Как-то вечером, совершая обычные гигиенические процедуры перед сном, я вдруг почувствовал, что начинаю злиться на мою бороду, которую по какой-то необъяснимой причине мне никак не удавалось подстричь ровно. В конце концов, дойдя до крайней степени раздражения, я схватился за ножницы и бритву и через несколько секунд был уже гладко выбрит. (К счастью, когда дело дошло до усов, вмешалось Провидение, и я вовремя остановился.) Моя жена, с которой мы тогда были женаты меньше года, отказывалась пускать меня в постель. Но в конце концов врожденное чувство сострадания победило, и она сжалилась надо мной.
И ее трудно винить за это. Обычное благоразумие требует, чтобы привлекательная молодая женщина, обладающая здравым смыслом, не ложилась в постель с мужчиной, который, по сути, является незнакомцем. А я и был таким незнакомцем. Во-первых, я выглядел теперь совершенно иначе: жена никогда не видела меня без бороды. Во-вторых, вместе с пучками густых волос, забившими сток в раковине, я отхватил солидную часть моей индивидуальности. Боль была неописуемой. Я и понятия не имел, какой важной частью моей личности была моя борода, и сразу же захотел вернуть себе прежний вид, что в конце концов мне, с помощью огромного терпения, все же удалось. Я поклялся никогда больше не сбривать бороду, если только не буду вынужден сделать это по причине каких-то неведомых и пока невообразимых несчастий.
Но боль, которую я испытывал, имела не только психологический характер. Я забыл, каково это – скрести узкой полоской заточенного металла по коже. Раньше я шутил, что мне нужно восемь минут, чтобы побриться: три на то, чтобы удалить отросшую щетину, и еще пять на то, чтобы остановить кровь. К моему огорчению, эта неудачная шутка вернулась, чтоб мучить меня в реальности.
Моей бороде около семи лет. Я стал отращивать ее примерно в то же время, когда распался мой первый брак. То, что я связываю эти два события между собой, имеет очень большое значение, и вы тоже в этом убедитесь.
Вскоре после того, как пустился в плавание по бурному морю холостяцкой жизни, я решил поддаться желанию, которое время от времени охватывает каждого мужчину, а именно отрастить украшение для лица. У меня уже были усы, которыми мог бы гордиться любой гусар или балканский фельдмаршал, но отращивание бороды – это совсем другое дело. Я понимал, что на какое-то, пусть даже непродолжительное время я буду кем-то вроде парии (см. главу 7), и это не самое простое испытание для новоявленного холостяка на грани срыва. После полугода успеха – который варьировался от умеренного до скромного – у противоположного пола мне предстояло подвергнуть опасности имевшиеся на тот момент призрачные связи, появившись на публике с небритым подбородком, который несправедливо, но неизменно ассоциируется с самыми нежелательными элементами общества. Это требовало от меня определенной доли храбрости – как потребует и от вас, – но я совершил счастливое открытие, что оно того стоило, и не сомневаюсь, что и вы испытаете то же самое чувство.
Моей бороде потребовалось примерно три недели, чтобы приобрести более или менее приличный вид. Моя светская жизнь стала быстро и ощутимо меняться. Если прежде я общался в основном со скучными, даже какими-то пресными девушками, зацикленными на поисках мужа, то теперь я общался и проводил время с женщинами – утонченными, искушенными женщинами, у которых были опыт и знание жизни, которые требовали от своих мужчин интеллекта, остроумия, страсти и сострадания; и еще кое-что. Ни одна из них ни разу не поставила мне в вину то, что я «красивый» или «привлекательный». Но почти все они называли меня «интересным». Быть интересным в глазах женщины – это то же самое, что иметь ключ, открывающий множество дверей. (См. главу 9.)
Женщины – не единственные, кто находит мое лицо интересным. Меня просят позировать художники, фотографы и скульпторы – все сплошь незнакомые, – которые подходят ко мне на вечеринках, на улице, в музеях и в концертных залах. Ни разу никто не отнесся ко мне неуважительно. Я всегда буду помнить немного неряшливо одетую даму с сильным акцентом, которая подошла ко мне однажды в Музее современного искусства в Нью-Йорке и спросила с явным благоговением: «Это вы?» Я заверил ее, что это действительно я, и удалился, оставив ее размышлять, с кем же это она сейчас разговаривала. Не все преимущества ношения бороды имеют отношение к светской жизни. Примерно в то же время, когда я снова размышлял о тяготах своего холостяцкого положения, у меня появилась новая работа. Я устроился в маленькую, но амбициозную издательскую фирму (не ту, где работаю сейчас), которая занималась подготовкой для другого издательства книг религиозного содержания. Я, как полагается, уведомил своего прежнего работодателя и сразу же убрал подальше свою бритву, так как к тому времени, как я был готов приступить к новой работе, моя борода выглядела уже вполне презентабельно. Это оказалось весьма ценным качеством. Большинство людей, с которыми я контактировал на профессиональной почве, по-видимому, считали, что борода добавляет моим рекламным образам правдоподобия. Некоторые даже думали, что я настоящий священник, ну или, по крайней мере, ученый-богослов. Я никак не поощрял подобные ошибочные суждения и даже пытался опровергать их, когда они высказывались вслух; но понял, что люди хотят верить в то, во что они хотят верить, и только низкий человек будет стремиться разрушить их веру без серьезной на то причины. В мудрости подобного подхода я убедился как-то у входа в Израильский музей в Иерусалиме.