– Все поели, братва? – спросил вожак, бросая в вылезшую из какой-то щели огромную крысу кость со «стола». – Гоните деньги на бочку!
– Жачем в кищку кидача? – не понял малыш.
– Он не в киску кидается, это крыса! – пояснила Тоня. – Они кусаются. Во сне могут что-нибудь отгрызть – и не почувствуешь… И еду крадут.
В этом сообществе беспризорников существовало строгое правило: две трети «заработка» сдавали в общий котёл. Часть общих денег вожак ежемесячно отдавал Генке Бригадиру с Ленинградского вокзала. Как говорили, «платил дань» – чтобы членам «стаи» Сеньки Моряка разрешали просить милостыню в переходах метро и петь в электричках – тем, кто умеет.
О «наезде» Сани Шалого с требованиями ежемесячной платы Генка Бригадир уже знал и обещал решить эту проблему, но в связи с этим почти в два раза увеличил «налог».
– Тем более у вас братвы теперь больше, – добавил он. – Каждый должен зарабатывать!
Остаток денег Сенька хранил в ему одному известном тайнике и делил на две части: первая предназначалась для покупки железнодорожных билетов на всю компанию, мечтающую однажды отправиться «к морю», вторая – «на чёрный день». На случай, если вдруг настанут особо трудные времена…
С того времени, как Сенька оказался на улице, его «экипаж» вырос, и все хотели попасть вместе с вожаком в тёплые края. Да и сам он не смог бы теперь их оставить без своего покровительства. Средств на заветное путешествие требовалось всё больше, но денежный запас рос очень медленно. Слишком много случалось непредвиденных, но необходимых расходов.
– Не жмитесь, братва! Для всех стараюсь! – напомнил Сенька. – Вот уедем к морю, совсем другая жизнь начнётся! – мечтательно произнёс он и широко улыбнулся.
…Тоня постелила на толстые трубы, обмотанные жёлтым изоляционным материалом, какие-то тряпки, позвала Егорку.
– Давай спать, поздно уже, – распорядилась она. – Я рядом с тобой буду, – сказав это, девочка помогла Егорке расстегнуть его красивый ярко-синий комбинезончик.
– А где моя коватка? – недоумённо спросил малыш.
– Теперь здесь твоя кроватка! – сообщила девочка. – Что, не нравится?
– Это не коватка! – возразил Егорка.
Мальчишки вокруг засмеялись.
– О, интеллигенция пожаловала!
– Не нравится ему…
– Ничего, юнга, привыкай к настоящей жизни! – посоветовал Сенька Моряк.
– А где поштынка? – спросил Егорка, надув пухлые губки. – И одеялко…
– Г-где п-простынка! – передразнил Борька.
– Одеяло ему подавай! – захохотали обитатели теплушки.
– У меня в Саратове тоже простынка была! – вставил Генка. – А теперь нету!
– Почему они шмеюча? – обиделся малыш.
– Да не смотри на них! Посмеются и перестанут. Они мировые, в общем, пацаны! Нормальные. Ложись давай…
Малыш стал снимать носочки.
– Э, носки не снимай! – остановила его «нянька». – Спи так!
– Ношочки надо поштиять, – возразил мальчик.
Все опять засмеялись.
– «Носочки постирать!» Какой аристократ выискался, – веселилась публика. – Где ж тебе стиральную машинку тут взять?
– Тогда въюкопашную! – настаивал Егорка, явно намереваясь заплакать.
– Ой, «врукопашную» носки стирать собрался! Ну, цирк!
– Хватит вам ржать! – попыталась урезонить всех Тоня. – Он же маленький!
– Я башой! – снова возразил Егорка, и плакать ему совсем расхотелось.
– Ладно, большой, – согласилась нянька. – Мы здесь так спим. На трубах. Они тёплые. Только вот носочки снимать не будем… Зимой вообще ничего не снимаем… А когда запачкаются – выбросим и новые купим.
– Мама не так меня шпать укладывает! Надо обнять, шкажать, кто я, и пеекьештить!
Мальчишки примолкли, слушая Егорку.
– Обнять? Ладно. И перекрещу. А как это «сказать, кто ты»? В смысле – ты кто?
– Шинок, лапочка, шолнышко!
– А-а, – улыбнулась Тоня. – Мама тебе ласковые слова говорила, – догадалась она. – «Сынок, солнышко»… Выходит, любила… Что ж оставила тогда? – недоумевала новоявленная нянька.
– Потеялащь, – вздохнул малыш и пожал плечиками.
– Да уж… потерялась. Ну, ложись давай, лапочка. А завтра на работу вместе пойдём.
– На папину? – встрепенулся он. – Далеко-о!
– На мою, Воробышек, на мою! В переход. Говорят, с тобой больше подадут… Так что мы теперь… вроде как напарники! – улыбнулась девочка.
Обитатели теплушки затихли. Каждый вспомнил времена своего короткого детства. Федька украдкой смахнул слёзы.
– Ты чего? – спросил Вовка.
– Да-а… так… Мне мамка тоже ласковые слова говорила… когда трезвая была…
Егорка долго не мог уснуть. К нему запрыгнула Белка, облизала щёчки тёплым языком, пристроилась рядом. Мешали непривычные звуки и этот резкий запах, от которого щипало глаза. Кто-то, наверное, снова открыл в темноте вонючий пакет с клеем…