Лондон, 2003 г.
Лекция закончилась, и все постепенно вернулись в фуршетный зал. Блюда пополнились роскошными закусками, а карманы людей – визитками.
Я взяла ещё пару канапе, чай и снова пошла блуждать по залу.
– Нам кредитов никто не даёт без залога, – услышала у одного из столов. – Составит ли Московское правительство программу поддержки компаний с технологическим профилем?
– Мы получили субсидии у фонда Бортника. Скажите, есть ли шанс податься к вам? – донеслось откуда-то сзади.
К столу, возле которого я остановилась, подошёл высокий мужчина в чёрном костюме. Он выбрал маленький сэндвич, взял чашечку кофе и остался стоять рядом.
Как бы невзначай я завела с ним разговор. После нескольких дежурных фраз диалог сам собой обратился к теме только что прошедшей лекции. Я внимательно слушала спикера, поэтому поддерживать беседу было довольно просто. К тому же мужчина, как это часто бывает, предпочитал говорить и был рад заполучить благодарную и немногословную собеседницу. Прощаясь, он протянул мне визитку.
Так вот как тут всё устроено!
Форум превратился для меня в азартную игру. Эдакая «Монополия», где нужно собрать как можно больше карточек с названиями разных предприятий.
Вселенной затея пришлась по вкусу, и всё пошло как по маслу. Если честно, я и сама не до конца осознавала, насколько легко умею заводить знакомства. Обычно людям трудно начать разговор, но с моим школьным опытом заговорить с незнакомым человеком было проще простого.
Тогда я даже представить себе не могла, что через два десятилетия создам курс по коммуникациям, где расскажу, как располагать к себе людей и заводить полезные знакомства. Но это будет позже. А пока…
Схема была простой: незаметно оказаться рядом с каким-нибудь отбившимся от стаи гостем, кинуть случайную фразу – и дальше диалог выстраивался сам собой. Мужчинам, оторванным от родины, было приятно поговорить с русской девушкой, которая разбиралась в экономике и действительно вникала в деловую программу. Я пользовалась популярностью.
Первый день Форума подошёл к концу. Столы опустели, свет приглушили, усталые официанты провожали гостей к выходу. В моей сумочке лежал ворох визиток, и я была в невыразимом восторге от происходящего. Ровно до того момента, пока не вышла из «Элизабет-холла».
В основном гостей уже ждали автомобили: от классических британских такси до лимузинов. Те, кто остановился в отеле неподалеку, уходили пешком. Вскоре я одна осталась возле дверей, запертых изнутри.
Уже смеркалось. Собирался дождь. В воздухе пахло сыростью. Облака вытянулись по небу длинными туманными прядями – верный признак грядущего ливня.
Идти было некуда.
Вернуться домой? К Алексу? Об этом не может быть и речи!
Даже от самой мысли меня тут же затошнило. А ведь я не думала про Алекса почти весь день. На Форуме было не до этого. Видимо, мозг вытеснил неприятные мысли, переключился на более актуальные задачи. Но вот пришла пора вспомнить о произошедшем.
Меня охватило чувство горечи и всепоглощающей тоски. Стиснув зубы, я попыталась вытеснить их из своего сознания. Но было кое-что ещё, от чего я никак не могла отмахнуться. Боль. Самая настоящая, физическая. Живот крутило и сдавливало, будто затягивало в узел. Видимо, так душа терзалась от потери.
Через спазмы в области желудка в сознание пробивалось отчаяние. Что-то внутри сковывало, сжимало меня так сильно, что приходилось незаметно сгибаться, скрещивая руки на груди. Я словно пыталась зажать невидимую рану, из которой хлестала кровь.
Вдруг боль стала просто невыносимой. Я задержала дыхание, уверенная, что сейчас сердце просто разорвётся. Приступ длился несколько секунд, но, к счастью, спазм прекратился. Я сумела сделать вдох и вновь расправила плечи и взглянула вверх – на копившее напряжение небо.
Сейчас польёт! Нужно на что-то решаться. Не стоять же здесь до завтра.
Внутри нарастала тревога. Безысходность и отчаяние кружили над головой, как коршуны над умирающей добычей.
Куда пойти?
Стоять на месте было невыносимо, поэтому я просто пошла по улице, надеясь, что на ходу мысли прояснятся, и решение найдётся. Радовало одно: на Форуме я, похоже, наелась на неделю вперёд. Хотя бы голодной смерти можно было не бояться. К тому же в сумочке предусмотрительно лежал сэндвич, завёрнутый в салфетку.
Кто бы мог подумать, что в любимой сумке я однажды буду нести бутерброд, который умыкнула с фуршета.
Эту белую сумочку от Chloé я купила в Москве, когда закрыла сессию на «отлично». Хотелось верить, что сейчас она принесёт мне удачу. Или хотя бы спасёт от дождя.
С неба начали падать первые капли. Они громко разбивались об асфальт. Люди ускорялись, открывали зонтики, поднимали кейсы над головой и спешили по домам.
Дом. У меня не осталось места, о котором можно было бы сказать банальное «Home, sweet home». Некуда было вернуться после непростого дня, чтобы снять костюм, помыться, сесть на диван, вытянув ноги, и почитать Достоевского. Негде закрыть окна, когда пойдёт дождь, чтоб не залило пол. Негде смотреть на непогоду, укутавшись в плед с чашечкой дымящегося чая.
Даже зубы не почистить! Как это вообще возможно, чтобы человек в наше время не мог просто почистить чёртовы зубы!
Может, позвонить кому-нибудь и напроситься переночевать? Я мысленно перебирала варианты. Кристине? Она говорила, что собирается со своим парнем за город на несколько дней. Тонку? Но это приятель Алекса, а не мой. Ему придётся всё рассказать, а я не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы даже начать говорить о событиях этого утра. К тому же, Тонк наверняка сразу бы перезвонил Алексу. Никогда не любила этого парня!
Тогда кому? Я с ужасом осознала, что список возможных помощников исчерпан. Людей, к которым я могла бы обратиться в сложной ситуации, просто не было. Живя с Алексом, я не задумывалась о том, что практически ни с кем не общалась. Нам двоим никто не был нужен. Теперь я понимала, в какую ловушку сама себя загнала.
От этих мыслей я в полной мере ощутила своё одиночество. Слёз не было, я вообще никогда не плакала. Мрак произошедшего утром вернулся с удвоенной силой.
Улицу осветила молния, следом раздался ошеломляющий раскат грома. Дождь превратился в ливень.
Прямо библейский потоп.
Резко похолодало, и мой старый друг озноб поспешил вернуться.
Я забежала под козырёк у ближайшего магазинчика. Это оказалась уже закрытая антикварная лавка. Тротуары опустели за секунды, остался лишь нескончаемый поток машин, фонари которых желтели сквозь пелену воды размытыми пятнами.
Может, вернуться на знакомую скамейку напротив дома в Гибсон-Гарденс? Хотя зачем? С таким же успехом можно спать прямо здесь. А может…
Не так давно я читала статью про тщетную борьбу правительства Лондона с бездомными, устраивающими под мостами целые поселения.
Там хотя бы сухо.
Сумочка Chloé – не лучшая замена зонту, но другой у меня не было.
Спасибо, что кожаная.
Я выскочила из-под козырька лавки и побежала в сторону моста «Ватерлоо». Он был ближайшим к «Элизабет-холлу», каких-то пять минут пешком, а бегом и того быстрее. На полпути меня одолевали сомнения.
Ты что, действительно собираешься ночевать под мостом?
Возможно, это была не лучшая идея. Я понятия не имела, как меня встретят люди, живущие на самом дне. Но вряд ли дома с Алексом было безопаснее.
Придётся справиться и с этим. Домой я не вернусь – это решено! Просто ещё одно испытание. Мало ли их было!
Казалось, на улице осталась только я. Каблуки звонко цокали по мокрому бетону. Ноги в промокшей насквозь обуви неприятно скользили. На коже появились мозоли, натёртые пальцы адски болели при каждом шаге, ещё через минуту хлюпающие туфли стали ужасно раздражать. Забежав под металлические балки моста «Ватерлоо», я первым делом скинула с ног чёрные лодочки.
Не лодочки, а настоящие лодки. И, судя по всему, готовые затонуть!
Там, где бетонная конструкция моста вырастала из земли и уходила в сгущающуюся темноту, я увидела с десяток людей, укутанных в драные лохмотья. На ком-то были и брюки, и юбка одновременно, на другом – коричневая шуба в проплешинах и, кажется, блевотине. Перчатки без пальцев, вытертые шапки, прохудившиеся ботинки – похоже, не из одной пары – и драные длинные шарфы, обматывающие шеи.
Прямо как в кино.
На календаре был апрель, но под мост весна как будто не добралась. Здесь все двенадцать месяцев в году была зима – мягкая, сухая, но покрывающая душу толстой коркой льда.
Бродяги занимались своими делами. Кто-то обустраивал постель. Кто-то перебирал вещи в дырявом рюкзаке. Кто-то даже читал под мигающим лучом карманного фонарика. Если на меня и обратили внимание, то лишь потому, что для этого места я была слишком легко одета.
В центре этого импровизированного лагеря стояла ржавая бочка, а в ней жарко горел огонь. Я почувствовала, что если сейчас же не согреюсь – просто умру от холода. Не обращая внимания на хмурые взгляды, я подошла к бочке и протянула к ней озябшие руки. В нос ударил едкий запах пота, мочи и экскрементов, исходящий от бездомных. Даже запах горящего дерева не перебивал эту тошнотворную вонь. Я постаралась не сморщиться. Вряд ли здесь было принято выражать недовольство такими мелочами. Мокрые туфли, до этого зажатые под мышкой, я тоже протянула к огню.
– Не подноси близко, сожжёшь, – произнёс мужчина с чёрной как уголь бородой.
Я отодвинула обувь подальше и благодарно кивнула бородатому.
Руки потихоньку согревались, и единственное, что волновало меня в тот момент, – как бы исхитриться и придвинуть к огню все остальные части своего одеревеневшего от холода тела. Босых ног, стоящих на ледяном бетоне, я уже практически не чувствовала.
Как только туфли высохли, я сразу же надела их. Телячья кожа нагрелась и окутала онемевшие стопы долгожданным теплом.
По мосту проносились машины, создавая монотонный гул, но скоро я перестала его замечать. Слышала лишь треск огня, дождь и шорох мягких волн Темзы, накатывающих на бетонный берег. То, что я грелась у костра под мостом по соседству с бездомными, уже не казалось таким уж невероятным.
Ко всему можно привыкнуть.
Удивительно, как мудро устроен человеческий разум. В нём предусмотрен механизм, который позволяет адаптироваться к любой ситуации. Это называется гедонической адаптацией. Даже если вчера ты жила в бараке и питалась помоями, а сегодня вышла замуж за олигарха, эйфория не продлится вечно. Вскоре комфорт и достаток войдут в привычку, станут нормой.
Справедливо и обратное. Не важно, что совсем недавно ты жила в уютной квартире вместе с любимым мужем, спала с ним в обнимку в тёплой кроватке, чувствовала обожание и трепет. Оказавшись под мостом с самыми презираемыми членами общества, ты также адаптируешься. Мозг привыкает к новым обстоятельствам шокирующе быстро.
Эти мысли блуждали в голове, пока тело наполнялось теплом. На меня вдруг навалилась ужасная усталость. Адреналин, поддерживавший мой дух в последние пару часов, пошёл на спад, и я без сил опустилась на землю.
Я провела под мостом уже больше часа, и меня всё ещё не прогнали.
Это успех!
На самом деле на меня почти не обращали внимания.
Сама я искоса поглядывала на бродяг. Они казались мне пришельцами с другой планеты, а ведь сейчас, как ни печально было это признавать, мы с ними стояли на одной ступени социальной лестницы. Просто я ещё только наступила на неё, а они уже прочно обосновались. Я невольно задумалась, чем от них отличаюсь.
Каждый здесь столкнулся с чем-то, от чего не смог оправиться, и дальнейшая цепочка событий привела его к жизни под мостом. Брошенные, никому не нужные, забытые люди. Я такая же.
Несмотря на исходившее от костра тепло по спине побежали ледяные мурашки.
Нет! Это не про меня!
Я не собиралась сдаваться. А вот эти люди сдались, я это видела, читала в их пустых бесцветных глазах. Они приняли свою судьбу и просто доживают отведённое им время. Даже не так – досуществуют. Хотя такого слова и нет.
Я на такое не согласна!
Наконец я почувствовала, что согрелась. Стиснутые челюсти расслабились, а лицо раскраснелось от жара. С теплом пришло скудное спокойствие. Хоть одной проблемой стало меньше.
– Плохой день? – спросил бородатый, тот самый, что спас мои туфли.
– Не то, чтобы, – уклончиво ответила я. Ведь если забыть о случившемся утром, а ещё отбросить настоящий момент – день был не так уж и плох.
Кого ты пытаешься обмануть? Это один из худших дней твоей жизни!
Да, дела мои были плохи, но я решила ограничиться тем, что уже сказала. Не жаловаться же бездомному на жизнь!
Мужчина, кажется, ждал продолжения. В его глазах даже появился проблеск интереса.
– А вы давно здесь? – спросила я, чтобы перевести тему.
– Не то, чтобы, – передразнил меня бородатый. Стоявшая рядом с ним женщина усмехнулась.
Я проигнорировала его сарказм и внимательно посмотрела на неё. Женщина перестала ухмыляться.
– Я, считай, уж лет пять. А Боб и того больше, – откашлявшись и сплюнув мокроту, хриплым голосом сказала она.
– Помолчала бы ты, Мэрилин, – буркнул бородатый Боб.
Мэрилин, как в «Брате-2».
Кто знает, может у женщины в тряпье была история, как у героини фильма, которая в итоге и привела её сюда.
Впервые приехав в Лондон, я была поражена количеством бездомных. Они наводняли вокзалы и станции метро, дремали на скамейках в парках, сидели в спальниках прямо на тротуарах, даже на Оксфорд-стрит, и ежедневно толпились в огромных очередях около социальных организаций, раздававших еду и предлагавших ночлег. Бродяг можно назвать неотъемлемой частью Англии, её своеобразным культурным кодом.
Здешний климат позволяет таким людям спокойно жить на улицах в любое время года. Если верить газетам, большинство беспробудно пьют и сидят на тяжёлых наркотиках[3].
И теперь я – одна из них.
– Почему вы остаётесь под мостом, когда в мире столько возможностей? – не выдержала я.
Услышав вопрос, бородатый Боб неопределённо шамкнул губами, словно прикидывая в уме, как можно остроумно ответить, но так ничего и не придумал. Демонстративно порывшись в складках одежды, он достал пузырёк дешёвого спиртного и, дрожащими руками открывая его, проворчал:
– Мне и здесь хорошо.
Почему-то мне показалось, что ему неуютно под моим пристальным взглядом, и я стала смотреть на огонь. На ржавом боку бочки виднелась неровная полоса ярко-жёлтого цвета. В голове тут же вспыхнули воспоминания.
– В детстве я часто представляла себя жительницей Лондона. В моих мечтах далёкий город был как настоящий. Завёрнутый в одеяло тумана, он будто потерялся во времени.
– Красиво сказано, – вставила Мэрилин, словно желая поддержать.
Я почувствовала благодарность и улыбнулась.
– Помню, мне было лет пять. Я жила в Волгограде – это Россия. Тогда в стране были тяжёлые времена. На прилавках – пустота. Вокруг – серость. А я, глядя на советские панельки, представляла, как гуляю около Букингемского дворца. Стоя у подъезда девятиэтажки, задрав голову, я воображала, что смотрю на Биг-Бен. Когда-то я думала, что он такой большо-о-ой. – Я нарочно растянула последнее слово. – Мне так хотелось оказаться в Лондоне, жить тут, пройтись по пропитанным историей улицам, заглянуть в глаза людям, таким же, но будто бы совсем другим.
– Ну и как, заглянула? – Боб улучил момент, чтобы вставить очередной колкий комментарий.
Я не обратила внимания на его слова, ещё глубже погружаясь в воспоминания из детства:
– Один раз я поднималась по лестнице на третий этаж, и в одном из пролётов увидела, что по ступенькам течёт ярко-жёлтая краска. Кто-то разлил её по полу лестничной клетки. У стены валялась уже почти пустая банка. Если честно, почему-то в ту секунду этот солнечный ручей в унылом советском подъезде для меня стал символом надежды. Знаете, как это иногда бывает в детстве? Внутри рождается импульс, и у вас будто появляется особая миссия, как у секретного агента.
Я вытянула руки и сквозь пальцы посмотрела на языки пламени. Свою историю я рассказывала впервые, а тут ещё такие необычные слушатели.
– Вот и я тогда решила, что мне обязательно нужно, миновав краску, добраться до квартиры. «Если смогу проскочить, не запачкавшись, значит у меня всё получится», – сказала я сама себе. Будет у меня и Лондон, и двухэтажные автобусы, и счастливая жизнь. Смешно, правда? Глупо как-то даже. Но я так серьёзно этого пожелала. Прямо чувствовала, что это знак. У вас такое бывает?
Я интуитивно как оратор, пыталась вовлечь аудиторию. Мне и правда было интересно услышать ответ на свой вопрос.
– Хм, – протянула Мэрилин. – Почему-то судьба никогда не была ко мне благосклонна, и к моему маленькому Николасу тоже. Мы жили в старом обветшалом домике на окраине города, боролись за выживание каждый день. Николас был хилым мальчиком. Болезни и холод всё больше и больше ослабляли его юное тело. Мой Николас… Он очень сильно болел. Однажды в подворотне нашего дома я нашла старинную медаль, на которой был изображён ангел с поднятым мечом. И я не помню, почему… Я точно не могу сказать… Я увидела это как знак с небес и принесла его домой, и повесила на шею Николасу. С того момента наша жизнь изменилась. Николас начал выздоравливать, как будто ангел на медали защищал его от беды. А потом… – На глаза Мэрилин навернулись слёзы. Она всхлипнула и замолчала.
– Спасибо, Мэрилин, – повисла пауза, а потом я продолжила. – А мне тогда казалось, будто вся жизнь решается в эту секунду. Каждой клеточкой я ощущала: у меня будут силы преодолеть любые испытания в жизни, стоит лишь пройти эту полосу препятствий. А лужа радостной жёлтой краски между делом расползалась. Мне до квартиры оставался всего один пролёт. Я собралась с силами, разбежалась и, ловко наступая на ещё пока свободные от краски островки на полу, стала пробираться к цели.
Я вошла во вкус и так азартно рассказывала, что все невольно придвинулись ближе. Мэрилин, высунувшись из своего тряпья, вытянула шею. А Боб, вначале делавший вид, что не слушает, теперь не сводил с меня глаз.
– В какой-то момент я оказалась в западне. Цветная река, которую я планировала с лёгкостью перепрыгнуть, превратилась в море. Впереди не осталось пространства, чтобы поставить ногу. Тогда я решилась на отчаянный шаг.
Тут я выдержала театральную паузу. Бездомные зачарованно ждали продолжения. Даже те, кто, казалось, мирно дремал в стороне, открыли глаза.
– Ну? – не выдержал Боб.
– Я вернулась назад! Добежала до пролёта ниже, взяла газету, валявшуюся на полу – я заметила её, когда поднималась! Оторвала клочок и бросила его на пол. Он стал моим островком надежды. Наступив на него, я в два прыжка оказалась на ступеньке следующего лестничного пролёта. Красочное море осталось позади. Кстати, этот клочок газеты и сейчас там, намертво впечатанный в плотный слой жёлтой краски. А ведь прошло 15 лет, представляете!
Тот случай я запомнила на всю жизнь. Тогда я впервые поняла, что в жизни не бывает безвыходных ситуаций. Просто иногда нужно взглянуть на проблему под необычным углом.
Было тихо. Каждый думал о своём. Боб, потупив взор, смотрел под ноги. Мэрилин ушла в тряпичный кокон по самый нос. А я чувствовала необычный подъём, до краёв наполненная детскими воспоминаниями. Пришла уверенность, что всё возможно.
Я смогла тогда. Смогу и сейчас.
Наступила ночь. Машины проезжали всё реже, течение Темзы слышалось громче. Под убаюкивающий шелест волн я почувствовала, что засыпаю, хотя была уверена, что не смогу сомкнуть глаз. Но ведь я так рано проснулась сегодня, а день был такой насыщенный.
Бродяги побросали в бочку какой-то хлам – огонь разгорелся ярче – и стали укладываться на ночлег. У каждого было какое-то подобие подстилки.
У меня, естественно, ничего не было, но Мэрилин по доброте душевной предложила мне тонкое одеяло. От него неприятно пахло потом и мочой.
После ночи на такой постели от меня будут в ужасе шарахаться.
В конце концов я всё же легла на одеяло. Удивительно, но меня совсем не волновало, что вокруг полно людей, и кто-то наверняка смотрит на меня прямо сейчас. Единственное, о чём я могла думать – второй день Форума. Мне – с божьей помощью – необходимо выспаться на грубом ледяном бетоне, да так, чтобы костюм не слишком помялся. Завтра я должна выглядеть не хуже, чем сегодня, и не важно, что обстоятельства изменились.
Прорвёмся. Ныть – удел слабаков!
Себя я к таким никогда не относила.
Вместо подушки я пристроила свою сумку – легла на неё щекой, поджала ноги и закрыла глаза.
Измученный мозг держался из последних сил и сдался, как только тело приняло горизонтальное положение. Я не успела даже додумать последнюю мысль, как провалилась в глубокий сон.
Борнмут, 1673 г.
В предрассветном тумане едва вырисовывались силуэты фургонов и повозок. Двое детей стояли чуть в стороне от дороги. Шестилетняя Энни наматывала на палец длинную светлую косичку, а Эл – мальчик немногим старше – упрямо смотрел под ноги и время от времени поддавал носком башмака мелкие камешки. Оба молчали.
– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – сказал он тихо и почувствовал, как щёки заливает краска. Этого ещё не хватало – рдеет как девчонка!
– Мне тоже грустно. Не хочется прощаться. Раньше я легко забывала людей, с которыми знакомилась в пути. Но тебя я не хочу забывать.
Они стояли в предрассветных сумерках и готовились расстаться навсегда.
Первый луч солнца прорезал туман. Кто-то в голове колонны подал знак, и фургоны со скрипом и скрежетом стали один за другим трогаться с места.
Энни сжала руку Эла и потянула за собой. Их с отцом дом на колесах ещё стоял. Папа сидел на козлах и оглядывался в поисках дочери. Увидев детей, он приподнял шляпу, приветствуя Эла, и крикнул Энни, чтобы она поторопилась.
– Подсади, – попросила девочка, хотя прекрасно могла сама забраться по невысокой лестнице на крышу фургона.
Эл подал ей руку и помог вскарабкаться на ступеньку.
Отец тронул лошадь поводьями, и фургон покатился. Эл остался стоять у дороги, глядя, как туман поглощает вереницу повозок.
– Энни! – вдруг крикнул он. И побежал вслед.
– Что? – Голова девочки вынырнула из соломы на крыше.
– Я знаю, мы увидимся! – закричал он. Мальчик бежал как мог.
– Где?
– В Лондоне! Обещаю!
– А как я пойму, что это ты… – Её голос потонул в тумане. Фургон скрылся за поворотом дороги.
– Я обязательно тебя узнаю. Ведь ты будешь в белом… – прошептал Эл.