Глава 4 Третье июня, утро

– Как жаль, что ты уезжаешь так рано, – пробормотал Томми, сосредоточенно изучая меню. – Могли бы завтра выбраться на пикничок. Выходной все-таки. Слушай, Алекс, у тебя бывают выходные? Знаешь, Сэмми, наш Алекс настоящий трудоголик. Носится по планете как безумный, оставляя за собой тысячи разбитых сердец.

– Да? – Сэмми, его жена, обворожительно улыбнулась. – В это нетрудно поверить. Я имею в виду сердца.

Вестгейт улыбнулся ей в ответ, мягко и чуточку смущенно. – Не обращайте внимания, милая Саманта, – сказал он. – Старина Том делает мне рекламу. И никакой я не трудоголик. Просто Форин-Оффис считает почему-то, что, если послать меня готовить переговоры, они пройдут успешно для нашей стороны. У нас на Островах все еще верят в приметы.

– И правильно, – кивнул Томми. – В прошлый раз, Сэмми, он этих ребят в здешнем министерстве просто околдовал. Наш Алекс всех околдовывает. Даже секретаршу посла.

– Не может быть! – рассмеялась Сэмми.

– Может, может. – Томми небрежным жестом подозвал официанта и заговорил с ним по-французски.

– Сам он трудоголик, – сказала пренебрежительно Сэмми. – Торчит в своем постпредстве все вечера напролет, приезжает чуть ли не к полуночи. А я гуляю одна по Манхэттену. Смотрю и не могу насмотреться. Волшебный остров. Эта архитектура, ее вид меня завораживает. Алекс, вам нравится смотреть на Манхэттен?

Вестгейта при упоминании Манхэттена чуть не передернуло. Он был однажды у Томми дома и мог представить себе излюбленный маршрут Сэмми. Впрочем, Сэмми была неудавшимся архитектором. По словам Томми – закономерно неудавшимся. Эклектика Манхэттена наверняка ее восхищала.

– Смотреть? Конечно, нравится, – сказал он. – Особенно издали.

Вестгейт сделал глоток аперитива, расслабленно откинулся на спинку кресла и на секунду прикрыл глаза. Он устал. Час назад он закончил работу здесь, в Нью-Йорке, и теперь без малейшего сожаления прощался с этим безумным городом. Вестгейт не любил Америку, дешевую, аляповатую и плебейски самодовольную в своем бескультурье. Ему в Америке не нравилось решительно все, и население в том числе. Он презрительно называл местных «ковбоями» – за глаза, конечно. И от души жалел Тома, вынужденного жить среди них уже который год. По мнению Вестгейта, Америка в больших дозах на любого человека действовала отупляюще. Том деградировал здесь настолько, что даже женился на американке. Хотя Сэмми, нужно отдать ей должное, была чертовски хороша.

– А куда вы теперь, Алекс? – спросила она вдруг.

Вестгейт открыл глаза. Да, Сэмми производила впечатление.

– В Россию, Саманта. В Москву.

– Ой! – воскликнула Сэмми. – Не может быть! Какая прелесть!

Томми царственным жестом отпустил официанта и повернулся к Вестгейту.

– Да, – сказал он. – Завидую. Мы давно уже собираемся, да вот дела все… Слушай, Алекс, ты же все-таки русский. Куда там…

– Русский?! – перебила Сэмми, глядя на Вестгейта расширенными от восторга глазами. – Не может быть!

– Смени пластинку, радость моя, – посоветовал Томми. – Что ты заладила – «не может быть, не может быть». Русский он по матери, разве не так?

– Не только по матери, – улыбнулся Вестгейт. – Я и по отцу русский. Но я был совсем еще ребенком, когда мама переехала в Лондон…

– Вот она, русская культурная экспансия! – ввернул Томми.

– …так что воспитывали меня как стопроцентного англичанина. Конечно, ничего из этого не вышло. Но вот парадокс, Саманта, – на Островах меня считают нормальным англичанином. А в России принимают как иностранца. Хотя в этом году я провел дома только два месяца, а в Москве целых три.

– Так вы, должно быть, отлично говорите по-русски! – воскликнула Сэмми. – Ой, Алекс, а скажите что-нибудь!

– Какая же ты прелестная дурочка, – сказал Вестгейт по-русски, глядя Сэмми прямо в глаза. – Пожалуй, я тобой займусь.

– А что он сказал? – спросила у мужа Сэмми громким шепотом. Томми довольно заржал:

– Готов поспорить, он сказал, какая ты прелесть!

Вестгейт заметно смутился и заговорщически подмигнул Сэмми. Почти не желая того, машинально, он уже вводил себя в привычное «рабочее» состояние. Эта молодая женщина на самом деле понравилась ему. А Томми… Он ничего не поймет.

Обед удался на славу. Они вкусно поели и основательно выпили. Разговор тек легко и непринужденно. Томми вынудил-таки гостя рассказать, на что в России нужно посмотреть в первую очередь. Потом беседа автоматически перетекла на «русскую культурную экспансию». Затем Томми начал пространно излагать свое видение «русской идеи». Вестгейт поддакивал. Сэмми откровенно забавлялась. Всем было хорошо. Вестгейт с удовольствием выпил еще, потом еще, и ему стало просто замечательно. Он критически оглядел Сэмми с ног до головы и тут же потерял над собой контроль.

Близкое присутствие хорошенькой женщины, как всегда, возбудило какой-то неведомый центр у него в мозгу, который задействовал профессиональные качества. И сейчас они были направлены на производство маленького чуда для себя. Старина Томми и сам не подозревал, насколько был близок к истине, говоря, что Вестгейт кого-то «околдовал». Каждый раз, стоило Вестгейту разбудить в себе профессионала и привлечь немного воображения… Здесь нужна была только уверенность в себе – колдовство начиналось, и чудо случалось. И он заполучал любую женщину, чему после не переставал удивляться сам.

Вот так и сейчас, слушая рассуждения ее мужа, сидящего за тем же самым столиком, он кивал в такт головой, вставлял короткие фразы, и одновременно рука с сигаретой уже покачивалась в соответствии с дыханием Сэмми. Так начиналась подстройка к ее миру, легкая и изящная, направленная на зарождение в женщине чувства неосознанного доверия к нему, Игорю Александру Вестгейту, красивому, стильно одетому, умеющему очаровательно смущаться и прячущему за этим смущением какую-то загадку. Необычному человеку. Возбуждающе таинственному. Русскому, наконец.

«Теперь надо привлечь ее внимание к разговору, вовлечь в него и послушать, как она говорит и чем интересуется, – напомнил себе Вестгейт. – А она отвлеклась, о своем задумалась. Женщина! Впрочем, Томми кого хочешь замучает своими разглагольствованиями. Старый добрый верный Томми. Прекрасный аналитик, толковый советчик, надежный партнер. А жена его просто чудо».

– Я не согласен, Томми, – сказал Вестгейт. Сэмми перевела на него рассеянный взгляд. – Русская идея в своей основе не претерпела никакой ревизии. Ты пойми, это ведь идея не о чем-нибудь, а об особенностях русской души. Так что, какие бы социально-экономические изменения ни происходили, идея остается прежней. И работает, Томми, работает! Я тебе сейчас это докажу. На примере выборки из социума…

– Н-да? Это уже интереснее! И на какой же?

– Да на какой угодно! Например, можно на женщинах! – Слово «женщины» Вестгейт выделил интонацией, более мягкой, ласкающей, и реакция Сэмми не замедлила явиться: взгляд ее стал осмыслен, лицо слегка напряглось. Она улыбнулась. «Знает свою поло-ролевую принадлежность», – слегка позлорадствовал Вестгейт.

– А вы как думаете, Саманта?

Сэмми возвела глаза вверх и вправо. Вестгейт среагировал на это движение мгновенно:

– Вы уже смогли нарисовать русскую женщину в своем воображении?

– Да. – Лицо ее изобразило легкое недоумение. – Я представила себе русскую женщину, ясно и отчетливо. Такую круглолицую, несколько полноватую, очень такую домашнюю, пахнущую кухней… И американку, подтянутую, спортивную, немного жесткую и очень уверенную.

– Ну это поверхностный взгляд, – ласково улыбнулся Вестгейт. – Давайте, друзья мои, заглянем внутрь и посмотрим, что нам скажет внутренний голос. Что он говорит, Том?

– Он молчит, – сказал Томми и потянулся к бокалу. – И нечего смеяться. Как сказал ваш русский классик: «Чего хочет женщина – того хочет бог». И правильно. Пусть хочет, чего хочет, и нечего ей мешать. Женщина, Алекс, – это загадка. Во всяком случае, для меня. Я свою-то жену собственную не могу сказать, что знаю. Вот увлекается Сэмми розами. Сама их разводит, сажает, подстригает и черт знает еще что с ними делает, времени на это уходит уйма. Но ничего, мне нравится – красиво…

– Ну вот и пожалуйста, – сказал Вестгейт. – Ты хорошо знаешь, как заботится Саманта о том, что ей нравится, что ее радует. А скажите мне, дорогая Саманта, что было бы, если б вы увидели, как кто-то страшный, огромный, свирепый бросается и начинает топтать, срывать и всеми доступнымим способами уничтожать ваши розы?

– О! – Глаза Сэмми изумленно расширились. – Ну… Я бы была в шоке. Но я думаю, что я смогу убежать и спрятаться. Чтобы не видеть этого безобразия и остаться незамеченной.

– Вот оно, разительное отличие! Русская женщина отстаивала бы в подобной ситуации свое достояние, свое сокровище, отраду своих очей, чего бы ей это ни стоило. Она бы кричала, производила бы столько шума и внешне настолько напоминала бы фурию в своем гневе, что повергла бы нападающего в бегство. Как сказал другой наш классик: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Так же и в любви, для нее нет предела, если женщине понравился мужчина… – С этого момента Вестгейт заговорил медленнее, плавнее, в его речи стали возникать почти незаметные паузы, а интонация зафиксировалась, оставаясь все время неизменной. Вестгейт работал. Колдовство уже творилось вовсю.

– …то когда она сидит напротив него… и видит… его… прямо… перед собой… то слыша его голос… взгляд ее туманится… и она расцветает, как роза… когда ею любуются… Как роза тянется к солнцу… так и она всеми силами стремится преодолеть расстояние… чтобы прекрасное открылось ей в своей первозданной наготе… и мир взорвался яркими красками… в соприкосновении и слиянии с неизведанным, что долго и неосознанно желалось… и непременно завтра же, – тут Вестгейт под столом легонько коснулся бедром платья Сэмми. Зрачки женщины были по-прежнему расширены, а дыхание слегка замедлено. Вестгейт удовлетворенно отметил, что все идет как надо, и продолжил речь все так же плавно: – …как роза, свежая и прекрасная, и только вместе… и вы забываете все.

Резкий, как бы режущий жест руки Вестгейта сопроводил последние слова. Он перешел на другой темп речи, и голос его стал обычным, чуть более резким по тембру и разнообразным по интонациям.

– И так же, как и женщины, любой тип человека в России доведен до логического совершенства, – сказал он. – И любая поведенческая реакция. Если ругаться, то с упоением, если любить, то тоже с упоением. Пресловутая русская душа никогда не дает русским делать что-либо наполовину из того, что хочется, а если чего не хочется, то пиши пропало. На Западе же все продумают, взвесят и уже потом делают, а русский человек поступает обычно в порыве чувств. Делает или вовсе не делает, главное, что думает он уже потом, и себя оправдывает почти всегда.

– Черт возьми! – сказал Томми, глядя в опустевший бокал. – Что-то я… Друзья мои, а час-то поздний! Не пора ли нам? Да? Нет, Алекс, сегодня плачу я. Банкет за счет принимающей стороны… Эй, гарсон!

Вестгейт твердо рассчитывал на то, что Томми задержится в ресторане, и тут же вызвался проводить Сэмми до машины.

На ступенях ресторана Вестгейт отдал служащему номерок от автомобиля. Встал рядом с Сэмми. Точно так же, как и тогда, под столом, коснулся бедром ее бедра и, увидев характерную реакцию замедлившегося дыхания и расширившихся зрачков, твердо, в прежнем наработанном темпе, сказал:

– Когда завтра в восемь вечера вы пойдете гулять… будете просто идти, делая шаг за шагом… предчувствуя радость… выйдете к бару «Джойс», войдете, закажете себе выпить и пробудете там до десяти. – Он снова резанул воздух ладонью, пронаблюдал ожидаемую реакцию и продолжил: – Жаль, что сегодняшний вечер закончен, вы такая увлекающаяся и страстная женщина, Саманта, так вдохновенно рассказывали о розах, что увлекли даже и меня.

Сэмми удивленно моргнула, но затем улыбнулась и произнесла:

– Не знаю, много ли я успела наговорить сегодня, но в следующий раз про розы я вам расскажу непременно, – она снова улыбнулась странной заигрывающей и слегка ошеломленной улыбкой.

Служитель подогнал машину. Вестгейт дал ему на чай, открыл дверцу, усадил Сэмми и вздохнул.

Он неожиданно протрезвел. И ему стало… не стыдно, нет. Просто в душу заползла щемящая тоска одиночества. Привычное ощущение пустоты и бессмысленности всего на свете. Пустота была внутри и снаружи, и никакой Сэмми не было дано ее заполнить.

Завтра в предвкушении чуда, помня лишь, что она для Вестгейта увлекающаяся и страстная женщина, Сэмми придет в бар «Джойс» чуть позже восьми. К сожалению, Вестгейт этим воспользоваться не сможет, а она лишь поймет, что решила немного посидеть со стаканом мартини.

И что-нибудь да произведет на нее неизгладимое впечатление.

– Ты что, старина, перебрал? – спросил Томми, подходя к машине. – Какой-то у тебя видок… Потусторонний. Точно говорю, последний бокал ты выпил напрасно. Зря.

– Да, – кивнул Вестгейт, но только не Томми, а своим мыслям о том, что произошло сейчас. – Понятия не имею, зачем я это сделал.

– Эй! – сказал Томми обеспокоенно. – Ты в порядке? Садись в машину, дружище. Поедем.

Вестгейт поднял на Томми глаза, устремленные куда-то внутрь.

– Странный я человек, Том, – сказал он горько. – Вечно мне чего-то не хватает. Начинаю искать. И каждый раз, как доберусь до этого «чего-то», гляжу – а это совсем не то, что нужно.

– Философ! – усмехнулся Томми. – Жениться тебе надо. Садись, поехали.

– Дай-ка мне еще сигарету, – попросил Вестгейт. – И поезжай. Я, пожалуй, немного пройдусь. А потом возьму такси.

– Уверен? А то…

– Уверен, – сказал Вестгейт. Он действительно не чувствовал ни малейших угрызений совести. Но сесть в машину рядом с Сэмми почему-то оказалось выше его сил.

***

На работу Игорь прибыл в чрезвычайно дурном расположении духа. Он так и не смог переварить до конца полученную вчера информацию и совершенно не представлял, как ему теперь себя вести. То есть держать себя с окружающими нужно было по-прежнему. А вот что делать, чтобы новое знание не прорвалось наружу, он пока не придумал. Очень уж это знание оказалось неуместным. Игорь и сам не предполагал, что будет чувствовать, если подтвердятся давно возникшие у него подозрения.

А почувствовал он только страх. Элементарный страх за свою жизнь.

Глядя под ноги, Игорь сунул в турникет пластиковую карточку и шаркающей походкой затащил неподатливое тело на Службу.

– Игорь! – раздался из дежурки полный облегчения возглас. – Доброе утро!

– Сомневаюсь, – ответил Игорь, с трудом поднимая глаза на знакомого сержанта. – И чего в нем доброго?

– Ты пришел, – объяснил сержант. – Давай сюда!

– Что такое?! – Игорь машинально набычился и привычно упер руки в бока.

– А то, что тебя второй час ищут, вот что! У меня уже лычки с погон сами отстреливаются… – проворчал сержант, нажимая кнопки на своем терминале. Про лычки он шутил. Игорь отлично знал, что сержант на самом деле как минимум капитан, а его помощник с погонами рядового, меланхолично кивающий в такт словам командира, – лейтенант. Центральный офис Службы упорно маскировался под статистическое управление.

– О господи… – пробормотал Игорь, заходя в дежурку и стараясь унять предательскую дрожь в ногах. Он все еще не был готов разговаривать с людьми, которые знали, что он – сын Волкова. Когда выходил из дома, думал, что готов. А оказалось – нет.

– Леночка, он пришел, – сообщил терминалу сержант-капитан. – Что мне ему сказать?

– Ну-ка, пусть мне покажется, гад такой! – раздался в динамике звонкий девчоночий голосок.

При звуке этого голоса Игоря затрясло буквально с ног до головы, но он послушно вполз в поле зрения камеры.

«Только не бежать! – приказал он себе. – Побегу – могут подстрелить, и тогда все, конец, тут же заработаю промывание мозгов. Проклятье! Неужели Лавров все-таки засветился с этой кражей?»

– Боец! – позвала «Леночка», она же первый референт директора Службы. – Ты в порядке?!

– Ну… Не очень, – промямлил Игорь, припоминая колоссальный список былых своих прегрешений и терзаясь надеждой – а вдруг это не Лаврова поймали, а всплыло что-то другое, не такое опасное для жизни?

– А в чем дело? – озабоченно спросила Лена. – Тебе все еще дурно? Что же ты…

– Да не! – отмахнулся Игорь сварливо. – Погода замучила.

– Ах, погода! – саркастически обрадовалась Лена. – Боец, ты вообще знаешь, который час на дворе, а?

– Ну полдвенадцатого.

– А во сколько надо на работу приходить?

– Ну…

– Нет, ты мне скажи, во сколько?!

– Лен, я сегодня пришел на полчаса раньше обычного.

– Игорь, милый, ты понимаешь, что Папа тебя заказал на девять тридцать? И я тебя, негодяя, уже третий час покрываю! Что у тебя с телефоном?!

Игорь отстегнул от пояса телефон и собрался было разыграть пантомиму, но сержант моментально выхватил трубку у него из руки и принялся ее придирчиво обнюхивать.

– Постыдился бы, – сказал ему Игорь строго.

– Леночка, а он ведь сломан у него! – радостно воскликнул сержант.

– И как он это сделал? – поинтересовалась Лена. – Давай, Боец, рассказывай! Я тоже так хочу…

– Лен, – сказал Игорь тоном, не терпящим пререканий. – Кончай этот спектакль. Я виноват. Я приношу тебе извинения. Но сломать наш телефон невозможно. Он может сломаться только сам. Я сейчас пойду в оружейку и его поменяю.

– Тьфу! – раздалось из динамика. – Через пятнадцать минут чтоб был в приемной! Никуда по дороге больше не заходи, у себя в отделе не отмечайся, иди прямо ко мне. Понял? Это приказ! И запомни, даром тебе это не пройдет!!!

– Он будет, Леночка! – проблеял сержант. – Мы проследим!

– А ты, Карпухин, за него не заступайся!

– Да я…

– Боец, ты понял меня?!

– Так точно. Никуда не захожу, у себя не отмечаюсь, к тебе прибыть в одиннадцать сорок пять.

– В гроб ты меня загонишь, – сообщила Лена и отключилась.

Игорь с сержантом крепко пожали друг другу руки. Помощник дежурного зажимал рот ладонью и усиленно моргал.

– Ты чего натворил? – спросил Игоря сержант.

Игорь прищурился. Он все никак не мог понять, что происходит. Ему уже приходилось бывать у директора Службы, но никогда его не вызывали вот так – внезапно и с явным нарушением режима.

– Не знаю, – честно признался он. – За мной уже столько всего числится, что я понятия не имею, какая такая история наверх просочилась.

– Между прочим, твой Спецотдел еще не в курсе, что тебя ищут, – заметил сержант. – Ленка именно мне приказала тебя отловить. И не по связи, а лично приказала, когда на работу пришла. Так что ты действительно топай прямо к ней. Дело серьезное.

– Ничего себе… – пробормотал Игорь. Все это время голова его работала с бешеной скоростью, просчитывая варианты развития событий, и ее таки заклинило. Теперь он уже окончательно ничего не понимал. – Если такая секретность, так на фига эта истерика по интеркому?

– Значит, довел ты барышню, – предположил сержант, возвращая Игорю трубку. – И дурак ты после этого. Такая женщина… Ладно, беги в оружейку. Нельзя на Службе без телефона…

Игорь усмехнулся. Его слегка отпустило. Во всяком случае, он уже не был испуган, а просто чертовски неуютно себя чувствовал. Но бежать было некуда, и это он тоже сознавал.

– Гляди, – сказал он, доставая из кармана нож. – Заслужил…

«Боевой» телефон Службы, внешне ничем не отличаясь от нормального, обеспечивал кодированную связь. Поэтому корпус его вскрывался только специальным инструментом, и любое несанкционированное проникновение уничтожило бы контур, отвечающий за шифровку сигнала. Ломались такие аппараты очень редко, и не от физического воздействия, а если раньше положенного садилась батарея. Отключить их было невозможно в принципе. Испортить преднамеренно – тем более. Пьяный Лавров на спор запихнул свой телефон в курицу и зажарил их на пару в микроволновой печи. Курицей они с Игорем закусили, а телефон работал как новенький.

Лезвие со щелчком встало на стопор, и Игорь аккуратно ткнул им в тонкую щель, рассекавшую пополам корпус телефона. Сделал лезвием замысловатое движение, легонько нажал, и трубка вдруг распалась в его ладони на две части, обнажив электронные потроха.

У сержанта отвалилась челюсть. Помощник его привстал и вылупил глаза.

Игорь подцепил ножом кусочек пластика, вставленный между контактами, и телефон пискнул, сообщая о готовности. Игорь убрал нож, сложил две половинки трубки, зажал телефон в ладонях и мягко, но с усилием сдавил. Зашипела герметизирующая прокладка, что-то щелкнуло, и телефон оказался собран.

Сержант помотал головой. Помощник сел и разочарованно почесал в затылке.

– И что, так просто? – спросил он недоверчиво.

– А ты повтори, – предложил Игорь. – Если ножиков не жалко. Я штук двадцать лезвий угробил, пока не научился.

– Это какой-то дефект конструкции, – догадался сержант. – Только у тебя или у всех?

– Только у меня. Я проверял. А с этим случайно вышло – сидел, ковырял его по пьяни…

– Слушай, Игорь, – сказал сержант медленно и задумчиво. – Ты что, вообще ничего на свете не боишься? В смысле – того, что я на тебя донесу, например?

– Никогда ты на меня не донесешь, – усмехнулся Игорь.

– С чего это ты взял? – прищурился сержант.

– Я порядочного человека за километр чую, – сказал Игорь, пристраивая трубку на пояс. – А непорядочного – за два. И потом, ты хоть понимаешь, в чем сейчас участвуешь?

– В тайной операции внутри Службы, – пробормотал сержант хмуро. – По личному распоряжению Папы.

– Видишь, какое к тебе доверие, – сказал Игорь ласково. – Ну ладно, пойду я. Спасибо, господа. Я вам потом соображу чего-нибудь в компенсацию морального ущерба.

– Да ерунда, – отмахнулся сержант. – Просто мы за тебя немножко поволновались. Я так и не понял – зачем ты телефон отключил-то? Ну, наврал бы чего-нибудь…

– Я очень не хотел идти сегодня на Службу, – сказал Игорь. – А врать мне надоело. И служить надоело. Вот так-то. Ну, пока… – Он повернулся, вышел из дежурки и пошел к лифтам.

– Хороший парень, – сообщил помощник сержанту.

– Очень, – кивнул сержант. – Жалко, что сумасшедший, правда?

– Спецотдел, – вздохнул помощник. – Это тебе, старик, не просто эсэсовцы, это самая что ни на есть рейхсканцелярия…

– Ты хоть знаешь, чем Спецотдел занят, ты, юморист? – внезапно окрысился сержант.

– Знаю, конечно! – удивился помощник. – А ты думаешь, с чего все эти выкрутасы с вызовом к Папе лично и конфиденциально? Не по правилам, а через нас с тобой, секретно, в обход устава и вообще?..

– И чем же, по-твоему, занимается Спецотдел?

– Порядок наводит! – гордо заявил помощник.

Сержант достал носовой платок, вытер им потный лоб и посмотрел в ту сторону, где скрылся Игорь.

– Что-то не похоже… – сказал он задумчиво.

***

Игорь спустился в подвал и быстро миновал еще два контрольных поста. Здесь уровень секретности повышался с каждым шагом, повсюду были камеры, и ни о каком панибратстве с охраной даже речи быть не могло. Впрочем, и охрана здесь была не та, с которой можно подружиться. В дальнем вестибюле, где Игорь только что показывал фокус со своей трубкой, не было не только камер, но даже и микрофонов. Там можно было вытворять все, что угодно. На этот пост, куда мог случайно (или намеренно) забрести с улицы чужой, ставили ребят гибких и артистичных, специально тренированных на нестандартные ситуации. А вот у парней, державших узкие коридоры, которыми шел сейчас Игорь в глубь Службы, задачи были совсем другие. Здесь превыше всего ценилась мгновенная реакция и способность подолгу находиться в напряженном ожидании.

Голосовой идентификатор, сканер отпечатков, контроль сетчатки глаза. Привычные операции Игорь проделывал автоматически, а думал об одном: отберут у него оружие или нет. На прием к Папе ходили только с голыми руками. Но сегодня Игоря пригласили неофициально, в обход протокола. В противном случае, едва узнав, что сотрудник бесследно пропал, Лена подняла бы тревогу, и сейчас уже вся Служба стояла бы на ушах.

На очередном лифте Игорь спустился на «свой» этаж, основную часть которого занимали аналитики и где небольшой сектор в десяток комнат отвели Спецотделу. Считалось, что ниже только два уровня – отдел внутренних расследований, он же «внутряк» (на местном жаргоне – «подвал Мюллера») и «рейхсканцелярия» – директорат. Еще считалось, что за употребление вслух подобных терминов можно загреметь со Службы.

Игорь автоматически притормозил у дверей Спецотдела, но потом вспомнил, что Лена приказала идти сразу же к ней. Поэтому он сделал глубокий вдох и двинулся к тамбуру, ведущему на уровень ниже.

Он вставил в замок свою карточку и набрал личный номер. Дверь откатилась в сторону, но за ней, против обыкновения, никого не оказалось. Игорь настороженно оглядел тамбур. Здесь должны были сидеть два здоровенных «внутряка», однако сейчас их не было.

Больше того, даже терминал системы идентификации был отключен. А дверь в зону директората – распахнута.

И тут Игорю впервые за сегодняшнее утро полегчало. Полегчало настолько, что снова задрожали ноги. Держась одной рукой за стену, а другой за сердце, он спустился по лестнице, миновал пустой холл, из которого тоже кто-то прогнал охрану, и вошел в приемную Папы.

– Боец, а с тобой ведь действительно плохо, – заметила Лена, глядя на него поверх своего громадного терминала. – На тебе просто лица нет…

Игорь повалился в кресло, откинулся на спину, устало сложил руки на груди и прикрыл глаза.

– Погода… – прохрипел он. – Не могу я в такую жару. Я, Леночка, страшно метеозависимый.

– Сока хочешь? Жалко, тебе стимуляторов нельзя сейчас, но ты хоть выпей холодненького… Ничего, подождет шеф еще пять минут, не застрелится. Сока апельсинового, да? Твоего любимого…

– Ну, чуточку…

– Бедненький… Держи. Ты прости, что я на тебя накричала, ладно? Но меня этот твой сумасшедший тезка просто чуть не съел. Подавай ему Бойко, и все тут.

Игорь выразительно поднял глаза к потолку. Лена этот распространенный на Службе знак поняла и рассмеялась:

– Не бойся, все отключено. И пока ты не уйдешь, не включат. Вот так-то. Я все утро только и делаю, что камерам язык показываю.

Игорь рассмеялся.

– До чего же рядом с тобой хорошо, – сказал он. – Давай я тебя приглашу куда-нибудь. Где можно долго и с удовольствием рассказывать, какую искреннюю симпатию я к тебе испытываю.

– Это к тебе домой, что ли?

– Лен, ну зачем так буквально?..

– Напился? – спросила Лена не слишком приветливо.

Игорь поставил банку с соком на журнальный столик.

– Извини, – сказал он, ощутимо погрустнев. – Я понимаю – нельзя. Только мне очень тяжело удерживаться от комплиментов, когда я на тебя смотрю.

– Все-таки сволочь ты, – сказала Лена и, не дав Игорю ответить, ткнула пальцем в терминал. – Игорь Иванович! Он здесь.

– Заходи, сынок! – пробасил динамик.

Лена мотнула головой в сторону двери. Игорь с похоронным лицом прошел в кабинет. Когда дверь за ним захлопнулась, молодая красивая женщина подняла руку на уровень глаз, медленно сжала кулак и, затаив дыхание, изо всех сил вогнала ногти себе в ладонь.

***

– Кончай ее охмурять, – сказал Папа вместо приветствия. – Выгоню. Безобразие. Устава не знаешь?

– Я больше не буду, Игорь Иванович, – пообещал Игорь.

– Как же… Садись вон туда, в кресло.

Кабинет у Папы был небольшой. Игорь прошел в угол, где по обе стороны от журнального столика стояли глубокие кресла, и осторожно присел в одно из них. Он был здесь уже в третий раз, но до этого его сажали за стол заседаний. А в это полное загадок утро беседа намечалась явно неофициальная.

Директор перебирал на столе какие-то бумаги. Игорь, борясь с желанием закинуть ногу на ногу, принялся осматриваться. Обстановка в кабинете не изменилась, только на столике перед Игорем появилась странная вещь. Замысловатая конструкция из гнутой проволоки – несколько подвижных колец и шарики-противовесы. Все это хитро сплетенное хозяйство крепилось на массивном плоском основании. Судя по всему, штуковина находилась в состоянии неустойчивого равновесия и от малейшего толчка должна была начать двигаться – крутиться и покачиваться. Таких игрушек Игорь раньше не видел.

– Ты когда обзываться перестанешь? – неожиданно спросил Папа.

– Виноват? – переспросил Игорь.

– Кто «внутряков» гестаповцами назвал? Что за аналогии такие?

– Игорь Иванович, а кто всех нас эсэсовцами зовет?

– И кто же?

– Народ, Игорь Иванович. И ничего страшного в этом нет. Никаких «таких» аналогий. Между прочим, это значит, что фашистская идеология окончательно признана ошибочной. Над ней можно только смеяться. Лубок, понимаете? Веселые картинки. Кто-то когда-то ляпнул, что Secret Service – это СС. И все, пошло-поехало. Ничего не изменишь уже. А аналогий нет. Просто так получилось.

– Нехорошо получилось! – заявил Папа агрессивно. – Это тебе кажется, что нет аналогий. И, между прочим, за дверями этого кабинета ты говоришь совершенно другое. Что аналогия куда глубже, чем кажется!

«Это не мент, – подумал Игорь. – Это операторы доложили. Ну, я их… Ну, я им… Придумаю что».

– Несешь черт знает что, – брюзжал Папа. – Восстановил против себя пол-Службы. Нельзя людям говорить все, что ты о них думаешь, прямо в глаза. А ты это делаешь постоянно. Ты что, нарочно решил создать вокруг себя полосу отчуждения, а? Откуда это презрение ко всем и вся, Игорь? Откуда это больное сознание превосходства? Кто тебе сказал, что ты лучше всех? Кто тебе сказал, что ты имеешь право судить, вешать ярлыки, провоцировать? А?

Игорь душераздирающе вздохнул и потупился.

– Актеришка! – выпалил Папа со странным выражением. – Передо мной хоть не играй, я тебя насквозь вижу!

– Игорь Иванович, вы зачем меня вызвали?

– Чего-о?!

– Игорь Иванович, я знаю, что вы отчего-то к моей судьбе неравнодушны. Спасибо вам большое, я очень это ценю, хотя и не совсем понимаю ваши мотивы. Но вы же меня вызвали не для того, чтобы мораль читать. Для этого есть непосредственное мое начальство. – Игорь произносил слова твердо, но Папе в глаза не смотрел. Ему действительно было стыдно от того, что этот взрослый и облеченный громадной властью человек рычит на него сквозь зубы, как на нашкодившего мальчишку.

– Все сказал? – поинтересовался Папа.

– Почти.

– Вот наглец! – произнес директор чуть ли не с восхищением. – Ты хоть на минуточку отдаешь себе отчет в том, кому замечания делаешь?

– Разумеется, – ответил Игорь кротко.

– И что?

– Зачем я вам нужен, Игорь Иванович?

– А не твое дело!!! – рявкнул Папа. – Мудак с гранатой!!! Бомбу он, видите ли, в кармане носит! Тоже мне выискался романтический герой! Охотник на зомби! Книжек начитался?! Мастером собак вообразил себя? Ты хоть понимаешь, какие могут быть последствия?!

– Игорь Иванович, вас там не было! – сказал Игорь твердо.

– Конечно, не было! А вот ты там был!

– Да, я там был, и теперь они к нам больше не сунутся. И ничего у них само по себе к нам не уедет. Игорь Иванович, я ведь не оперативник, я следователь. Считайте, у меня был припадок интуиции.

– Скорее припадок больного самомнения… – огрызнулся Папа уже нормальным голосом. – Почему ты не хотел отпускать этого урода? Ты же мог погибнуть запросто! А если бы он тебя с собой уволок?!

– Ну что вы… Зачем я ему? А потом, у операторов был лазер, меня сверху прикрывал мент… Не дали бы они меня утащить.

– Мент тебе попался что надо, – согласился Папа. – Нормальный мент. Но с этого дня на любые следственные действия вместе с вами будут ходить наши оперативники.

– Игорь Иванович, ну это же нереально…

– Будет реально. Все, я сказал. Ты что думаешь, я не помню твою докладную? Я все помню.

– Однако… – Игорь улыбнулся. Еще год назад он подал «наверх» записку с предложением наладить огневое прикрытие работы в зонах аномальных явлений. Игорь хотел иметь под боком людей, обученных профессионально драться и убивать. Разумеется, он боялся не самих аномальных явлений, а неадекватной реакции попавших под влияние Неведомого людей. За Игорем уже гонялся однажды по двору с лопатой местный резидент инопланетной цивилизации, и самым дурацким в этой ситуации было то, что мужик действительно оказался «контактером». Несколько раз на Игоря и его бригаду операторов нападали полубезумные экстрасенсы. К сожалению, просьба Игоря была «наверху» превратно истолкована. Начальство попросту решило, что молодой человек обнаглел и слишком много на себя берет. Спецотдел получал огневое подкрепление, когда это считалось действительно необходимым. Но чтобы дорогостоящие оперативники постоянно таскались за Игорем и его коллегами – против этого выступили хором начальники трех «силовых» отделов Службы.

– Да, – кивнул Папа, вставая из-за стола и направляясь к Игорю. – Разумеется, твоя идиотская выходка с гранатой меня возмущает. Но на какие-то вещи эта граната заставила меня посмотреть под новым углом. Я по-прежнему считаю, что ты поступил неправильно. Но… Ты как себя чувствуешь? – вдруг спросил Папа, усаживаясь напротив Игоря.

– Ничего, – улыбнулся Игорь. – Я быстро восстанавливаюсь.

– Это хорошо. – Папа толкнул пальцем стоящую на столе игрушку, и блестящие шарики принялись описывать в воздухе плавные дуги. А смотрел он Игорю в глаза, и выражение лица у него было странное.

Игорь невольно опустил взгляд и принялся рассматривать снующие из стороны в сторону огоньки. Откровенное, ничем не прикрытое внимание, которое к нему проявлял директор Службы, всегда ставило его в тупик. В Спецотделе давно поговаривали, что Боец ходит у Папы в любимчиках. Постепенно об этом начала перешептываться вся Служба. В принципе ничего особенного – Папа как раз начал кампанию за выдвижение молодых, а Игорь был, по общему мнению, весьма перспективный работник.

Только вот сам Игорь так не считал. С каждым днем Служба все больше тяготила его. Гигантский инструмент глобальной стабильности опутал всю планету своими щупальцами, направляя мир по самому мирному пути, оберегая от конфликтов и кризисов. Но методы, которыми частенько пользовалась Служба, казались Игорю сомнительными. Разумеется, он мало знал о том, как именно все делается. Но он и не хотел узнавать об этом больше. А ему постоянно намекали, что он должен быть хорошим, должен вести себя умно, потому что от него многого ждут и однажды он будет знать все. И никому не приходило в голову, что Игоря пугала такая перспектива. Потому что оберегать людей от ужаса Неведомого он был готов. А вот спасать человечество от самого человечества – нет.

И особенно неприятным для Игоря в этой ситуации было то, что если Службу он по большому счету недолюбливал, то вот к ее директору испытывал глубочайшую симпатию. С самой первой встречи, когда Папа ни с того ни с сего заглянул в Спецотдел и разговорился с молодым сотрудником, Игорь в него буквально влюбился. Он почувствовал, что его связывает с этим человеком нечто почти неуловимое, на уровне энергетики. И с каждым новым контактом эта общность только крепла.

Поэтому Игорь с трудом выдерживал Папин внимательный и пытливый взгляд, которым тот сейчас буквально впивался в его лицо. Игорь глядел вниз, туда, где крутились шарики на проволочках. В этой игрушке было что-то завораживающее.

– Ты смотри, смотри, – мягко сказал Папа. – Это удивительная вещь, нынче таких не делают. А я еще помню времена, когда они были в моде. Посмотри внимательнее. Отличная штука для медитации, я сам на ней оттягиваюсь, между прочим… Не нужно прикладывать никаких усилий. Если задать правильный ритм, она все сделает за тебя.

Игорь смотрел. Действительно, игрушка задавала очень удобный темп для расслабления. Судя по всему, ее колебания накладывались каким-то образом на волновую структуру работы мозга, и, глядя на качающиеся шарики достаточное время, можно было достичь того же эффекта полной «отключки», что давали запрещенные теперь биорезонаторы.

– Идеальная балансировка, – почти мурлыкал Папа. – Ритм, ритм, ритм, и ты уже расслаблен, ты полностью расслаблен, ты чувствуешь себя превосходно, тебе уютно и тепло, по всему телу разливается покой…

– Что? – встрепенулся Игорь.

– Я говорю, тебе ведь апельсиновый? – спросил Папа. Он стоял в дальнем углу и копался в баре-холодильнике.

– Апельсиновый, если можно, – кивнул Игорь, доставая сигареты. В пепельнице дымился оставленный Папой окурок. Пепельница была огромная, антикварная и на куцем журнальном столике выглядела инородным телом. Игорь потряс головой. Ему вдруг показалось, что еще минуту назад этой пепельницы здесь не было… Да нет же! «Все-таки я не восстановился до конца. Этот энергетический шок был чересчур глубокий. По большому счету, Папа прав. Дурак я и ковбой. Нельзя было так рисковать».

– Держи, – Папа протянул Игорю стакан, и тот увидел, что холеная породистая рука директора с длинными красивыми пальцами еле заметно подрагивает. «Не один я на пределе, – подумал Игорь. – Безумное лето. Чудовищная жара и магнитные бури. Папа, наверное, тоже гипотоник, как и я. Только я могу с утра выпить кофе с коньяком, а ему-то нельзя, он на всей планете главный. И надо же, носится со мной… Преемника готовит. Ох и трудно же мне будет его обидеть…»

– Я в этой истории с гранатой только одного понять не могу, – сказал Папа, усаживаясь и подбирая из пепельницы свой окурок. – Ты вроде бы сказал, что она у тебя всегда в кармане. Это как понимать?

– Да соврал я, – соврал Игорь. – Конечно, я ее специально на задание взял. Машина-то железная. Мало ли что… Игольник мой штатный ее не возьмет, разве что колеса продырявить или там стекла побить. Шокер тоже, он, кстати, и не помог… А граната – это все-таки хоть какая-то гарантия.

– Нехорошо старших обманывать, – заметил Папа.

– То есть? – удивился Игорь.

– Ты никогда не ходишь без оружия. Никогда и никуда.

– Игорь Иванович, вас неверно информировали…

– Слушай, тезка, не вешай мне лапшу на уши. Я же тебя не спрашиваю, зачем тебе это. Мне нужно знать, почему.

– Ну и спросите об этом доктора Сабурова.

– Он неправильно интерпретирует то, что ты ему говоришь.

– Наконец-то! – Игорь даже руками всплеснул от удовольствия. – Хоть кто-то здесь лучший психолог, чем наш доктор наук!

– Сынок, не трогай Сабурова. Он хороший специалист. Просто ты ему не по зубам, ты его совершенно запутал. И вообще, меня сейчас интересует твоя собственная оценка.

– Ну, допустим… – Игорь на мгновение задумался. – Допустим, я ношу оружие, чтобы из него не стрелять. Чтобы быть полностью уверенным, что я никого не обижу.

– С ним ты ощущаешь себя достаточно сильным для того, чтобы быть добрым и милосердным, да? – прищурился Папа.

– Точно, – кивнул Игорь.

Папа глубоко затянулся и раздавил окурок в пепельнице.

– Правдоподобно, – сказал он. – Ну что ж. При условии, что эта граната у тебя была единственная… Или, скажем так, последняя…

– У меня дома в сейфе целая упаковка, – сообщил Игорь.

– Не ври мне, – сказал Папа очень мягко. – Хотя бы мне не ври. И не задирай сослуживцев. А этот эпизод, он забыт. Целиком и полностью. Только поменьше валяй дурака и побольше думай головой. И учти, я за тобой слежу очень внимательно. Ладно. – Он встал, прошел к рабочему столу и поиграл клавишами на терминале. – Лена, он уходит. Открой ему коридор.

– Сейчас, Игорь Иванович. Минуту.

– Мы ждем.

Игорь встал.

– Игорь Иванович, – позвал он тихонько.

– Да? – Директор был уже где-то далеко-далеко и опять перебирал бумаги на столе.

– Так все-таки зачем вы меня вызывали?

Папа бросил на Игоря короткий взгляд и снова погрузился в свои бумажки.

– Я услышал то, что хотел услышать. И сказал то, что должен был сказать, – пробормотал он глухо. – Придет время, ты все узнаешь. И все поймешь.

– А если я не хочу?! – вырвалось у Игоря неожиданно для него самого.

– Готово, – сообщила из приемной Лена.

– Иди, мой хороший, – сказал директор, будто не расслышав возглас подчиненного. – И… удачи тебе, сынок.

Вместо благодарности Игорь презрительно хмыкнул, круто повернулся и вышел.

Загрузка...