В нашей семье был обычай, когда кому-то из девочек исполняется восемнадцать, собираются все родственники и как следует отмечают этот великий день.
Многие считают нас странными. Соседи говорят, что мы ведем себя как сектанты, но ничего подобного нет в моей семье. Просто мы очень дружны и у нас есть свои секреты, которые объединяют нас.
Я ждала своего совершеннолетия с нетерпением. И не только ради подарков. В этот день меня должны были “принять” в клан. Открыть все секреты.
– Ну что, милая племяшка, настало и твое время? – пошутил дядя Миша, когда мама и бабушка готовили меня к походу в баню с моими дядями и двоюродными братьями.
Меня завели в баню. Я дрожала в предвкушении, толком еще не зная, что будет дальше.
– Ты, Маша, главное, ничего не бойся. Все будет хорошо. Твои сестры через это прошли, и ты тоже должна пройти. Так ты станешь ближе к своей семье. – сказала бабушка, давая мне напутствие.
Пожелав мне удачи, она завела меня в баню, дядя Миша уже был там.
– Заходи, племяшка. Остальные уже внутри. – Он стал неторопливо раздеваться.
Баня внутри жужжала, словно улей; голые или слегка прикрытые полотенцами члены моей семьи всех возрастов и объемов сновали вокруг с вениками, пластиковыми стаканами с пивом, красные и разопревшие после парилки.
От запаха распаренного дубового и березового листа, хотелось поскорее скидывать одежду и туда, в жар.
Я давно не видела, ни дядю Мишу; за пару лет он превратился в здорового крепкого мужика, значительно выше меня ростом, коренастого; годы занятий плаванием не прошли даром.
Под рубашкой скрывалось отменное тело: загорелое, налитое, сильное; грудь с крупными темными сосками, накачанная и рельефная, была густо покрыта темными волосами, которые сбегали вниз по животу, уже слегка выпирающему над грубым ремнем джинсов, широкой полосой в штаны. Он разулся и по-мужицки, не брезгливо, босой сходил за веником к банщику.
В целом, он стал явно мощнее, и более волосатый, размер ног всегда него был здоровый.
Швырнув веник на лавку, он спустил штаны, а затем и длинные семейники. О, черт, вот здесь я просто залипла! Из густой копны волос под брюхом свисал конский член, длинный, толстый, с крупными венами на стволе, массивной залупленой головкой, кончик которой виднелся из-под натянутой кожи.
Яйца, тяжелые, одно пониже другого, свисали в промежность между густо поросших шерстью ног. Чееееерт, он был просто супер, вылитый жеребец. На его загорелом теле белой полоской проходил след от плавок, задница, упругая, плотная, была бы почти вся белая, если бы не волосы.
Вроде за разговором он не увидел, что я пялюсь на него. Да и пофиг, я давно не видела такого отменного мужского тела; на него хотелось смотреть, его хотелось мять, щупать, ласкать, с ним хотелось обниматься и наваливаться на него.
– Ну что смотришь-то так? – улыбнулся он. – Идем в парилку?
В парилке, видимо, только что сделали пар: было горячо до невозможности, пар обжигал и, одновременно, напитывал тело силами, пахло полынью. Мои родственники осели по лавкам, а кто-то и на пол, мокрые, тяжело дышащие, некоторые уже с вениками. Я прошла на самый верх. Мы с родителями и бабушкой часто бывали в парилках, и мне нравилось всегда пожарче.
Я бросила на скамью войлочную сиделку, дядя Миша поднялся за мной. Прошибло сразу; через несколько секунд оба были мокрые, волосы прилипла к телу, обжигало дыхание, но было очень хорошо.
Я огляделась. В основном были мои дяди, родные и двоюродные. Также братья моей бабушки. Из молодых было только четверо брата, которым были за двадцать, большей частью длинные, тощие как палки.
Один из них, Вадик, лет тридцати, уже начал посередь парилки биться веником; брызги, горячие, но ароматные, летели во все стороны, он хрипел, тяжело выдыхал, подбирая в горсть крупные волосатые яйца, когда удары веника шли по бедрам и ниже по ногам.
– Я так давно уже не был тут. – сказал дядя Миша. Он и правда два года не приезжал на семейные встречи ни разу. Какие-то дела у него там были постоянно.
Дяде Мише с непривычки был немного тяжко, он часто дышал, обтирая ладонями пот с плечей и груди, который потом струйкой тек по брюху вниз. Встал. Нестерпимо горячо, потому быстро присел опять. От жары яйца отвисли совсем низко, здоровые, гордиться можно.
Еще несколько минут, и мужики принялись париться вениками. Мы быстро вышли, дядя Миша, красный как рак, разморенный.
Мы одним прыжком оказались в ледяной воде бассейна, где уже плавало несколько мужчин нашей семьи. Тело сжалось, застонало от кайфа, стало нестерпимо хорошо, словно я получила оргазм; дядя Миша рядом фыркал как тюлень, погружаясь с головой под воду.
С грохотом и брызгами еще пара человек оказалась в бассейне, матерясь на чем свет стоит, красные, счастливые небритые рожи. И вновь раз за разом парилка. Только с веником уже.
Дядя Миша лежал на покрытой простыней лавке. Жара офигенная, руки жжет, я одела рукавицы. Я охаживала веником его широченную спину, вниз, вниз.
Он стонал басом, за лавку хватался.
– Ниже, давай, Маша, ниже.
И я начала шлепать его еще ниже. По заднице, по ногам, опять по спине, по загривку. Пока хлещу спину, рукой на задницу оперлась, случайно вроде. Крепкая, но я стараюсь не думать об этом. Итак уже промежность потекла, а соски точно каменные. А руку нет сил оторвать.
– Переворачивайся! – сказала я.
Еще тяжелее стало. Бью его веником по плечам, по груди. Сама рассматриваю его тело.
– Подмышки тоже, – говорит он.
Я выполняю его просьбу. Подмышки у него, конечно. Трындец, густые, черные, хотя волосы и слиплись. Впрочем, я не из тех, кого пугают волосатые мужчины. Я сама не особо любительница брить свою мохнатку. И дядя Миша, видать, по-простому тоже.
Продолжаю бить его по ногам, и потом как-то пошло все по довольно неожиданному сценарию.
Я подобрала рукой его член и прикрыла, потом подобрала яйца, и начала хлестать по ногам, а сама слегка на головке задерживаюсь ладонью.
Дяде это понравилось, он улыбался и явно одобрял мои действия.
Я играла с его членом, мне это тоже нравилось. Придавила, отпустила, придавила, отпустила. Встает, черт, быстро, жестко, рвется из руки! Отпускаю – здоровенный, но не на вытяжку еще.
У самого тоже уже все внутри дымится. Дядя Миша лежит, словно не у него член встает. Потом сел, посмотрел на меня, усмехнулся по-доброму. Тихо так, кивнув на одного из братьев моей бабушки со здоровенным брюхом в стороне, говорит:
– Видать хрен свой только в зеркале увидеть может. А мне, быку, хоть какое брюхо.
Смеется и смотрит мне в глаза. Я смущена, но не показываю вида. Вместо этого тоже смеюсь.