Полина

Степашенька

Стёпа, бывший гимназист выпускного класса, а ныне идейный анархист-синдикалист, чёрноармеец, секретарь боевого клуба «Ураган», входящего в Федерацию анархистских групп Москвы, и начинающий корреспондент газеты «Анархия», был на нервах. По чёрной кожаной тужурке, чёрной кожаной фуражке, а главное, по маузеру в кобуре из орехового дерева и перевязи с множеством карманчиков под обоймы его сразу можно было отнести к настоящим бойцам революции. Ещё на всякий случай карман тужурки оттягивал наган, а на ремне висела патронная сумка с зарядами к нему.

Но сейчас молодой человек решал извечный вопрос российской интеллигенции – что делать? Пока основная часть боевой группы через окна перестреливалась с латышскими стрелками Петерса, идейный вождь клуба выгребал из несгораемого шкафа экспроприированные у буржуев ценности. И походило на то, что несгибаемый революционер под шумок желает сбежать.

Степашенька, как ласково звали его родители, и сам был не без греха – вместо того, чтобы, следуя приказу, сдерживать атаки чекистов до подхода помощи с Донской или из Дома анархии, он скрылся в относительной безопасности ниши перед лестницей. Слабое оправдание – охранение тыла на случай обхода красных было неприличным даже в его собственных глазах. Он стыдился до тех пор, пока не заметил крадущегося вождя. А прошмыгнув за ним и увидев такое, задал себе вопрос – как оно возможно?! А если возможно, то…

– Кто здесь? Стёпка, ты?

Рука командира потянулась к кобуре кольта, но юноша первым вырвал из кармана наган. Выстрел, второй, третий… Револьвер плевался пулями, пока боёк не защёлкал вхолостую.

Перезаряжать наган не было времени. Степан ткнул его обратно в карман и прислушался. В перестрелке на револьверные выстрелы другие черноармейцы не обратили внимание. Тогда умный гимназист и молодой, но уже опытный боец решил отступить. Он сноровисто побросал в саквояж оставшиеся в сейфе ценности. Получилось тяжеловато, сильно больше полупуда, пришлось пренебречь партийными документами. Затем победитель спустился вниз по чёрной лестнице.

Таясь от всех, через заднее окно Стёпа вылез во двор и, скрытый темнотой апрельской ночи, скользнул к воротам дворовых служб. Не то у чекистов было мало людей, не то они не знали планировки двора, но выход совсем не охранялся. Избегая светлых мест, петляя и прячась, уже бывший анархо-синдикалист уходил от революции и соратников по отряду. Куда? Сами подумайте, куда может бежать нашкодивший юнец? Домой, конечно. Пусть кто-то решит, что он трусливо дезертировал, но это не так. Степашенька уходил строить новую, лучшую жизнь. Пусть пока только для себя, но кто знает? Быть может, потом он осчастливит и ещё кого-нибудь.

Родители уехали за границу вскоре после начала февральских событий. Сын категорически отказался их сопровождать, пообещав, однако, непременно последовать за ними. Квартиру предки оставили на него и горничную Полю. Милая, нежная Полюшка, единственная из прислуги оставшаяся верной своим хозяевам и не сбежавшая, как многие другие. Степашенька не раз, начиная ещё с прошлого лета, пользовался кроткой податливостью девушки и на этом основании считал себя причиной верности прислуги. Изредка забегал домой, чтобы оставить в книжном шкафу на память о революционной борьбе кое-какие вещицы, реквизированные у буржуев и экспроприированные у экспроприаторов. Иногда он подкидывал девушке продукты, дрова и… кто из нас не грешен?.. оставался с ней на ночь. Без обязательств, конечно.

Сейчас он доберётся до дома, отдохнёт, переоденется и завтра же оставит город. Жди меня, Париж! С таким золотым запасом можно плюнуть на анархию, монархию, да и на революцию тоже. Нагляделся изнутри, что стоит за словами о свободе, равенстве и братстве – кровь, грязь и грубые мужики, без малейших признаков манер. Год надо переждать, благо сейчас появилось на что, а когда наступит стабильность, вернуться.

Но уезжать придётся непременно завтра с утра. С раннего утра. Кто бы ни победил в схватке, пропажу ценностей не спустит. Полине надо велеть отвечать, что не видела его с прошлого месяца. И дать рублей пятьдесят золотом… Много! Куда ей столько? Хватит и… Посмотрим… Не с собой же её брать, в самом деле. В Тулу со своим самоваром не ездят.

Вот и окошко. Тук-тук.

– Поля, это я. Открой.

– Степан Пудович! Это вы?!

– Я, я. Открывай. Только тихо.

Скрипнула дверь чёрного хода. Фигура в скрипучих кожаных одёжках просочилась на кухню.

– Подай чаю и поесть.

– Давно вас не было. Закончились продукты. Чай только морковный. Рафинаду совсем нет. Полы вымыла, полфунта чёрного хлеба дали, тем и сыта.

Юноша недовольно засопел, чувствуя свою вину. Давно пора было подкинуть прислуге продуктов.

– Растопи колонку в ванной. Вымыться хочу.

– Так дров, Степан Пудович, тоже не осталось. Керосину в примусе только-только хватит воды на чай скипятить.

Да, надо было позаботиться о снабжении. А то как-то стыдновато получается. Может, всё-таки дать ей пять червонцев?

– Подавай морковный, раз ничего другого не осталось.

Раздевшись до исподнего, накинув халат и плотно зашторив окно, Степан вытряхнул на скатерть содержимое саквояжа.

Груда ценностей впечатляла. Конечно, не так много, как хотелось бы, но прилично, вполне прилично. Дорогих камней маловато, основную цену дадут за тяжесть золотых вещей, но и так хорошо выйдет. В открытой двери появилась служанка с подносом. Увидев такую роскошь, она даже изменилась в лице. Руки её отчётливо дрожали. «Небось, не видела таких богатств», – подумал Стёпушка.

– Поленька, милая, вот – дарю. – Пара дутых серёжек была пододвинута на край стола. – Я тебе дамский пистолетик давал, верни сейчас мне его.

– Премного благодарна, Степан Пудович.

– Я утром уеду. Будут спрашивать – ты меня с прошлого месяца не видела. Поняла?

– Поняла, Степан Пудович. Извольте чаю отведать.

Чай был откровенно плох. Сушёная морковь придавала напитку какой-то горьковатый привкус. Однако кипяток согревал, и Стёпа выпил половину стакана, прежде чем услышал выстрел.


Полюшка

Глубокой ночью Полю разбудил тихий стук в окошко.

– Поля, это я. Открой.

Девушка соскочила с сундука, накинула на плечи платок и подошла к окну.

Стёпка пришёл. Опять небось снасильничает, сволочь. Повадился с прошлого лета. Судьба у прислуги такая – любой из хозяев юбку задрать норовит. А сейчас власти нет, вовсе мужики распустились.

– Степан Пудович! Это вы?!

– Я, я. Открывай. Только тихо.

Полина открыла чёрный ход. Молодой хозяин, весь в коже, с тяжёлым саквояжем, вошёл в дом и приказал:

– Подай чаю и поесть.

А ты принёс попить-поесть? Тебе своё отдавать? Обойдёшься!

– Давно вас не было. Закончились продукты. Чай только морковный. Рафинаду совсем нет. Полы вымыла, полфунта чёрного хлеба дали, тем и сыта.

Скривился. Не нравится? Бесстыжий! Глаза мои на тебя бы не глядели! Одёжка-то хорошая, не бедствуешь, небось. Насильничать горазд, а как чего поднести девушке, так нет. Я из-за тебя плод стравила, а ты даже бровью не повёл, когда узнал. Красненькую выдал, и только. А что на царские сейчас купить можно?

– Растопи колонку в ванной. Вымыться хочу.

Сказала же – обойдёшься!

– Так дров, Степан Пудович, тоже не осталось. Керосину в примусе только-только хватит воды на чай вскипятить.

– Подавай морковный, раз ничего другого не осталось.

Тебе и морковного жирно будет, кобель поганый.

Пока Поля раскочегаривала примус, Степан скинул на подзеркальник в прихожей перевязь и кобуру маузера. За ними последовал поясной ремень с патронной сумкой. Рядом примостился кисло пахнувший порохом наган с расстрелянными патронами, последней легла фуражка со звездой. Тужурка заняла своё место на вешалке. С помощью машинки снялись лайковые сапоги. Френч, портянки, галифе и даже нижняя рубаха были брошены прямо на пол у вешалки. Подхватив принесённый саквояж, хозяин удалился в столовую.

Полина, увидев гору вещей, только вздохнула. Подразумевается, что она всё это выстирает и вычистит до утра. Даже пистолеты. Правильно ей говорила Марфа: «Хозяева вернутся или нет, один Господь ведает. Если Стёпка пропадёт, никто его искать не будет. А ты и без него устроишься». – «Грех это! Не по-божески…» – «А плод стравить по-божески? Он тебя пожалел? Вот и ты его не жалей».

Сквозь приоткрытую дверь виднелась золотая россыпь драгоценностей. Побледневшая девушка дрожащей рукой засыпала сушёную морковь в заварочный чайник. Помешала, чтобы лучше заварилась. Поставила стакан на поднос и вошла в комнату.

– Поленька, милая, вот – дарю. Я тебе дамский пистолетик давал, верни сейчас мне его.

– Премного благодарна, Степан Пудович.

Нищенская подачка укрепила дух Полины, а требование вернуть подаренный ранее изящный браунинг окончательно разозлило. Пистолет – вещь хорошая, полезная и дорогая. А следующая фраза, из которой следовало, что в планах Стёпки для неё нет ни малейшего места, успокоила совесть.

– Я утром уеду. Будут спрашивать – ты меня с прошлого месяца не видела. Поняла?

– Поняла, Степан Пудович. Извольте чаю отведать.

Парень жадно, чуть не пролив, отпил первый глоток, обжёгся и дальше пил аккуратно. К тому времени, как вернулась Полина, он успел ополовинить стакан и не обратил внимания на прислугу. В натруженной, мозолистой ладони девушки золочёный пистолетик с узорами на корпусе и с рукоятью из мерцающего перламутра выглядел неуместной игрушкой. Поля почти в упор сделала два выстрела. Первый попал в спину самоуверенного молодого хозяина, второй – в затылок. Стреляя, девушка со злостью выплёвывала слова:

– Сволочь! Подлец!

Затем стояла рядом, ничего не делая, только крепко сжимая оружие и злорадно, во все глаза, чуть не с восторгом, глядя на агонию Степана. Когда всё закончилось, Поля первым делом убрала ценности со стола обратно в саквояж. Затем завернула в старое покрывало кожаную тужурку, перевязь, оружие. Хозяин не знал об этом, но принесённые золотые вещицы, лежащие за книгами в шкафу, прислуга нашла сразу после его ухода, прикинула стоимость и решила оставить себе. Положено! За работу! Она хозяйство ведёт, а ей, как уехали господа, никто не платит! Не считать же нищенские подачки продуктов жалованьем… И насильничал он её, за то тоже положено. Правильно Марфа сказала – Стёпка ни разу её не пожалел. Потому всё ценное из шкафа добавилось к содержимому саквояжа.

Прислуга в точности знала, где что лежит в доме, и до утра перебирала вещи. Что попроще, но попрактичней, складывала в свой сундучок. Более яркие и дорогие вещи отбирались для обмена или в запас. Их она упаковывала в хозяйские чемоданы, коробки, ящики, связывала в узлы и опускала под половицы. В детской комнате с времён постройки остался маленький лючок, только-только залезть туда и протолкнуть вещи в неширокий проём между уложенным на доски паркетом и потолком подвала. В холодильный шкаф, сделанный под кухонным окном, прятались самые ценные вещи, саквояж, патроны и все найденные пистолеты. Себе Полина оставила не браунинг, справедливо считая его красивой игрушкой, а более простой и надёжный офицерский наган Степана. Огромный маузер экзотического вида даже не рассматривался женщиной как оружие самообороны.

Зашедшая утром Марфа пособила близкой подружке, договорилась со знакомым возчиком и помогла увезти тело с квартиры. За то Полина отдала мужчине кожаную фуражку и лаковые сапоги Степана, а наперснице кое-что из хозяйских вещей. Тужурка была сменяна чуть позже на два мешка картошки, изрядный кус сала и куль муки. Позже пришёл черёд и других вещей уехавших хозяев, они помогли дожить до лучших времён. Чека и милиция считали обмен вещей на продукты мелкой спекуляцией, однако понимали, что без этого не прожить.

Ни единой золотинки продано не было. Поля знала, что за ней присматривают завистливые соседи, да и власти ждут – не всплывут ли ценности её хозяев. Однажды был обыск, но ничего «такого» не нашли и даже не изъяли. Лишь один солдатик попросил поделиться с ним парой хозяйского белья.

В тот же день к вечеру он вновь зашёл, принеся в благодарность три пайковые селёдки, буханку хлеба и кусок рафинада. В августе квартиру уплотнили и в комнаты подселили госслужащих. К тому времени Полина переехала из кухонной кладовки в бывшую детскую комнату, обставленную мебелью, собранной по всей квартире. Солдату такое жильё показалось верхом комфорта. Особенно когда женщина достала щепоть старой, ещё с прежних времён, заварки. Словом, он остался до утра, а затем и вовсе переехал сюда жить. Семейная идиллия продлилась несколько месяцев, затем его отряд перебросили, затыкая прорыв на фронте. В первом же бою Полин сожитель погиб. На память о нём осталась справка, выданная вдове солдата, говорящая, что её муж героически погиб, защищая Революцию. С таким документом жить стало полегче, вдове красноармейца даже положили ежемесячный паёк.

Холодильный шкаф под кухонным окном остался надёжно скрытым, никто из новых соседей и не подозревал о нём. Владелица клада служила у разных хозяев домработницей по договору и ждала возвращения стабильности. В своих мечтах она открывала швейный салон или мелочную лавочку, а иногда даже питейное заведение с граммофоном и самоваром. Когда объявили НЭП и стало возможно осуществить мечты, Поля испугалась прогореть и решила обождать. Почему прогореть? Она же всего лишь прислуга. Малограмотная. Читает еле-еле по складам, написать может только закорючку своей подписи. Считает, правда, хорошо. Удобного момента Полина ждала до самого начала гонений властей на нэпманов, и лишь тогда с облегчением вздохнула – правильно сделала, что сидела тихо и не показывала свои богатства. До войны сменила нескольких хозяев, причём последние жили в той же квартире, что и она.

Когда немец подошёл к Москве, в эвакуацию Полина не поехала. Сначала про неё забыли, она же не работала на производстве, а когда вспомнили, женщина уже пристроилась нянечкой в офицерском госпитале, организованном в ближайшей школе. Начальство любило Полю за усердие и безотказность. Больные ценили в ней доброту и что через неё можно было сменять трофеи на нужные вещи, выпивку или курево. В 1944-м из эвакуации вернулась хозяйка и смогла перевести свою домработницу из госпиталя на номинальное место где-то в госучреждении, а реально вернуть себе в прислуги.

В конце сороковых хозяйку посадили. В две её комнаты заселили семью другого ответственного работника, и у Поли в очередной раз сменились хозяева. Даже выйдя на пенсию, она продолжала работать домработницей. Только неожиданная смерть нанимателя прервала долгую службу женщины.

Не надо думать, что золото было забыто. Нет! Несколько раз в году, когда никто не мог видеть, Полина доставала вещи, относила к себе в комнату, любовно перебирала драгоценности, чистила оружие, смазывала кожу ремней, кобуры и перевязи касторовым маслом, затем упаковывала заново и возвращала в тайник. За все эти годы из холодильника ничего не ушло.

В одну из ночей середины января 1972 года старушка не проснулась, тихо скончавшись во сне. После похорон соседки, тоже пенсионерки, разделили немудрящий скарб покойной. Причём недовольно сетовали на отсутствие отложенных на поминки денег.

В самом начале марта в комнату заселился разведённый мужчина. Он выкинул ненужные вещи, побелил потолок и заменил обои. Холодильный шкаф продолжил оставаться незамеченным.

За прошедшие годы никто ни разу не поинтересовался судьбой Степана или его родителей.


Коммунальная квартира

Пришёл домой, сразу вспомнил прошлую жизнь. Моя комната маленькая, вся заставленная мебелью – малюсенький диван, при откинутых поручнях превращающийся в койку, платяной шкаф, у окна письменный стол и стул. Больше здесь ничего не помещается, кроме люстры на потолке и полок с книгами на стенах.

Назавтра я прогулял школу. Маме честно объявил, что надо зайти в военкомат, отметиться после лечения. Правда, не сказал, что это не обязательно. В военкомат пришёл, стребовал бумажку про то, что был в больнице. Её и повестку для школы дали без напряга. На сегодняшний день планов у меня громадьё. Хочу поехать в комнату, посмотреть, что там творится, а при возможности разобраться с тайником. А что? Рабочий день, дома максимум будут две соседки-пенсионерки.

Сказано – сделано. Приехал, открываю своим ключом входную дверь, тут же из комнат выглядывают бдительные старушки. Я вежливо здороваюсь, и они скрываются обратно. Был бы не один, обе бабуси точно прошествовали бы на кухню, разглядеть в подробностях, что, как и с кем я пришёл. Ко мне относятся нейтрально, а вот с другим соседом они сильно не дружат. Сразу после его заселения в квартиру попытались высказать недовольство Грише, это жилец, который вместо тёти Паши вселился. Причина – в первый же день привёл к себе женщину. Но мужчина их так обложил матом, что теперь при нём они сидят и молчат в тряпочку.

Сосед вообще делает в квартире что считает нужным. Например, сразу после ремонта в своей комнате стал разбирать общую кладовку. На нашей кухне есть такая. Обе пенсионерки были против. Гриша разложил в коридоре, наверное, тонну разных ржавых вёдер, шаек, тазов, корыт, стиральных досок и всего такого прочего, часто дырявого и обязательно помятого. Спросил: «Надо? Берите!» Бабуськи не взяли, но обиделись. Тряпок из кладовки набрался чуть не мешок. Ещё там нашёлся огромный сундук с плоской крышкой, сказали, на нём было положено спать кухарке. В сундуке лежал тяжеленный велосипед без колёс, понятно, тоже ржавый, и части от разобранной швейной машинки. Алевтина Кондратьевна, из первой комнаты, её помнила. Машинка была уже разобранной, когда Хрущёв в Америку летал.

Целую неделю квартиру лихорадило, зато кладовка стала пустой и чистой. Гриша забрал себе древний угольный утюг, а мне пытался подарить два чугунных, но я их не взял. Розе, молодой соседке с ребёнком, хотя она еврейка, всучил форму для кулича в виде креста. Алевтине Кондратьевне толстую подшивку дореволюционных газет, а бабе Дусе, из второй комнаты, бронзовый подсвечник и отвергнутые мною утюги.

Обрывки проводов, куски стёкол, кривые отвёртки, молотки без ручек и прочий подобный хлам растворился в недрах ближайшей помойки. Хорошее дело сделал человек, но оценил его только я один. Даже Роза ругала Гришу за самоуправство.

В качестве пережитка прошлого, на нашей кухне было две лампочки, и включались они двумя выключателями. Один был четвёртой комнаты, то есть Гришин, другой пятой, то есть мой. Идея такая – заходишь на кухню, включаешь свой выключатель, соответственно, платишь только за свой свет, ведь провода идут к твоему личному счётчику. На соседней кухне было три выключателя. Думаете, маразм? Не скажите… Баба Дуся никогда не включала свою лампочку, если горела соседская. Зачем? Ей и так светло. Розе было всё равно, а Алевтина Кондратьевна в таком случае выходила из кухни и выключала свой свет. И наоборот, никогда не включала, если горела лампочка бабы Дуси. Если горела лампа Розы, то зажигала, считая, что Роза честная, не пользуется чужим электричеством на халяву.

Раньше в коридоре, туалете и ванной было по пять выключателей, но почему-то вдруг, ещё до переезда бабушки, решили оставить по одному и платить по общему счётчику, конечно, пропорционально числу проживающих в каждой комнате. Не знаю… Может, пересчёт платы за электричество был для старушек одним из немногих развлечений?

Так вот, при подведении итогов за февраль пенсионерки мне донесли – я ПЕРЕПЛАЧИВАЮ!!! Гришка раза три, если не четыре, зажигал мою лампу вместо своей. Очень они расстроились, когда я не пошёл ругаться с соседом. Правда, Григорий тоже хорош, чуть позже, на глазах у старушек, предложил мне рубль за использованный им свет и гоготал, глядя на их лица, когда я его не взял. Четыре раза… пусть по четверти часа, больше холостяк на кухне не проводит, он только воду для чая кипятит. Итак, четыре раза по четверти часа горела лампочка в сорок или шестьдесят свечей. Сколько десятых долей копейки нагорело?

Я понимаю, женщины не корысти ради следили за ним, а порядка для. Ну не нравился он старушкам! Не любят они его! Почти каждый день к соседу приходит женщина. Причём не всегда одна и та же. Затем он с женщиной пьёт. Потом из комнаты слышатся неприличные звуки. Какая одинокая пенсионерка такое вынесет? Тем более, часто даже трезвым, а пьяным всегда, Гришка выражается нехорошими словами. Матерными, если говорить прямо.

Сейчас соседа нет, он на работе. Розы тоже нет, она тоже работает, ребёнок в яслях. Так что часов до пяти или до шести вечера в квартире находятся только две пенсионерки. Причём на мою кухню они не зайдут, хотя могут проходить мимо, если двинутся на свою. Тогда точно посмотрят, чем я там занимаюсь, у них это на уровне рефлекса. Соответственно, разглядеть крепление подоконника я успею, но вот открыть тайник навряд ли. Даже если пойму, возможно ли оно?

Моя комната последняя в коридоре, за ней в торце прохода вторая кухня, а напротив меня первая, наша с Гришей. В ней кладовка и чёрный ход. Он выходит в другой, не парадный подъезд с выходом во двор. Запирается на могучий засов и снаружи не открывается, на двери просто нет замка.

Ещё в кухне имеется окно, вот якобы под его подоконником и нашли тайник. Вы спросите – как такое возможно? Я вам прозрачно намекну – у нашего дома кирпичные стены, толщиной более метра. Там человека спокойно замуровать можно. Окно глядит во двор и… облом!.. на окно второй кухни. Как-то я про это не подумал. Если кто-то из соседок там будет, то меня сразу засечёт. Ладно, пока пойду поставлю чайник. Чай, сахар и сушки у меня лежат в запасе. Понятно, на кухне есть газовая плита, раковина с краном и два кухонных стола. Гришин, бывший тёти Полин, у окна, мой – у противоположной стены. Не успел набрать воды, как мимо, к себе на кухню, прошествовала Алевтина Кондратьевна. Да… Боюсь, осмотр придётся отложить. Следом за первой соседкой сразу вышла вторая.

– Дусечка, вы сейчас идёте? – вдруг слышу речи пенсионерок.

– Даже не знаю. Алевтина, я бы не пошла, но хлебушек закончился, и мне бы купить колбаски, грамм двести.

– Ну вот! Заодно и прогуляемся. Я тоже булку хлеба куплю, маслица и рыбки. Хочу супчик себе сварить.

Из дальнейшего разговора стало понятно, что бабушки собираются в магазин. Одной скучновато, вот они и скооперировались. Действительно, не прошло и получаса, как бабуси ушли. Доложили, что они пойдут на Пятницкую по магазинам, хотя могут завернуть в колбасный на Добрынке. Уходя, велели никого в квартиру не пускать. На телефонные звонки отвечать, обязательно записывать, кто кому звонил. У телефона висит специальная бумажка и карандаш.

Я еле смог сдержать своё нетерпение. И сразу после того, как закрыл за соседками дверь, рванул на кухню к подоконнику.


Клад

Первый осмотр подоконника ничего не дал. Толстая, массивная деревянная доска, такая же, как на других окнах. Держится непоколебимо. Однако присев, увидел два забитых в стену металлических костыля, крепящих скобы, фиксирующие доску. Их легко смог вытащить рукой. Встал, попробовал подвигать подоконник, оказалось – это крышка. Легко и просто поворачивается на скрытой оси, открывая нишу в стене под окном. Точнее, ларь. Очень похоже, что когда-то он служил для хранения скоропортящихся продуктов. Пусть может использоваться только в холодное время, но всё-таки половину года работоспособен. Понятно, почему батарея не как в комнатах, под окном, а около двери чёрного хода. Я думал, небось, когда кухонную печь топили дровами, с ней батарея парового отопления была совсем лишней. А оказывается, её так поставили для того, чтобы она не нагревала холодильник.

Внутри ларя первой увидел затёртую женскую лаковую сумочку, в старое время ласково называемую ридикюлем, а сейчас – барахлом на выброс. Она лежит на кожаном, неплохо сохранившемся саквояже. Саквояж же стоит на небольшом фибровом чемоданчике. Все они довольно увесисты для своего размера. Больше в холодильнике ничего не нашлось.

Быстро отношу вещи к себе, закидываю в шкаф. Затем бросаюсь закрывать подоконник. Привожу более-менее к исходному виду, но хлопья краски из трещины выдают мою деятельность. Теперь понятно, почему тётя Поля вечно протирала тряпочкой свой стол и подоконник. Наметил себе – раздобыть эпоксидки и залить гнёзда костылей. Тогда их точно никто случайно не вытащит. А вот со щелями надо будет хорошенько подумать, как поступить. Прошпаклевать и закрасить? Можно. Но как объяснить это Грише? Он наверняка заметит такие изменения и заинтересуется.

Ладно, потом что-нибудь придумаю. Хотя, на мой пристрастный взгляд, щель вдоль рамы со стеклом широковата. И краска как-то странно там облупилась. Как можно такое не заметить? Впрочем, сколько лет никто на это не обращал внимания. Может, и обойдётся. Кстати, открывается крышка легко, значит, тётя Поля регулярно смазывала ось.

Не то я долго возился с уборкой, не то бабуси решили вернуться раньше и посмотреть, что я тут делаю, но заскрежетал древний звонок у входной двери. Я открыл, отрапортовал об отсутствии вторжений и скрылся к себе в комнату, а вернувшиеся соседки ещё долго ходили по коридору, делая какие-то свои дела. Вскоре пришла мама Розы, привела ребёнка из яселек. Затем появилась и сама Роза. Получается, что я еле-еле успел сделать дело до прихода соседей.


Если смотреть на улицу, то голова прохожего будет на уровне чуть выше нижнего края рамы. Именно для такого случая на окнах, кроме тюля и штор, сразу под форточкой вешают на верёвочках простые белые занавесочки. Ведь если в комнате горит свет, то тюль не задерживает нескромные взгляды, а шторы сложновато задёрнуть без щелей. Я убедился, что занавесочки задёрнуты, запер дверь на крючок, для полноты конфиденциальности включил телевизор и… вспомнил – со всеми хлопотами я так и не выпил чаю.

Интересно, какую болезнь мне диагностировали? Быть может, мазохизм? Сам себе оттягиваю момент изучения найденной захоронки. Или, может, просто боюсь начинать? Ладно! Чаю так чаю. Перекусить действительно хочется. Иду на кухню, кипячу воду, завариваю чай, наливаю большую бабушкину кружку, добавляю три ложки сахара. Всё! Больше нет поводов оттягивать осмотр.

Первым делом беру женскую сумочку. Открываю и вижу, почему она такая тяжёлая – наверху лежит револьвер, похоже наган. Хотя я в оружии особо не разбираюсь. Между прочим, заряженный, в барабане семь патронов. Под ним толстый вязаный шерстяной носок, плотно набитый мелочью. Я даже посчитал, там тридцать три рубля, монетами от копейки до полтинника. Рублёвых монет не было. Под носком, завёрнутая во фланелевую тряпочку, лежит пухлая пачка денег. Обалдеть – там две тысячи триста двадцать рублей, купюрами от трояка до четвертного. Сотенных, пятидесятирублёвых и рублёвых бумажек нет вообще. Откуда столько денег у пенсионерки? Хотя… Семьи у неё нет, всю жизнь работала. Даже на пенсии ходила убирать квартиры за деньги. Но две тысячи – это реально много. Ни писем, ни документов, ни фотографий в сумочке не нашлось. Только наган и деньги.

Очень полезная находка. Мне живые деньги нужнее любого золота. Почему про них не говорили? Наверное, в момент нахождения клада, в 1994 году, не придали купюрам значения, ведь они уже давно вышли из употребления и стали курьёзом. Наган явно рабочий. Смазанный, ухоженный. Наверное, из него и салютовали работяги, когда разбирали добычу.

Саквояж хорош. Кожа не потрескалась и не рассохлась, очевидно за ней ухаживали. Внутри лежат жестяные коробочки самого разного размера, от печенья, от конфет, от зубного порошка. В них золото, почти всегда завёрнутое в бумагу типа кальки. Я не взвешивал, однако думаю, килограммов около десяти будет. Одних золотых николаевских червонцев значительно больше сотни. Шесть часов с цепочками, десяток массивных портсигаров, много перстней, цепочек, крестов, брошек и других штучек. Хорошо, конечно, но что с этим богатством делать?

Сразу понятно, что предыдущая хозяйка любила золотишко – ценности разобраны и по комплектам уложены в коробочки. Изделия обёрнуты в кальку, а комплекты ещё и в мягкую фланельку. Были баночки с женскими украшениями, отдельно с мужскими. Например, в одной жестянке лежали узкий, вытянутый портсигар на две сигары, пепельница-подставка и карманная гильотина, всё из золота, понятно. В другой – массивный перстень, запонки и заколка для галстука. Они украшены большими синими камнями. Вообще, вещей с камнями было немного, больше просто золотых. Часы – ладно. Как вам изящная малюсенькая фляжка? При отвинчивании крышечки обнаруживалась уходящая внутрь ложечка. Это кокаинница, модная вещь Серебряного века.

Что странно, в упаковке из-под вазелина нашлись простенькие, дешёвенькие, слегка помятые, дутые серёжки-колечки. Зачем они лежат отдельно, непонятно. Наверное, были чем-то особенно дороги хозяйке.

В фибровом чемоданчике, прямо на откидной крышке, в кармашке нашлась стопка бумажек, в основном всякие справки на имя Уховой Полины Фомевны. Чувствовалось, что ими не дорожили и держали на всякий случай.

В основном отделении несколько свёртков. В большом узле нашёлся маузер в красивой деревянной кобуре на длинной кожаной портупее. С шомполом и кармашком для запасной обоймы на ремнях, держащих кобуру. Сам воронёный, деревянная рукоятка под цвет кобуры. Выглядит новым, как с завода. Разряжен, но к нему есть не то перевязь, не то пояс с двенадцатью карманчиками под обоймы. В них ничего нет, заряды переложены в жестяную коробку из-под печенья. Патронов ровно сто сорок штук – двенадцать обойм по десять из карманчиков пояса, одна обойма из кармашка кобуры и десять патронов россыпью, думаю, разряженных из пистолета.

В коробке хранится и кожаный подсумок с патронами. Там свободно болтаются двадцать один патрон для нагана. Если его забить полностью, поместится ровно двадцать восемь штук. В отдельном свёртке хранятся револьверные патроны в двух коробках по двадцать пять штук.

Но великолепие маузера затмила стильная шкатулка, обтянутая синей кожей, с дарственной надписью на пластинке: «Васеньке от любящей мамочки». В шкатулке лежит вызолоченный маленький браунинг с гравированным узорами корпусом и перламутровыми накладками на рукояти. Внутри куча разных прибамбасов, аккуратно лежащих по ячейкам. Интересна вложенная в коробку типографская листовка с подсчитанной общей ценой. Там на пожелтевшей бумаге, старым шрифтом с ятями, напечатано:


Автоматическiй 6-зарядный пистолетъ системы Браунингъ, самозаряжающiйся. (Fabrique Nationale de guerre Herstal Liege). Цѣна 60 руб.

Длина пистолета 2½ вершка, вышина 1¾ вершка. Весъ 65 золотниковъ. Кал. 6,35 м/м, золот., гравир., перламутр. руч. Предохранитель находится въ рукояткѣ.

Къ пистолету магазинъ прилагает безплатно:

– Подробное наставленiе къ обращенiю с пистолетомъ, шомполъ, отвертку, три учебныхъ патрона, щетинную щетку и флаконъ костяного масла.

– Запасной магазинъ на 6 патр. 6, 35 м/м. Цѣна 1 руб. 50 коп.

– Кобура жёлтая из загран. цвѣтной кожи. Цѣна 2 руб. 50 коп.

– Ящикъ, обтянутый цвѣтной загран. кожей, с местами для приборовъ для чистки, запасной обоймы и коробки с патронами. Цѣна 5 руб.

– 100 патроновъ 6,35 м/м съ бездымнымъ порохомъ и пулей в никелевой оболочкѣ, изготовленные на той же Нацiональной фабрике. Цѣна 8 руб.

Итого 77 руб.

Примѣчанiе. Патроны для пистолетов Браунингъ работы Нацiональной фабрики совѣтую прiобрѣтать этой же фабрики, съ подписью самого изобрѣтателя г. Браунинга.

Патроновъ съ заграничными этикетками, но Русскаго снаряженiя, а также Русскихъ фабрикъ, какъ болѣе дешевыхъ и слабыхъ, магазинъ не держитъ.


Внутри ящика, на зелёном бархате, помимо изящного пистолета, больше похожего на игрушку, в специальных выемках расположились запасной магазин, учебные патроны, принадлежности для чистки. Флакон для масла есть, но уже пустой. С краю даже вписалась коробка с сотней патронов, хотя в ней не хватает двух штук. В откинутой крышке поместилась книжка с инструкцией.

Кобура скорее красивая, чем нужная, но дарёному коню в зубы не смотрят. Тем более непонятно, куда её можно повесить. Положено на пояс, но так ты сможешь дойти только до первого милиционера.

Вообще, поздновато уже, мама с работы домой вернулась. Мне тоже пора, а то искать меня начнёт. Книжку возьму с собой, интересно почитать про настоящий пистолет. Деньги… рублей десять тоже с собой, больше пока не нужно.


Вечер трудного дня

Позвонил маме, сказал, что еду. Вытащил деньги, две пятёрки и горсть мелочи. У меня монетница есть, вот и пригодится. Положил в сумку книжку про пистолет, почитаю в дороге. Ещё взял самые маленькие часы, однако широкую плоскую цепочку с них снял – жалко. Я не жадный, я экономный. Пусть часы старые, может и сломанные, зато золотые. Зачем взял? Подарить хочу. Я раньше молодой был, глупый. Не понимал, как мне психиатр удружил, отмазав от армии. Не поступив в институт, после двух лет службы про научную работу можно будет забыть. А сейчас, с прошлым жизненным опытом, мне в армию не хочется. Сейчас там только зря время потеряю. Раз всё так сложилось, надо бы успеть хоть что-то сделать. Тем более появились денежные ресурсы. Удивительно, что клад раньше не нашли.

Кстати, его хорошо бы припрятать, хоть временно. Пусть у меня никого не бывает, но вдруг кто зайдёт и увидит? Тогда нехорошо может получиться. Вопрос – куда убрать? Комната вроде и большая, но идей нет. Заходишь в неё, оказываешься рядом с левой стеной, там ещё висит вешалка. В коридоре тоже есть, но жильцы предпочитают вешать у себя. Рядом стоит могучий платяной шкаф для одежды. За ним до самого окна кушетка. Это окно – одно из двух. Понятно, они уже на другой стене, напротив входа. Между окон стоит тумбочка, на ней телевизор. Узкой стороной возле второго окна, широкой вдоль правой стены, расположился двухтумбовый письменный стол. Перед ним высокий деревянный стул. Над ним две полки для книг. Следующим вдоль стены притулился расшатанный венский стул, затем маленький современный раздвижной обеденный стол-книжка и второй венский стул. Вдоль последней стены с входной дверью стоит раскладной диван, тоже довольно современный. Завершает убранство этажерка, на ней стоят бабушкины фаянсовые слоники. Восемь штук по убыванию.

Вам не кажется, что комната излишне загромождена? И вот мне кажется. После похорон мама устроила здесь генеральную уборку, от бабушкиных вещей остался самый минимум посуды. Кое-что соседки забрали. Треснувшие тарелки, чашки без ручек, надколотый фаянсовый молочник и многое другое в том духе было безжалостно выкинуто. Старая одежда, тряпки и узел слабо опознаваемых вещей пошли следом за посудой. Словом, сейчас у меня шкафы, полки и ящики идеально чистые. И пустые. На них лежит лишь пара комплектов спального белья и несколько полотенец, да и те привезены из дома. Временно задвинул вещи под диван, потом спрячу получше.

Две триста с небольшим рублей – моё самое ценное приобретение. Что делать с золотом, а тем более с оружием, не представляю. Хотя браунинг оставлю себе. Не из-за того, что красив, просто он самый бестолковый. Больше всего патронов к маузеру, но как с такой дубиной ходить? Его же не спрячешь! Наган, наверное, тоже отдам. Опять же, слышал про «Брамит», прибор для бесшумной стрельбы. В тайник для будущего вполне годятся и маузер, и наган. Из-за патронов, в первую очередь. Калибр браунинга маленький, хуже калибра 7,62 у маузера и нагана. В магазине всего шесть патронов, правда, есть запасной. Браунинг наименьший и по размеру, и по весу. Плоский, его легко спрятать даже в карман. Зато к маузеру подходят патроны от ТТ, и для нагана ещё можно достать заряды.

Мне же сейчас воевать не с кем, до перестройки ещё далеко. Чтобы черкануть пару писем, оружие не нужно, достаточно взять ручку, сесть и написать. Значительно сложнее придумать, как передать написанное.

Самое срочное послание должно попасть к адресату хоть за несколько дней до начала июня. Времени не так много – пока смогу подсунуть конверт, пока его будут читать и анализировать, пока сообщат информацию получателю. При том мне бы самому не засветиться перед нашим родным и любимым КГБ. Есть мысли, как сделать дело и не оказаться под колпаком, специально читал мемуары всяких «бывших». Надо будет тихонечко сходить, посмотреть и определиться на месте. Наверное, лучше с уже написанным письмом. Случаи всякие бывают, вдруг удобный настанет, а у меня ничего с собой не будет. Успешный экспромт должен быть заранее подготовлен.

С такими мыслями доехал до дома. Тут не так далеко, всего минут двадцать на троллейбусе. Можно на метро, даже чуть быстрее, но пока пешком дойдёшь до станции, пока от станции доберёшься до дома… Троллейбус – просто сел и едешь. Мама покормила, напомнила, что завтра в школу, и отправилась к подружке в соседний дом, любят они собраться и посплетничать. Как будто на работе не занимаются тем же самым. Они работают вместе в Гипрорыбпроме, обе что-то чертят на кульманах. Обе подчёркивают, что они не чертёжницы, а работают на должности чертёжник-КОНСТРУКТОР! В чём разница, помимо названия, мне так и не объяснили.

Я же занялся сбором портфеля и приведением в порядок школьной формы. Свои вещи я всегда чищу и глажу сам, из принципа. Маминого принципа, а не моего.

Когда отгладил брюки, решил было зайти к соседу, внезапно зазвонил телефон. Саша из больницы. Мы же при расставании обменялись номерами. Его сегодня дёрнул Лёша, мне он не дозвонился, тогда перезвонил Сашку. Рассказал про мою комнату и сделал интересное предложение. У него есть девушка, у меня комната. Интересно получается, да? В его доме полно народу, не уединишься, даже поговорить нельзя. По улицам гулять холодно и противно. А Ленка живёт с мамой, и вообще она из Ногинска. Город текстильных фабрик и ткачих, там есть много симпатичных девчат. Его милая, для меня и Сашки, хочет привезти подружек на предмет познакомить. Можно с ними посидеть, если ко мне в гости напроситься. Саша немного смутился от столь интересной постановки вопроса, но познакомиться с девочками захотел. Соответственно, решение за мной.

Договорились встретиться в субботу, часов в пять вечера, мы же с Сашком учимся. Если девчатам покажется поздно, то в воскресенье утром, в любое время. Я ведь там и переночевать могу, приму гостей в любое время. С меня комната, хлеб и чай с тортиком. Ребята взяли на себя колбасу для бутербродов и бутылочку вина. Посидим, поболтаем. Саша обещал принести переносной магнитофон, если девчата не будут против, потанцуем.

Тортик с бутербродами – это хорошо, но нас же шестеро. Девочки, конечно, создания хрупкие и воздушные, но когда перестают стесняться, наворачивают не хуже парней. Я сам жрец не из последних. Жрец, понятно, от слова кушать. Лёшка тоже ложкой помахать любит. А если судить по больнице, Сашок вообще не ест, хавчик он просто уничтожает со страшной скоростью. Значит, придётся серьёзно подумать.

Как только положил трубку, сразу оделся поприличней обычного, вышел на лестничную клетку и позвонил в соседнюю дверь Льву Ароновичу. Открыл психиатр, зазвал меня к себе, после приветствий усадил на кухне и спрашивает:

– Вернулся? И что тебе сказали?

– Статья 7-б, не годен в мирное время, годен к нестроевой во время войны.

– Вот и хорошо! В армию не идёшь, а для гражданки почти чист. Ты ещё всего не понимаешь…

– Понимаю, Лев Аронович, – перебиваю я доктора. – Спасибо. Вот, возьмите. Подарок.

Протягиваю часы. Врач берёт их и недоверчиво разглядывает. Потом переводит взгляд на меня.

– Даже боюсь спросить, где ты взял такую прелесть?

– Взято – не украдено, Лев Аронович. Наследство от бабушки.

– Я так понимаю, твоя мама не в курсе.

– Нет. И бабушка не её.

– А! Родственники со стороны отца?!

По семейной легенде, папин дедушка был большим человеком, но в 1937-м его расстреляли, а в 1939-м разобрались, реабилитировали и извинились. Отец возражал: «Враки!» Говорил, папина мама, моя другая бабушка, это придумала в 1953-м, для поднятия вопроса о дополнительной пенсии. На самом деле дед был работягой на «Серпе и молоте», записался в ополчение и погиб в боях под Москвой. Моя мама свято верила свекрови и с удовольствием рассказывала знакомым про больших людей в семье. Видать, и тут по ушам проехалась. Мне же лучше, доктор сам себе обоснование нашёл.

– Ну… Почти…

– Понял-понял, – врач добродушно потрепал меня по плечу и позвал жену. – Браха! Иди к нам, посмотри, что мне пациент подарил!

– Да? Покажи, – жена немедленно возникла рядом, и часы перекочевали к ней в руки.

Лев Аронович низенький, полненький человек, с седеющими кудряшками вокруг весьма обширной лысины. Браха Менделевна, наоборот, статная, подтянутая женщина, всегда изящно одетая и причёсанная волосок к волоску. У неё ещё остались следы былой красоты. Работает в каком-то издательстве и… Увы нам, мужчинам!.. И плотно держит мужа под каблучком.

– Лёва, ты почему не угостишь мальчика кофе? Хотя у вас дела. Разговаривайте, я сама ему сварю.

Женщина быстрыми, отточенными долгой практикой движениями засыпала в джезву сахар, подогрела её на огне. Добавила кофе, залила воды, и через несколько минут оказалось, что чудесный аромат полностью соответствует великолепному вкусу. Единственно, во время готовки она не молчала, а говорила сама. Несколькими быстрыми и якобы небрежными вопросами она попыталась выяснить, есть ли ещё что-нибудь и не надо ли помочь в реализации.

Я сказал, что не знаю про оставшийся ассортимент, но пообещал спросить. Меня же пообещали познакомить с отличным часовщиком и немножко ювелиром. Так как я хороший мальчик и всё правильно понимаю, то она мне скажет, что некоторые евреи уезжают в Израиль, и им хочется приехать туда не совсем голыми. Рубли не вывезешь, да и не нужны они там, а вот купить немножко золотых изделий людям было бы интересно. Ещё, чтобы я понимал серьёзность темы, проинформировали о цене за грамм. Если в магазине золото продают по десять, то с рук хорошая вещь уходит и по пятнадцать, и даже по двадцать рублей. Особенно если брать не деньгами, а менять на дефицитные вещи. Ту же мебель, технику или даже машину, если удастся найти столько золота. Намёк понял, буду думать.

Судя по реакции, я поступил неожиданно для Льва Ароновича, но отблагодарить врача было правильной идеей. Хозяйка бросила строгий взгляд на мужа и сурово приказала:

– Лёва, позвони Натану. В пятницу они должны будут отправить результаты обследования в военкомат. Мальчику надо поменять статью с 7-б на 8-б.

– Да, милая. Ты права, так Серёже будет совсем хорошо.

Мне объяснили, что 7-б – это умеренное психическое расстройство, а 8-б – невротическая реакция на основе личностных особенностей. Грубо говоря, пациент невротик, а не психопат. А вот Севина статья 7-а – это полное издевательство. То, что он симулировал, специалисту понятно сразу. Опять же, больные подробно рассказывают персоналу о словах и о поведении друг друга. Так что медперсонал много чего фиксирует в истории болезни. Но бодаться и доказывать столь серьёзные обвинения без особой нужды никому не хочется. Но ведь здоровых людей почти нет, проще найти подходящую статью. В общем, Всеволод, получил те же ограничения и неудобства, что и со статьёй 7-б, но вдобавок ещё пойдёт в армию, в не самые престижные войска. Обычно там собирают ребят из среднеазиатских республик, плохо знающих русский язык, приблатнённых, выпущенных из колоний, ну и в меру больных психическими расстройствами. Причём обвинение в симуляции можно попробовать и оспорить, а вот такой диагноз трудно опровергнуть, но крайне просто подтвердить. К тому же выписка из истории болезни с характерными высказываниями пациента ляжет в личное дело призывника и будет характеризовать его и перед другими компетентными органами. Да… Добрые люди психиатры…

По моему поводу при мне звонить не стали, отправили домой, пообещав «всё будет».

Загрузка...