моде Ancien Régime[9], а то и Louis Quatorze[10]. Девицы поглядывали на Алексея с интересом, кокетки – с еще большим интересом, но ему не было дела ни до тех, ни до других.
«За картами часто вспыхивают ссоры… Придраться к пустяку, а потом… На позицию, господа! Шпаги. Секунданты. Доктор – тот же Лабрюни, например. Нет, Лабрюни не годится, еще разболтает. Шаг в сторону, финт и точный удар. Мгновенная смерть. Мучиться он не будет. Да, письма… Письма, которые княжна писала Эльстону и которые Чернышёв приказал изъять и доставить в Париж, барону М. Ничего, выкупим у слуги Эльстона, вряд ли тот будет возражать. Вот только собаку Эльстона жалко. Останется, бедная, без хозяина, кто ее к себе возьмет? Умрет, наверное, с горя. С преданными собаками такое часто бывает…»
Одна перезрелая девица села за фортепьяно, другая затянула дурную пародию на арию. Алексей слушал, нацепив на лицо маску вежливого восхищения. Та, что за фортепьяно, старалась изо всех сил, инструмент кряхтел и стонал, но все же – как далеко было им обеим до искрометного исполнения великой княжны этим утром, как далеко! Дистанция огромного размера…
Аплодисменты. Престарелая дама роняет слезу. Другая, ее подружка, безмятежно храпит, склонив голову в чепце набок. Родос, Родос, хочу на Родос, где горы, и развалины рыцарских замков, и ослики с кроткими глазами, и небо сине#е сапфира.
– Вам понравилось, мсье? – спрашивает Эльстон.
– Я восхищен, – отвечает Алексей не моргнув глазом.
Хозяин дома потирает руки. Эге! Похоже, скоро сядем за карты.
– Не перекинуться ли нам в карты, господа? – спрашивает полковник Вадье. – Вы играете, господин офицер?
– Почту за честь составить вам компанию, – отвечает Алексей, кланяясь.
Доктор Лабрюни оживляется, едва заслышав о том, что будут играть. По повадкам Каверин чует в нем заядлого картежника.
– Я с вами, господа, – восклицает доктор, – я с вами!
И маленькая компания, возглавляемая полковником Вадье, удаляется в гостиную на втором этаже. Вместе с Вадье уходят доктор, Эльстон, Каверин, мсье Майель, пузатое недоразумение в человеческом облике, и еще двое гостей.
"Прекрасно, – думает Алексей, – чем больше свидетелей, тем лучше».
Лакей приносит в уютную гостиную большие подсвечники, и на стенах оживают гротескно-устрашающие тени присутствующих. Каверину на мгновение чудится, что он разглядел среди теней силуэт странного существа в балахоне и с косой в руке, но он одергивает себя, понимая, что это лишь его разыгравшаяся фантазия. «Видок сказал бы, что у меня чересчур много воображения… Ну и пусть».
– Играем, господа! – торжественно провозглашает полковник Вадье.
Его лысина отсвечивает розовым в трепетном пламени свечей. Этот совершенно заурядный с виду человек неожиданно становится большим и важным, как какой-нибудь индийский будда. В его лице появляется неизвестно откуда взявшаяся властность, движения становятся скупыми и значительными.
– Ваши ставки, господа…
Карты розданы. Золотые монеты с глухим стуком ложатся на покрытый сукном стол. «Интересно, почему я так спокоен?» – размышляет Алексей. Ему приходилось в своей жизни видеть достаточно людей азартных, да и сам он, пожалуй, был человеком с горячей кровью. Однако карты не будоражили его, не будили волнения, – скорее даже наоборот: при виде их он становился сосредоточенным и собранным. Никакой комбинации – ни той, что сулила полное поражение, ни той, что гарантировала верное богатство, – не удавалось вынудить его пульс биться хоть чуточку быстрее. Каверин был для них недосягаем, и все тут.
Он сделал ход – вполне обычный, вполне благоразумный при пришедшей к нему сдаче – и поглядел на доктора. Тот мучительно обдумывал, какой картой пожертвовать, и даже мелкие бусинки пота выступили на его покатом, морщинистом лбу. Нет, этого Алексей решительно не понимал. Он отвел глаза и поймал взгляд Эльстона, который исподтишка следил за ним. Это маленькое открытие неприятно поразило Каверина. «Уж не подозревает ли Эльстон чего-нибудь? – спросил он себя, а потом: – Но откуда он может знать?»
– Ну так как же, господин доктор? – спросил Вадье, деликатно покашливая.
Лабрюни наконец решился. С видом мученика он метнул на стол червонную даму. Игра продолжалась.
Алексей проиграл, потом выиграл. В половине шестого выбыл первый игрок, за ним, сославшись на неотложные дела, поднялся с места и мсье Майель. За игральным столом оставалось пять человек. Пару раз заходила полковница, госпожа Вадье, и тактично удалялась. Каверин решился на рискованный ход. К счастью, его никто вовремя не раскусил, и молодой человек сорвал банк.
– Однако, – сказал обескураженный полковник, – это было сильно!
– Да вы везунчик, мсье! – заметил доктор Лабрюни. Судя по его разгоряченному, покрасневшему лицу, он отдал бы в это мгновение всех своих пациентов, свой университетский диплом и все клистиры, которые он когда-то ставил знаменитой герцогине Б., только чтобы оказаться на месте Алексея.
– Говорят, везет в картах – не везет в любви, – с улыбкой заметил Эльстон, и это оказалось большой ошибкой с его стороны.
Всю игру Эльстон молчал, раскрывая рот лишь для того, чтобы объявить очередной ход, и Каверин уже отчаялся найти какой-нибудь повод, чтобы прицепиться к чертовому фату и, раздув ссору, вызвать его на дуэль. Но тот вел себя в высшей степени благоразумно, а игра его тоже оказалась безупречной. Если бы он плутовал, передергивал или использовал хоть какие-нибудь трюки из богатейшего арсенала шулеров, Алексей мигом раскусил бы их и раздул бы неслыханный скандал; но тут ему не повезло. Эльстон казался на редкость честным, спокойным и положительным молодым человеком, с которым и поссориться-то толком не из-за чего. Поэтому, услышав совершенно общую фразу, которую, однако, можно было истолковать по своему усмотрению, Каверин воспринял ее как дар свыше и незамедлительно вцепился в нее.
– Прошу прощения? – спросил он учтиво-холодным тоном, который в свете означает, что собеседник сморозил немыслимую глупость. Таким же тоном, наверное, реагировал бы Онегин на сообщение, что Татьяна все-таки решила бросить мужа и переехать к нему.
Эльстон перестал улыбаться и с удивлением взглянул на него.
– Это такая пословица, мсье, разве вы не знаете?
– Я не об этом, – еще холоднее промолвил Алексей. – Извольте объясниться, на что вы только что намекали, мсье.
Полковник Вадье нахмурился. Уже одно слово «намекали» порождало в его душе нехорошие предчувствия, – а в XIX веке это слово значило отнюдь не то же, что теперь.
– Господа, – попробовал было вмешаться доктор, – может быть, нам лучше выпить? Мускату, например…
– Я ни на что не намекал, – бросил Эльстон Каверину. – Я просто сказал то, что пришло мне в голову. Вот и все.
– В самом деле? – вкрадчиво осведомился Алексей. – Интересно, почему вам пришло в голову именно это?
Эльстон покраснел.
– Странный вопрос! – вспыхнул он.
– Не менее странный, чем ваше замечание, мсье, – парировал Каверин. Он чувствовал себя в ударе. Похоже, он наконец на верном пути.
– Я не обязан давать вам отчет в моих словах, сударь, – осадил его Эльстон.
– А я не обязан терпеть ваши оскорбления, – тут же нашелся Алексей.
– Но у меня и в мыслях не было вас оскорбить! – защищался Эльстон.
«Ага, пошел на попятную. Испугался», – сообразил Каверин.
– Однако же вы это сделали, – наседал он, – и поэтому я требую извинений.
Эльстон вспылил.
– Не вижу причин, почему я должен извиняться перед… перед… – он искал подходящие слова и не находил.
– Господа, – мягко вмешался полковник, – простите меня, но вы, по-моему, ступаете на очень зыбкую почву. Мсье Эльстон и в мыслях не имел вас обидеть, господин офицер.
– Мсье Эльстон, – повернулся к полковнику Алексей, – позволил себе нелицеприятный намек, который слышали все присутствующие. Поэтому я не уйду отсюда, пока не услышу от него извинений.
– А по-моему, вы просто не в своем уме, – бросил Эльстон высокомерно.
Доктор Лабрюни испуганно замер. Каверин, осознавая всю важность момента, очень медленно поднялся с места.
– А вот это, – сладко пропел он, сузив глаза, – уже серьезно, мсье.
– В самом деле, – решительно сказал полковник. – Такие слова людям чести не говорят.
Сам бывший военный, он мгновенно встал на сторону Каверина. «Отличный секундант», – мелькнуло в голове у офицера. Доктор Лабрюни только вздохнул и укоризненно покачал головой.
– Будьте уверены, – промолвил Эльстон, очень бледный, – я сумею ответить за свои слова.
– Вот и прекрасно, – процедил Алексей. – Полковник, вы свидетель, что мне было нанесено оскорбление. Мне очень жаль, что это должно было произойти именно под крышей вашего дома, но ни вы, ни я ничего не можем с этим поделать.
Эльстон помрачнел.
– Как оскорбленная сторона, вы вправе выбирать оружие, – напомнил полковник.
– Шпаги, – ответил Каверин. – Встречаемся завтра утром, в семь часов. Кроме того, поскольку я посторонний в этом городе, я никого не знаю здесь… я прошу вас оказать мне честь быть моим секундантом и проследить, чтобы все происходило по правилам.
Полковник Вадье чопорно поклонился.
– Можете положиться на меня, мсье.
Он выпрямился и подкрутил усы.
– Мсье Эльстон? – спросил он.
– Это какое-то ужасное недоразумение, – устало промолвил тот. – Хорошо. Я попрошу дю Трамбле быть моим секундантом.
– Прекрасно, – одобрил полковник. – А как насчет доктора?
Все взоры невольно обратились к Лабрюни. Тот заметно смешался.
– Право же, господа… У меня нет необходимого опыта…
– Бросьте, Лабрюни, – добродушно промолвил полковник. – Лично я живу в этом городке уже двадцать лет и могу с чистой совестью засвидетельствовать, что вы являетесь лучшим лекарем на сто лье в округе. Составите нам завтра компанию? Я мог бы попросить Гужона, но он такой сухарь… С вами мне будет спокойнее.
– Ну что ж, – нехотя промолвил Лабрюни, – раз вы так считаете… Хорошо.
Вадье обернулся к пятому игроку, фамилию которого Алексей не запомнил. Это был рябой, невзрачный человек с крупно вырезанными ноздрями. Сидевший на нем сюртук был ему явно великоват.
– Мсье дю Плантье, мы рассчитываем на вашу скромность. В делах такого рода вовсе не обязательно, чтобы все вокруг знали о том, что готовится. Лишние толки совершенно ни к чему.
– Будьте спокойны, мсье, – сипло отвечал рябой дю Плантье. – Я не скажу ни слова ни одной живой душе.
Полковник Вадье важно кивнул.
– Вот то-то же. Сегодня я встречусь с дю Трамбле и обо всем условлюсь. А господам перед встречей я рекомендовал бы хорошенько выспаться.
Алексей молча кивнул и стал собирать свой выигрыш. Самая тягомотная часть его работы осталась позади. Теперь надо только филигранно завершить дело, и можно возвращаться домой.
– До свидания, господин полковник, и спасибо за чудесный вечер, – сказал он. – До скорого свидания, мсье Эльстон, – многозначительно добавил он.
Эльстон метнул на него хмурый взгляд и отвернулся. Каверин и доктор удалились. Им было по дороге, и, кроме того, Алексей хотел попросить Лабрюни ничего не говорить великой княжне. Но Лабрюни не стал даже заходить на виллу, а просто попрощался с офицером и зашагал своей дорогой.
Примерно в то же самое время рябой человек, одетый в дурно сидевший на нем сюртук, сел в простую карету без гербов на дверцах. Внутри было довольно темно, и оттого дю Плантье не видел лица того, кто сидел в карете.
– Ну что? – осведомился его собеседник глухим низким голосом.
– Все, как вы и думали, патрон, – доложил дю Плантье почтительно. – Он поссорился с Альфредом за картами и вызвал его на дуэль.
– Когда встреча? – проворчал невидимый.
– Завтра утром в семь часов.
– Пфу! Больше ничего?
– Нет, патрон. То есть да. Я проиграл шестнадцать луидоров.
– Наверняка не шестнадцать, а шесть. Хорошо, Жако. Ступай.
– А как же дуэль, патрон? Что с ней делать?
– Ничего. Да и смотреть там будет не на что. Мсье Эльстон быстро перенесется на небеса, вот и все… Ты пробовал подкатиться к служанке?
– Жанне? Пробовал.
– Ну и как?
– Без успеха, патрон. Похоже, что у меня внешность не очень…
– Не только внешность… Ладно, это я так. Иди.
– С Жанной продолжать работу?
– Конечно. За что я тебе плачу?
Рябой кивнул и вышел из кареты.
– Трогай, – приказал кучеру глухой голос.
Лошади застучали подковами по мостовой. Человек в карете поставил свою трость вертикально и положил обе руки на набалдашник, после чего уперся в них подбородком. Мимо неспешно протекали дома Ниццы.
– Да, – промолвил человек наконец, – это будет нелегко.