ГЛАВА 3 Шевардинский бой


Из сна его выдернул звук горна, который был не похож ни на что более. Обывателю и не объяснить, что такое этот сигнал для военного человека! Услышал, сразу беги к своему знамени, становись в строй, и ожидай приказа! И Пустовалов бодро встал сам, и принялся подгонять солдат, что бы быстрее приняли воинский вид. Сам глядел неусыпным оком, чтобы не забыли чего из аммуниции. Подошли и нестроевые, собирать имущество, да грузить фуры, отвозить в назначенное место. Сразу можно было их отличить- без ранцев, в фуражных шапках вместо киверов.

– Оружие из козел разбирай! – зычно командовал фельдфебель.

А рядом стояли и два унтера, старший и младший, крепкие воины с богатырскими, пудовыми кулаками, Легков и Биркин. И фамилии хоть и забавные, да глянешь на обоих, так сразу не до смеха становится.

Рота строилась быстро, вот подошли прапорщики, Хрусталёв и Ионин, и сам господин поручик Фёдоров, Иван Кузьмич, ротный командир. К нему и подошёл Пустовалов, и рапортовал, как должно:

– В строю девяносто пять человек, трое в лазарете. Отставших не имеется!

– Молодец, Пантелеймон Ильич! И то дело, что тебя ко мне в роту определили! И награда тебя нашла, дружок! Барабанщик! К маршу!

Тут подошли и знаменосец с двумя помошниками, и первая рота выдвинулась из лагеря, а за ней вторая, третья роты их батальона. Барабанщики лихо отбивали ритм движения Пустовалов шёл сбоку строя, цепким и въедливым взглядом наблюдал за своими солдатами. Их благородия ехали верхом, вместе со всеми офицерами полка. Подскакали и колонновожатые, и Пантелеймон вздохнув, понял, что теперь уж ДЕЛО предстоит непременно. Их и то, правда, обгоняли ротные колонны егерей, уходившие дальше, к дороге, лесам и кустарникам. А позади них пылили фуры с припасами, водой, сухарями и ружейными зарядами для пехотинцев. А артиллерийский парк фельдфебель уж приметил, он стоял от тяжелой батареи в полуверсте. Бочки с порохом, корзины с ядрами и бомбами, всё было наготове, уже погружалось в запасные зарядные ящики. Нестроевые были загружены, рук не покладали, не сидели без дела.

– Стой! – раздалась команда, – садись!

Слегка уставшие солдаты так и сели на землю. На лицах было тревожное ожидание. И то, тяжкое всё это дело, ждать, да догонять, как подумалось Пустовалову. Но он не мог рассиживаться, прошёлся по рядам, всех солдат проверил. У Федьки Петрова, помог снять чехол с кивера. Вздохнул, но ничего не сказал. Что возьмёшь с вчерашних рекрутов? Да ведь это и сам с утра не доглядел.

Знаменосец, дюжий Родион Петрович Варламов, сам в унтерских чинах, только усмехнулся, да разгладил усы. Он-то стоял при знамени, как можно присесть? И тут порадовался Пустовалов, между колоннами батальонов стали ставить трёхфунтовые пушки.

– Здорово молодцы! -крикнул им фейрверкер, украшенпый густыми бакенбардами, – поможете, если что?

– А то как! – закричали в колонне, – только вы ЕГО уж картечью поболе привечайте! Не жалейте ни чугуна, ни пороха!

– Ничего! На сорок выстрелов хватит! -обнадёжил их артиллерист.

Пустовалов промолчал. Много что ли, эти сорок зарядов? Вот, французы палят так, прямо пороха не жалеючи. У них пушки завсегда впереди пехоты. И то, картечь бьёт на шестьсот шагов, а ружье- еле-еле на триста. Так тогда под Аустерлицем их и замордовали, под таким огнём и не вздохнуть не дали. Но вот их новый командующий отрядом, генерал Горчаков, он молодец, похвалил его про себя Пустовалов начальника, с таким самое трудное легким будет. Всё ведь по уму делает, с толком и расстановкой.

Ну а впереди их стоял холм, с прикрытыми корзинами с землёй тяжёлыми, двенадцатифунтовыми пушками. Стояли там с дюжину орудий, то есть одна тяжёлая батарея. Но, не расстарались сапёры, и ров вокруг укрепления бял жиденький, да и вал не впечатляющий. Слабовато укрытие получилось. Земля, правда, не подвела. Для укрепления плохая, а вот стоять на ней- самое то, сухая, песчаная. С такой земли ядро или картечь рикошет не даст, а хначит, меньше солдатских голов здесь сгинет, как решил фельдфебель.

К правому флангу их роты подъехал сам командир полка, подполковник Рындин Филадельф Кириллович. Спешился, передал поводья своего коня денщику, и о чём-то заговорил с командиром первого батальона их полка.

Огляделся фельдфебель, и заметил, что вдалеке, в перелеске, укрылись и кирасиры, полка два. Рассмотрел и цвет приборного сукна, и судя по нему, оба из второй дивизии, Глуховский полк и Малороссийский, а там, и другие были, но их Пантелеймон не рассмотрел. Как-то сразу на душе полегчало, раз им такая помощь пришла.

– Да что там такое, Пантелеймон Ильич? – спросил неугомонный Яшка.

– Не одни стоим. Большая битва будет. И конница нам на подмогу дадена. Ничего, удержимся…

***

Из-за леса, стала слышна перестрелка. Ружейный огонь был почти непрерывным, так что белый плотный дым повис над деревьями. Тут их тяжёлая батарея заговорила. Пантелеймон с радостью услышал эти оглушительные выстрелы двенадцати фунтовок, как полетели с тяжёлым свистом ядра в сторону французов.

– Эхма, Пантелеймон Ильич! – тихо проговорил Яков, – эка страсть!

– Эх ты… Хорошо летят… Чем больше пушкари расстараются, тем меньше к нам в ответку прилетит.

– А что, и до нас достанут?

– Война брат, дело такое. А ты стой на месте, где приказано! – строго проговорил фельдфебель.

А затем, огибая пехоту справа, к дороге крупной рысью пошли четыре эскадрона драгун. Пустовалов приметил, что это двинулся вперёд Киевский драгунский полк. Пантелеймон только усы поправил, да вздохнул… Баталия завязывалась быстро, и серьёзная.

И точно, к их строю, бегом, стали возвращаться егеря, в своих тёмно-зелёных мундирах. За ними, на растянутых шинелях, принесли двух раненых офицеров. Один- то, совсем молоденький, всё вскочить пытался, но только давился кашлем. Их унесли к повозкам отряда.

Старший офицер егерей, размахивая шпагой сзывал солдат к себе, вместе с унтером быстро строил колонну. К ним подъезал вестовой, передал приказ, и егеря спорым шагом прошли мимо батальонных колонн Симбирского полка, и рассыпались в перелеске, позади их строя. От дороги начали выходить раненые. Солдаты опирались на ружья, старались дойти до своих. Яков и Федька да Семён хотели бросится помочь, но Пустовалов успел остановить солдат. И хорошо, что господа офицеры такого непорядка не видели, а то не миновать бы вчерашним рекрутам шомполов за оставление строя. Но их ротный службу знал, и солдат любил. Живо послал своего вестового за нестроевыми, и те, взяв двуколку, смогли подобрать с десяток страждущих.

– В следующий раз, точно не пощажу! – строго и зло выговаривал неопытным солдатам фельдфебель, – ишь чего выдумали! Строй покидать! Да за такое, хорошо, если только выпорют! А то и, с полковым палачом встретишься!

– А если вас, Пантелеймон Ильич? Вот так-то? И вы на земле лежать будете? И не поможет никто?

– Ничего. Бросай и меня, – и Пустовалов перекрестился, – Маршируй, куда тебе ротный командир прикажет. Вот если офицер, то дело другое. За это похвалят. А строй не смей бросать! А нет, отстал, так следуй за полковым знаменем!

– Понятно… – прошептал Яков.

Тут ротный командир встал сбоку от строя, поднял руку, и унтеры передали команлу:

– Ружья заряжай!

И принялись солдаты быстро и ловко скусывать патрон, отправлять порох в ствол ружья, легко уминая его шомполои. Затем пуля, и обертка патрона, служившая пыжом. Немного пороховой мякоти на полку затвора, и ружья были готовы к стрельбе.

– К ноге!

Так оно безопасней, что быв суете солдаты соучайно не выстрелили друг в друга. А то, сами себя поубивают, и кто сражаться с неприятелем станет?

Пушкари тоже снарядили свою пушечку, и выкатили её впереди строя. Драгуны вернулись под своё знамя, слушая сигнал рожка. Опять, какпо волшебству, всадники стояли в ровных шеренгах, только лошади качали головами, словно слушали команды. Затем, полк отошёл за пригорок.

А тяжёлая батарея снова дала залп. И было понятно куда. По дороге, с северо -востока, шла такая ещё далёкая лента из люднй в синих мундирах. И вот, они, как на параде, тоде строились в колонны, на глахах русских воинов. А там, у дальнего перелеска, на холме, стали разворачиааться французские артиллеристы. Заезжали на позицию бодро и споро, как на параде. Устанавливали орудия, уводили упряжку коней, приготовили снаряды и заряды..И всё тоже в идеальном порядке, будто под музыку. Кажется, не обращали внимания на огонь русских пушек, а ведь ядра падали совсем рядом, а бомбы лопались недалеко от артиллерийского парка французов. И, кажется, сплоховали непреятели, стали сниматься.

А французская пехота так и стояла под огнём. Но, в версту или более, ядра давали то перелёт, то недалёт, изредка попадая в ряды солда в синих мундирах.. Господин поручик Фёдоров, со шпагой в руке, обошёл первую шеренгу роты.

– Стоять смирно, ребятушки! Ядрам не кланяться! Стрелять, только по команде! -громко повторял он.

Нет, конечно, поручик у них был бравый, как считал Пустовалов. Толковый такой начальник. И голос ровный, не садится… Но вот, на этот над их головами, уже со стороны леса, с северо-запала, засвистели французские ядра. Одно ударило в вал редута, отскочило, ушло в небо чёрным шаром, а упав на землю, с треском расщепило деревце на опушке.

Артиллеристы на кургане принялись разворачивать орудия. Но, французы успели дать ещё один залп, и ядром сбило двух подносчиков зарядов. Заминки не было ни малейшей, убитых оттащили в сторону, что бы не мешали вести огонь.

Артиллерийская дуэль продолжилась, и вот, ядро угодило по левому флангу их роты, вырвав четверых солдат из строя. Двое погибли сразу, а тем повезло меньше, кричали страшно, с оторванными ногами. Пустовалов самолично оттащил обоих в кусты, помирать спокойно. Дал и флягу с водкой на двоих. Больше ничего придумать не смог, и так его рекруты стояли с побелевшими лицами.

– Стоять! – крикнул Пантелеймон, – помнить присягу! – и он строго оглядел строй, – такое наше солдатское дело, стоять и умирать!

Потом, в их ряда ядром оторвало голову одному солдату, и огонь французских орудий стих. Но, послышался барабанный бой со стороны неприятеля. И к ним медленно поползли двеннадцать батальонных колонн французов. В промежутках катили пушки, пока опустившие вниз, словно от стыда, свои блестящие хоботы, готовые изрыгнуть пламень и гибельный чугун. Впереди шли стрелки, в густой цепи. И они начали стрельбу с сажен сто. Воздух наполнился этим непередаваемым гадким свистом. Перед русскими колоннами свинец их ружей стал выбивать землю, взметаясь вверх брызгами сбитой травы.

Русские пушкари тоже выкатили свои пушечки, и восемь изрыгнули картечь. Расстояние было большим, но командир батереи рисковал, стараясь внести замешательство в рядах французов, а особенно артиллеристов и стрелков. Пустовалов заметил, что пальба картечью не была зряшной. Вражеские стрелки заметались, и принялись поспешно отходить, сбиваясь вправо.

Тут слева, обойдя Одесский полк, на поле вырвались два эскадрона Глуховского полка, и ударили сходу на крайнюю колонну французов. Те попытались свернуться в каре, как ежик прячет, защищает себя иголками, так и французы пытались защититься своими штыками. Но, не так хорошо всё вышло, не успели. И, фузилёры принялись убегать, бросив свои пушки. А тут налетели и кирасиры Малороссийского полка, помогая своим.

По рядам русских колонн раздался звук труб, загрохотали барабаны, и, два полка мерным, но быстрым шагом пошли вперёд. Неверовский решил воспользоваться случаем, и отбросить врага. Раздались команды:

«Ружьё на руку!» и «Вперёд!».

Пустовалов заметил, что солдаты не боятся, охотно идут в бой. И то, веселее это, чем просто стоять под ядрами и пулями. Поручик Фёдоров так и шёл со своими солдатами, как прапорщики Хрусталюв и Ионов. Громко гремел барабан, и вот, расстояние всё сокращалось, и сокращалось. Уже были видны кивера французов, украшенные медными ромбами с орлами, но номера полков, пока было не видать. Их линия окрасилась белым дымом, они дали залп, со ста саженей. Пантелеймон увидел, как упал на землю унтер Биркин, а рядом и солдаты Николай Иванов, и Фёдор Самкин. Константин -то Петров за руку схватился, кровь потекла, но строя не бросил. Поручик же лишь оглядел свой строй, и крикул:

– Прибавить шаг!

Их строй шёл быстро и грозно, Пантелеймон слышал, как громко стучат шомполами французы, перезаряжая ружья.

– Стой! – крикнул поручик, – Первые два ряда на колено, Третий-пали!

И их рота дала первый залп. Ряды окутались дымом. Затем, так же выпалил и второй ряд.

– Вперёд! – дал команду Федоров.

Пустовалов заметил, что и они попали кое-в кого. Тут французы поспешно дали залп, и уже восемь русских солдат оказались на земле, и прапорщик Ионин был убит.

– Стой! – скомандовал Фёдоров, – Передняя шеренга, залп!

Они все выстрелили, и Пустовалов, прицелившись в французского сержанта, тоже надал на спусковой крючок. Привычный улар в плечо от выстрела, облако порохового дыма… И, новая команда:

– В штыки, в атаку!

И их колонна бросилась вперёд, не мешая строй. Ружейный ремень был спущен до предела, и всё это привычно стало для фельдфебеля. Сразу, поддурживая правой за приклад, левой далеко выбросил ружье со штыком в живот французскому фузилёру. Тот и не успел отбить, а бывалый фельдфебель не обращая внимания на дикий крик, уже вырвал штык из раны. Потом и второй, и третий… А там, время потерялось, отступило, как и французская колонна. Но тут, резанул по ушам звук трубы:

– Отступать!

Солдаты быстро смыкались в ряды, здоровые поддерживали раненых, и первый батальон, с их ротой, принялся отступать. Поручик оглядел своих поредевших пехотинцев, и приказал:

– Десятеро в стрелки, прикрывать колонну!

– Так я старшим пойду, – вызвался сам Пустовалов.

Поручик чуть подумал, но кивнул головой. Тоже был ранен Иван Кузьмич, в левое предплечье угодило острие французского штыка. Рукав мундира был порван, и поверх намотан кусок серого полотна.

– Ладно. Только уж расстарайся и ты не пропасть, Пантелеймон. До вечера ещё времени много. Надо продержаться.

– Сделаем, ваше благородие, – и фельдфебель пригладил усы.

А мимо них проехал ряд кирасиров, и между ними катились захваченные французские пушки, хитро привязанные к кавалерийским сёдлам.

– Привет, братушки! – крикнул пехотинцам кирасирский вахмистр.

– Да вот, – вздохнул Яков, – вот, у них, панталоны на пуговках, темно-серые, и грязи не видать. А у нас? – и он опустил свои глаза на вымазанные кровью и грязью свои панталоны.

– Всё верно говоришь, Яков. Вот закончится битва, будешь драить свои портки. А я проверю.

– Так точно! – ответил вдруг повеседевший солдат, – непременно исполню!

– А я проверю! – со всей строгостью произнёс фельдфебель, – ну что? Быстро ко мне! Разбиться на тройки! Стреляет один, заряжают другие. Корней, ты стреляешь, и ты, Семён! Семён, ты на левом фоанге, Корней в центре, я – на правом! Всё, приступайте!

Солдаты бегом разошлись, присели, и принялись заряжать. Слева и справа от них в линии находились и другие стрелки, со всех полков их 27 дивизии, отходившей за батарею.

Их преследовали французские стрелки, шедшие по трое. Снова поле окрасилось белым пороховым дымом, но куда более редким. Эти облачка возникали здесь, словно это место было голубым небом. Но нет, не небо, а ружья отправляли к небесам этот дым, и тогда, тяжёлые свинцовые пули сделались подобными ударам молнии. К счастью, эта пальба пока не унесла жищней ни тех, ни других. Хотя пули гудели, словно потревоженные шмели.

Пустовалов снова вздохнул, и приложил к плечу приклад заряженного ружья. Не спеша взвёл курок, затем вздознул, и передал оружие Якову.

– Ты там говорил, что стрелок наиппервейший. Давай, ты стреляешь, мы заряжать станем.

– Не прогадаете вы со мной, Пателеймон Ильич, – просиял молодой солдат.

Он быстро встал, прицелился в группу французов. Грохнул выстрел, и один из неприятелей упал на землю.

– Отбежим немного… – скомандовал фельдфебель.

Французские пули запели над их головами. Яков получил ещё одно заряженное ружье, выстрелил, а затем пальнул из другого, не давая противникам опомнится. Пустовалов заметил, как один из оставшихся в живых французов, быстро побежал к своим. Тем временем Пантелеймон зарядил ружье стрелку, взамен получив пустое.

– Ох, и молодец ты Яшка, – похвалил его Семён, – так тебя и в лейб-егерский переведут, с таким-то умением.

– Ладно, хватит болтать, отходим понемногу, – приказал фельдфебель.

Прошли ещё шагов с сто, и опять нарвались на французов, началась перестрелка. Яков снова стрелял неплохо так, попал в шестерых. Но, фельдфебель приметил, что их, отставших, пытаются захватить.

– Вы здесь, Яков стреляет. Я сбоку к ним подберусь, – приказал или объяснил Пантелеймон.

Он быстро бежал, пригнулся в высокой траве, обошёл по кустам, и без выстрела, кинулся на шестерых. Пока то да сё, четверо лежали мёртвыми от ударов его штыка, один сбежал, а последний, запросил пардону, подняв руки вверх.

– Бегом! Shnell! – закричал Пантелеймон иноземцу.

И оба, так добрались к своим. Тут уж было до родного знамени поока и их роты, совсем недалеко. Впрочем, здесь было куда хуже. Французы пристрелялись, и ядра часто попадали в батальонную колонну, вырывая то одного солдата, а то и двух.

– Молодец, Пантелеймон Ильич! Действуешь, прямо, как офицер! – и командир роты хитро так посмотрел на фельдфебеля, – и огневой бой вёл знатно!

– Стрелял не я, а рядовой Яков Воинов, его и прошу отметить. И взят мною в плен рядовой 61 полка.

– Ну вот, а то говоришь, не я, да не я, – усмехнулся Федоров, – вот и прапорщик Ионин погиб.

– Да как же?

– Ядром убило. Так что остался офицером я один на роте…

Тут опять заиграла труба к отходу. Да и Пустовалов заметил, что батарею убрали из редута, и она стояла теперь в саженях ста, на хорошем пригорочке.

Уже вечерело, сумерки словно наползали из ближайшего перелеска, стелились тёмными комьями на дороге, а с ними и пошли верно, в последнюю отчаянную атаку француские пехотинцы. Несмотря на жаркий огонь легких батарей, с батальон неприятелей взобрался на редут, и уже оттуда загремели ружейные выстрелы.

Сам Неверовский объехал строй своих поредевших батальонов, и дивищия, чуть развернула фронт вправо. Пустовалов сначала не понял, в чём дело, пока не услышал гром барабанов.

– Сикурс идёт, – счастливо произнёс Иван Кузьмич, – сейчас, собьём врага с поля!

А с левого фланга, мимо них пронеслись в эскадронных колоннахдва полка кирасир, Глуховского полка и Малороссийского, с синимии желтыми воротниками колетов. Те сходу сбили колонны французов, и погнали их перед собой. А перед редутом разворачивалась вторая гренадёрская дивизия князя Мекленбургского, и без единого выстрела ударила в штыки, опрокинув неприятеля. Рослые и умелые солдаты быстро отогнали неприятеля, а один из гренадёрских батальонов ворвался на укрепление, захваченное неприятелем. На этой возвышенности, среди разрушенных валов Шевардинского редута долго слышались крики. Но вот, всё и стихло. Тут, мимо них, на горячем коне, впереди своей свиты, пронесся сам Багратион.

Вечерние сумерки огласились криками :

– Ура!

Солдаты восторженно приветствовали любимого предводителя. На редут зашли уже пионеры, с шанцевым инструментам, и начали работу.

– Ну что? Злесь опять стоим, Пустовалов. Менять нас не будут, это мне наш командир, подполковник Рындин Филадельф Кириллович накрепко сказал.

– Было в роте девяносто солдат, осталось шестьдесят. Больше унтеров не имеется у нас, погибли оба.

– Каких из лучших солдат выбери, произведи двоих, на твое усмотрение, Пустовалов. Ладно, хоть палатки на месте, только вот, провианту нет, – заметил поручик, – да и патроны все расстреляли.

Только собрались развести костры, как ординарец командира полка прискакал. Раздался звук трубы, призывая солдат строится. Опять, полковое знамя было в их рядах, вих роте, но Симбирский полк, как и вся дивизия, двинулась вслед колонновожатым, занимать новую позицию. Отряд отступил, но не был побеждён.

***

Наполеон ехал мимо батальонных колонн дивизии Компана, участвовавшей во вчерашней битве. Рядом с императором неспеша рысил на своей лошадке донельзя гордый своей победой Компан. Чуть позади следовали маршалы Даву и Мюрат.

Как артиллерист Бонапарт тут же оценил позицию, но, не понял Кутузова, зачем было сдавать столь выголное место? Он мог укрыться за рекой Колочей, а теперь, выгоды этой местности были неявными… И, почему Багратион не продолжил наступление? Не все войска подошли, и он мог смешать французское войско? Его учитель граф Суворов непременно бы это слелал, непременно… Тот, сухонький генерал, был отважен до безумия, быстр и энергичен и так удачлив… Блюхер всё пытался быть похожим на Суворова… Слава Провидению, что у князя Багратиона есть только энергия от своего учителя, но, умения не хватает, и это точно… И, Бонапарт чувствовал, что его боятся, ждут от него чего-то невероятного, и смотрят на как кролики на удава… Как они действовали под Смоленском? Одни только ошибки, зачем бросать было такую позицию? Могли бы часть сил посадить в осаду, а они сдали город? Вот это-то и плохо, это как пытаться прнять логику сумашедших. И если нет её, этой логики? Проклятье, думал он в ярости, можно было понять царя Петра под Полтавой. Артиллерийские позиции, где одна прикрывают другую. Измотал, расстрелял шведов, как и он русских под Аустерлицем. А здесь? У них что, не было времени подготовится? Один жалкий редут? Или… Или, хитрый дед, этот Кутузов, готовит ему адскую ловушку? Ну нет, он не позволит себя обмануть… Наконец, император остановился у орла 61 пехотного полка, построенного в колонны. Но, их имелось здесь две, а не три, чему Бонапарт был удивлён.

– Полковник, а где ещё один ваш батальон? – был задан ясный вопрос.