Доктор молча смотрел в окно вагона на проплывавший мимо бесконечно однообразный пейзаж. Ему срочно нужно было попасть в Москву. Старый друг, однокашник и сослуживец Михаила Николаевича сподобился достать два приглашения на очередной съезд Общества русских врачей, называемого в просторечии Пироговским, по имени основателя, который открывался на днях. Дела по передаче госпитального имущества задерживали отъезд, но, в конце концов, удалось закончить всю бюрократическую тягомотину и оставалось еще время, чтобы добраться до Первопрестольной. Однако задержки с отъездом всё же сказались, и прежде всего на собственном бюджете Михаила Николаевича – приобрести билет удалось только в первый класс. Задавив мимолетное сожаление о незапланированных тратах и утешая себя надеждой на то, что получил идеальную возможность в дороге отдохнуть и привести в порядок мысли, он решительно направился в своё купе.
Ехать надо было более суток и не хотелось попасть «с корабля на бал». Тем более что появилась возможность посидеть вечерком со старым другом, вспомнить молодые годы, общих знакомых, обменяться новостями, да и просто насладиться неспешной беседой под бутылочку «Старки», которая уже заняла свое место в походном саквояже. Столица столицей, а с принятием дурацкого сухого закона было опасение в качестве и подлинности продукта, купленного в Москве. Рядом лежал сверточек буженинки домашнего приготовления, который заботливо упаковал Петрович, как всегда ворчливо рассуждая о том, что доктор только о чужом здоровье заботится, а о своем и не подумает, ежели не напомнить.
Мысль о главной теме съезда вызвала мимолетную усмешку. В этом году совещания были посвящены борьбе с пьянством в России. Ничего нового для себя в этом вопросе Михаил Николаевич услышать не надеялся, и так было понятно по опыту предыдущих лет, что речь пойдет о переустройстве страны, на этот раз закамуфлированном под заботу о трезвом образе жизни народа. В принципе, те, кто утверждал подобное, были не так уж и не правы. Доктор не был отъявленным монархистом, он прекрасно видел и то, что изменения необходимы, и то, что Власть всеми силами пытается сохранить существующее положение вещей, загнать болезнь вглубь вместо лечения.
Но теперь, зная со слов своего очень необычного пациента, во что это выльется, Михаил Николаевич пребывал в некоторой растерянности. Десятки, сотни тысяч загубленных жизней в Революции и Гражданской войне – не слишком ли велика цена того Светлого Будущего, к которому будут все призывать?.. Только сейчас чуть-чуть стала осознаваться вся тяжесть положения царя. Ни одно из сословий, составлявших российское общество, не было довольно его властью. Начиная от забитых, бесправных низов, спивающихся от безысходности, кончая аристократией, купающейся в роскоши, богатстве и вседозволенности и желающей еще большего. А тут еще эта страшная, жесточайшая война. И неизлечимая болезнь наследника…
В поездке доктору с попутчиками не повезло: напротив, на диване разместилась дама средних лет, которая пыталась откровенно кокетничать, а после взаимного представления решила, по-видимому, сменить тактику обольщения и страдальческим голосом попросила измерить пульс и прослушать сердце. Но и после прощания с ней долгожданный покой не пришел. Новым соседом, который ехал, увы, до самой Москвы, оказался коммивояжер, специализирующийся на реализации патентованных лекарственных средств, и с хорошо отрепетированным восторгом рекламировал «чудо-препарат от кашля фирмы «Байер»». Сухо высказав всё, что думает как врач и человек о наркотиках, оставшиеся ночные часы Михаил Николаевич просидел у окна, вглядываясь в едва освещенные лунным светом поля и леса. В его голове пульсировала одна и та же мысль: «Как это ВСЕ могло случиться?» И извечный вопрос русского интеллигента: «Что делать?»
– Дамы и господа! Прибываем! – голос проводника оторвал Михаила Николаевича от невеселых размышлений. Не до конца веря в реальность происходящего, доктор нащупал в кармане пиджака мятую телеграмму, машинально коснувшись маленького маузера, подаренного Денисом Гуровым. Пистолет и трость были взяты в путешествие по совету капитана Бойко, который предупреждал об активизации преступного элемента в столице. Доктор вытащил бланк, чтобы прочитать еще раз: «Миша вскл срочно приезжай зпт есть два приглашения на пироговский съезд тчк остановишься у меня зпт есть о чем поговорить тчк николай».
Николай Петрович Бартонд, однокашник и друг «давно минувших дней», встретил доктора на перроне. После обязательных рукопожатий, объятий и приветствий друзья вышли на привокзальную площадь, быстро сторговались с извозчиком и на пролетке направились на квартиру московского врача. Михаилу Николаевичу, отвыкшему от «цивилизации», было непривычно видеть в витринах магазинов рядом с рекламой военные плакаты, рассказывавшие о том, как лихой казак Козьма Крючков пачками насаживает врагов на пику, или призывавшие жертвовать 20–21 мая на табак солдату и подписываться на военный заём под пять с половиной процентов.
Пестрота московских улиц быстро закончилась, лихач довез пассажиров до места, получил свою оговоренную полтину и с присвистом умчался. Хозяин с гостем поднялись в квартиру, где их уже ждал поздний обед, плавно перешедший в ужин. Неспешно утолив голод и отпустив прислугу, два старых холостяка перешли в кабинет, где и расположились поудобней. Привычки студенческой жизни не были забыты. Хозяин в расстегнутой домашней куртке расположился на диване, а доктор, скинув в хорошо протопленной комнате пиджак и жилет и ослабив галстук, оккупировал кресло по другую сторону сервированного столика.
Разговор, как всегда, начался с традиционных «А помнишь?», «А знаешь?», потом плавно перетек к текущим событиям и предстоящему съезду. Приятно ощущая кожей тепло, идущее от печки-голландки, доктор блаженно прикрыл глаза.
– Что, Мишель, жмуришься как кот?
– Я, Коля, за зиму в госпитале так наморозился, теперь любое тепло для меня – в удовольствие. Кстати, а вы как перезимовали?
– Ничего, нормально. Красные флаги на каланчах только три раза вывешивали.
Доктор помимо воли встрепенулся при этих словах. Воображение, подстегнутое рассказами Гурова, нарисовало ему в уме картину боев революционеров с полицией на улицах Москвы, введения военного положения, цензурного запрета на все публикации по этой теме…
– Миша, Миша! Что с тобой? Аж в лице переменился!
– …Красные флаги…
– Ну да. Ты что, забыл? Если мороз за минус двадцать пять, на каланчах красные флаги поднимают и ребятня в гимназию не идет… Совсем вымотался в своем госпитале. Я правильно сделал, что вытащил тебя, Мишенька, в Москву. Пообщаешься со старым другом, немного развеешься. Ты ведь там не имеешь возможности отслеживать, чем дышит нынешняя интеллигенция. А у нас тут жизнь бурлит вовсю. Все, кому не лень: промышленники, юристы, помещики, даже купцы и торговцы, артисты и литераторы, – все лезут в политику. Ты же знаешь, наша национальная забава – болтать о ней и хаять правительство. И я, грешен, иногда принимаю в этом посильное участие.
– Неужели ты, Коленька, стал интересоваться политикой? Небось, и в партию какую-нибудь вступил, а?
– Нет, друг мой, не вступил и не собираюсь. У меня не хватает времени на медицину, а не то, что на пустую болтовню. Хотя у конституционных демократов достаточно четкая программа обустройства страны и ограничения самодержавного произвола властей.
Доктору пришли на ум дорожные размышления, и он решил поделиться ими с собеседником.
– Ты знаешь, Коля, пока ехал, в голове крутились некоторые мысли. Я вдруг осознал, как тяжело нашему императору.
– Ты стал монархистом, Миша? С каких это пор?
– Нет, просто по-человечески посочувствовал ему. Крестьяне хотят земли, защиты от произвола землевладельцев и чиновников. Вспомни последний неурожай, когда они у помещиков хлеб забирали. Не для торговли, а чтоб детишек прокормить. Кто-то с голода пухнет, а кто-то зерно на экспорт продает, дождавшись хорошей цены, да еще штыками солдатскими прикрывается. Я в госпитале наслушался разговоров. Мол, если опять голодать бабы с детишками будут, солдаты домой подадутся, да с винтовками. Вот, тогда как полыхнет по всей Руси-матушке, не враз потушишь. – Доктор раскурил душистую папиросу и продолжил: – И в городе – не лучше. Рабочие живут как каторжники, работают по четырнадцать – шестнадцать часов в сутки, хотя есть царев указ об ограничении до десяти. Штрафы и произвол на заводах – везде и всюду. И инспекторам не пожалуешься, они все куплены. И хотят промышленники только одного – еще туже мошну набить. А для этого им парламент нужен, выгодные законы принимать. Вот поэтому в политику и лезут. И для всех царь – плохой.
– Знаешь, мон шер, ты прав, наверное. Кстати, бомонд тоже все неудачи пытается повесить на императора. Вспомни назначение великого князя Николая Николаевича главнокомандующим. Каких только дифирамбов ему не пели! А сейчас ходят слухи, что царь его снимет. За все «удачные» отступления. И сам станет главкомом.
– Вот, Коля, еще и тут он будет виноват. Тут поневоле монархистом из жалости сделаешься. Душа болит. И за царя, и за Отечество…
– Ладно тебе. Послушай лучше наши медицинские сплетни. По большому секрету мне сообщили, что на съезде будет сам Павлов!..
– Да неужели?!
– Да. Несмотря на все козни ему, прислали приглашение… а еще Академик стал достаточно тесно общаться со всякими технарями. Одним словом, выбрался из своей башни, пошел в народ, записался даже на лекции по гальванизму и электричеству. Причем это, конечно, слухи, но… Когда лектор попытался пошутить над Иваном Петровичем, получил, говорят, вполне квалифицированный отлуп. Еще он тесно сошелся с Павлом Ивановичем Ижевским, профессором Военно-медицинской академии.
– Это тот, что изучает влияние электрических полей на человека?
– Да, сейчас они вместе с Павловым ведут какое-то совместное исследование, скорее всего в военной области… Так вот, Академик будет председательствовать в нашей секции…
– Николенька, а почему ты манкируешь своими обязанностями? Я «Старку» вез не для того, чтобы она выдыхалась…
– Она и не успеет!.. Эх, хороша!.. Да под буженинку!..