– А теперь что? – спросил он.
– Срочно сматываемся, – ответила она, сбрасывая элегантные туфли под пассажирское сиденье. – Ноги отваливаются, – пояснила она и удрученно улыбнулась, потому что стоили эти туфли бешеных денег; кому и знать, как не ему, – он же за них и заплатил.
Фату она успела снять и кинула на заднее сиденье вместе с букетом, а теперь сражалась с чащей заколок в волосах. Нежный шелк подвенечного платья успел помяться, как мотыльковые крылышки. Она глянула на него и прибавила:
– Как ты выражаешься, пора мотать к чертям из Доджа[1].
– Ладно. Тогда в путь, – сказал он, заводя двигатель.
И отметил, что она ладонью обнимает округлый живот, где вынашивает пока еще невидимого ребенка. Очередную ветвь семейного древа. Прутик. Бутон. Прошлое, понял он в этот миг, не засчитывается. Ценно только настоящее.
– Ну, погнали, – сказал он и дал по газам.
По пути они сделали крюк и заехали на перевал Роуздейл-Чимни размяться и посмотреть на закат, что затопил бескрайнее небо, распахнутое роскошной палитрой – красным, и желтым, и оранжевым, даже фиолетовым. Такое небо требовало поэзии – эту мысль он озвучил, а она ответила:
– Да нет, зачем? Одного неба вполне достаточно.
Так приходит мудрость, подумал он.
На холме стояла еще одна машина – пожилая пара тоже любовалась видом.
– Великолепно, да? – сказал мужчина.
Женщина улыбнулась им, поздравила «счастливую парочку» с бракосочетанием, а Джексон ответил:
– Вы не так поняли.