Большая книга ужасов – 35 - читать онлайн

31 декабря

Я так боялась этого Нового года, что от ужаса делала вид, будто все в порядке. Полдня носилась по дому с пылесосом и тряпкой, полвечера торчала на кухне с теткой, нарезая салаты под «Иронию судьбы». Машка (двоюродная сестра) закрылась у себя в комнате, делая вид, что готовится к экзаменам – нарастила «хвостов» перед праздниками. Я-то знала: она просто боится лишний раз со мной сталкиваться. Есть причина: кто-то вчера неосторожно назвал меня дурой, а извиниться гордость не позволяет. Я не умею дуться так долго и уже давно бы забыла, но Машка спряталась в комнате и своим поведением забыть не давала. В другой день я бы уже пошла мириться сама, но тогда на нервах мне было просто не до нее. Казалось, пока убираюсь-готовлю, изображаю занятость, ничего не случится.

Тетка стряпала с какой-то показной дотошностью, взвешивая каждую картофелину на кухонных весах, и, кажется, тоже боялась. Нет, она никак себя не выдавала: стучала ножом и гадала вслух, что такого привезет нам дядя Леша, еще с утра уехавший за подарками. Он у нас всегда работает Дедом Морозом: мы с теткой и Машкой покупаем только по одному подарку для дяди Леши, а за остальными – для матери моей, одноклассников, друг для друга – снаряжаем его. Я думаю, ему просто не нравится вся эта предновогодняя возня, вот он и рад вырваться из дома.

– Ты просила что-то конкретное? – Тетка потыкала ножом овощи в кастрюле и слила кипяток. От раковины пошел пар, и теткино лицо оказалось как в тумане. Нет, как в сауне: оно еще такое красное от кухонного жара…

– Нет.

– Значит, он купит тебе велосипед. У тебя же нет велосипеда.

– Зимой?! – Иногда я думаю, что она дура.

– А что? Зимой дешевле. – Иногда я это думаю два раза подряд. И тогда мне становится легче. Дура – значит дура. Какой с нее спрос, с дуры-то?! Можно не принимать ее слова всерьез и не обижаться.

– Да не стучи так ножом, палец отхватишь! – Она шлепнула меня по руке. – Ты какая-то шальная сегодня. И с Машей поссорилась.

– Помирюсь.

– Уж пожалуйста. А то вы, девки, поцапаетесь, а я тут как одинокий ковбой между кактусами!

Я хрюкнула, да и царапнула ножом по пальцу. Чуть-чуть, тетка, может, и не заметила бы, но я автоматически сунула палец в рот, чем себя и выдала.

– Таки порезалась, бешеная?! Иди, йодом залью!

Она испугалась, как будто я отхватила себе руку. Сдернула с полки йод, зубами вытащила пробку (и кто здесь сумасшедший?!), за руку подтащила меня к раковине и, приговаривая: «Не смотри – не смотри, тебе нельзя», залила йодом порезанный палец и три соседних, не считая свои. Тут я и поняла, что она тоже боится. Просто по-взрослому «сохраняет лицо». Готовит, смотрит «Иронию судьбы», делает, что и все перед Новым годом, как будто все у нас, как у всех… И мы действительно сядем за стол с боем курантов и будем полночи болтать и смотреть телик, а под утро уснем, раздумывая, чем заниматься в каникулы. Глупо. Хотелось уткнуться в теткин фартук и зареветь, но у них не принято.

Я сидела на табуретке у раковины, ждала, пока стечет с пальцев йод.

– Лицо вытри, теть. Чего ты пробку-то зубами, щиплет же! – Под нижней губой у тетки нарисовалась темно-коричневая капля, как у вампира.

– А? Да. Щиплет. Сейчас. – И ушла в ванную.

Когда в доме поселяется страх, близкие ведут себя как идиоты. Мать с перепугу и отправила меня сюда, к тетке в Зеленоград: «Тетя умная, все-все знает. Тебе с ней будет интересно». Но оказалось, что тетя дура и все ее знания сводятся к лунному календарю: главное – не пропустить ночь, когда надо сваливать из дома, прихватив Машку и дядю Лешу. А я, по милости матери, четвертый год катаюсь в школу на электричке. Бросать-то жалко, да и не верится, что я здесь навсегда. Мать отчего-то думает, что тетка справляется и что мне с ней хорошо. Меня она вообще не слушает. Даже когда звонит, сама не подзывает меня к телефону. Если у тетки трубку не отниму или не наберу мать сама по мобильному, то и не поговорим. Нет, мы не ссорились. Просто боимся. И я, и мать, и тетка с Машкой. Дядя Леша лучше всех делает вид, что ничего не происходит, но все равно заметно, что он тоже боится.

На столе синхронно запищали телефоны: мой и теткин. На обоих напоминалка от лунного календаря: «Полнолуние». Эту программку где-то скачал дядя Леша. Тетка потом неделю за мной бегала, уговаривая поставить ее на телефон. Нет бы прямо сказать: «Ира, мы боимся твоей Твари и хотим, чтобы ты всегда знала о приближении полнолуния и успевала ее приструнить. А мы бы успевали смотаться». Не-ет. Тетка выдумывала всякие глупости, суеверно не желая говорить вслух о том, чего мы все боимся. «Знаешь, как это интересно – лунный календарь! Будешь знать удачные и неудачные дни для учебы и личной жизни. А если контрольная в неудачный день, можно и прогулять…» Тут любой начал бы отбрехиваться. Да и не нужен мне этот лунный календарь, я и так прекрасно знаю, какой сегодня день. Выучила уже. У меня этот календарь в голове, рядом с обычным. Только обычный представляешь себе как дневник, а лунный – как луну. И этой ночью она будет полной. Как бы тетка ни кривлялась, никто сегодня в этом доме не сядет за стол дожидаться боя курантов. Сейчас она выскочит из ванной, глянет на телефон и схватится за голову: «Ой, я только сейчас вспомнила, нас же пригласили…» Интересно, куда их «пригласили» на этот раз? Вообще интересно, куда они все уходят в полнолуние, чтобы не оставаться со мной? Я так и не познакомилась с теткиными подругами, они сюда не приходят. А имена «пригласивших» она всякий раз называет разные…

Тетка выскочила из ванной, взяла со стола мобильник, выключила «напоминалку», и все пошло по отработанному сценарию.

– Ой, я забыла, нас же пригласили на Новый год к тете Лене! Помнишь ее?

Отвечать было не обязательно, тетка и не ждала моего ответа. Она врала, я знала, что она врет, и она знала, что я знаю. Но по законам театра она должна говорить свой текст, что бы ни случилось.

– Но, малыш, там будут только взрослые. Ты не обидишься? – Я не утруждала себя ответом и корчила тетке рожи. Ненавижу этот театр на дому! – Вот и хорошо. Посидите с ребятами одни, без предков, а мы сейчас все приготовим…

С какими, к черту, ребятами?! Я не убийца, звать сюда ребят. Новый год мы будем встречать вдвоем: я и Тварь. Тетка знает. Дядька знает, знают Машка и мать. Когда в доме поселяется страх, близкие ведут себя как идиоты.

– Хватит кривляться, картошку режь, остыла. И не хулиганьте! Соседей не заливать, петарды в мусоропроводе не взрывать. Я попрошу тетю Марину, чтобы за вами посматривала.

– Я никого не приглашала…

В дверь позвонили, чем и спасли положение. Я уже готова была высказать тетке все о ее вранье, но вскочила и побежала открывать: где там мой новогодний велосипед с дядей Лешей?

Велосипеда за дверью не было, дядя Леша был – замерзший и навьюченный сумками. С ним были Сашка и Фантомас, которых я не звала, но они все равно пришли, и это здорово.

– Вот, Ирка, твои подарки, в канаве нашел! – Дядя Леша шумно опустил сумки и выпрямился, кивая на Сашку с Фантомасом. Друзья вошли следом, отряхивая с шапок снег.

– И ничего не в канаве! – обиделся Фантомас. – Мы с горки катались. Увидели вас, решили зайти за Иркой. Пойдешь? – Последнее он бросил мне нарочито небрежно, как у них принято разговаривать с девочками. По-моему, они меня жалеют. Ну, Сашка и Фантомас. Знают, что в школу я езжу в Москву и что мои школьные подруги, если они есть, не спешат забегать ко мне после уроков. Полчаса на метро, полчаса на электричке – забегаешься. Здесь, в Зеленограде, я тоже не нажила подруг. Парни это видят. Они целыми вечерами во дворе, в хоккейной коробке: зимой хоккей, летом футбол. Им оттуда все видать: кто куда пошел и с кем. Осведомлены не хуже бабушек на лавочке. Видят, что я из школы – одна, с собакой – одна, и жалеют. А может, когда я переехала, им просто стало любопытно: кто это новенький поселился в их подъезде. Год присматривались, а потом вытащили гулять. До сих пор вытаскивают. Они да собака Машкина – вся моя компания.

– Оденусь только. Пройдите, не стойте там…

– Мальчики! – Тетка выглянула с кухни. – Идите чаю попейте, она три часа одеваться будет!

И я пошла одеваться три часа. Комната у нас с Машкой общая, так что пришлось быстренько помириться. Взрослая же девчонка, студентка, понимать должна: мне сейчас не до ее обидок. Да и сама она небось устала дуться.

– Прости, – говорю, – Маша, что я дура. Жизнь такая. Мы тут все не гении, а в полнолуние – особенно.

Машка оторвалась от компьютерной игрушки (экзамены, говоришь?) и вспомнила свою роль в этом домашнем спектакле:

– И ты меня. А при чем здесь полнолуние?

– Ни при чем, ни при чем, если тебе так удобно. – Я оделась и захлопнула шкаф. – Да ты не боись, вы сегодня к тете Лене едете.

– К какой еще тете? Я с девчонками Новый год встречаю. На Панфиловском!

– Твое дело. А я с мальчишками пойду с горки кататься. На заднице.

Машка хрюкнула мне в спину и побежала разбираться с теткой, кто куда сегодня едет, лишь бы не оставаться дома. Сашка и Фантомас все так же стояли в коридоре, вяло отбрехиваясь от приглашений тетки (два года знакомы, но они до сих пор ее стесняются). Сашка уже вертел в руках мою ледянку, Фантомас подталкивал ногой мои сапоги. Поторапливали, запарились небось тут стоять.

– Иду-иду. Могли бы и чаю попить, чем стоять – жариться. – Последнее я говорила уже в спину Сашке. Фантомас чуть задержался, посмотреть, как я захлопну дверь, и нырнул за Сашкой в лифт. Двери закрылись, мальчишки синхронно выдохнули (тетки больше нет рядом) и принялись болтать.

– Слышал, тебя на Новый год куда-то увозят? А мы у Виталика соберемся, думали, ты с нами.

– Оставят ее одну, как же, жди! Помнишь, что она месяц назад устроила, когда все уехали?!

– И нас не позвала…

– Я кино смотрела!

– Ага! – заржал Сашка. – У меня от твоего кина люстра неделю раскачивалась. И топот такой по потолку: бум! бум! Скажи честно: устроила сейшн, а нас не позвала.

Мы вышли из подъезда к замерзшему пруду, и Сашка с ходу переключился: оседлал ледянку и – с разбегу вниз! Мы с Фантомасом тоже не отстали. В штаны и за шиворот тут же набился снег, и неприятный разговор кончился сам собой. Мальчишки не умеют ворчать долго.

– Идем на трамплин! – Сашка отряхивался на середине пруда и махал в сторону крутого склона на другом берегу. Там такой трамплин – почки отобьешь. Как раз то, что мне сейчас нужно.

Я въехала Сашке под ноги, уронила и опрокинулась на четвереньки сама. Сзади уже подъезжал Фантомас. Он вопил: «Разойдись!» – но мы не успели. Фантомас влетел в меня, кувыркнулся, потер нос и пожаловался:

– У тебя там что, бронежилет?

– Конечно! Мы же на трамплин собрались!

Крутой склон мы штурмовали с разбегу. Сумасшедшие вроде нас уже протоптали там лесенку, но подниматься по ней было неинтересно. Сашка бежал впереди враскорячку, ледянка в его руке болталась, как единственное крыло раненой клуши. Мы бы посмеялись с Фантомасом, но, думаю, сами были не лучше.

Фантомас вообще-то не Фантомас, а Гондурас. Была у него раньше такая привычка: если рассказывает о чем-то плохом, говорить: «Гондурас». «Математичка нам вчера Гондурас устроила: контрольную без предупреждения». Или: «Ну и Гондурас у тебя в комнате!» Его и прозвали Гондурасом. Ему нравилось, он так и представлялся: «Гондурас». И тетке моей тоже. Она потом несколько дней переспрашивала: «Как-как зовут этого мальчика? Водолаз? Дикобраз? Фантомас?» Я и рассказала мальчишкам по приколу. Они взяли на вооружение, и Гондурас быстро стал Фантомасом.

Трамплин был отлично раскатан: мы вылетали за середину пруда, врезались в трусов, которые катались на той стороне с пологим склоном, в общем, веселились, как могли. Сашка придумал кататься на пузе, но быстро остыл к этой затее: сказал, что у него на трамплине челюсть хлопает. Фантомас посоветовал привязать ее шарфом и даже попытался Сашке в этом помочь, за что был осыпан снегом и вывалян в сугробе. Я тоже попала под раздачу: мне надоело смотреть на борьбу в снегу, я решила поколотить их ледянкой. В ответ получила двумя.

О том, что сегодня полнолуние, я вспомнила, когда мы уже возвращались в обход пруда, в сумерках мимо елочного базара и разукрашенной гирляндами палатки Али. Настроение сразу упало: и оттого, что полнолуние, и еще жутко не хотелось заходить к Али при мальчишках. Если бы я подошла к любой другой из палаток в ряду, с газировкой там или цветами-игрушками, вопросов бы не возникло. Но Али торгует гвоздями-шурупами и всякой скобяной дребеденью, и мальчишки обязательно увяжутся за мной посмотреть, что мне такое понадобилось.

– Вы идите, я еще в палатку зайду. – Впрочем, я и не надеялась отвязаться.

– Да, я тоже хочу пить! – Сашка подскочил к палатке с газировкой и затребовал воды.

– Мне саморезов…

– И Саморезов купим, подожди… А зачем тебе?

– Дядя Леша просил. И там еще кое-что.

Сашка цапнул свою воду, Фантомас тут же подбежал отбирать. Пока они пили, я быстро нырнула в палатку Али. У него тепло и пахнет железом.

– Цепь-ноль-пять-десять-метров… Здравствуйте!

– Здравствуйте! – Али разулыбался и пошел отматывать для меня цепь. Он думает, что у нас огромная собака, которая регулярно устраивает в доме погром. Раз в месяц захожу к нему за цепью, саморезами, скобами, а иногда и замками. Что тут еще подумаешь? Али, правда, иногда встречает меня с собакой: Машкиным терьером, не выше колена, но его это не смущает.

– Хорошая собачка у вас, э? – Он протянул мне цепь, завернутую в бумагу, и тут как раз вошел Сашка:

– Ты все? Мы уже околели там стоять.

– Да! Еще десяток вон тех скобок и саморезов – два. Сейчас… Сказала: не ждите меня… – Я боялась, что любопытный Сашка полезет в бумажный сверток у меня в руке. Что я скажу? Тоже дядя Леша просил? Тетку привязывать? Сашка не Али, додуматься до карманной собачки-убийцы ему фантазии не хватит.

Но Сашка не полез, только стоял и дышал на пальцы – отогревался. Али быстро ссыпал мне в пакет саморезы да еще пожелал счастливого Нового года, шутник. Вот и пора домой. Надеюсь, мои уже уехали, и надеюсь, парни не заметят, что машины во дворе нет, а я осталась. Впрочем, уже темно. Да и машины замело так, что не различишь.

Лифт развез нас по домам: пятый, шестой, седьмой. Вот же мне подфартило: жить между двумя любопытными! Все странности, что творятся у меня дома, парни слышат. Слышат, а наутро спрашивают: «Что у вас там вчера творилось?! Мои полночи уснуть не могли, хотели в милицию звонить, еле отговорил». А я – выдумывай, выкручивайся, ври. То к Машке подруги пришли и устроили бузу, то телик сломался и орал… Я просто специалист по таким отмазкам. Хотите шуметь всю ночь и чтобы утром вам за это ничего не было, спросите меня как.

Дверь была заперта: уехали! Ключи у соседки справа – тети Тани, только в руки она мне их не даст. Выйдет на звонок, буркнет что-нибудь, откроет, впустит меня и запрет снаружи. Что ей там тетка про меня наплела, я не знаю, но вижу, что ничего хорошего.

– Чего трезвонишь, ненормальная? – И вам здрасьте. Отвечать ей вслух – только портить себе настроение. Я пожала плечами, мол, и так все понятно.

Соседка ковырялась на вешалке, отодвигая куртки, брякая связками ключей. Машкин терьер выглядывал из-за ее ног, втягивая воздух любопытным носом. Знает, что домой до утра не возьмут ни его, ни ключи. Чего тетка его с собой не забирает, когда по гостям катается?

– Новый год скоро, где тебя черти носят?.. – Как будто теть-Таня пригласила к себе и без меня за стол не садится.

Машкин терьер сопел в коридоре, но ко мне не выходил. Сделала ему ручкой, пошла домой одна.

В прихожей темно. Соседка снаружи позвенела ключами и ушаркала к себе. Я зажмурилась, включила свет. Четвертый год с Тварью живу, никак не отвыкну бояться. Разулась, скинула куртку, вытряхнула на диван железо из палатки Али, полезла в кладовку за инструментами. Новый год! Чертово полнолуние, нет бы наступить ночью раньше или позже. Но нет, ему понадобилось в Новый год, когда на улице будет куча народу и выпускать Тварь из дому нельзя. Даже в лес.

Лес виден из нашего окна, настоящий, большой, не какой-то там лесопарк с лавочками и аттракционами. Обычно он меня здорово выручает: там днем-то мало кого встретишь, кроме редких компаний с мангалами. А уж ночью – дураков нет. Я и выпускаю Тварь туда, пусть по кустам носится. Но сегодня компаний и мангалов там будет до чертиков, погода-то какая, снежок…

Я смотрела на лес и прикручивала железные скобки по периметру оконных рам. Натяну цепь зигзагами, чтобы Тварь не сиганула в окно. Ей до фени шестой этаж, мозгов-то нет. За дверь я не волновалась: дядя Леша поставил хорошие замки: без ключей да еще лапами изнутри не откроешь.

1 января

В такие моменты острее всего чувствуешь, что ты не такая, как все. В доме напротив светились все окна, в окнах то и дело мелькали фигурки с тар елками-бутылками. А я сидела в темноте, чтобы соседи не увидели Тварь. Из-за стен доносилось бормотание телика и какой-то новогодний концерт, негромкий, но слышный в моей тишине. У Фантомаса наверху сдвигали столы. Я сидела как мышь, ведь мальчишки думают, что у нас все уехали. Правда, скоро придет Тварь, и вся моя конспирация полетит к черту, но я, как всегда, надеялась на себя и удачу. Может, за новогодними петардами никто и не услышит нашей с Тварью возни. А услышат, скажу, что это не мы, а другие еоседи: Новый год, все шумят, поди разберись, кто больше.

Под эту мысль я все-таки включила телик, притащила с кухни авоську мандаринов, да и набросилась на них, как будто неделю не кормили. Мне хотелось почувствовать праздник, побыть, как все, а не уродом, которому и свет-то включить нельзя, чтобы соседи не испугались. Желание, что ли, загадать? Сжечь бумажку, кинуть в бокал с шампанским, у дядьки вон полный холодильник припасен неизвестно для кого. И это не успею. Тварь, как подобает оборотням, придет в полночь, вместе с боем курантов. Вот тебе и Новый год. А если пораньше?

От алкоголизма меня спасла речь президента. Увидела и поняла: не успею. Да и не надо: кому-то всю ночь воевать.

Я сглотнула последнюю мандаринину с половиной кожуры, перекрестилась, хоть это и бесполезно, и почувствовала знакомую ломоту в костях: Тварь уже близко. Ломило пальцы, спину и даже где-то в животе, где костей нет. Я свернулась на диване и радовалась, что всегда чувствую приближение Твари. Было бы хуже, если бы она приходила незаметно для меня. А так – хорошо, я все чувствую. Последний год даже научилась ее контролировать, не как дрессировщик, но все же. Я знаю, что у нее на уме и как ее перехитрить.

Хотя при виде мяса все равно не удержу, этого и боюсь.

Тварь встала на дыбы и противно завизжала. Это мужчины воют, а моя визжит, высоко, так что ушам больно.

– Заткнись! – Еще не хватало, чтобы на зов сбежались ей подобные, тогда я точно не выдержу осады.

Тварь заткнулась не от моей команды, а оттого, что у нее были дела поважнее визга на диванчике. Она поскакала к окнам, проверять на прочность цепи Али. Прочность вообще-то паршивенькая, но на ночь обычно хватает. Поэтому и зиму не люблю: ночи длинные. Летом хорошо: до четырех повоевала – и рассвет, можно спать. А зимой… Плохоньким цепям надо выстоять до восьми, не меньше, а Тварь уже поддевала скобу когтями. Я удерживала, пыталась отвлечь внимание телевизором: там новогодний концерт, мясо показывают. Но Тварь плохо видит изображение на экране, может разглядеть только крупный план. А по телику, как назло, показывали зал, толпу… Не видно. Дядя Леша давно хотел купить «плазму» побольше, но, боюсь, я не доживу. Тварь только мельком глянула на экран с человечками-муравьями (муть какая-то) и опять взялась за скобу.

Следующими в программе были Машкины старые куклы. Тварь может на несколько минут отвлечься, пока не растерзает и не поймет, что ей подсовывают фуфло. Кукол совсем мало, Машка на днях вытащила из кладовки последние. Я пускаю их в ход только в экстренных случаях, но сегодня Новый год, и на улице полно народу. Если Тварь сковырнет скобы и выскочит из окна… Вообще уже выскакивала несколько раз, но тогда она просто побегала по пустому леску – и все.

Оттащить ее от скоб в противоположный угол, где лежали куклы, было нереально. Я удачно наступила на пульт, телик резко прибавил громкость. Тварь вздрогнула, обернулась… И увидела зеркало – тоже неплохо.

Иногда они ведут себя как обычные животные. Или как дети: внимание переключается за секунду, и так же быстро меняется настроение. Увидев своего двойника, Тварь обнюхала зеркало и вздыбила свои три волоска на загривке. Двойник не остался в долгу. У них немного шерсти: все-таки наполовину люди, и мимика богатая не по-волчьи. Как будто чья-то злая рука заперла человека в звериное тело, да так и не смогла запрятать под шкуру все человеческое. Ну, в общем, так оно и есть, да. Тварь и бровями делает, как я, и так же морщит нос. А все равно страшная! Волчья морда на тонкой-тонкой шейке; руки-лапы с длинными, как у людей, пальцами, только не гибкими; когти. Коленки – вперед, а не назад, как у животных, но это сходство с людьми только еще больше уродует.

Тварь бросалась на зеркало, рыча и визжа на весь дом, но шум этот меня уже не волновал: главное, что она отвлеклась на какое-то время. Еще несколько минут долой из длиннющей зимней ночи. Я даже развеселилась. В животе бегал теплый комок от того, как играет со своим отражением Тварь. Ей весело, она не думает о еде. Весело, иначе бы она давно разнесла это зеркало вдребезги.

В такие минуты нельзя думать ни о времени, ни о цепях на окне, ни о чем нельзя думать. Твари весело, и ты веселись. Заиграешься – время пройдет быстрее, а если начнешь думать: «Вот еще минус одна минута», Твари быстро наскучит ее занятие, и у нее появятся плохие идеи. Я бросалась на зеркало вместе с ней, раскатывая щекочущий комок в животе, и это помогало. Тварь перед зеркалом визжала, поскуливала, вертелась волчком и даже корчила рожи. От человеческих гримас на звериной морде было не по себе, но я старательно веселилась. Никогда не привыкну, никогда! Но кто ж меня спрашивает?

На беду, во дворе взорвалась петарда. Одна, другая, целая очередь, не захочешь, а подбежишь к окну посмотреть! А за окном – мясо. Тварь как увидела – вцепилась в скобу зубами и рванула на себя. Удержать ее было уже нереально. Какое зеркало, какие куклы, когда мясо бегает прямо под окном, да еще и с салютом! От этого мне самой становилось дурно. Я хорошо прикрутила скобы, но Тварь все-таки сильнее меня. Цепь со звоном осыпалась на пол, странно хрустнул стеклопакет, и вот мы уже летим с шестого этажа навстречу крови.

Ненавижу себя в такие минуты! Перед зеркалом было не противно, противно сейчас, когда Тварь приземляется на четыре лапы, и нет бы завыть, а потихоньку, незаметно крадется во двор, к людям. Я равнодушно подумала, что еще не била стекол зимой, и от тетки мне здорово влетит. Не всякого мастера заставишь работать в праздники.

Во дворе были Сашка с родителями, Фантомас и еще трое парней, я их не знаю. Я таращилась на лих всем своим ночным зрением и уговаривала Тварь не подходить. Вдруг что-нибудь екнет у нее в желудке: друзья все-таки. Тварь была уже близко, на расстоянии прыжка. Ребята ее не видели, а по моим ноздрям ездил их запах: еще немного – и отключусь. Они взрывали петарды одну за другой, и только это не давало Твари прыгнуть. Ночное зрение, ночное зрение… Я разглядела тонкую царапину у Сашки над губой, сегодня посадил на горке. Помнишь, как мы катались? Как было здорово? Но Тварь видела только, что царапина еще сырая, и слышала только запах крови. И чем больше я разглядывала Сашку, тем ближе подкрадывалась Тварь.

Мне стало совсем нехорошо. Царапина перед глазами расползлась в широченную рану. Последнее, что я смогла, это заставить Тварь взвыть на весь микрорайон, высоко, с визгом, чтобы все разбежались. «Не поможет: один мой прыжок – как десять их шагов», – это я думала уже в прыжке. Но глаза обожгло, перед лицом бабахнуло, и я сразу пришла в себя. Тварь визжала и возила мордой в сугробе, а я подумала: «Молодец, Сашка!» Ну или кто там, все равно молодец.

Уходить никто не собирался, и это было очень плохо. У людей Новый год, что им какая-то Тварь: плешивый бобик с тонкой шейкой и странной мордой. Сашка и Фантомас затеяли обстреливать Тварь снежками, для них это была просто беспризорная злая собака, которая испугалась петард и решила отомстить подрывникам. Тварь даже растерялась от такого обращения, и я успела завернуть ее вон со двора.

А люди были везде. У каждого дома взрывали петарды, лепили снеговиков и ездили по ноздрям теплым запахом. Я по привычке гнала Тварь в лес, да и наверняка там народу поменьше, чем во дворах. Получив петарду в нос, она стала сговорчивее. Я даже позволила ей остановиться у самого леса, где нет людей, и как следует поваляться в сугробе – остудить обожженную морду. Вообще они быстро регенерируют, я не сомневалась, что к утру никакого ожога не будет.

В лесу мелькали огоньки: немного, всего два. А с другой стороны – темень, туда-то мы и отправимся. К счастью, Тварь не настолько умна, чтобы выстроить логическую цепочку: «огонек-костер-люди», так что побежала, куда направили, без вопросов. Пусть в той стороне леса жгут костры, а мы пойдем туда, где никого нет.

Я спешила, гнала Тварь галопом, все дальше и дальше в лес. Если она хоть чуть-чуть притормозит и поведет носом, вся моя осторожность полетит к черту. Они прекрасно чуют запахи. При желании я могла бы сейчас отыскать тетку со всем семейством, в гостях они там или где. Бесполезно прятаться. Поэтому я спешила. Еще полкилометра на восток, и будет выгоревшая поляна. Я нашла ее недавно, этим летом, и она здорово выручает. Вокруг поляны можно бегать хоть до утра, причем с друзьями. Запах гари забивает ноздри оборотня так, что он не учует, даже если рядом будет толпа народу. Ну, при условии, что толпа эта будет вести себя тихо и не показываться на глаза. Главное – не давать Твари свернуть с поляны, пусть себе нарезает круги. Лишь бы кто-нибудь неподалеку не взорвал петарду или не выдал себя голосом.

Первая струйка запаха гари пощекотала ноздрю. Тварь чихнула и попыталась свернуть, но я была начеку. Когда поблизости нет мяса, она у меня сговорчивая: спокойно побежала, куда велели, хоть ей и было противно. Ничего, до утра потерпит. А кому-то до полудня на улице куковать, потому что без тетки я домой не попаду. Соседка, которая сама же меня запирала, не поймет, если я завалюсь к ней с рассветом и потребую ключи.

1 января (день)

Болтаться по лесу зимой в джинсах и майке, в которых из дома выскочила, – то еще удовольствие. Расстояние, которое ночью казалось пустячным, я теперь прошла часа за два и здорово замерзла. Простужусь, тетка уложит в постель, начнет скакать вокруг с медом и лекарствами. Никаких прогулок, только аспирин, тупые Машкины мультики и театральное сочувствие – вот тебе и каникулы. И ведь без меня тетка знает, что ерунда это, а не простуда. Что-то такое делает со мной Тварь, что я здоровее и сильнее многих ровесников. Вот сейчас: другая бы загремела в больницу с пневмонией, а я почихаю пару дней и забуду. Тетке все равно, она играет свою роль и не отступит от сценария: «Я в ответе за тебя перед твоей матерью, ты больна и должна лежать. Это кажется, что ерунда, а знаешь, какие бывают осложнения!» Прощайте, каникулы. Ничего, я когда-нибудь привыкну.

Когда ты урод, смириться с этим нельзя и очень-очень сложно исправить. Сойти с ума, как в том афоризме, – тоже не выйдет. Не позволяют крепкое здоровье оборотня и гибкая детская психика. Пока еще детская, между нами, девочками. Через годик, а то и меньше, начну бить зеркала и рыдать по ночам в подушку – так вроде должны вести себя подростки? Тогда обязательно случится срыв – второй за четыре года. А значит – на колу мочало, начинай сначала.

Чтобы стать человеком, как все, я не должна есть человеческого мяса девять лет. А мне всего девять было, когда появилась Тварь. Я совсем не помню ту ночь, зато отлично помню утро, когда завалилась домой вся в крови. Вроде засыпала дома, а очнулась на лестнице… Мать тогда на работу не пошла, полдня меня трясла и мучила одним-единственным вопросом: «КТО?» Подумала, что меня ночью кто-то избил. Я молчала, потому что не знала, кто, кого я той ночью загрызла, не знаю до сих пор. Потом у врача выяснилось, что на мне нет ни царапин, ни синяков, а шрам от аппендицита исчез сам собой вместе с какой-то древней хронической болячкой из тех, что просто так не проходят.

Тут-то мать и заподозрила мистику. Остаток дня она жаловалась тетке по телефону, весь вечер собирала меня в Зеленоград, оправдываясь какой-то срочной командировкой, и уже ночью за мной приехал дядя Леша. Мне ничего не сказали. Я только подслушала слово «оборотень», и все поняла и поверила легко. Как тут не поверить, когда просыпаешься утром на лестнице, вся в крови, и ничего не помнишь?!

С родственниками этот вопрос не обсуждался: все отмахивались, говорили: «Не выдумывай», – а про мой переезд врали всякую ерунду: «У мамы много работы и долгов, ей некогда, поживи пока с нами…» Я уже сама начала им верить, но через лунный месяц тетка с дядькой и Машкой срочно засобирались в гости с ночевкой. Меня оставили дома, заперев снаружи, и велели ничего не бояться. Приступ повторился, он не мог не повториться. Я очнулась опять на улице, на этот раз в чистом – повезло. То ли никого не встретила, то ли интуитивно загнала Тварь в лес. Утром мне влетело за разбитое окно, и я перестала сомневаться.

Я выпросила себе персональный компьютер, чтобы не ждать, пока Машка наиграется, и начала выяснять, кто я такая и почему так получилось. Интернет выдавал такую безнадегу, что жить не хотелось. Выходило, что кто-то из моих прапрабабушек или дедушек то ли был превращен в оборотня, то ли сам был колдуном и решил превратиться… В общем, это наследственное, только проявляется не сразу и не в каждом поколении. Живых бабушек у меня не осталось, с матерью и теткой бесполезно это обсуждать, так что я уже не узнаю, кого благодарить за щедрое наследство.

Меня больше интересовало, как снова стать человеком. Тут одним Интернетом не обошлось: пришлось побегать по библиотекам и даже историческим кружкам (некоторые занимаются и такой фигней). Способы были один другого безнадежнее. Найти того колдуна или оборотня, что когда-то обратил прапрабабушку, и убить. Или саму прапрабабушку эксгумировать и снять пояс оборотня, который на нее когда-то надели. А может, не надели, а укусили, тогда никак… Или еще: в полнолуние, когда появляется Тварь, попросить кого-нибудь позвать себя человеческим именем. Где найти такого самоубийцу, в книге не говорилось. В общем, самым выполнимым было девять лет не есть мяса, и я стараюсь по сей день. Три года уже прошло.

Чего мне это стоило – поймет только оборотень, но где ж я возьму второго такого урода? Чтобы просто замечать появление Твари и помнить себя в ней, я вызубрила, наверное, целую библиотеку про гипноз, НЛП и саморазвитие. Читать я, кстати, ненавидела, думала – зашьюсь. Но где-то на сто первой границе человеческих возможностей быстро взялись и усидчивость, и память, и даже талант: через год кое-что начало получаться. А до этого я скупила всю палатку Али: цепи, замки и шелковые шнурки с палец толщиной стали предметами первой необходимости. Тварь рвала все, и я брала количеством. Чтобы ее контролировать так, как сейчас, я год таскала у Машки учебники по зоопсихологии. Вычитывала кучу непонятных вещей и, чтобы их понять, таскала другие учебники… Машка ругалась, но не отбирала, если видела меня за чтением. Ждала, пока отложу.

О волках и оборотнях я могу писать диссертацию. А вот контролировать Тварь у меня получается неважно. Хотя три года назад я была бы в восторге от своих нынешних достижений, но этого все равно очень и очень мало. Высший пилотаж и гарантированное освобождение – заставить Тварь нанести себе рану до крови. Тот, кто ТАК себя контролирует, – уже давно человек и оборачивается просто по привычке. У меня же едва получается уговорить ее добежать до леса, и то если на пути не попадутся люди. Тварь не боится ни боли, ни ран, но специально себя калечить не станет. И уж конечно, не отгрызет лапу, если попадется в капкан (я вообще думаю, что это миф). Осознанно причинять себе боль – это человеческое. И если Тварь… Кажется, я повторяюсь.

Своих я встретила уже на выходе из леса. Они удобно расположились с мангалом и складными стульчиками. Только сырое мясо на шампурах и заведенная машина выдавали, что приехали родственнички недавно и специально за мной.

– Ирина, ты как здесь?! Голая?! – Тетка вскочила и побежала ко мне навстречу, попутно снимая с себя шарф. – Ты в порядке? Все хорошо? Бегом в машину греться, потом расскажешь! – Она замотала меня своим широченным шарфом и подтолкнула к машине.

Дядя Леша с Машкой только кивнули, типа: «Привет». Они даже не изображали удивления, тетка прекрасно отыгрывала спектакль за всех.

– Где мальчики? Ты одна? Поссорилась со всеми и ушла из дома, в чем была? – С ходу придумала, а?! Просто и правдоподобно. – Они, наверное, тебя ищут, весь район обежали! Нельзя так с мужчинами, они нервные…

– Не ищут, теть… – Надо же ответить из вежливости.

Я залезла в машину и закрылась от всех слабой разрешенной тонировкой. Прогретая – точно меня ждали. Выкрутила печку на полную, вытянула ноги. Если дядька принесет мне шашлыков, я, так и быть, смирюсь с испорченным Новым годом. Это людей жрать нельзя, а шашлык после ночных боев – очень даже можно. Еще бы кофейку… Дядя Леша мне делает иногда, слабый и сладкий. Полкружки молока, полкружки сахара, пол-ложки кофе. Мне нравится, а Машка не понимает. Им, студентам, подавай кофе покрепче, чтобы всю ночь играть за компьютером, прочесть под утро пару главок из учебника и бежать на экзамен.

Ни шашлыка, ни кофе в машине мне так и не перепало. Полупрожаренное мясо завернули в фольгу и под теткино: «Скорее, она же совсем простынет», – погрузили в машину со всем скарбом. Правильно, какие тут шашлыки, когда в машине «больной ребенок». Неважно, что этот ребенок здоровее всей семьи, в том числе – на голову. У нас тут спектакль, наши маленькие зрители, и мы лучше откажем себе в шашлыках, чем признаем правду. Одного не могу понять: они думают, что мне будет обидно, если назвать меня оборотнем? Если просто признать этот факт и не кривляться непонятно для кого? Да мне обиднее, что моих проблем не замечают. Что так старательно игнорируют факты, самые важные для меня. Зачем они это, для кого?

– Подвинься, Машка, а то укушу.

– Сама дура. – Даже не вздрогнула. Я бы испугалась, если бы мне оборотень такое пообещал. Я бы вообще побоялась жить с оборотнем. А они ничего – терпят. И даже делают вид, что все в порядке. Может, и правда – так лучше? То есть им так удобнее? Это какое мужество нужно иметь – жить с уродом. А тетка еще не видела разбитый стеклопакет.

Во дворе сонно перекидывались снежками Сашка и Фантомас. Увидев машину, они помахали, но не стали подходить. Правильно: нечего пялиться на меня босую и без куртки. А то что я скажу: в гостях раздели? Дядя Леша припарковался у подъезда. От мальчишек машину закрывала помойка во дворе, и я могла просочиться в подъезд без лишних свидетелей, но тетка добавила конспирации: она пошла за мной, буквально наступая на пятки. Вроде поторапливала, а было ясно: просто закрывает меня широкой спиной, чтобы никто не увидел. Я отчего-то подумала, что она не просто боится лишних вопросов, а стесняется меня. Привычная обида урода на мир пощекотала под ложечкой и отпустила, не успели мы дойти до лифта.

Дома тетка зацепила разбитый стеклопакет, раздавленный Тварью пульт, неубранную кожуру от мандаринов и устроила показательный скандал. Это еще глупее, чем ее обычные спектакли перед полнолунием. Глупо ругать зверя за то, что он зверь, а человека за то, что он урод, – еще и подло. Первый год меня жутко доводили такие скандалы, а сейчас привыкла, даже смеюсь.

– Я твоей матери счет выставлю! Знаешь, сколько теперь стоит поменять окно?! – Знаю, не понаслышке. И про счет матери знаю. И я уже нашла себе подработку на лето, чтобы решить проблему, но пока это мой секрет. Да и не будет тетка слушать, ей нужен этот показательный скандал, как эффектный финал нужен актеру.

– А вы подождите пару месяцев, пока остальные не разобью. Выгоднее менять сразу все окна, я прайс видела.

– Неблагодарная, наглая… – Она никогда не скажет слова «Тварь». Знает, кого я так называю. – Девчонка! Мать, тетка с дядькой только и работают, что на твои разрушения. Как мне, спрашивается, за Машину учебу платить?!

– Пусть выходит замуж за олигарха. И меня пристроит.

– Да кому ты нужна, разрушительница?!

Это правда. А на правду не обижаются.

– Вот и терпите. Если Машку расхватают олигархи, кто вам стакан воды принесет на старости лет?

Дядя Леша хихикал над раздавленным пультом. Соберет, конечно, ему не привыкать. Машка, вместо того чтобы пойти к себе, села в той же комнате над учебником, делая вид, что занимается и ей не дует из разбитого окна.

– Отстань от нее, мам. Может, она не виновата…

– Иди, заступница, красоту отморозишь! Она видишь какая бронированная. На все найдет ответ!

Я мысленно кивнула. Нам, уродам, без брони-ка нельзя.

– А ты марш в постель! Мало в лесу простудилась?

Черт! Я надеялась, что она забудет. Пришлось уходить и ложиться. Я не стала раскладывать диван, плюхнулась так, взяла плед и потянула у Машки из-за спины учебник по малой психиатрии (надо-надо: есть такая болезнь ликантропия). Конечно, Машка заметила. Проследила взглядом за моей рукой и удивилась:

– С ума сошла, ребенок?!

– Ага. Не видишь, что ли? – Я показала картинку на обложке, очень красноречивую. С такой гримасой, какая там была нарисована, интересно встать вечерком у двери подъезда и тихонько ждать, пока кто-нибудь не выйдет. Думаю, эффект оценил бы весь микрорайон.

– Будешь читать эту муть – такая же будешь. – Машка напрашивалась. Девять из десяти человек сказали бы: «По тебе заметно», – учебник-то чей? Машка бы тогда с чистой совестью дала этим учебником по башке, а учебник бы не дала. Жадничает, психолог. А я хитрее.

– Тебе что, жалко? Все равно же играешься!

Машка только махнула рукой и уставилась в свой компьютер.

Ни слова про ликантропию в учебнике не нашлось. Но я уже так привыкла читать всякое заумное про мозги, психологию и психов, что глотала книжку, как детектив. Зачитавшись, я позволила тетке измерить себе температуру, выпила всю гадость, что она принесла, даже напялила поданный свитер. Машкин терьер преданно свернулся в ногах. И не страшно ему лежать рядом с оборотнем! Вроде собаки должны чувствовать такие вещи, а этому пофиг.

Я пропустила мимо ушей все теткины причитания о том, как в их комнате холодно, так что спать они с дядькой будут у нас до конца праздников, пока не приедет мастер менять окно. В доказательство тетка притащила к нам свое кресло и уселась с видом обиженного зайки из ледяной избушки. Кресло заняло всю свободную площадь комнаты. Тетке пришлось поджать ноги и порассуждать вслух, как же мы тут все поместимся. Выходило, что кому-то придется спать на подоконнике, а кому-то в кресле. Машка предложила подвесить к потолку гамак и закрыть тему, но тетка не соглашалась. Ей нужно было как следует подавить на мою психику, чтобы мне стало стыдно прям перестыдно. Тогда можно будет меня эксплуатировать весь лунный месяц: в магазин там сгонять, убраться… Я тоже думаю, что глупо, неужели я и так в магазин не схожу? Но тетке почему-то важно, чтобы я чувствовала себя дармоедом и разрушителем. Я это просекла еще раньше, чем научилась помнить себя в Твари, так что не поддаюсь. А тетка говорит: «Бессовестная». Такие вот загадки человеческой психики, понимаешь.

Фантомас пришел уже вечером, когда дядя Леша вставил фанеру вместо выбитого стекла и в их с теткой комнате стало можно находиться без шубы. Тетка туда и ушла, специально забыв кресло, но деликатно прихватив Машку.

– Ты что это, болеешь?

– Вроде того. А ты чего один?

– Есть разговор. Я видел, у вас выбито окно.

– Ночью с улицы что-то кинули. Мы вернулись из гостей, а тут…

– А осколки снаружи. – Он сказал это как в кино: «Вы убийца, мистер Смит, не отпирайтесь!»

– Часть снаружи, часть была внутри, на то они и осколки. Ты за этим пришел?

– Я слышал в полночь от вас жуткий грохот…

– Ага, от петард на улице. Новый год был, але!

Но Фантомас был неумолим:

– И месяц назад, когда твои уезжали, и два месяца… И знаешь, что интересно? Всякий раз это было в полнолуние!

– С ума сойти! Ты что, Фантомас, в астрономы подался?

– Жуткий грохот, вой, звон битого стекла… Полгода назад вам ведь тоже стекло выбивали?

Вот зануда!

– Машкины подруги заходили…

– А тетка твоя говорила, что вы уезжаете. Хотя лично тебя я в машине тогда не видел.

– Слушай, на что ты намекаешь, а? Что я тут вечерины устраиваю, а вас не зову?

– Я думал над этим, – серьезно ответил Фантомас. – Нас бы ты все-таки позвала. У тебя здесь больше друзей нету.

– Слава богу, дошло. И в чем же ты меня обвиняешь?

– Это я хотел спросить у тебя.

– Тебе уже говорили…

– Не юли. Каждое полнолуние твои уезжают, а ты устраиваешь в квартире шабаш.

– Что?

– Шабаш, бесовщину. Ты в сатанинской секте, да?

– Да. – Пусть лучше думает это. – Мы собираемся в полнолуние у меня, рисуем пентаграмму, приносим в жертву какое-нибудь животное…

– Ирка, не смеши! Ты на рыбалку-то с нами не ездишь, потому что тебе рыбок жалко.

Не жалко, а просто не хочу лишних смертей на своей совести. Кто его знает, может, на рыбу в реке мой девятилетний мораторий тоже распространяется. Одно дело – магазинный шашлык, а другое – своими руками…

– Это не я смешу, это ты сам придумал. Что ты пытаешься узнать?

– Правду.

– Я тебе уже говорила.

– Нет, это не то.

Я только пожала плечами. Не верит – пусть не верит. Когда врешь, надо держаться одной версии.

– Короче! Будешь говорить?

– Я все сказала.

– Как знаешь. – Он встал и ушел. Дверь захлопывается без ключа, так что я за ним не пошла.

Вот так и теряешь друзей. Хотя мальчишки не умеют обижаться долго.

2, 15 и 30 января

Фантомас не разговаривал со мной две недели. И Сашка тоже, они же друзья. И вовсе это не потому, что я не открыла им свою тайну. Все гораздо хуже.

Уже на следующий день после того разговора Фантомас пришел как ни в чем не бывало и опять один. Притащил толстую тетрадку и буквально припер меня к стенке.

– Смотри, у меня все записано. Вот числа, вот лунный календарь, а вот даты, когда твои уезжали. И вот что происходило в квартире.

Я взяла протянутый кондуит и листала: какой же он еще ребенок, этот Фантомас! Странички аккуратно пронумерованы, таблица по линеечке: дата, время, фаза луны и записи, как в первоклашечьем «Дневнике наблюдений»: «Одна дома. Топот, ног больше двух. Вой (волчий?). Шум падающей мебели, звон битого стекла (опять окно)».

– Ты что же, следил за мной? Чаю хочешь?

– Да здесь год, не больше, – смутился Фантомас. – Мне ж не сразу это в голову пришло… Давай.

На кухне без тетки (они пошли в парк) было просторнее. Я нажала кнопку чайника, села на диван у окна. Фантомас приземлился на краешек.

– А ты ведь первый раз у меня чай пьешь. Тетки стеснялся?

Он смешно забегал глазами, как будто что-то стыдное спрашивали, взял со стола печенье, закинул в рот и, жуя, уставился на меня честными глазами. Типа, с набитым ртом не разговариваю.

– Дурной ты, Фантомас. В шпионов играешь, тетки моей стесняешься. Стесняешься признаться, что стесняешься, этого я совсем понять не могу. Вот скажи, неужели тебе легче станет, если ты узнаешь правду?

Глупый вопрос, знаю. Этому малолетнему балбесу только покажи какую-нибудь плохонькую тайну, он же сон и покой потеряет, пока до правды не докопается. Вон, целый год следил, в тетрадочку все записывал, хватило же терпения. Ребенок. Помню, что мы ровесники, Фантомас даже постарше, вон усы пробиваются. Но удел урода всегда двигаться быстрее остальных, за сто первую границу человеческих возможностей. Если он, конечно, не хочет мириться с тем, что урод. Я чувствовала себя не просто старше Фантомаса, а самой настоящей старухой.

Фантомас взял еще печенье и закивал с набитым ртом. Щелкнула кнопка на чайнике. Я встала, прошла мимо жующего Фантомаса к шкафу за кружками и услышала в спину неожиданное:

– Сашка не знает.

Я даже не поняла сперва:

– Того, что ты здесь?

– Что я за тобой следил.

Удивления показывать не стоило, пусть не воображает. Я спокойно вернулась за стол, налила чай, села и только тогда спросила:

– Я думала, вы друзья. Вместе на горке, вместе в школе, вместе в шпионов играете.

– Я не играю, – обиделся Фантомас. – Это же твоя тайна. Мне можно доверять, может, тебе помощь нужна, я ж не знаю. Ты скажи.

И меня защекотала привычная обида урода на мир, и в голову пришла глупейшая и безответственнейшая мысль, что Фантомас может мне помочь. Ни тетка, ни мать, никто еще не предлагал помощи.

Я «потекла», как на допросе. Я, которая прочла больше учебников по психологии, чем Машка-студентка. Я знала, почему я рассказываю все Фантомасу, и уже в красках представляла себе последствия, но не могла замолчать. Фантомас развел меня совершенно по-детски, на сочувствие, и я купилась, как лох, потому что уже давно не могла быть единственной хранительницей своей тайны. Если бы тетка не кривлялась, делая вид, что все нормально… Глупо винить дураков, особенно когда сама такая.

Фантомас мне поверил сразу, его собственные записи подтверждали каждое мое слово. С живым интересом уточнил про цепи на окне: какой толщины хватит, чтобы удержать оборотня. Узнав про Машкины учебники – по-взрослому посочувствовал, а повел себя – как ребенок. Школьник, который, играя в шпионов, узнал слишком страшную для себя тайну. Он растерялся, сказал: «Все будет хорошо» – и сразу засобирался домой, бормоча что-то про уроки. Да-да, второго января. Он ушел так быстро, что я не успела выйти проводить.

…А потом две недели со мной не разговаривал. И Сашка тоже, они же друзья. Я знала, почему они так себя ведут: люди вообще сторонятся уродов, а оборотней – тем более. Очень боялась, что они начнут меня дразнить. Вдвоем это не так интересно, как всем двором, а значит – всему двору придется рассказать, кто живет на шестом этаже. Весь двор расскажет родителям или Интернету, Интернет и родители – телевизионщикам и всяким ученым. В общем, дальше в поликлинику для опытов – это мой трехлетний кошмар, и теперь он грозил стать явью.

Да, эти каникулы прошли нелегко для меня. Еще и тетка со своим: «Почему мальчики не заходят, я думала, вы помирились давно…»

Но началась учеба, и в Фантомасе проснулась сознательность. Я его чуть не убила, когда увидела на пороге. Спросила: «Ты не ошибся дверью?» – но войти позволила, а почему – не скажу. Фантомас пришел с цветком и вымаливал прощение, как в кино, я не знала, плакать или смеяться. И, конечно, думала, что не стоило доверять такому придурку. Но он опять меня развел, стыдно признаться.

– Я читал, тебя нужно позвать человеческим именем. Я готов.

Готов он, камикадзе. Детектив недоделанный. Говорю:

– Ты понимаешь, что хеппи-энда может не быть? Сожру тебя – и все. И ты труп, и моя диета нарушится.

– Какая еще диета?

Я рассказала ему про девять лет. Пусть не воображает себя спасителем.

– Значит, тебе тоже будет плохо, если ты меня загрызешь?

– Ну, в целом получше, чем тебе.

– Тогда я готов.

Потом я его отговаривала, хотя шальная мысль уже запала, и не так-то просто было ее отогнать. Освободиться на халяву – это же мечта любого оборотня, и нечего меня винить. Велела подумать, ведь до полнолуния еще оставалось время. Но тридцатого утром, когда тетка и остальные еще были дома, он пришел с промасленным свертком и заявил:

– Надо придумать, что сказать моим.

На кухне была тетка, в одной комнате Машка, в другой дядя Леша – поговорить негде. Я вытащила Фантомаса на лестницу и начала отговаривать уже для приличия, потому что сама давно была на крючке. Одна ночь, даже не ночь, а одна секунда – и ты человек. Одна секунда против шести лет войны на сто первой границе человеческих возможностей. Фантомас упирался, а я и не настаивала. Уже знала, что в свертке: эти промасленные бумажки Али мне будут сниться до старости. Фантомас, дитя малое, еще и похвастался. Вывалил цепь на подоконник: «Десять миллиметров, – говорит, – нипочем не разорвешь». Надо же, у Али таких толстых раньше не было.

30 января (день, вечер)

Отпросить Фантомаса на ночь, сама того не желая, помогла тетка. Я еще даже не знала, куда-то она повезет свое семейство в эту ночь, просто днем услышала писк домофона и вышла на лестницу ее встретить. Она у нас любит мелкие знаки внимания и все время требует: «Я из магазина, с тяжелыми сумками, вышли бы хоть на лестницу мне помочь…» В общем, я вышла на писк домофона, подъехал лифт, да так и встал открытый. Тетка вещала оттуда:

– За город, на шашлыки, на природу. Там домик, с камином.

– С ночевкой едете? – Голос тети Марины, матери Фантомаса.

– Да-да, там лес! Хорошо проведем время…

Я сориентировалась быстро. Подошла к лифту, взяла у тетки сумки и монотонно отрапортовала:

– Юру возьмем, если вы не против.

– Юру возьмем, если вы не против, – повторила тетка. – Там домик, лес…

Я вытащила тетку из лифта (она еще продолжала бормотать про лес и домик), не дав матери Фантомаса сказать ни да, ни нет. Я свое дело сделала: заставила тетку повторить, как попугая: «Возьмем Юру», – совсем она завралась со своим домашним театром. Дальше пусть Фантомас отпрашивается сам: отпустят его – бог нам в помощь, нет – тоже хорошо.

Я быстро отволокла сумки на кухню, потихоньку из ванной позвонила Юрке, чтобы знал, куда отпрашиваться. Тетка про него и не вспомнила, на то и был расчет. Зря я, что ли, три года училась гипнозу? Это даже не гипноз, а так: простенький фокус начинающего рецидивиста. Фраза, которую повторяешь за кем-то другим, будучи в легком трансе, забывается очень быстро. Особенно если она – в середине разговора и навязана красиво, к месту… А в легком трансе находимся мы все, когда болтаем с подругами.

Кому-то сегодня ночью придется очень постараться, чтобы Фантомаса не сожрать. Надеюсь, метод «позвать по имени» – не байка, очень уж он простой и соблазнительный. А кто его проверял? Девять лет моратория – хоть на правду похоже: что за оборотень, который людей не жрет? Это как у алкоголиков: не будешь пить – станешь человеком.

Надо было готовиться. Машкина сумка неудобно висела в коридоре, на самом проходе. Полезешь – обязательно кто-нибудь увидит: двери в комнаты и на кухню открыты. Быстро сдернуть с крючка теткины или дяди-Лешины ключи я не пыталась: на видном месте пропажу заметят сразу. Мои собственные ключи тетка уже давно отдала соседке. Обычно я не против, что меня запирают, но в эту ночь можно закрываться только изнутри. Чтобы Фантомас, если все пойдет не так, мог убежать и захлопнуть дверь за собой. Тварь и так не откроет.

Ничего, сейчас Машка сама мне даст свою сумку. Какие там вчера у нее были лекции? Открытый зеленый ежедневник с расписанием лежал в комнате на компьютерном столе, прямо под рукой у играющей Машки. Я потихоньку подошла, заглянула через плечо.

– Ма-аш!

– Сейчас… – Машка была очень занята какой-то космической войной.

– Маш, что вчера на возрастной было?

– Фигня… Не лезь!

– Ну дай почитать, Маш!

– Там. – Машка махнула рукой в сторону коридора, и я, уже не скрываясь, пошла копаться в ее сумке. Машка туда до утра понедельника не заглянет, так что можно было и денег одолжить, и стрельнуть пару сигарет (Фантомасу пригодятся). Главное – ключи. Я нашла, аккуратно, чтобы не звякнули, сунула в свой рюкзак. Конспект по возрастной психологии тоже пришлось откопать, хотя сейчас мне ничего не полезет в голову.

Я уселась с конспектом и телефоном (Фантомас же будет звонить) и до вечера боялась пошевелиться. Промасленный сверток с цепью Али виднелся из-под Машкиной кровати.

В пять запищала напоминалка от лунного календаря, как будто кто-то еще не в курсе. Тетка вскочила, как по тревоге. Похоже, родственнички и правда собрались на шашлыки: я видела в коридоре и пластиковые ведерки с мясом, и торчащий из сумки батон. Интересно, мне в этом сезоне шашлыки светят? Если живешь рядом с лесом, сезон шашлыков у тебя в любые дни, когда нет дождя. Но мне отчего-то редко доводится побывать в лесу человеком. За все время, что я здесь живу, – и десяти раз не наберется. А на шашлыки меня брали всего-то раза два.

– Мы ушли! – И слава богу!

Я посмотрела с балкона, как они уезжают (надеюсь, Фантомасова мать не видит этого со своего балкона), и позвонила Юрке.

Он завалился во всей красе таежника-авантюриста: теплая куртка-аляска, рюкзак выше головы и отдельно в руках двухлитровый термос.

– Мать навьючила. – Он пожал плечами, как будто извинялся. – Ты же сказала, что мы с ночевкой на природу, вот она и поняла по-своему.

– А лыжи где?

– От лыж я отвертелся. Что, начнем? – Он добыл из рюкзака перфоратор, скобы (тоже мать навязала?!) и по-хозяйски прошел в нашу с Машкой комнату.

– Где тебя тут привязывать-то?

– Погоди… – Ничего так он к девушке в гости пришел, а? – Хотя прикрути сюда пару скобок, пригодятся. Ты, главное, если что пойдет не так, сразу убегай и дверь захлопывай, понял? Мне трупы на совести не нужны.

– Знаю-знаю… Где прикручивать?

Я показала. Фантомас явно впервые держал в руках перфоратор. Он не отодвинул диван, даже куртку не снял, наивный. По-свойски ткнул в стену лопатой, нажал, да и получил в лицо залп бетонно-кирпичной крошки.

– Позволь совет…

– Понял, понял, не мельтеши. Лучше респиратор дай. – Он снял куртку и вскинул перфоратор, как ружье, украдкой вытирая лицо.

Я оставила его гордо отплевываться и пошла за пылесосом. Подставила трубу к отметке на стене, включила:

– Долби, мастер. Я же не первый год в этой шкуре живу, научилась.

Фантомас проворчал что-то о женщинах и технике, но послушался, перфоратор включил. Крошка улетала в пылесос, как надо. У тетки дома уже все стены в пробоинах от перфоратора благодаря мне. Но запихивать дюбеля в старые, раздолбанные дырки – ищите дурочку. Тварь требует свежих ран, пусть даже и в стенах. Зато я успела хорошенько изучить теткины стены: знаю, где там проводка, где вентиляционный короб, и Фантомасу показала местечко без сюрпризов, чтобы не унижать его мужское достоинство.

Дюбеля и саморезы уже лежали наготове (конечно, Юрка не озаботился: притащил только скобки и цепь). Пока он любовался свежими дырами в стене, я сбегала за шуруповертом. Дальше все просто. Фантомас только немного повертел в руках скобки, цепь, дюбеля и саморезы, как мартышка – очки (я молчала, чтобы не портить ему радость открытия), и через полчаса все было готово.

– Молодец я? – Он подергал цепь, даже повис на ней, проверяя прочность. Выражение лица у него было как у Машкиного терьера, который только что станцевал на задних лапах и теперь ждет сахар.

– Отлично! Еще три окна – и можно бездельничать до полуночи. Новый «Дед спейс» видел? У Машки есть…

Фантомас погрустнел. На лице читались и разочарование (как, еще три окна?!), и досада (стараешься для нее, а она тебе: «Еще три окна!»), и чуточку воодушевления (новый «Дед спейс», говоришь?!). Я чувствовала себя змеем-искусителем. И все-таки дожала:

– Вообще-то я привыкла это делать сама…

– Давай сюда свои окна!

С окнами он справился быстро. На двух надо было только чуть подтянуть скобки, на третьем – прикрутить парочку новых, Тварь вырвала в прошлый раз. Пока Фантомас работал, я достала цепи для окон (да, в этот раз – все целы) и самодельный ошейник. На собаках таких не встретишь: он весь из металла и сделан точно по шее, чтобы Тварь не вывернулась. Душновато в нем, ну да они живучие. Трудность в том, что на мою человеческую шею он не налезет. Оборотни, конечно, похожи на волков или собак, но кое-какие отличия все-таки есть. Шерсти у них поменьше и шея тонкая. Поэтому ошейник надо надевать в самую полночь, пока бьют часы, если бы они у нас били. Когда руки и сознание еще человеческие, а башка уже звериная, надо поймать момент и самой напялить ошейник. Да быстро снять потом – когда становишься человеком, а то задохнешься раньше.

Просить Фантомаса – не смешно, я и так им слишком рискую.

– Готово!

Мы вместе натянули цепи, я включила Юрке заслуженный «Дед спейс», а сама нарезала круги по квартире в ожидании полуночи. С цепями-скобками мы провозились недолго, у меня была еще куча времени подумать, какой же я зверь.

31 января

Ошейник защелкнулся, и перед глазами забегали разноцветные пятна – душный он. Давится Тварь, но она живучая, давлюсь я, и человеческое сознание мутится. Потому и не привязываю Тварь обычно: ее так труднее контролировать. И вроде тело-то у нас одно: ожоги, царапины заживают на мне так же быстро, как на ней, а вот на удушье или удары по голове мы реагируем по-разному. Забыла сказать Фантомасу, чтобы по башке не бил – хуже сделает.

Тварь взвизгнула, празднуя свое появление, и это чуточку отрезвило меня. Пятна перед глазами ушли, а мясо оторвалось от компьютера. Поднимайся, чувак, настало время встретиться с реальным монстром. А как Фантомас на меня смотрел! На меня, потом в монитор, потом опять на меня. Похоже, он сравнивал компьютерных чудищ со мной или думал, что я с экрана спрыгнула. Такое превращение увидеть – любой растеряется. Тварь уставилась на мясо, шумно втянула воздух с Фантомасовым запахом и взвизгнула при виде такой удачи. Так близко она видела человека второй раз. Ох, не удержу! Хорошо, я намотала цепь покороче: Тварь даже не может встать на четвереньки, так и сидит на задних лапах. Зато это удобная полиция для прыжка.

Рывок – железом по горлу. Рывок – пятна перед глазами. Рывок, рывок… Почему Фантомас тормозит? Онемел от увиденного? Ему надо всего-то меня позвать, пока я совсем не отключилась от удушья, уступив тело Твари. Рывок, рывок, рывок… И я влетела мордой в пол.

Спину нежно осыпала бетонная крошка. Мясо драпануло прочь, что-то вопя на своем, мясном, а у меня когти скользили по ламинату. Несколько долгих секунд я буксовала в дверях, и этому хватило, чтобы открыть дверь. Я прыгнула, оттолкнувшись одной ногой от стены, и сомкнула зубы на его щиколотке.

По телу забегали иголочки, под ложечкой наконец-то перестало сосать, впервые за последние три года. В животе летали бабочки и в горле приятно щекотало. Я чувствовала себя свободной, наконец-то свободной, и даже ошейник мне не мешал. Почему я сдерживала себя столько лет? Ради процветания мяса на земле? Ради его, мяса, одобрения или дружбы?! Как глупо, как нелепо, как можно так себя ненавидеть?! Меня и так все ненавидят, если еще и я буду… Не буду больше, не буду, я у себя одна, а мясо затем и живет, чтобы его ели…

Я дробила ногу в осколки, у меня отличные зубы. А этот пусть попробует теперь уйти. Кровь от вкуса крови вскипала, и крышу сносило медленно и приятно. Как я могла лишать себя этого столько времени?!

– Ирка! – Странное сочетание звуков резануло по глазам и челюсти. Спазм заставил разжать пасть, и мясо выскользнуло. Этот ушел в кувырок, захлопнув за собой дверь.

ДВЕРЬ! Вот как, как, спрашивается, поддеть когтем этот лист железа, если между ним и стеной – ни щелочки?! Чертово мясо, кругом враги, чертово сочетание звуков, шаман он, что ли?! Я швырялась на дверь в бессильной ярости, и слезы душили меня. Ошейник тоже душил. Обида урода на мир давила виски, как никогда. Наивный вопрос: «За что?» застрял в горле и вылетел с воем. Надо проверить окна.

Ламинат скользил под ногами. Я даже прокатилась чуть-чуть, чтобы как-то поднять себе настроение. Вот она я какая, веселая и сильная. Жаль, что мне приходится жить в этом унылом обществе господствующего мяса. Зато у меня есть мой маленький секрет: подойди ближе, на ушко скажу… И цепи я рву одной левой, и окно выбиваю мордой, слабо?? И в эту прекрасную зимнюю ночь я обязательно встречу прекрасный кусок мяса, скорее всего из таджикской или узбекской кухни. Они по ночам не спят, чистят от снега парковку через улицу.

Цепь долго не поддавалась, но перед моей силой редкая преграда устоит. Тонкая фанера вылетела от одного удара: свобода!..

…Очнулась я от удушья. К счастью, руки сработали быстрее головы и успели расстегнуть ошейник прежде, чем он переломил мне шею. Я сидела на асфальте, точнее – на открытой парковке у магазина между машинами. Майка и обе руки были в крови – ничего не помню. Помню, что ночью при Фантомасе Тварь взяла надо мной верх и все-таки цапнула его. Но не убила. Его кровь или чья-то еще? Не помню – и это всего страшнее.

Я встала и пошла домой по безлюдной пока парковке. Теперь светает часов в восемь, скоро все выйдут на работу, а тут – я по уши в крови. Фантомас – фигня. То есть не фигня, но живой. Жаль, что три года коту под хвост, но пора отвыкать себя жалеть. Меня больше волновало, чья на мне кровь. Хорошо, если только Фантомаса. Я шла домой и все смотрела на снег: нет ли где кровавых следов, не валяется ли в том сугробе несчастный, который столкнулся со мной ночью? Тварь взяла верх. А я-то воображала, что ее контролирую.

На пути к дому было чисто, но это ничего не значило. Новости округа я буду смотреть всю неделю и не успокоюсь, пока не увижу подходящий труп. А увижу – тем более не успокоюсь.

Машкины ключи в кармане – месяц назад я бы обрадовалась такой находке, а сейчас думала, что не заслуживаю. Сейчас мне следовало бы поболтаться по улице до прихода тетки, пусть увидит меня в крови, пусть оставит свой театр и признает очевидное, пусть всыплет мне, наконец… Глупости. И тетка врать не прекратит – придумает что-нибудь, она мастер. И всыплет – не наказание для Твари. Я поднялась на этаж пешком, мне казалось, что вызывать лифт – много чести для такой, как я. И увидела Фантомаса.

– Ух ты! Кого-то загрызла? А я тебя жду, домой-то без куртки не сунуться. Уже и в травмпункт сбегал… Ты скажи: у нас получилось? – Он сидел на подоконнике с забинтованной ногой. Жизнерадостный балбес, как будто не оборотня ночью видел, а собачьи бои.

– Ты, – говорю, – хотя бы понял, что произошло?

– Ну да! Знаешь, как я испугался! – Он говорил восторженно, как будто я ему фильмы страшные показывала всю ночь.

– Заходи.

– Так у нас получилось?

– Нет. Я не знаю почему, только теперь все еще хуже. И ты…

– Что? Тоже стану оборотнем? Ты не стесняйся, я читал. И уже все обдумал, пока ты бегала. Мы просто будем вместе, и все. Будем друг друга контролировать…

– Поженимся, волчат заведем… Ты соображаешь, что ты говоришь?! «Будем вместе»?!

– Я про волчат не говорил.

– И на том спасибо. Юрка, ты даже не представляешь себе, что это за жизнь, с Тварью. Когда одну ночь в месяц тебя просто нет, а утром ты просыпаешься в лесу, с руками в крови и трупом на совести. Когда все близкие знают и спешат удрать из дома в полнолуние под любым предлогом. Когда они стесняются тебя, не верят тебе и при первой возможности стараются сплавить из дома подальше?! Когда ты – урод?!

– Мне пока нравится… – Фантомас смотрел на меня странно, правда не понимал, что это я. Сел на диван, разбинтовал укушенную ногу.

Ну да: есть еще тоненькие царапины, но к обеду и они сойдут. Обратила я Фантомаса, а он дурак, еще и радуется. Теперь в нашем доме будет два урода.

– Ты скажи, почему с именем не получилось-то?

– Потому что это лажа, Юра. Когда там эти байки про оборотней писались? Кто эти рецепты проверял, кроме нас с тобой? И, может быть, мои девять лет – тоже лажа. Но нам с тобой по-любому начинать сначала.

Фантомас намотал бинт на палец, сходил выкинул, вернулся задумчивый – доходит потихоньку.

– Я не согласен. Есть еще масса рецептов, хоть один да сработает. Надо пробовать и не отчаиваться. Нас же теперь двое?

– Слушай, а что ты Сашке сказал, когда вы две недели со мной не разговаривали?

– Что ты заболела и к тебе никого не пускают.

Февраль

– В этом слове три гласных.

– Нет.

– Две?

– Ты гадаешь или работаешь?! Сосредоточься, слушай мысли, смотри на зрачки! По слогам думаю, ну? – Фантомас меня бесил. Он с интересом прочел пару книг из того центнера, что я ему дала, усвоил пару простых фокусов и решил, что хватит. Он развлекал ребят во дворе, заставляя то спотыкаться на ровном месте, то забывать выбранную ими же карту из колоды. И мнил себя крутым гипнотизером.

– Ты понимаешь, что с Тварью у тебя не будет второй попытки? Что тебя вообще не будет?! И нужно очень, очень стараться, чтобы хотя бы помнить себя!

– Не нуди, я устал.

– И перерывов на отдых – тоже не будет. Ну-ка заставь меня забыть это слово!

Фантомас протянул руку и несильно двинул мне под коленку костяшками пальцев.

– А!

– Забыла?

– Дурак! Вот что с тобой делать?

– Любить и восхищаться! Правда, Ир, давай прервемся, у меня уже мозги набекрень. Сашка гулять звал… Он обижается, что мы встречаемся без него.

Вот так всегда! Сашку я, конечно, понимаю: всегда гуляли втроем, а тут мы резко от него отстранились. Месяц – слишком маленький срок, а научить Фантомаса нужно так многому. И Сашке не скажешь, не объяснишь, почему мы прячемся от него и секретничаем. Он небось уже себе по-надумал!

– Вечером нагуляемся. В конце концов, это тебе надо.

– А кто виноват, что это мне надо? – Типа уел.

– Это не дает тебе права жрать людей. Чтобы их не жрать, ты должен заниматься. Это уже твоя ответственность.

– Да что ты как училка! – Фантомас встал, походил по комнате туда-сюда, повис на двери, как на турнике. – Давай Сашку возьмем заниматься! Ему же не обязательно объяснять зачем. Психология, гипноз-хвать-тебя-за-нос, – по-любому интересно. И веселее будет, и он не будет думать, что мы его кидаем.

Я согласилась, чтобы не обижать Сашку. Хотя идея была дурацкая: вдвоем эти балбесы не будут заниматься вообще. Ну вечерок Сашка с нами посидит, посмотрит. Ну прочтет книжечку-другую, может, сделает пару упражнений. А потом – все. Однажды (очень скоро) один из них скажет: «Что-то мне лень, пойдемте лучше гулять», – и кончатся занятия. Если я их отговорю – в другой раз они сбегут без меня. А потом и в третий, и в четвертый… Я перестану быть их другом и стану училкой, от которой они сбежали. Сперва – на один урок, потом – навсегда. Если пойду с ними – скоро они вообще забудут про занятия и, когда я напомню, просто не поймут. Скажут: «Мы думали, ты с нами». Так и вышло.

Сашка был на горке и не захотел уходить оттуда прямо сразу ради какого-то гипноза. Мы покатались втроем, потом пошли посмотреть, что новенького появилось в кинотеатре, на обратном пути заглянули в чайную, потому что замерзли… Домой вернулись поздно и договорились встретиться завтра после школы. И конечно, ничего не получилось, потому что я возвращаюсь позже мальчишек. К моему приходу они уже давно гуляли и не захотели идти заниматься… На выходные мне удавалось перехватить то Фантомаса, то обоих, но будничные уроки они сами себе отменили.

Я очень переживала, как справится с полнолунием Фантомас, но его, кажется, это не волновало. Я старалась не бегать за ним с книжками, но тревога была сильнее меня, и порой я вела себя глупо. Фантомас видел мою слабость, чего-то себе навоображал и пытался даже дразнить меня. Тогда я сказала, что не буду с ним заниматься, пусть выпутывается как хочет, и он, кажется, вздохнул с облегчением.

Вообще дурацкий был месяц. Я боялась за Фантомаса, пока не поссорилась с ним, я боялась за кого-то еще и бежала к телевизору по сигналу «напоминалки», когда показывали новости округа. Все высматривала трупы: нет ли среди них кого покусанного, не виновата ли я перед ним в чем? Нервный был месяц. А в конце и вовсе случилось небывалое: позвонила мать. Сама. Мне. Последние годы она не очень-то рвется говорить со мной по душам, а тут позвонила на мобильный и сказала невероятное:

– Я взяла несколько дней отпуска, хочу съездить в санаторий под Тулой. Поедешь со мной?

– Почему я? – Просто я растерялась, вот и задала глупый вопрос.

– У меня вроде одна дочка. Ты что, обиделась, что я долго не звонила? Ты же знаешь, у меня командировки…

– Да не обиделась я. Все правда неожиданно. – Надолго там? Меня в школе-то отпустят? А Фантомаса можно взять?

– Какого еще Фантомаса?

Я прикусила язык: забыла совсем, что мы в ссоре. Просто приближалось полнолуние, и я хотела быть с Юркой рядом, чтобы он кого не сожрал. Но ведь уже сказала: «Сам выпутывайся…»

– Никакого, забудь. Когда едем?

– Послезавтра и до третьего марта. Номер двухкомнатный, так что можешь взять, кого ты там хочешь. Все, мне некогда.

Я положила трубку и через час уже забыла об этом звонке. Слишком он был… нетипичный, что ли? Как будто приснился. Сны же быстро забываются. А вечером пришел Фантомас.

Родственнички были дома в полном составе. Я вышла на лестницу и с ходу, чтобы не воображал:

– Что, полнолуние приближается? Решил помириться?

– Ну че ты сразу-то?

– Скажешь, не так?

– Да меня достала твоя учеба!

– А тебе она не нужна? Хочешь кого-нибудь загрызть из-за своей лени? Другой бы спасибо сказал…

– Спасибо, Ира, но меня достала твоя учеба.

– …И ты хочешь, чтобы я следила за двумя Тварями одна?

– Почему, я и сам могу…

– Ну-ну.

– Что? Не веришь?! Да я!..

– Уймись, Фантомас, без тебя тошно. Мы с матерью едем в санаторий до третьего числа. Хочешь бьгть со мной в полнолуние – придется отпрашиваться и в школе, и дома.

– Легко! Погоди, с кем?

– С матерью – с матерью. Сама в шоке.

– Почему? Я просто твою мать не видел.

– Я тоже, вот уже года три. Короче, вылет послезавтра. Отпросишься – приходи.

Нет, я его не простила. Просто это уже и моя ответственность: ведь этот придурок стал оборотнем благодаря мне. И благодаря мне может кого-нибудь сожрать. А потом еще делать круглые глаза и говорить: «Я не виноват», – ведь он и правда не виноват. Даже я не виновата, я всего лишь урод. Но надо же что-то с этим делать?

1 марта

Мать заехала за нами рано, тетка еще была дома. Сновала по квартире туда-сюда, собиралась на работу. Машка и вовсе видела сны, и дядя Леша не показывался, наверное, тоже досыпал. Я услышала звонок и вышла потихоньку в коридор.

– Ты еще не готова? – Подстриглась. Куртка новая. В остальном вроде без изменений. Такая же, какой я ее помню. Просто отвыкла.

– И тебе доброе утро. Там что, заезд строго по часам или у нас плотный график мероприятий? Чего в такую рань-то?

– Подерзи еще! Бегом умываться – собираться. Я не раздеваюсь. Другая бы обрадовалась…

Ругаться не хотелось. Я заперлась в ванной, включила воду на полную, да так и стояла несколько минут, опершись на раковину. Из коридора слышались голоса тетки и матери, но слов было не разобрать. Я и так знаю, о чем они. Сейчас тетка покажет матери новое окно, напомнит, сколько оно стоило, как будто мать успела забыть. Они вдвоем повздыхают на тему: «за что нам это», а потом пойдут пить чай. Мать расстегнет новую куртку, но не снимет, она же сказала: «Не раздеваюсь». Будет париться так, чтобы поторопить меня. Они обсудят цены на окна, молоко, сахар и проезд в метро. Поговорят о погоде и козлах-начальниках. Я сейчас умоюсь, оденусь и зайду к ним сразу после рецепта пирога – это самая невинная тема, с нее сложнее переключиться на скандал. Я наберу номер Фантомаса на кухонном телефоне и напомню, что моя мать разлюбезно согласилась взять его в санаторий. Ведь он так хотел, так мечтал!.. В такой ситуации матери не захочется ни отказывать в последний момент, ни даже поторапливать Фантомаса. Пусть собирается еще хоть три часа, мать добрая, она же согласилась его взять!

Юрка позвонил в дверь, когда я еще одевалась. Как раз после подорожания проезда в метро. Еще было можно разрулить ситуацию: выскочить, впустить и сказать это самое: «Вот Фантомас, которого ты согласилась взять с нами, он очень рад». Но выскочить к нему в одной штанине я не могла, и все пошло не так. Фантомаса впустила тетка. Некстати спросила: «Ты с ними? А я не знала!», и мать, конечно, вкрутила свое: «Я тоже. Вот сюрприз!» Тут Фантомас, как воспитанный мальчик, должен был покраснеть, уставиться в пол, пробубнить: «Как-не-удобно-я-лучше-пойду» – и выйти до того, как ему успеют возразить. Он бы и пробубнил, со взрослыми он не такой борзый, как со мной, но я уже выскочила, на ходу застегивая джинсы:

– Мам, ты просто забыла! Я же спрашивала: «Можно Фантомасу с нами», – и ты сказала, что номер двухкомнатный, проблем нет. Школу на карантин закрыли, ему скучно одному…

– Хорошо-хорошо! – Мать выставила вперед ладонь, как будто на нее нападали. – Я просто хотела побыть с тобой, пошептаться…

– До третьего нашепчемся, – пообещала я. – Он очень деликатный, правда, Фантомас?

Фантомас эффектно краснел и вертел в руках лямку рюкзака. Мать согласилась, что да, нашепчемся, и велела выдвигаться.

Спросите, зачем эти сложности? Напоминаю: я урод. Еще напоминаю: о лунном календаре мать осведомлена не хуже тетки. Почему она потащилась со мной в санаторий именно в эти дни – еще посмотрим, но в любом случае на ночь она себя обезопасит, будьте спок. А вот зачем в полнолуние тащить с собой Фантомаса, матери не объяснишь. Мы ведь не говорим вслух о моей проблеме. Она и пыталась намекнуть: «Хотела побыть с тобой, пошептаться», – но я типа не поняла. А возразить прямо для матери – значит, признать очевидное. Нет, она могла бы придумать хорошую отмазку еще тогда, по телефону, но, видимо, сперва сказала про двухкомнатный номер, а потом подумала. Заврались все. И я этим пользуюсь.

Мы уселись на заднее сиденье, Фантомас тут же достал какой-то «Гейм бой» и выпал из этого мира. Правильно, при матери с ним толком не поговоришь. А с матерью – при Фантомасе. Во влипла! Мать вела аккуратно, ворча под нос про гололед и раздолбанные дороги. Одновременно она пыталась вести с нами светскую беседу о школе. Фантомас невежливо уткнулся в игрушку, мне пришлось отдуваться за двоих.

– Много задают?

– Не очень. Я все успеваю. А вот у Сашки с Фантомасом русичка – зверь! Десяток упражнений задать может да еще правила!

– У нас физик такой был… До сих пор всю физику помню.

К счастью, до Тулы ехать не так уж далеко. Через несколько часов, когда меня уже трясло от писка Фантомасова «Гейм боя» и глупых вопросов матери про школу, мы наконец-то приехали. Открылись автоматические ворота, сторож на КПП что-то спросил у матери. Еще несколько минут езды по территории, где там наш корпус, и вуаля – приехали.

Мы встали на подземной парковке. Фантомас выскочил первым и поежился – в таких подвалах всегда холоднее, чем на улице.

– Замерзли? – Мать открыла багажник и радостно навьючила на Фантомаса все три рюкзака. – Сейчас отогреемся. Здесь варят отличный кофе, любишь? – Она спросила Фантомаса, и он неловко кивнул в ответ из-под рюкзаков. – Про тебя-то я знаю, тебе сладкую бурду подавай… А вон лифт!

Фантомас загрузился в кабину, с облегчением опустив на пол рюкзаки. Мы втиснулись к нему.

– Третий.

Номеров на этаже пять, столик дежурной. Окна коридора выходят на рощицу – так себе, у нас лес больше. Из номера виден только заснеженный пустырь. Хотя если приглядеться – вон хоккейная коробка, только там нет никого, а этот пятачок летом бывает теннисным кортом…

– Не смотри, как ссыльный на Сибирь. Здесь бассейн есть, кино, а на пятом этаже – компьютерный зал…

Услышав про компьютеры, Фантомас оживился, бросил: «Пойду разведаю» – и сбежал, не дождавшись кофе. Я бы тоже сбежала, но ведь мать не просто так везла меня сюда. Сейчас скажет, пока мы одни.

– Садись, пошепчемся. – Последний раз, когда она предлагала пошептаться, меня увезли в Зеленоград. И что прикажете думать?

Принесли кофе. Официант втолкнул столик на колесиках, сказал: «Добро пожаловать» – и ушел, как не было. Навороченный санаторий, прям пятизвездочный отель. Нет, не бывала – в кино видела. Себе и Юрке мать заказала эспрессо в маленьких чашечках, мне достался стакан латте. Молоко с сахаром – не то что дядя Леша делает, но пить можно.

– Не томи, мам.

– Я и не томлю. Как у тебя в школе?

– Нормально, ты уже спрашивала. Не за этим же ты меня сюда привезла?

– Не груби матери. Очень даже за этим. Ты ведь у нас любишь путешествовать?

– С чего это?

– Ты мне сама говорила.

– Нет. Но просто из любопытства: куда ты хочешь меня услать? Не верю, что в Турцию на каникулы.

Мои родственнички ужасно боятся правды. Так боятся, что при первом намеке начинают орать:

– Ты как разговариваешь?! Что значит услать?! Мать полмесяца в чужом городе болталась, чтобы устроить тебя в это училище!

– В какое?

– Мореходка в Питере. Ты же… Ты же любишь море!

Вот это фантазия! То, что в мореходку я никогда не просилась, не обсуждается. «Ты же любишь море» – удобный аргумент, кто ж море не любит?! Дело не в этом. Похоже, тетка со мной устала, а мать все так же не хочет жить в одном доме с уродом. Вот они и придумали мореходку. Жить буду в общаге, в море ходить на тренажеpax, а потом, – и на судне. Домой наведываться раз в году и желательно не в полнолуние. Умно! Только меня забыли спросить.

– И Фантомаса твоего устрою, если хочешь. Возраст у него подходящий. Он же старше тебя?

– Девятый заканчивает… Погоди, а меня кто ж возьмет?

– Сдашь за девятый экстерном, этой весной, сразу после восьмого. Я уже договорилась. Ты же у меня умница.

– Я у тебя девочка, если ты не в курсе.

– Не груби матери! Девочек они берут, правда, в этом потоке ты будешь одна, но это и неплохо.

– Чем?

– Будет у тебя отдельная комната в общежитии…

– Если возьмут.

– Возьмут! Дядя Саша сказал – значит возьмут!

– Какой еще дядя Саша?

– Мой хороший знакомый и большой начальник. Поедем весной в Питер – познакомишься. Он тебя в обиду не даст, но и ты не подводи… Да и как тебя не взять: ты любого парня на стометровке сделаешь!

Это правда. Правда-то правда, а все равно бред.

– Кому эта стометровка в море нужна? Где ж такой длины палубы?!

– Ой, они знаешь какие бывают… – И она принялась мне рассказывать, какие бывают палубы. Заговаривать зубы, лапшу вешать. Знает ведь, что:

– Я не хочу!

– А тетя не хочет больше жить с тобой. С Машей ссоришься, окна бьешь… Ее тоже можно понять, она пожилой человек…

– Она на пять лет моложе тебя. Ты тоже не хочешь со мной жить?

– У меня командировки, я просто не могу за тобой присматривать…

– А в мореходке – сможешь? Два раза в год на каникулах, да? – Я злила ее специально. Мне хотелось, чтобы она уже двинула кулаком по столу и раз в жизни сказала мне правду: «Ира, я тебя боюсь. Я хочу, чтобы в одну прекрасную ночь ты сожрала не меня, а кого-нибудь из соседей по общаге. И лучше, чтобы я об этом не знала, мне очень дороги мои нервы и очень трудно мириться с тем, что моя дочь – урод». Я бы тогда поняла и даже в мореходку бы отправилась без вопросов. Идея-то неплохая, лучше, чем какой-нибудь скучный юрфак.

– Хватит! Ты прекрасно знаешь, почему я не могу жить с тобой. Ты поживешь у тети до лета и сдашь все экзамены, только попробуй не сдать! А потом поедешь в Петербург как миленькая и поступишь, никто не спросит про твой возраст. Экзамены там несложные… И если что пойдет не так, я не про экзамены, а вообще, то сразу беги к дяде Саше, поняла?

– То есть если я сожру кого-нибудь из соседей в общаге, то твой большой начальник меня отмажет?

– У тебя же будет своя комната… Кого сожрешь? Что за глупости?!

– Я просто хотела услышать это от тебя.

– Что услышать? Не морочь голову, ты меня утомила. Буду вечером. – И она просто сбежала, хлопнув дверью.

Я так и сидела с полным стаканом латте. Думала, как так получилось и что теперь? Вроде не смертельно, даже здорово: все будут зубрить квадратные корни и тангенсы-котангенсы, а я – покорять море на тренажерах, а потом и взаправду. Все равно как оплеванная. Конечно, мать вернется, куда ей деться из номера-то? И я ее дожму. И тетку дожму: пусть они мне скажут это в лицо, надоел домашний театр. А летом уеду в Питер. Не хотят меня видеть? Да я сама их видеть не хочу!

Фантомаса я нашла быстро: компьютерный зал не потрудились оснастить наушниками, и шумы «стрелялок» было слышно еще в коридоре. Фантомас гнался за каким-то монстром и не очень-то мне обрадовался:

– Я думал, ты с матерью секретничаешь.

– Уже. Мы поссорились. Хочешь со мной в мореходку?

– С тобой? – Он даже нажал «паузу», вот оно, высшее проявление заинтересованности! – Я думал, туда девчонок не берут.

– Мать говорит, берут. А меня пусть только попробуют не взять.

– Да, ты сильная… А чего в мореходку-то?

– Хотят сплавить из дома. Боятся.

– Чего?

– Чего-чего…

– Погоди, они что, знают?!

Проснулся!

– Знают! Я тебе еще месяц назад говорила, ты пропустил мимо ушей! Мать, когда узнала, сплавила к тетке. Тетка знала и делала вид, что все в порядке, а сейчас ей надоело… Я же тебе говорила, это не игрушки. Молись, чтобы твоя мать не узнала! Тогда неизвестно, куда сошлет, в мореходку или в интернат для душевнобольных.

– Она не такая! – Он развернулся на стуле, спиной к экрану, лицом ко мне, и фейс у него был очень задумчивый. Доходит. – А ведь и правда страшно за нее. Загрызу еще лунной ночью… Ты книжки с собой не взяла?

Мне захотелось треснуть его чем-нибудь тяжелым. Понял наконец! Осознал! Учиться надумал! Весь месяц дурака валял, а теперь…

– Извини, мы только на два дня приехали. Научишься еще. – Я ушла, оставив его с компьютерными монстрами.

Вечером всем пришлось помириться. Мы сидели в столовке у окна с тяжелыми синими шторами. Шведский стол, вид на рощу, свечки для уюта – мать, наверное, долго выбирала этот санаторий, чтобы уговаривать меня на мореходку с комфортом. Темно и спокойно, и куда-то разом делось наше общее напряжение. Фантомас болтал о компьютерных игрушках, о турнире геймеров, в котором он успел поучаствовать, пока мы с матерью «шептались» в номере. Мать слушала и ухитрялась поддерживать беседу рассказами об электронных играх своей юности, они с Фантомасом друг друга понимали. Я рассказала, во что долбится Машка (сама почти не играю), в общем, нормально сидели, как будто с утра не переругались все.

– Какие планы на вечер? – Мать спросила по-светски, как равных, а значит – планы она уже придумала всем. – Юра, хочешь со мной в кино? Там ужастик показывают.

Фантомас опасливо посмотрел на меня, как будто ждал возмущения, и спросил сам:

– А Ира?

– А Ира пойдет в бассейн. – Она достала из сумочки ключи. – Вот, взяла у дежурной. Запрешься – и плавай хоть всю ночь, а то уже весна, а кто-то сегодня слишком много ел. – Она ущипнула меня за живот, как будто и впрямь заботится о моей фигуре. О мореходке не заговорила, боится скандалить. Боится скандалить, боится говорить правду: «Запирайся, Ира, в бассейне и вой там волком хоть до утра. Юрку твоего я эвакуирую в кино». Небось в бассейне и решетки на окнах есть изнутри, чтобы мячом не выбили…

– Спасибо. – Я взяла ключи. – Где он, бассейн-то?

– В подвале. Как спустишься – сразу налево… – Она объясняла, а я кивала Фантомасу: «Слушай, балда. Удерешь – приходи». И он слушал. Мотал на ус и, судя по лицу, уже обдумывал план побега из кинотеатра. Такой скрипучий мыслительный процесс был на его физиономии – умора. Я даже побоялась, что он себя выдаст, и ловко повернула разговор на пляжи, лето и кто куда поедет отдыхать. Фантомас немножко упростил лицо и включился в дискуссию. А в десять мы уже разошлись кто куда.

Кинотеатр был на последнем, пятом этаже, бассейн – на минус первом. Сеанс – в половине одиннадцатого, я не поленилась посмотреть. Значит, Фантомасу надо смотаться где-то с середины фильма. А после – около часа, мать начнет его искать. Она же не знает, что Фантомас теперь такой же, как я. Она думает, что ее непутевая дочка-урод подкинула ей еще одного ребенка на присмотр. Так что искать она его будет до рассвета. Ох и влетит нам обоим с утра! Может, шепнуть ей про Фантомаса, чтобы не волновалась? А вот фиг, пускай побегает! Она же не хочет говорить эту правду вслух, вот и я не буду.

Дверь в бассейн хорошая, железная, мать грамотно выбрала мне место для ночной возни с Тварью. Я заперлась изнутри (Фантомас достучится, а больше нам здесь никто не нужен) и пошла осматривать поле боя. На низких подвальных окнах действительно были решетки, хорошие, кованые, не дурацкая сетка, которую Тварь бы сорвала одной левой. Бассейн, в соседнем зале – лягушатник. Много мячей и надувных игрушек (Ох и напортим мы их за ночь! Матери счет предъявят), тяжелые деревянные скамьи – случайно не сломаем. В общем, хорошее место, лучше, чем теткина квартира. Здесь куда меньше предметов, которые можно сломать или испортить, а вырваться отсюда вообще нереально. Мать молодец, позаботилась, как смогла. Интересно, что она наплела дежурной, когда просила ключи на ночь? И во сколько ей это обошлось?

Я даже обрадовалась. Уселась на скамейку, вытянула ноги и пожалела, что не захватила купальника (Фантомас мог зайти в любую минуту). Сбегать наверх переодеться я еще успевала, но было лень.

Большие часы за вышкой с надписью Puma показывали без пяти двенадцать, когда в железную дверь заколотили ногами. Наконец-то! Фантомас ворвался взмыленный, спросил: «Который час?», как будто и так не чувствует, и зачем-то начал раздеваться.

– От твоей матери не убежишь. Полчаса на весь кинотеатр уговаривала меня потерпеть до конца фильма, прикинь?! Я там со стыда сгорел…

– Вижу… Отставить стриптиз! – Я заперла дверь, повесила ключик рядом на гвоздь – твари лапами не откроют. – Это колдунам-перевертышам раздеваться нужно, а мы – невольники – так перебьемся.

– Как так?

– Так. А ты думал, я из леса к тетке всегда голышом возвращаюсь? Или волком шмотки в пасть – и в окно? Оставайся как есть, обернешься одетым и очнешься одетым.

– Слава богу! – Фантомас присел на скамейку рядом со мной, и стрелка на часах за вышкой щелкнула – полночь.

2 марта

Было интересно наблюдать, как оборачивается новичок Фантомас. Я даже своей ломоты не чувствовала, глядя, как он орет и корчится на полу бассейна. Неужели я в первый раз – так же? Не помню. И он не будет помнить ни себя в Твари, ни Тварь, когда очнется. Я сегодня удерживаю двоих. Хорошее местечко приготовила нам мать, не убежишь. Я встала и уже лапой выключила свет, чтобы любопытные с улицы не заглянули случайно на огонек. А Фантомас оборачивался и выл.

Это был настоящий вой оборотня, низкий, с хрипотцой, не то что визг моей шавки. И уже не Фантомас, а Тварь корчилась на полу, трепыхая лапами в воздухе. Ну не так уж это и больно!

– Заткнись, весь санаторий на уши поднимешь! – Но Фантомасова Тварь не понимала моей человеческой части. А чтобы Твари договорились по-звериному, мне пришлось бы отпустить свою. Сейчас я держала ее легко, ведь перед глазами не было мяса. А как, интересно, своей человеческой частью удерживать чужую Тварь? Тела-то разные… И мозг…

Фантомас встал на четыре лапы и потянулся. Это была не просто Тварь – ТВАРЬ. Здоровенная, раза в полтора крупнее моей, шире в груди, более лохматая. Я в курсе, что Фантомас парень и старше меня, но не думала, что между нашими тварями будет ТАКАЯ разница. Если они подерутся, то у моей шансов нет.

Большая Тварь отряхнулась и потянула носом в мою сторону. Нет, извини, я не хочу с тобой знакомиться! Вдруг не понравлюсь – сожрешь еще! Я отступила на шаг, другой, поскользнулась и наконец-то нырнула в бассейн! Тварь отфыркивалась и по-собачьи гребла передними лапами. Они не любят купаться, и по доброй воле я бы не загнала Тварь в бассейн. Только так, хитренько пятясь… А Фантомас вообще в воду не сунется, он же Тварью не управляет. Бассейн заперт, убежать ему некуда, некого сожрать, так что я могу расслабиться.

Тварь все загребала к бортику, но вылезти не получалось – лапы до дна не доставали, а выплыть на мелкое и оттолкнуться ей не хватало мозгов, так что я спокойно купалась. Фантомас опустил башку над водой и смотрел на меня круглыми глазами. На морде Большой Твари читался вопрос: «Вода! Мокрая! Как можно?!» Было даже смешно, только недолго.

Поняв, что знакомиться с ней не хотят, Большая Тварь побежала обследовать бассейн. Обнюхала стеллажи с мячами, попробовала на зуб деревянные скамейки, попила из лягушатника, поскребла когтями железную дверь и устремилась к окнам. Я только подумала: «Ну-ну», – как услышала странный хруст.

Кованые решетки, надежнее некуда! Большая Тварь вцепилась в одну зубами и тянула на себя со странным хрустом. В бассейн отлетел кусок плитки – это отрывалась от стены кованая решетка – (надежнее некуда). Он же парень и старше меня! Он сильнее раза в два, и вот, пожалуйста. Моя бы не смогла, а Фантомас…

Я развернула Тварь к мелководью, выскочила и побежала за Фантомасом. Как же его удержать?! Осколки плитки летели в меня, Большая Тварь радостно терзала решетку (кованую, надежнее некуда). Я могла только спровоцировать драку или позволить ему уйти… А во дворе санатория небось еще уйма народу! Полночь – детское время для отдыхающих.

И я вцепилась в ногу Большой Твари. Получила когтем по морде, и ноздри резанул запах собственной крови. Только Твари все равно: своя кровь или чужая, человека или зверя… А Большой Твари – и подавно.

Это все я подумала, уже теряя контроль. И дальше могла только смотреть, немного чувствовать боль и глупо болеть за свою. Твари дрались у раскуроченного окна, и Большая побеждала. Она могла бы порвать мелкую в лоскуты, но через треснутое стекло уже тянуло мясом: кто-то из людей стоял совсем близко к окнам, и Большая Тварь спешила туда. Моя тоже слышала запах и не хотела отдавать добычу. Она сражалась, как будто мясо для нее важнее жизни, и, между нами, оно и было так. В конце концов моя с визгом полетела в бассейн, вся изодранная, глотнула водички и вернула мне контроль.

Покусы болели чудовищно: это не ожог и не колючая проволока, это зубы оборотня – штука посерьезнее. Решетка шваркнула, звякнуло стекло, меня обдало ветром с улицы – держи Фантомаса! Раненая Тварь еле выбралась из бассейна, но на запах побежала, как же, как же! Только запах мяса все удалялся, ясно: человек увидел Большую Тварь и теперь пытается убежать… Не успеет же!

Мы вместе выскочили через разбитое окно, оказались на улице, мокрые и раненные. Запах удалялся и бледнел, и только это позволяло мне держать Тварь в руках. Впереди мелькали стоп-сигналы машины и хвост Большой Твари. Не догонит? Про решетки я тоже думала, что ей слабо, так что побежала как миленькая.

Раны не затягивались. Зубы равного – страшная вещь, я подозревала, что и к утру покусы болеть не перестанут. Была бы человеком – другое дело. Когда человека кусает оборотень, слабенькое до поры тело быстро восстанавливается, как будто наслаждаясь обретенной силой. Человек становится зверем. Но в бою равных таких чудес не бывает.

Запах мяса в машине приближался, и Тварь бесстрашно неслась за мелькающими стоп-сигналами и хвостом врага. Мы выскочили из ворот санатория на шоссе и бежали долго-долго, я только молилась, чтобы на обочине нам не попался какой-нибудь гибэдэдэшник… А глупая Тварь у Фантомаса. Моей раньше в голову не приходило гоняться за машинами. Она предпочитала пеших – меньше возни. А Юрка, похоже, не ищет легких путей.

Утро застало нас в Андреевке, в километре от дома. Я помнила ночь урывками, похоже, так увлеклась погоней за машинами, что периодически отключалась. Фантомас (в чистом, слава богу!) еще бежал по инерции несколько метров, но быстро сообразил, что ног осталось две, затормозил и оглянулся на меня:

– Ого! Кого-то успела сожрать?

Раны мои не затянулись и болели теперь с новой силой. Я уселась на обочине и отмахнулась:

– Моя кровь. Все нормально прошло, ты злой и красивый.

– Я? Погоди, это я тебя так?

– Твоя Тварь сильнее – парень же. Так что фиг я тебя удержу, сам-сам…

– Прости…

– Забудь. Давай лучше решим: идти домой или до Тулы добираться? Мать небось там с ума сошла.

В кармане запищал мобильник: мать, кто же еще?!

– Домой, – успел шепнуть Фантомас. – Хватит с твоей матери.

Апрель, 1 мая

Весь март и весь апрель я только и делала, что читала, зубрила и пыталась научить Фантомаса хоть как-то контролировать себя. Учился он по-прежнему неважно: покусы Большой Твари на мне, конечно, впечатлили его, но всего-то недели на две, пока не зажили. Я пыталась взывать к его совести, но это бесполезно.