Итак, друзьям – впервые в их жизни – было все равно, где гулять. Денег хватило бы на любой ресторан. Да с такой суммой можно было бы месяц ежедневно в кабаках ужинать (подсчитал про себя воодушевленный Володя). Да и Валерка развеселился. Его обостренная совесть отчасти успокоилась тем, что дело сделано, снова его не переиграешь, а явной подлости они с Вовкой, кажется, не совершили.
После пятнадцати минут безуспешного голосования на углу Китайгородского проезда и Москворецкой набережной – друзья уже стали подмерзать – возле них тормознул новенький светло-зеленый «жигуленок».
– На площадь Маяковского, будьте любезны, – склонился над окошком Владимир.
Водитель внимательно оглядел его и кивнул:
– Садитесь.
Парни плюхнулись на заднее сиденье.
Машина осторожно отвалила от тротуара. Когда поворачивали направо, шофер искательно молвил:
– Только я вас прошу, ребята: если орудовцы остановят – скажите, что вы мои родственники.
– Зачем? – искренне не понял Валерка.
Он на такси и на частниках ездил не часто.
– Ты что, с луны упал? – прошипел ему в ухо Владимир. – Борьба с нетрудовыми доходами!
И громко спросил водителя:
– Ну, раз мы с вами теперь родственники, скажите, как вас зовут.
– Меня – Виталий Яковлевич, – молвил частник. – А вас?
– Я – Володя, а этот хлыщ, что с луны упал, – Валерка.
– Давайте вы моими племянниками, если что, будете, – предложил шофер.
– Заметано! – хлопнул по коленке Владимир. – Мы приехали из Кемерова, и вы нам показываете красоты столицы нашей Родины. «Посмотрите направо, – вдруг заблажил он тоном экскурсовода, – вы видите впечатляющее здание самой большой гостиницы в СССР – „Россия“, с одноименным киноконцертным залом, а также, – он, ухмыляясь, толкнул в бок Валерку, – уютным двухзальным кинотеатром „Зарядье“. А дальше перед вами открывается замечательный вид на Красную площадь с Мавзолеем Владимира Ильича Ленина и сердце советской страны – Кремль…»
– Молодец, экскурсовод! – крякнул водитель. – Сам-то не из Москвы?
– Не, я из Омска, – нахмурился Володя. – А с чего вы взяли?
Ему очень не понравилось, что он уже почти три года живет в столице, а в нем чуть не с первого взгляда разоблачили провинциала.
– Да москвичи так, как ты, город свой не знают. И Красная площадь им с Кремлем, извините, до фонаря.
– А-а, – протянул Володя и сделал в уме пометку: «Больше красотами столицы не восторгаться, никакого внимания на них на людях не обращать».
Пока они ехали до площади Маяковского, Володя, готовый сейчас любить весь мир, разговорил частника. Оказалось, что тот военный, майор, дежурит сутки через трое. Машину в начале нынешнего года ему в воинской части выделили. Денег назанимать пришлось. И вот майор в свободное от службы время колесит по Москве, восполняет урон семейному бюджету. Цель поставил: до конца года стоимость «жигуленка» оправдать.
– И как успехи? – спросил заинтересовавшийся Владимир.
– Наверно, сумею, – важно кивнул майор. – Три тыщи я уже с начала года наездил.
Володька снова толкнул Валерку в бок локтем и прошептал ему:
– Во, видал! Да в Москве деньги и впрямь на дороге валяются – только подбирай.
Товарищ поморщился.
Наконец машина тормознула на площади Маяковского, рядом с рестораном «София».
Володя протянул водителю пятерку.
– Да что вы, ребята, – засмущался майор, – у меня сдачи нет.
– Ладно, ладно, сдачи не надо, – покровительственно похлопал шофера по плечу Владимир.
– Да не, ну это много, – растерянно протянул левак.
– Бери, бери, у нас сегодня праздник. Мы с братом в «Спортлото» выиграли.
– Что, серьезно? – немедленно заинтересовался водитель.
– Ага, – кивнул Владимир, вылезая из чистенького, словно только что с конвейера, «жигуленка». – Пять цифр угадали. Наверно, целую тыщу получим.
– Молодцы! – с явной завистью покачал головой шофер. – Тогда ладно. Тогда счастливо. По системе играли или так?..
– Не, первый раз в жизни билет купили, накорябали там чего-то и угадали, – бросил Володя, закрывая дверь. – Счастливо поработать!
Майор молча кивнул, аккуратно пряча пятерку во внутренний карман пиджака. Машина взревела и аккуратно влилась в строй, едущий по улице Горького по направлению к Белорусскому вокзалу.
Владимир по-прежнему пребывал в состоянии восторженности, а Валерка снова стал кукситься.
– Ты че опять нахмурился, племянник из Кемерова? – хлопнул его по плечу товарищ.
– А может, мы у такого вот честняги кошелек увели…
– Все, хватит! – разозлился Владимир. – Ты мне надоел. Я тебя больше уговаривать не буду. И повторять, что честняги с шестью сотнями в кино не ходят, не стану. Давай капусту поделим поровну, – ты не возражаешь, что это будет по-честному? – и делай со своей долей, что хочешь. Хочешь – в Фонд мира ее отправь. А тока настроение мне не порть!
Валера не нашелся, что возразить, и последовал за товарищем. Они перебежали в неположенном месте Пешков-стрит и скорым шагом подошли к ресторану «Пекин». Получивший очередную отповедь Валерка не стал больше нудеть, а покорно шагал за Володей. Через минуту друзья вошли в вестибюль гостиницы и предстали перед бдительным оком швейцара.
Швейцары, эти заслуженные стукачи Советского Союза, передовой отряд взяточников и непущателей, осуществляли в те годы функции, обзываемые сейчас по-иноземному: «дресс-код» и «фейс-контроль». Он смерил молодых людей профессиональным взглядом с ног до головы. Отметил и убогонькие курточки какого-нибудь румынского происхождения, и подпачканные туфли весьма среднего качества (не «Большевичка», конечно, но и далеко не Австрия с ФРГ – скорее всего, производства чехословацкой фабрики «Цебо»). Однако бедра обоих молодых людей облегали настоящие джинсы – а юноша, выкладывающий за простые брюки месячную зарплату старшего инженера, обычно способен оплатить вечер в ресторане.
По части джинсов швейцар в своих оценках оказался прав. Валерий щеголял в «ливайсах», сшитых по лицензии в полубратской Венгрии (батяня привез из турпоездки на Балатон), а Володя купил свои великолепные «супер-райфлы» у известного всей общаге негра-фарцовщика Жоры за сто пятьдесят рублей. Надо ли напоминать, что в те годы джинсы играли примерно ту же роль, что иномарка и пейджер в начале 90-х или сотовый телефон – в конце того же десятилетия? Наличие фирмо’вых джинсо’в недвусмысленное свидетельство тогда о модности, платежеспособности и, главное, продвинутости их носителя.
Джинсы стали определяющим фактором для того, чтобы швейцар выдал скупую улыбку и даже распахнул перед молодежью тугую дверь: «Прошу!»
Определяющим – но не решающим. Ибо решающим стал явственно излучаемый обеими юношами (особенно первым, плотным, круглоголовым) запах денег. Запах успеха. «Странно, – подумал золотогалунный швейцар. – Вроде бы пареньки самые обычные, совсем не мажоры. Даже, скорее, провинциалы. И время года не то, чтобы студиоз гулял. Это они в сентябре, когда им деньги за ихние стройотряды и шабашки выдают, червонцами швыряются – а сейчас апрель. Может, эти двое нечестным путем свои тугрики заработали? Ну, коли вдруг так, тем более следует их пустить – потому что тогда, в процессе потребления спиртных напитков, юнцы могут проговориться. Пускай слухачи поработают, и, может, на „незаконные валютные операции“ или даже на „антисоветскую пропаганду“, а то и „измену Родине“ накопают».
Далеко не один швейцар – а, пожалуй, вся Москва (за исключением, может, девственных провинциалов – в том числе, как ни грустно, Володи с Валерием) знала, что столики ресторана «Пекин» прослушиваются КГБ. И если в прочих заведениях столицы болтать просто не рекомендовалось, то в «Пекине» не рекомендовалось категорически. Однако, естественно, слухачам – как и комитету в целом – наплевать было на рассказываемые в ресторации анекдоты про Брежнева. (Разве что если новый услышат. За новый начальство и поощрить могло; рассказывали, это потому, что Леня анекдоты про себя любит и даже, мол, их собирает.) Но немало, ох, немало дел по валютчикам, ярым антисоветчикам, фарцовщикам, фальшивомонетчикам и даже предателям Родины начиналось с неосторожно брякнутой за столиком ресторана фразы. Ляпнул что-нибудь клиент под влиянием коньячно-водочных паров и в результате того, что ее вовремя услыхали органы, попал в оперативную разработку – а там, глядишь, и следствие не за горами, и суд, приговор, Мордовлаг…
Времени не было и шести. Огромный зал с прямоугольными колоннами почти пустовал. Метрдотель указал юношам столик почти в самом центре величественного помещения.
Лениво прибрела официантка, подала отпечатанное на машинке меню.
– Заказываем по правилу правой руки, – провозгласил воодушевленный Володя.
– Это как? – заинтересовался Валерка.
– Ты че, не знаешь? По правилу левой руки – значит, закрываешь ею названия блюд и смотришь только на цены. И заказываешь что подешевле. А по правилу правой руки – значит, циферки прикрываешь и требуешь только то, что тебе понравилось.
Пройдет лет пятнадцать, и настанут времена, когда «новые русские» внесут поправку в древние, как наука физика, законы. Они, особенно за границей, станут выбирать блюда и напитки по правилу левой руки, то есть закрывая названия (в коих все равно мало что смыслят), – но при этом будут заказывать не самые дешевые, как встарь, а наиболее дорогие блюда.
– Ну, что ж, закуска, – пробормотал Владимир, завладевший меню. – Мясо по-китайски «Двенадцать стражников». Звучит эффектно. Салат из бамбука. Тоже берем. Салат из морской капусты – неплохо. Определились? Теперь второе. Утка по-пекински. Давно мечтал попробовать утку по-пекински. Ну а пить будем, конечно, армянский коньяк. ВК-КВ – самое то, что заслужили. Ну и, конечно, хлебушек, минеральная вода. Потом отлакируем кофием, а может, даже зеленым чаем. Да, мы готовы. Девушка!.. – замахал Владимир официантке.
Когда девушка (очередная вариация на тему советской тетки) подошла, он озвучил ей заказ. Официантка старательно записала выбор в книжечку, прониклась его стоимостью, а потом тихо, с материнской заботой спросила парней:
– Ребят, а у вас деньжат рассчитаться хватит?
– Не волнуйся, красавица, – отмахнулся окончательно вошедший в роль купчины Володя. – И на чай тебе останется, если будешь поживей поворачиваться и глупых вопросов не задавать.
И вскоре на стол явился коньяк и две бутылки нарзана. Официантка, воодушевленная поведением юного кутилы, даже разлила коньячок по рюмочкам.
– Ну, за победу, за нашу победу, – провозгласил Владимир и лихо опрокинул сосуд. Его друг последовал примеру. Коньяк необыкновенно мягко оросил гортань, пищевод и желудок. Растекся по телу, поднялся вверх и теплой волной тюкнул в мозг.
Вечер необыкновенной находки рисковал обратиться в банальную пьянку.
Но не превратился.
А все потому, что неподалеку от Вовы с Валерой приземлилась в пустынном зале любопытная троица. Ее составляли: мужчина – на взгляд студентов, в возрасте, то есть за тридцать, – и две очаровательные барышни. Первая из них, блондинка с живым лицом, была явно моложе своего спутника. Притом она, очевидно, состояла с мужчиной в связи – пожалуй, даже в отношениях официальных, зарегистрированных в загсе. Иначе она не бросала бы на свой предмет откровенно пылких взоров, не брала бы прилюдно его за руку и не поглаживала по лацкану пиджака. Он тоже смотрел на нее столь пылающими глазами, коими глядят на своих половин мужчины лишь за несколько месяцев до и в первые семь месяцев после заключения официального брака.
Однако эта парочка не привлекла бы внимания Володи (а особенно Валерия), когда бы с нею за столом не присутствовала третья особа. Непонятно, кем она приходилась влюбленной парочке: подругой? Сестрой – его или ее? Его бывшей (а что, и такое случалось)? Сослуживицей?.. Девушке, казалось, лет было столько же, сколько нашим друзьям: около двадцати. Она одета была в стиле модного минимализма: джинсы и черный свитерок под горло. Прическа под пажа казалась тщательно уложенной, необыкновенно грациозные длинные руки эффектно жестикулировали – пожалуй, даже с несколько избыточной экспрессией. Валерию издалека казалось, что она являет собой образчик одновременно и тонкого вкуса, и легкой, многообещающей вульгарности, и жесткости, и изящества, и нежности, и строгости. Неизвестно почему, но юноше почудилось, что все мыслимые (и немыслимые) женские качества каким-то чудом воплотились в этой хрупкой, тонкокостной брюнетке с белой кожей и огромными ресницами.
За столиком, где она сидела, оживленно разговаривали, но друзья не могли разобрать ни слова, лишь гул голосов, да временами долетали взрывы хохота, в которых доминировал смех брюнетки, окрашенный легкой хрипотцой. Несколько мгновений Валере даже думалось, что девушка, возможно, является иностранкой – настолько она своим внешним видом и манерами отличалась от среднестатистической советской девицы. Однако потом до него донесся обрывок ее рассказа на чистом русском: «…А он ей и говорит…» – и юноша с облегчением понял, что она – наша, иначе шансы договориться с ней стали бы минимальны.
Впрочем, они и без того представлялись Валере асимптотически стремящимися к нулю. Он не мог представить: как преодолеть разделяющее их расстояние – три или четыре пустых стола? Как подойти? Под каким предлогом? Что сказать?.. И никакой надежды на музыку. Ансамбль или оркестр не собирался, кажется, играть в «Пекине» в тот вечер. И не было никакого повода, чтобы преодолеть эти двадцать-тридцать метров, пригласить девушку на танец, и, если б она согласилась, тогда уж действовать, не выпускать ее…
Между тем официантка принесла закуски, ласково сказала: «Кушайте, мальчики» (то ли отчего-то возлюбила юных посетителей, то ли впечатлилась щедрыми обещаниями чаевых), подлила в рюмки коньячку… А Валера все сидел – пораженный то ли громом, то ли молнией, то ли электрическим разрядом сродни тем, что демонстрировали будущим энергетикам на кафедре ТВН[4]… Во всяком случае, он знал, что такой девушки он никогда еще не видел – и мучительно хотел быть рядом с нею, и понимал, что ничего подобного в его жизни еще не случалось…
– Эй, отомри-и!.. – позвал Володя и цокнул своею рюмкой о Валерин сосуд. – Мы пить-то седня будем?.. – А потом понизил голос: – Что, понравилась?
Валера вздрогнул и фальшивым голосом переспросил:
– Кто?
– Как – кто? Та брюнетка в черной водолазке. Она одна здесь может понравиться.
– Понравилась, – решив не таиться, вздохнул Валерий.
– Отлично. А что ты вздыхаешь?
– Понравилась, ну и дальше что?
– Дальше – куда? – хмыкнул приятель.
– Не пошли. Я имею в виду, что, во-первых, она не одна. Во-вторых, даже танцев нет. Как я подойду к ней знакомиться?
– Как? Хм. Ну, мы можем с тобой затеять драку. Я нанесу тебе удар в глаз, и ты отлетишь прямо к ее ногам. Она, конечно, тебя пожалеет, поднимет, вытрет слезы…
– Ха-ха-ха, как смешно.
– Ладно, принимайся за «Двенадцать стражников», да бамбуком закусывай. А то захмелеешь.
Валера кивнул.
– Может, захмелеть будет самым правильным выходом.
Володя нахмурился.
– С какой вдруг стати?
– Ну, раз девушка в руки не дается.
– А каким, ты думаешь, образом, – повысил голос Владимир, – она должна тебе даваться?..
– Тише, тише, а то еще услышит…
– Ты мне рот не затыкай!.. Она что, должна сама подойти к тебе и сказать: «Ах, о таком, как ты, я мечтала всю жизнь! Делай со мной, что хочешь!» Так, что ли?!
– Ну, нет, не так, конечно, – попытался оправдаться Валера. – Но вообще я считаю, если тебе суждено с кем-то встретиться – познакомиться, ты с ней и встретишься, и познакомишься. Безо всяких лишних телодвижений. Ты случайно столкнешься лицом к лицу, и вы оба, как Мастер и Маргарита, вдруг поймете, что это – Судьба…
– Судьба, говоришь?! – зло усмехнулся Володя. – Да судьба – это вздорная, непостоянная дамочка с дурным характером! И ее нужно взнуздывать, как норовистую лошадь! Ею надо командовать! Управлять!..
Валера скривил губы.
– Многих таких наездников, как ты, – возразил он приятелю. – Тех, которые решили, что могут ею править, судьба выбрасывала из седла и еще копытами под зад поддавала!..
Его друг, судя по выражению лица, не на шутку рассердился.
– Да?! Наоборот!.. Слишком много таких бесхребетных тюфяков, как ты, щелкали своими, извини за выражение, хлебальниками и не брали у судьбы даже то, что она подкладывала им прямо в руки. А потом ныли: ах, как мне не повезло в жизни!..
Валера неприятно улыбнулся.
– Значит, я теперь тюфяк бесхребетный. Что ж, спасибо!
– А кто ж ты еще?! – с азартом стал добивать его Владимир. – Сначала судьба подбрасывает ему лопатник с кучей денег. Он его поднимает, но притом орет, как ишак, на весь кинотеатр: «Товарищи, кто потерял кошелек…»
– А тебя не учили, что нехорошо брать чужое?
– Учили, учили!.. Но еще и учили: не отдавать свое! А ты хотел отдать! Какой-то тетке-контролерше!..
Девушка за дальним столиком, словно чувствуя, что она стала первопричиной спора, несколько раз исподволь взглядывала на друзей, а потом с улыбкой молвила что-то своим спутникам. Слов ее Валере с Владимиром слышно не было, однако бедному влюбленному показалось, что речь идет о них.
Володя, не на шутку разошедшийся, продолжал добивать друга:
– И в тот же день судьба почти знакомит тебя с девушкой, в которую ты, судя по твоей восторженной роже, сразу и бесповоротно влюбляешься. Но ты – ты недоволен тем, что она не оказывается каким-то чудом непосредственно в твоих объятиях, а глядит на тебя с расстояния тридцати трех метров. И ты сидишь сложа руки и ждешь чего-то еще! Большего!.. Да ты не фаталист, мой друг (коим ты хочешь себя представить). Ты просто лентяй! Ты не желаешь сделать даже малость, чтобы чуть поправить судьбу, которая и без того проявила к тебе благосклонность!.. Лентяй, если не сказать большего!..
Валерий натянуто улыбнулся.
– Большего? Чего же больше-то?
– Да ты просто вахлак, если не сказать… Ладно, не буду…
– Нет, ты скажи!.. Что, я трус, да?.. Ты так хотел меня обозвать?
– Хотел!.. Но не обзову! Потому что, если обзову, мы с тобой поругаемся. И рассоримся. Может, навсегда. А я не хочу с тобой ссориться. Потому что я считаю, что ты мне послан судьбой. Как и я – тебе. И я не хочу из-за какой-то полупьяной ссоры на пустом месте тебя терять!..
От последних проникновенных слов Владимира Валера немедленно расчувствовался, тут же забыв все обиды, которые ему только что успел нанести его товарищ. Легкость перехода от гнева к умилению, от раздражения к ласке являлась доминантой в его эмоциональной конституции.
– Раз так, – сказал Валерка, – давай замнем эту тему. Для ясности. А то и правда разругаемся… Лучше, может, выпьем? Не за судьбу, не за любовь, а – за дружбу. А?
– Прекрасный тост, – развел руками Володя. – Теперь я слышу речь не мальчика, но мужа.
Он плеснул замечательного коньяку в стопки другу и себе, и студенты звонко чокнулись.
А тут подоспела и официантка с новым роскошным блюдом: уткой по-пекински. Спросила интимно, невзначай задев грудью плечо Владимира:
– Чего-нибудь еще, мальчики?
– Нет, нам всего хватает, но вы, девушка, пожалуйста, рассчитайте нас.
– Рассчитать? – удивилась подавальщица.
– Да, принесите, пожалуйста, счет. Мы, как уточку вашу съедим, сразу уйдем. Только впишите в приговор еще два черных кофе. И его не забудьте нам принести.
– Как скажете.
Официантка салфеткой смахнула со стола хлебные крошки и удалилась, слегка обиженная.
– Зачем нам прямо сейчас счет? – удивился Валера.
– А что нам здесь сидеть? – слегка фальшивым голосом ответил его товарищ. – Народу нет, музыки нет, и даже моя робкая провокация насчет похулиганить не возымела никакого отклика…
Валера улыбнулся. Нет, сердиться на Володю было решительно невозможно. Даже когда он справедливо выговаривал другу – а ведь больнее всего ранят именно справедливые замечания.
– Давай-ка, – продолжил Владимир, – выпьем под горячее, и, как писали в дореволюционных романах, воздадим должное утке.
После пятой рюмки у Валерки слегка поплыла голова, и он впал в состояние эйфории. Все вокруг казалось ему необычайно милым: и его товарищ – суровый, но честный и близкий, и огромный полупустой зал ресторана, и безвкусные псевдокитайские росписи по стенам, и троица, сидевшая неподалеку – а главным образом, конечно, его девушка, которая, как показалось Валере, украдкой ему улыбнулась. Очень милой показалась ему и немолодая официантка, что принесла и подала Володе счет на блюдечке.
– Сейчас-сейчас, – отослал ее Владимир, – мы утку доедим и рассчитаемся. А вы нам пока кофе несите, пожалуйста.
Довольно быстро друзья покончили с уткой, и настолько ресторанная изысканность оказалась вкуснее, тоньше и сытнее повседневной еды в столовых студгородка, что блаженство, кажется, настигло не только тонко душевно организованного Валерку, но и непробиваемого Владимира.
– Вот это жизнь! – удовлетворенно вздохнул он. – А ты еще, чудило, не хотел кошелек подбирать!
Между тем подходил к концу сабантуйчик за столом, где сидела девушка. Трое посетителей ограничились бутылкой сухого вина, мороженым и кофе. При мысли о том, что они вот-вот уйдут и он не увидит черноглазую девушку, может быть, больше никогда, у Валерия резко испортилось настроение.
– Ну-ка, посмотрим, что нам тут она насчитала, – потянул Володя руку за счетом. – Однако! Тридцать один рублей двадцать копеек! Ни фига себе пельмешек!.. Хм. Слушай, чувак, – обратился он к товарищу, – у тебя с собой никаких денег нет?
Его вопрос прозвучал, пожалуй, несколько громче, чем следовало.
– Каких тебе еще денег?! – вылупился на приятеля Валера и прошипел: – Ты же весь кошелек себе взял!
Однако Володя под столом наступил другу на ногу: сиди, мол, тихо и подыгрывай.
– Нет, ну, может, ты по карманам посмотришь?
Не понимая, что за представление затеял Владимир, Валера послушно принялся шарить по карманам джинсов.
– И ведь всего-то ничего не хватает! – принялся громко сокрушаться Володя. – Всего-то рупь двадцать!.. Ну, у тебя тоже ничего?..
Валерка растерянно пожал плечами, хотя на самый последний случай у него всегда имелась с собой пятерка, засунутая в свернутом виде в «часовой» кармашек джинсов.
– Ничего.
– Да, и у меня только боны…
«Какие такие боны?! – едва не воскликнул Валерка. – У тебя же в кармане полный лопатник! Шестьсот с лифуем рублей!»
Однако все же смолчал.
– Что ж, – воскликнул Владимир решительно, – мир не без добрых людей!
Он встал.
И не успел Валера и глазом моргнуть, как друг уже оказался рядом со столиком, за которым сидело двое пылко влюбленных и при них – черноглазая девушка. Они только что расплатились и, похоже, как раз собирались уходить.
– Что он творит? – прошептал Валерка.
С чуть смущенным выражением лица Володя обратился к троице, в основном апеллируя к мужчине. Слов Валера не слышал и напряженно наблюдал за разворачивающейся немой (для него) сценой.
Володя, что-то рассказывая, сделал жест в сторону сидевшего товарища, и все трое дружно заулыбались. «Что он им несет?!» – с тревогой подумал Валера и почувствовал, как его щеки запунцовели от смущения.
Наконец мужчина что-то произнес в ответ студенту, и все четверо – включая и Володю – расхохотались. Потом мужик достал из внутреннего кармана пиджака портмоне (издалека Валерке показалось, что оно точь-в-точь такое же, какое они нашли в кинотеатре «Зарядье»), открыл его, вытащил банкноту и протянул Володе.
– Да он побирается! – возмущенно прошептал Валерка. – Что он, с ума сошел?!
Издалека было видно, что его товарищ горячо благодарит мужика, прикладывая руки к сердцу. Тот делает отстраняющий жест – мол, чепуха, не стоит благодарности. Володя настаивает. Мужик отрицательно качает головой. Володя хмурится и вкручивает что-то веское.
Наконец мужчина сдается и указывает взглядом на «Валеркину девушку». Девушка улыбается, секунду колеблется, а затем достает из сумочки ручку и что-то пишет на бумажной салфетке.
Володька кланяется – на сей раз черноглазой красавице – и произносит, улыбаясь, длинную тираду, после которой все снова смеются.
Затем студент отваливает от чужого столика и возвращается к Валерке.
Усевшись, он протягивает товарищу трехрублевую купюру. И подмигивает ему так, что это незаметно от соседского столика. И назидательно произносит:
– На, держи. Пусть тебе будет стыдно. Будешь знать, как приглашать друга в ресторан, а потом денег не иметь, чтоб расплатиться.
– Что ты несешь?! – шипит Валерка. – Что ты там им сказал?!
В этот момент троица – мужик, влюбленная в него блондинка и «Валерина» брюнетка – поднялась из-за своего столика и последовала к выходу из державного зала.
Они, все трое, улыбнулись походя Валерке с Володей, а девушка – с ума сойти! – даже радушно помахала им рукой.
– Пока-пока, мои дорогие, – сделал им ручкой Володя. – До новых встреч!
Когда троица исчезла за дверью, Валерка набросился на друга:
– Что ты за спектакль устроил?! Что за пантомима в трех частях?!
Володя в ответ лишь усмехнулся:
– Почему же пантомима? Я был очень даже говорлив. Это ты тут молчал в тряпочку, словно тень отца Гамлета.
– Что тебе от них понадобилось?
– Видишь ли, мой юный друг, я рассказал нашим соседям по ресторану правду.
– Правду?!
– Ну да. Я сказал, что ты мой старый школьный приятель. Мы давно не виделись. Ты был на практике в Египте, на Асуанской плотине…
– Что за бред!.. – скривился Валерий.
Не обращая внимания на его реплику, друг продолжал:
– И по случаю возвращения из жарких стран пригласил меня в ресторан. Однако не рассчитал свой бюджет, скотина, – подожди, подожди, не бросайся на меня, слово «скотина», как и другой грубятины, я им о тебе не говорил. Это я сейчас говорю – чтоб тебе понятней была вся бездна моего недавнего унижения… Я сказал моим новоявленным друзьям, что у тебя, чтобы расплатиться по счету, не хватило одного рубля двадцати копеек…
Валера схватился за голову и чуть не застонал: каким же простаком выставил его перед девушкой товарищ!..
Однако Владимир невозмутимо продолжил рассказ:
– Увы! У тебя в кармане имелись одни только боны, или чеки Внешпосылторга, которые ты не успел обменять на рубли. Я пообещал товарищам, что ты немедленно – слышишь, сегодня же! – поменяешь чеки и вернешь им долг. Мужик, его зовут Анатолием, от широты душевной пожертвовал тебе треху – чтобы, как он сказал, и на чаевые хватило. А когда я спросил, когда и куда ты должен подвезти им долг, Анатолий заявил, что он с молодой женой (той самой блондинкой, что все время смотрела на него овечьим взглядом) сегодня покидает столицу нашей Родины. И что твой долг он прощает. Однако я настаивал. Я был убедителен и красноречив. И тут – литавры, марш! – твой заимодавец переложил бремя взимания с тебя долга на хрупкие плечи – внимание! – своей сестры. Твоей чернявенькой красавицы. Она постоянно проживает в Белокаменной и готова получить от тебя заем в любое время дня и ночи. Залогом чего является…
Володя торжественно вытащил из заднего кармана джинсов исписанную салфетку.
– Опа!.. Является ее имя и телефон!..
– Класс! – только и оставалось выдохнуть Валерке.
– Однако вы, синьор, не получите ни имя, ни телефончик до тех пор, покуда не исполните три моих желания.
Валера нахмурился:
– Каких еще желания?
– Ну, во-первых, вы, сэр, как это принято при получении долгожданного и приятного известия, сейчас же станцуете для меня… Это – раз.
– Дальше, – насупился Валерка.
– Два: вы, сэр, споете – что-нибудь бравурное. А три: немедленно закажете, не оглядываясь на найденный кошелек, из своих подкожных запасов, еще одну бутыль коньяка системы ВК-КВ…
– Боже мой, – выдохнул Валерий. – Какой же ты бредятины нагородил девчонке!.. Асуанская плотина, чеки Внешпосылторга… Асуанскую плотину советские специалисты уже лет десять как не строят… И на какой такой практике я мог быть в Египте?.. Это что тебе, Рыбинская ГЭС?.. Как я с девушкой объясняться буду?!.
Володя нахмурился:
– Ты мне зубы-то не заговаривай!.. У тебя, что – был способ лучше, чтобы познакомиться с гражданкой?! Был? Почему ты его тогда не использовал?! А теперь к словам придираешься! А ну, давай: пой, пляши и коньяк заказывай. Считаю до трех. Раз…
Владимир достал из кармана спички.
– Два.
Он чиркнул одной.
– Два с половиной.
Поднес пламя к сложенной салфетке с записанным на ней телефоном.
– Два на веревочке…
Салфетка занялась.
– Стой!
– Что, созрел? Пляшешь?
Голой рукой Володя затушил салфетку.
– Да! Но тебе же хуже будет.
– С чего бы?
– А выведут нас отсюда.
– Не боись, не выведут.
И тогда Валера решительно налил себе рюмку коньяка, махом выпил и отодвинул стул.
После успеха друга к нему вновь вернулось чувство эйфории.
И он прошелся вокруг стола вприсядку, помахивая льняной салфеткой. Танцевал он здорово.
Глядевший на него, не отрываясь, Володя, захлопал в ладоши: «Браво!» Артистизма Валерке никогда было не занимать – только он предпочитал расходовать его либо вхолостую, перед друзьями, либо увеселять большие массы студенческой молодежи – но, увы, не ставить на службу своей собственной личной выгоде.
Затем Валера, слегка запыхавшийся, остановился у своего стула и запел приятным баритоном, делая рубленые жесты рукой в стиле Льва Лещенко, песню про Москву: «Прямые проспекты и башни старинные – это Москва!..»
Группа иностранцев, сидевшая за дальним столиком в сопровождении переводчика, с живейшим интересом наблюдала за выступлением Валерки – полагая его, видимо, преддверием вечернего шоу а-ля рюс. Кто-то из них зааплодировал.
Однако тут к столику друзей подскочила нахмуренная официантка и металлическим голосом проговорила:
– Молодые люди, танцевать нельзя! Рано!
– А петь? – лукаво спросил раздухарившийся Валерка.
– Тем более.
– А пить?
– Можно, – словно играя в пинг-понг, немедленно ответила подавальщица. – Но – в меру. И только после того, как вы счет оплатите.
Володя немедленно вытащил из кармана три червонца и протянул их девушке средних лет. Затем присовокупил к ним трешку, позаимствованную у чужой компании, и молвил:
– Сдачи не надо.
– А нам, – подхватил Валера, – принесите, пожалуйста, еще одну бутылочку такого же коньячка.
– Спасибо, мальчики.
Тетенька снова мимолетно прижалась грудью к плечу Володи и, довольная, ускакала на кухню.
– Вот! – с удовлетворением молвил Владимир, посматривая на Валерку, словно мэтр на любимого ученика. Будто Державин на Пушкина или Нейгауз на Рихтера. – Можешь же, когда захочешь! И петь, и плясать, и девушек пленять… Ладно, держи.
И он протянул другу салфетку, на коей было написано аккуратным, быстрым девичьим почерком:
Лилия.
228-33-32
– Звони сегодня же, – наставительно проговорил Володька. – Помни: ты ей треху должен. А лучше – звони все-таки завтра, когда проспишься и похмелишься.
В ответ Валерка наклонился над другом, схватил его за уши и поцеловал в стиле Леонида Ильича Брежнева – взасос прямо в губы.