Вечером накануне венчания Бриггс с удивлением обнаружил, что не может заснуть. Но ведь завтрашнее событие не настолько важно для него. Особенно учитывая, что супругой станет Беатрис.
Беатрис…
Милая, добрая девочка. Какие пресные слова. Их совсем не достаточно для ее характеристики. Перед глазами возникло лицо с горящими глазами. В глубине души Бриггс понимал, что это нечто большее, чем просто воспоминание. Оно будило чувство в глубине сердца.
Она бросилась в его объятия, как женщина бросается с обрыва – легкомысленно, решительно. Бесстрашно.
Ощущать ее тело рядом было приятно. Формы ее были прекрасны, довольно выразительны в тех местах, в каких это наиболее предпочтительно.
Он сжал челюсти, пальцы сложились в кулаки.
«Она вовсе не милая, не покорная, только посмотри, на что она пошла ради получения свободы. Бедная девочка».
Теперь жизни их связаны, хотя он не видел смысла ничего менять в своей. Все станет другим. Может, и нет? Возможно, он будет жить, как прежде, вот только Беатрис окажется обманутой в своих ожиданиях. С ним ее будущее не станет таким, о каком она мечтала.
Бриггс поднялся с кресла и прошел к окну, из которого открывался вид на территорию поместья.
В сгущающейся темноте можно было разглядеть, лишь как покачиваются верхушки деревьев. Внезапно в темном углу глаз его уловил быстрое движение.
Он вышел из спальни и спустился вниз по лестнице. Стараясь ступать бесшумно, прошел по холлу к парадному входу, оттуда на улицу и направо, чтобы обогнуть здание и найти место, которое видел недавно из окна. Ночь обещала быть ясной, прохлада в воздухе весьма ощутима, и он не понимал, почему вдруг решил гоняться за призраками в парке. Возможно, их общество устраивало сейчас больше, чем пребывание наедине с собой.
Бриггс встал там, где начиналась рощица, и смотрел на мелькание чего-то белого в воздухе. Это нечто то приближалось, то удалялось. Он сделал шаг вперед, помедлив, еще один. И внезапно все понял.
– Вы могли встретить здесь свою смерть, – произнес он.
– Бриггс?
Да, это была Беатрис. Ее чистый, звенящий голос ни с чем не спутать. Похоже на перезвон серебряных колокольчиков.
Подойдя ближе, он понял, что видел из окна. Беатрис раскачивалась на качелях, висевших на толстой ветке дерева.
– К счастью для вас, я не разбойник или кто-то другой, имевший в мыслях украсть все ценное, что у вас есть, включая ваше женское достоинство.
Достоинство. Он не должен думать о ней в таком смысле, и все же надо признать: это непросто. Брат ее четко дал понять, что рождение ребенка нежелательно, но ведь есть способы получить удовольствие и без последствий…
Ему не составило труда представить, как она в белом одеянии лежит на его ложе, готовая подарить ему свою девственность. Как легко вообразить, как она встает на колени перед ним…
Тебе не доведется учить ее тому, как доставить тебе удовольствие.
Она найдет это отвратительным. Скорее всего, нажалуется брату, который вполне может сделать так, что Бриггс станет евнухом.
– Что здесь делаете вы?
– Я смотрел в окно и увидел шевеление. Решил, что это призраки.
– Это не призрак, а всего лишь Беатрис.
– Какое облегчение.
Волосы ее были распущены, такой он видел ее впервые. Тяжелые, густые локоны лежали на плечах, в лунном свете лицо казалось бледным. Юная дева, чье целомудрие должны принять, как жертву, боги. Они, а не он.
– Я… размышляла, какая жизнь ждет меня в рабстве у вас, милорд.
– Рабстве?
– Я ведь никогда не стану свободной. Разве не это вы сказали совсем недавно?
– Уверяю вас, рядом со мной вы обретете больше свободы, чем когда-то имели, – произнес он и сразу задался вопросом, так ли это будет. – Вы получите статус замужней дамы, он станет для вас защитой. Скандал потухнет, не распалившись.
Впрочем, ее слабое здоровье… не позволит ей вкусить все положительные стороны замужества. Не стоит говорить с ней об этом, не сейчас, когда ей необходимо утешение. Впрочем, едва ли у него получится, он не тот человек, что умеет дарить покой.
– А какие у меня появятся свободы?
– А какие бы вы желали, Беатрис?
Она на мгновение закрыла глаза.
– Я бы желала увидеть разные новые места. Что-то большее, чем окрестности, все самое интересное. Я не желала быть такой, какой стала, не хотела болезней, слабого здоровья. Мне тяжело осознавать, что тело мое не подходит душе. Я всегда знала, что…
Беатрис опять закрыла глаза и запрокинула голову, подставляя лицо лунному свету. Бриггс не мог не заметить, что ночная сорочка, которая была на ней, сшита из полупрозрачной ткани.
Даже в полумраке он видел очертания ее груди, темного треугольника внизу живота. Она походила на богиню. Прекрасную и неприкасаемую. И это очень верно, ведь ему не суждено обладать ею, несмотря на скорый статус супруга.
Он женится на девушке мало отличимой от Серены. Она тоже была хрупкой, изящной и невинной. И совершенно не готовой к совместной жизни с ним. Они не были счастливы. Он всегда чувствовал, что был невольно повинен в ее нежелании жить. Хотя ей предстояло стать для него человеком, связь с которым должна быть нерушимой и прочной. И с ней единственной он пытался установить эту связь. Он не любил ее, но надеялся, что однажды полюбит. Он готов был стремиться к этому, сделал своей целью.
В результате она возненавидела его. Но Бриггс убеждал, говорил, что готов измениться, сдерживать свои порывы. Тогда она ответила, что всегда знала, какой будет ее жизнь, ей не суждено увидеть его другим. Близость с ним она терпела с трудом.
– Когда я читаю книги, представляю себя главным героем, который побеждает драконов и громит армии, мчится во весь опор по полю и… непременно влюбляется. Потом мне сказали, что мое тело для такого не приспособлено. Это очень обидно. Почему мне не достался мягкий, покладистый характер? Ведь многие женщины счастливы, проводя жизнь в четырех стенах. Счастливы, что… – Она тряхнула головой. – Думаю, ни одной женщине не понравится, когда ей скажут, что она не может иметь детей.
– Поверьте, некоторые могут разглядеть в этом большую свободу во многих смыслах, – сказал Бриггс.
– Что это значит?
Он не мог смолчать. Его заставляло говорить множество вновь открывшихся обстоятельств. Вскоре он станет хозяином ее жизни, необходимо подготовить ее, даже если слова ранят и причинят боль.
– Когда у женщины появляется ребенок, она целиком сосредоточивается на нем. Таким образом, и вы не смогли бы принадлежать полностью себе. С появлением ответственности за другое живое существо все в мире женщины меняется, ее сердце не бьется больше только ради нее самой. – Он сглотнул ком. – По крайней мере, это то, что я уяснил, исходя из своего опыта.
Он крайне редко говорил о своем отцовстве, это было… слишком болезненно. Становилось напоминанием о детстве, когда Бриггс ощущал себя недостаточно хорошим, ущербным, чувство это осталось с ним до настоящих дней. Он не знал, не мог понять, как установить отношения с сыном.
– Должно быть, прекрасно любить так сильно.
– Не уверен, что я назвал бы это словом «прекрасно».
– Но ведь у меня никогда не будет шанса проверить, верно? Впрочем, я могу заботиться о вашем сыне, Бриггс. Я так и сделаю. Обещаю. Я стану ему матерью. О, простите, я не хотела будить воспоминания о вашей покойной супруге, не хотела причинить вам боль. Но…
– Я не скорблю по Серене, не беспокойтесь о моих чувствах.
– Я обещаю, что не буду пытаться заставить забыть о ней…
– Если Уильям не будет ее помнить, то лишь по собственной воле.
Он видел, как Беатрис смутилась, но вопросов не задала, давая ему возможность не давать объяснения. В свете ходили слухи о том, что покойная герцогиня свела счеты с жизнью, удивительно, что они не дошли до Беатрис.
Горничная нашла ее в ванне с перерезанным запястьем и закричала так, что переполошила весь дом. Бриггс никогда не забудет, как доставал жену всю мокрую и в крови. В душе росла печаль, сочувствие к Серене, но больше всего к маленькому Уильяму.
Семья Серены сотворила невозможное, добившись ее захоронения на церковном кладбище. Он не стал бы предпринимать для этого усилий. Горе его было не меньше разрывавшего изнутри гнева. Больше всего его беспокоило не то, где будет погребено ее тело, а объяснение с сыном. Ее же семья стремилась только избежать позора. Они щедро заплатили за то, чтобы причиной смерти признали несчастный случай – утопление в ванне.
В свете мгновенно поползли слухи о произошедшем на самом деле. Прикрываясь ладонями и веерами, аристократы шептались о герцогине, которой предстояло гореть в аду. Говорить открыто никто не решался.
Бриггса больше всего возмущала трусость, не позволявшая людям честно высказывать свое мнение. Бриггс считал это величайшей трагедией общества – стремление кое-что утаить, скрыть, спрятать. И то, как это выполнялось. Таким образом не исполнить желание предстать меньшими грешниками. Все виды порока существовали и процветали. Но ведь существовали и те, кто не был им подвержен, и даже остался неосведомленным об их существовании.
– Я сделаю для него все, что в моих силах, – выпалила Беатрис.
– Он… Он весьма… своеобразный мальчик. Совсем не ласковый. Вам он может показаться трудным ребенком.
Бриггсу было непросто это говорить, он считал, что нарушает преданность сыну, но все сказанное было правдой. Беатрис должна знать, что в его доме не найдет легкую возможность заполнить пустоту, как она надеялась.
– Я не могу сказать определенно, что для меня значит иметь ребенка, – произнесла она. – Меня предостерегали от таких размышлений, поэтому их не было и нет. Я с легкостью приму его таким, какой он есть. Положение не будет осложняться представлением о том, каким он должен быть.
Беатрис была предельно откровенна. Разве не главный враг счастья – неоправдавшиеся ожидания? Это ему хорошо известно. К сожалению, слишком хорошо.
Бриггс подошел ближе и потянул за веревку качели. По пальцам скользнула прядь волос Беатрис, теперь он ощущал аромат ее кожи – розовая вода и что-то очень нежное, женское, чему он не смог найти определения. Возможно, это был запах Беатрис. Он отпустил веревку, и качели отклонились, унося ее назад, дальше от него. Волосы развевались. Когда она вновь оказалась рядом с ним, он протянул руку, чтобы удержать ее, склонился к самому уху и прошептал:
– Я думаю, мы найдем способ все уладить, верно?
И он снова отпустил ее, невольно задавшись вопросом, позволил бы когда-нибудь вести себя так с сестрой друга, не будь того… давления, которое сейчас испытывал.
Раньше отношения их с Беатрис были несколько формальными, здесь же, в этом доме необходимости в соблюдении столь строгих правил не было. Кендал доверял ему, и он не давал ему повода думать иначе. И никогда не даст. Вскоре он женится на ней. Разумеется, если бы браку предстояло стать настоящим, он поступил бы иначе. Позволил бы себе смотреть на нее другими глазами.
Качели начали обратный ход, и вскоре Беатрис опять оказалась рядом.
– Вы уверены, что найдем?
Она повернулась к нему, и губы оказались опасно близко. Нежные и пухлые, вблизи они были еще более выразительными. Внезапно сердце сжалось от гнетущего ощущения жизненной трагедии. Вполне возможно, желая защитить ее, ни один мужчина никогда не припадет к этим губам. Никто не сможет ощутить всю страстность ее натуры, а она такой и была, он всегда это знал. Возможно, потому и относился с симпатией, потому и привозил сладости из Лондона.
Хорошее к ней отношение подтолкнуло его к разговору. Он понимал, что в этом доме Беатрис ощущала себя словно в западне, но из-за страха непонимания не могла открыто выразить эмоции. Да и никогда не позволила бы себе. Во взгляде ее было немало вопросов, на которые он не мог ответить. И чувствовал, как из-за этого в ней закипает гнев. Ах, как жаль малышку Беатрис.
– У меня нет намерения сделать вас несчастной, – произнес он.
– Но и на борьбу с врагом вы меня тоже не возьмете, верно?
– Главная проблема в том, – вздохнул Бриггс, – что в данный момент я сам не знаю, где эти самые враги в моей жизни.
– Несколько найдется, я уверена. В ваших способностях я не сомневаюсь.
– В моей способности начать войну?
– Да.
– Хотите стать моей Еленой Троянской, Беатрис? – прошептал он ей на ухо и крепче прижал спиной к груди. Ароматы ее тела дразнили обоняние. – Ради вас я готов спустить на воду тысячу кораблей.
И он вновь толкнул качели.
– Но я не хочу сидеть дома, – сказала она, оглядываясь. – Я хочу сражаться.
– Вы опять о том же. Разве это женское дело?
– Но ведь я разожгла войну между вами и братом.
Бриггс раскачивал ее на качелях, то приближая, то отдаляя. Изредка позволяя взлететь довольно высоко, и она парила в воздухе, волосы при этом красиво развевались.
– Он довольно легко поверил моим доводам.
– Потому что не ожидал, что я способна на что-то значительное, – парировала Беатрис.
– Скорее потому, что он привык мне доверять, – ответил он ей в тон, задумавшись на мгновение, достоин ли доверия друга.
Она в очередной раз оказалась рядом, и он поспешил крепко прижать ее к себе. Теперь он ощущал прикосновение пряди мягких волос к подбородку. Пожалуй, по возвращении в Лондон он сразу отправится в бордель. Бриггс усмехнулся тому, что молодому мужу странно там появляться. И едва не скривился от отвращения к себе.
Что ж, таков он есть. Не всегда может собой гордиться, но бороться с желаниями тоже не станет. В данном случае свой поступок он расценивал как милостивое отношение к молодой жене.
По многим причинам.
– Простите, – произнесла Беатрис. – Разумеется, это так. Я просто не рассматривала ситуацию с этой стороны. – Она медленно выдохнула, он ощущал малейшие движения ее тела. Затем запрокинула голову ему, коснувшись его груди. Он не отпускал ее, руки сжимали веревки так крепко, что, казалось, лопнет кожа на ладонях. – Я ужасная эгоистка?
Грудь его сжала невидимая сила. Напряжены были… все члены тела.
– Да, возможно, вы поступили эгоистично, – хрипло произнес он. – Но этим грешим мы все. Мир поощряет человеческий эгоизм. Вы поступили так, как считали нужным.
– Мне стало бы легче, если бы вы сердились на меня.
Бриггс рассмеялся.
– Прошу простить, что не смог соответствовать.
Он резко отпустил качели, и она, тихо вскрикнув от неожиданности, полетела вперед. Его сердце билось часто, подтверждая, что не стоило прижимать ее к себе.
– Почему вы не можете рассердиться на меня?
– Потому что стремление к свободе не должно осуждаться. Лично я продолжу делать то, что мне нравится. Я всегда так поступал.
Беатрис приглушенно рассмеялась.
– Только что вы сказали, что это неправильно. У вас есть ребенок. Вы принадлежите не только себе одному.
А на это ему нечего было ответить, потому он молча продолжил раскачивать ее на качелях.
Дыхание то и дело перехватывало, и Беатрис сама не понимала почему. Это было совсем не так, как случалось раньше, в детстве. Тогда она дрожала от страха, взлетая ввысь, но сейчас не могла сказать, что ощущения неприятные. Находиться так близко к Бриггсу было неожиданно, от этого становилось… легко и спокойно. Она и раньше любила их встречи, но тогда все было иначе. Положить голову ему на грудь сейчас казалось совершенно естественным, хотя она знала, что такие вольности недопустимы для леди. В прошлом она всегда поступала правильно, лишь раз решила последовать за желанием и все испортила, погубила себя.
Бриггс вновь потянул на себя качели, и ее охватил жар, исходивший от его тела. Почти такой же она ощущала и внутри себя. Сердце билось так сильно, что вызывало боль в груди. Осторожно, одними кончиками пальцев он коснулся ее плеч, и она вздрогнула. Даже это едва ощутимое прикосновение позволило понять его силу, она побуждала подойти ближе, проверить, не показалось ли. Ведь свою собственную ей не удалось измерить. Глаза защипало от слез. Беатрис осознавала, что находится в шаге от того, что никогда не сможет познать полностью. Погрузиться в это загадочное нечто. Она обернулась, чтобы увидеть лицо Бриггса, но в большей степени из желания понять, что стало причиной странного давления, которое она испытывала и раньше. Лица их оказались совсем рядом, она никогда в жизни не находилась так близко к Бриггсу. За исключением, конечно, того момента в библиотеке, когда он положил руку ей на ягодицы.
– Я бы все отдала, чтобы обладать такой свободой, – прошептала она. – Чтобы ощутить, каково это.
– Люди для этого решаются на самые разные… поступки, – произнес он очень тихо.
Почувствовав его дыхание, Беатрис задрожала и сама не сразу поняла, что происходит.
– Ими руководит желание увидеть, что там, за гранью. Они порой действуют необдуманно, это не всегда целесообразно.
– А кто это будет решать?
– Тот, кто заботится о вас.
– Мне любопытно, в какой момент стоит забыть о благоразумии и просто жить. Похоже, мужчины редко просят сделать этот выбор. А если такое происходит, им приходится нести ответственность за свои решения.
– Иногда надо довериться близкому человеку, поверить, что он способен понять лучше, что пойдет вам на пользу.
Он говорил о себе. И о своем праве принимать за нее решения.
– Почему я должна вам верить?
– Я не знаю, что ответить, Беатрис.
– Очень жаль. У вас нет для меня ничего, ни ответов, ни гнева.
– Нет. Ничего подобного.
– Завтра наша свадьба.
– Да.
– Я не представляю, что значит быть женой.
– Вам совсем не нужно это знать. Вы станете мне супругой, но путь ваш будет особенным, не похожим на обычный. Поверьте, я позабочусь о том, чтобы вы были в курсе всего вам необходимого.
В состоянии полной растерянности даже эти слова стали утешением. На большее не стоило и надеяться. И она будет беречь то, что имеет.