Граненый стакан был полон до самых краев. Олег Лапшин вздохнул и спросил со слабой надеждой на отрицательный ответ:
– Закуска есть?
Арсений Витальевич по прозвищу Шерхан округлил глаза.
– Обижаете…
Неуловимым движением он извлек из кармана джинсов тоненькую пластинку в фирменной обертке.
– Истинно мятный вкус.
Пить было надо, поскольку повод состоялся. Сборник статей ушел в печать сегодня утром – после того, как типография получила предоплату. Попало в него и несколько страничек за подписью Лапшина. Зачесть эту публикацию ему не успевали, но можно было выкупить за свой счет десятка полтора экземпляров и просто раздать на церемонии защиты.
– За будущего кандидата наук! – провозгласил Арсений Витальевич.
– За тебя! – по-свойски провозгласил Юлиан Кошечкин, третий член их узкого кружка.
В отличие от Олега, Юлиан защитился полгода назад, в декабре. Та процедура прошла точь-в-точь по графику. У претендента всё было готово гораздо раньше, но бюрократические проволочки помешали управиться досрочно. Юлиана, вообще, отличала манера выполнять работу быстро или очень быстро. Пока его товарищ кропал свою статью, Кошечкин успел написать и разместить в разных сборниках аж четыре текста.
Олег задержал дыхание и резко, до дна, опрокинул в себя содержимое стакана. Перед заходом на кафедру он купил и съел пирожок с ливером, что оказалось весьма кстати: натощак эффект оказался бы убойным. Тем не менее, от выпитой водки лица его собеседников утратили резкость. Сняв очки, Олег протер их носовым платком. Не помогло. По всему телу растекся жар, шея и затылок враз одеревенели.
– Хороший у вас, ребята, выпуск. Сильный, – рассуждал тем временем Шерхан, жуя мятную пластинку.
Лаборант кафедры отечественной истории был человеком мирным и смирным, абсолютно не склонным к хищничеству. Оба приятеля знали его с первого курса. Арсений Витальевич тоже учился на их факультете и тоже окончил аспирантуру. Но с диссертацией у него не заладилось. Текст не представил в срок из-за идеологических придирок: только что грянул Афганистан, и везде закручивали гайки. Остаться в вузе помог либерально настроенный заведующий. Перестройка не побудила Арсения Витальевича к продолжению научных изысканий. «Перегорел», – пояснял он.
Семьей он не обзавелся и на кафедре обычно просиживал от зари до зари. Знал буквально всё, что происходило в коллективе, всегда по-доброму откликался на просьбы студентов и аспирантов о помощи. Шерханом его за глаза прозвал другой молодой кандидат наук, остряк и балагур Борис Белкин. Как и Юлиан, Белкин выделялся энергичными манерами. Обретя первую ученую степень пятью годами ранее, он приближался к следующей. Нечто тигриное было им найдено, вероятно, во внешности бессменного лаборанта – точнее, в его пышных усах.
– Вы, Юлиан, далеко пойдете, – продолжал Арсений Витальевич.
Он ко всем всегда обращался на «вы», даже к первокурсникам.
– Ну, этого никто знать не может, – возразил Кошечкин, но было видно, что ему приятно слышать такое.
В дверь гулко стукнули. Шерхан, ничуть не утративший координацию движений, моментально убрал пустые стаканы в ящик письменного стола и крикнул:
– Да-да, войдите!
Дверь приоткрылась наполовину.
– Трофимыч тут, в деканате, – не переступая порог, предупредила Аня, лаборантка соседней кафедры археологии.
– Благодарю-с, – галантно ответил Арсений Витальевич.
Его личная система оповещения функционировала исправно. Сухого закона на истфаке не придерживались, но совсем неприкрытое распитие в рабочее время выпирало за рамки допустимого. Трофимычем между собой сотрудники звали профессора Калачева. Иван Трофимович вечно имел строгий вид, а в начале девяностых успел побыть народным депутатом. Его хождение во власть продлилось недолго, но добавило еще одну деталь к имиджу местного светила. Заведование кафедрой стало органичным продолжением для Калачева. Отечественную историю он действительно любил и привечал перспективную молодежь.
Кроме того, Иван Трофимович был научным руководителем Олега. Попадаться ему с ароматом алкоголя определенно не следовало. Вопросов, требующих обсуждения, к счастью, не накопилось, поэтому Олег вскочил с потертого массивного кресла еще, наверное, нэповских времен и живо откланялся. Водка действовала всё сильнее, из-за чего он едва не потерял равновесие. Помог стоявший рядом шкаф, за который удалось ухватиться. Шкаф, набитый всяческой документацией, опасно дрогнул на шатких своих ножках, но устоял.
– Позвоню вечером, – успел бросить вдогонку ему Юлиан. – Я тебе не всё рассказал.
По его лицу нельзя было ничего заподозрить, а жевательную резинку от Шерхана он дополнил своей. Да и позиции Кошечкина, кандидата наук и штатного преподавателя, считались куда более крепкими. В отличие от него, Лапшин пока мог лишь гипотетически надеяться на полставки. Насчет нее всё должно было проясниться после вузовских вступительных экзаменов.
Стараясь шагать максимально твердо и глядя прямо перед собой, Олег покинул тесноватый кабинет. Кафедра уже еле-еле умещалась на немногих квадратных метрах. Они достались ей, когда Лапшина только зачислили в детский сад. Участники общих заседаний ютились почти вплотную друг к другу, и вопрос о расширении поднимался регулярно. Ректор обещал всему факультету переезд в новый корпус на проспекте Победы, но строительство затягивалось.
– Привет! Далеко собрался?
– Привет, – ответил Олег, не снижая темпа.
Инна Седых, недавняя аспирантка, ныне ассистент кафедры истории средних веков, тоже стремилась покалякать с ним. В этом Лапшин был уверен на все сто. Между ними обозначалось подобие интрижки, так что Инне не терпелось расставить все точки над «и».
– Бежать надо. Завтра к вам заскочу, ладно? – добавил он и свернул в сторону боковой лестницы, подальше от деканата.
Голова стала полностью деревянной, а в желудке образовался тугой ком, настойчиво просящийся наружу. Олег едва успел домчаться до туалета, где его капитально вывернуло. «Пожалуй, пирожок с ливером», – решил он, кое-как умывшись холодной водой и вытираясь тем же носовым платком. Как обычно, бумаги ни в одной кабинке не нашлось.
Олег скомкал мокрый платок и засунул в карман пиджака. В туалете противно воняло хлоркой, из распахнутого узкого окошка под потолком неслись звуки улицы. На грубо выкрашенной стене красовалась наискось процарапанная гвоздем надпись: «Fuck физфак». Лирики традиционно не жаловали физиков. С тех пор, как одиннадцать лет назад он поступил в университет, здешние интерьеры остались точно такими же. Только лето восемьдесят шестого было жарче.
Тогда и началась реализация Большого плана. Именно так, с заглавной буквы, Олег именовал его даже в мыслях. Хотя к подготовке он приступил полутора годами ранее, став трижды в неделю заниматься с репетиторами. На семейном совете его выбор восприняли более чем прохладно. Папа с мамой упорно склоняли к поступлению в другой вуз, где была возможность подстраховать сына и на экзаменах, и на протяжении учебы.
Ларчик открывался просто: в этом институте преподавал сам отец. За два десятка лет он заработал себе имя и связи, которых вполне хватило бы для устройства беспроблемной карьеры единственного наследника. Свою кандидатскую Андрей Викторович защитил еще в середине шестидесятых и этим ограничился. Причину он в беседе с Олегом обрисовал уклончиво: были, мол, трения с начальством плюс интриги завистников.
– У тебя все данные есть, чтобы меня превзойти, – сказал он.
Насчет данных отец в принципе не преувеличивал. С малых лет Олег отличался прекрасной памятью. Научившись читать очень рано, он глотал и усваивал огромные объемы информации. В институтской библиотеке, куда его привел папа, Лапшин-младший прослыл вундеркиндом. Школьные предметы тоже давались ему легко, разве что с химией возникли сложности. Но поскольку речь о медали не шла, пересдавать ее на «пять» он не стал. На медаль, как заранее знали в обоих параллельных классах, тянули активиста и секретаря комитета комсомола Илюшу Судакова.
Илюша ныне, после окончания юрфака, был офицером налоговой полиции. Олег, сдав экзамены на «отлично», поступил на исторический. Визиты к репетиторам и собственные усилия оказались не напрасными.
– Всё в твоих руках. Тут мы тебе не помощники, – подвел первые итоги отец.
Следующей целью, согласно Большому плану, был красный диплом, дававший право сразу поступать в аспирантуру. Получилось, как выражался его детский футбольный тренер, на тоненького. Допустимо было иметь три четверки, и третью Олег схлопотал на предпоследней сессии. Его подвела история стран Азии и Африки, по которой он даже шпаргалки заготовил, но не рискнул ими воспользоваться.
– Может, еще раз придете, с другой группой? – спросила Алина Юрьевна Маслова, листая зачетку.
Гуманизмом она обычно не грешила, но почему-то пожалела его.
– Нет, спасибо, – вежливо ответил Олег.
Лапшин не был уверен, что сумеет повторно пропустить через себя подробности восстания сипаев и конституционную реформу султана Абдул-Хамида. После двух лет армии, между первым и вторым курсами, его память сделалась чуть хуже. В той войсковой части, где он отдавал долг Родине, самым увлекательным чтивом был устав гарнизонной и караульной службы.
Удача, впрочем, не отвернулась от него. Заветный диплом открыл дорогу к новому этапу Большого плана. Андрей Викторович похвалил сына сдержанно, зато мама светилась от счастья.
– Ни о чем не думай, только занимайся! – категорично заявила она. – Мы тебя обеспечим.
Под ее словами была практическая основа. Времена настали смутные и трудные. Прилавки магазинов, тотально опустевшие к декабрю девяносто первого, в январе следующего года наполнились товарами, но цены кусались больно. Институт, где преподавал отец, очень пригодился всей семье. На его заочном отделении учились главным образом председатели колхозов и директора совхозов, по определению люди крайне занятые. За помощь при написании курсовых и дипломных работ, сдаче экзаменов и зачетов они охотно благодарили чем Бог послал, то есть продукцией своих хозяйств. Эта практика существовала и во времена социализма, и мама как-то проговорилась, что именно из-за конфликта на почве не афишируемых экономических отношений Андрею Викторовичу не дали хода в доктора наук.
Поэтому призрак голода ни разу не маячил перед Олегом. Условия для научных штудий действительно сложились прекрасные. Но вопреки всему Большой план вступил в зону турбулентности…