Папа Урбан II на соборе в Клермоне призывает епископов и клириков помочь ему в проповеди крестового похода. На следующий день он сам проповедовал крестовый поход огромной толпе, собравшейся на лугу
27 ноября 1095 года папа римский Урбан II поднялся на помост, устроенный на лугу близ стен французского города Клермон, и окинул взглядом огромную толпу, окружившую помост со всех сторон. Энергичный мужчина пятидесяти трех лет, Урбан был наделен необычайно мощным и выразительным голосом, слышным даже на большом расстоянии. На этом прославленном собрании, обратившись ко множеству собравшихся людей, от бедных крестьян до знати и клира, папа произнес речь, которая изменила ход истории.
Урбан созвал церковный собор в ответ на послание византийского императора Алексея Комнина, доставленное из воюющего Константинополя. Обращаясь к графу Фландрскому, император просил его и всех его собратьев-христиан прийти на помощь византийцам против турок-сельджуков, недавно обратившихся в ислам, которые наводнили Ближний Восток, захватили Иерусалим и стояли уже менее чем в сотне миль от Константинополя. В письме император подробно рассказывал о зверских пытках, которым подвергались христианские паломники, направлявшиеся в Святую Землю, о бесстыдном осквернении церквей, алтарей и купелей. Если турки захватят Константинополь, продолжал он, то не только убьют, изнасилуют, замучают еще тысячи христиан; будут утрачены «священнейшие реликвии Спасителя», собранные в этом городе на протяжении веков. «Итак, во имя Бога… молим вас прислать в город сей всех верных воинов Христовых… если вы поможете нам, получите награду на небесах, а если не поможете – Бог вас осудит» [1].
У европейцев было немало причин игнорировать просьбы о помощи, исходящие из Византии. Для начала, и свою культуру, и свое христианство Европа унаследовала от Рима – а византийцы были греками; их образ жизни в Европе считался упадочническим, а тамошние «православные» христиане презирали католиков-латинян, нередко даже преследовали католических священников и верующих. Однако, прочтя это письмо, папа Урбан II твердо вознамерился ответить на него достойными деяниями – и собрал в Клермоне церковный собор, за которым последовало его знаменитое выступление [2].
Свою речь, произнесенную по-французски, папа начал детальным описанием пыток, изнасилований и убийств христианских паломников, осквернения церквей и святых мест, совершаемого турками (он называл их «персиянами»): «Они разрушают алтари, сперва замарав их своими нечистотами. Они обрезывают христиан и кровь их обрезания льют на алтари или в крещальные купели. Когда хотят они замучить человека насмерть, то протыкают ему пупок, извлекают оттуда внутренности и прибивают к столбу, а затем, нахлестывая кнутом, водят его вокруг столба, пока кишки не размотаются, и жертва не упадет замертво… А что сказать об отвратительном насилии над женщинами? О таком лучше молчать, чем говорить. На ком же лежит долг отомстить за эти злодеяния и возвратить захваченную землю [христианам], как не на вас?» [3]
Здесь папа Урбан перешел к следующей проблеме, решению которой он и его блистательный предшественник папа Григорий VII посвятили годы неустанного труда – к нескончаемым средневековым войнам. Папы старались водворить «Божий мир» среди феодальной знати, в которой многие, кажется, готовы были воевать даже с друзьями – лишь бы хорошенько подраться. В конце концов, именно этому их учили с раннего детства. И что за случай им теперь представился! «Христианские воины, вечно и тщеславно ищущие повода для войны – возрадуйтесь, ибо теперь вам открылся основательный повод… Если вас победят – вы найдете славную смерть в том самом месте, где умер Иисус Христос, и Бог не забудет, что обрел вас в Своем святом воинстве… Воины ада, станьте воинами Бога Живого!» [4]
По толпе начали распространяться крики: «Dieu li volt!» («Так хочет Бог!»). Многие срывали с себя плащи или другие куски ткани, вырезали из них кресты и нашивали на грудь. Все согласились на следующий год отправиться походом в Святую Землю. И так и сделали.
Таков традиционный рассказ о том, как и почему начался Первый крестовый поход. Но в наше время популярно куда более циничное и зловещее объяснение крестовых походов. Так, после уничтожения исламскими террористами Всемирного торгового центра часто можно было услышать, что именно в крестовых походах лежат корни ярости мусульман. Утверждалось, что их озлобление на жестокое обращение, которому они подверглись со стороны христианского Запада, восходит к времени Первого крестового похода. Крестоносцы, мотивация которых была далека от благочестия и от желания защитить паломников и иерусалимские святыни, написали первую – и на редкость кровавую – главу в историю безжалостного европейского колониализма [5].
Если конкретнее, нам рассказывают, что крестоносцы шли на Восток не из идеализма, а из жажды земель и богатой добычи; что крестовые походы организовали обезумевшие от властолюбия папы с целью расширить христианский мир за счет массовых обращений мусульман [6]; что европейские рыцари были варварами, жестокими по отношению ко всему, что встречали на своем пути, оставлявшими «просвещенную исламскую культуру… в руинах» [7]. Как утверждает Акбар Ахмед, глава кафедры исламских исследований Вашингтонского университета: «Крестовые походы создали историческую память, которая с нами по сей день, – это память о долгом натиске европейцев» [8].
Через два месяца после атаки на Нью-Йорк 11 сентября 2001 года тогдашний президент Билл Клинтон объявил в своей речи в Джорджтаунском университете, что «те из нас, кто ведут свое происхождение из Европы, не невинны» – с учетом крестовых походов, представлявших собой преступление против ислама; и затем вкратце пересказал средневековые сообщения о крови, пролитой Готфридом Бульонским и его войсками при взятии Иерусалима в 1099 году.
То, что крестовые походы были ужасным преступлением и должны быть искуплены – популярная тема, вошедшая в обиход еще до того, как исламские террористы врезались в небоскребы на угнанных самолетах. В 1999 году «Нью-Йорк Таймс» торжественно заявила, что крестовые походы сопоставимы со зверствами Гитлера и этническими чистками в Косово [9]. В том же году, отмечая девятисотлетнюю годовщину Первого крестового похода, сотни благочестивых протестантов приняли участие в «походе примирения», начатом в Германии и оконченном в Святой Земле. Участники шли в футболках с надписью на арабском языке «Прошу прощения». В их официальном заявлении говорилось о необходимости извинений для христиан:
Девятьсот лет назад наши предки во имя Иисуса Христа развязали войну на Ближнем Востоке. Воспламененные страхом, алчностью и ненавистью… крестоносцы подняли над вашим народом знамя Креста… В годовщину Первого крестового похода… мы хотим пройти по следам крестоносцев, чтобы принести извинения за их деяния… Мы глубоко сожалеем о зверствах, совершенных во имя Христа нашими предшественниками. Мы отвергаем алчность, ненависть и страх и осуждаем любое насилие, совершенное во имя Иисуса Христа [10].
В том же 1999 году Карен Армстронг, бывшая монахиня и популярная писательница на религиозные темы, заявила, что «крестовый поход отвечал глубокой внутренней потребности европейских христиан. Однако в наше время большинство из нас без колебаний осудит крестоносцев и назовет их нехристианами. В конце концов, Иисус повелел своим последователям любить врагов, а не уничтожать. Он был пацифистом и, пожалуй, имел больше общего с Ганди, чем, например, с папой Урбаном». Далее она писала, что «священная война – в сущности, дело вполне христианское», поскольку в христианстве, «несмотря на пацифизм Иисуса, всегда ощущалась склонность к насилию» [11]. Согласившись с этим, известный экс-священник Джеймс Кэррол добавил, что крестоносцы «оставили шрамы насилия, до сих пор не изглаженные ни с земли, ни из человеческой памяти» [12].
Эти обвинения не новы. Осуждение крестовых походов широко распространилось на Западе в эпоху Просвещения, совершенно не соответствующую своему названию, когда французские и британские интеллектуалы изобрели «Темные века», дабы прославить себя и очернить Католическую Церковь (см. гл. 3). Тогда Вольтер (1694–1778) называл крестовые походы «эпидемией ярости, продлившейся двести лет и отмеченной всеми жестокостями, всеми вероломствами, всеми бесстыдствами и безумствами, на какие способна человеческая природа» [13]. Согласно Дэвиду Юму (1711–1776), крестовые походы стали «самым выдающимся и самым долговечным памятником человеческой глупости всех времен и народов» [14]. Дени Дидро (1713–1784) характеризовал крестовые походы как «эпоху глубочайшего мрака и величайшего безумия… натравить значительную часть мира на злосчастную маленькую страну с тем, чтобы перерезать глотки ее обитателям и захватить каменистые горы, не стоящие и одной капли крови» [15]. Эти обличения только подкрепляли широко распространенное «протестантское убеждение, что крестовые походы были лишь еще одним выражением католического фанатизма и жестокости» [16]. Так, английский историк Томас Фуллер (1608–1661) писал, что крестовые походы были организованы папами, и что эта «война стала позором христианского мира», поскольку христиане пытались лишить мусульман их законных палестинских владений [17].
Но первым мысль, что крестоносцы были ранними европейскими империалистами, использовавшими религию как предлог для захвата и грабежа чужих земель, по-видимому, высказал немецкий лютеранский церковный историк Иоганн Лоренц фон Мосхейм (1693–1755), писавший: «Римские понтифики и европейские князья приняли участие в первом из этих крестовых походов лишь из суеверия, но со временем, обнаружив по опыту, что эти священные войны весьма способствуют увеличению их богатств и расширению власти… [тогда] в дело вступили властолюбие и алчность и усилили диктат фанатизма и суеверия» [18]. Взглядам Мосхейма вторит Эдвард Гиббон (1737–1794), утверждавший, что на самом деле крестоносцы стремились к «сокровищницам Востока, к золоту и бриллиантам, к мраморным и яшмовым дворцам, к пещерам, благоухающим миррой и фимиамом» [19].
В течение двадцатого века этот тезис о материальных интересах развился в целую «материалистическую» теорию о том, почему вообще происходили крестовые походы [20]. Плодовитый автор Джордж Барракло (1908–1984) писал: «Вот наш вердикт о крестовых походах: они были [проявлением] колониальной эксплуатации» [21]. Или, по формулировке Карен Армстронг, «это были наши первые колонии» [22]. Более подробное и сложное объяснение, зачем рыцари отправились на восток, сформулировал Ханс Эберхард Майер, предположивший, что крестовые походы облегчили тяжелые финансовые обстоятельства «рыцарского класса» Европы. Согласно Майеру и его единомышленникам, в это время постоянно и значительно росло число «лишних» сыновей, – тех членов благородных семейств, которые не наследовали отцовского имущества: его наследникам становилось все труднее прокормить их. Таким образом, как пишет Майер, «крестовый поход стал для рыцарского класса своего рода предохранительным клапаном… этот класс смотрел на крестовый поход как на способ решить свои материальные проблемы» [23]. Недавно группа американских экономистов выдвинула теорию, что крестоносцы надеялись обогатиться от потока паломников (здесь авторы сравнивают иерусалимские святыни с современными парками развлечений) и что папа отправил крестоносцев на восток в поисках «новых рынков» для церкви, которые надеялся создать, обращая в христианство мусульман [24]. После этого неудивительно, что ведущий вузовский учебник по истории западной цивилизации сообщает студентам: «С точки зрения папы и европейских монархов, крестовые походы предлагали способ избавить Европу от беспокойной знатной молодежи… [которая] увидела здесь возможность приобрести новые земли, богатства, статус, возможно, титулы и даже спасение души» [25].
Подытожим все, что услышали: во время крестовых походов захватнический, империалистический христианский мир резал, грабил и колонизировал толерантных и мирных мусульман.
На самом деле это было не так. Как мы увидим далее, крестовым походам предшествовали исламские провокации: столетия кровавых попыток колонизировать Запад, а затем – внезапные новые атаки на паломников и на христианские святыни. Хотя крестовые походы начались с воззвания папы, они не имели ничего общего с желанием обращать мусульман в христианство. Крестовые походы организовывали и возглавляли не «лишние сыновья», а главы знатнейших родов, прекрасно понимавшие, что цена крестового похода может многократно превысить довольно скромное материальное вознаграждение, которого можно было бы ожидать; большинство из них шло на огромные личные жертвы, некоторые даже сознательно разорялись, чтобы выполнить эту задачу. Более того, государства крестоносцев, созданные в Святой Земле и выстоявшие там почти два столетия, не были колониями, основанными на эксплуатации местных ресурсов – скорее, они требовали огромных субсидий из Европы.
Помимо всего прочего, крайне неразумно применять к средневековым войнам современные понятия о том, как надо вести войну; и христиане, и мусульмане тех времен воевали по иным правилам. К сожалению, даже среди самых разумных и сочувствующих крестовым походам историков многие не способны принять этот факт и впадают в неистовство от одной мысли, что война может быть «справедливой», демонстрируя пацифизм, столь распространенный в наше время в академических кругах. Наконец заявления, что мусульмане уже тысячу лет держат на нас обиду за крестовые походы – полная ерунда: претензии по поводу крестовых походов мусульмане начали высказывать лишь около 1900 года, в виде реакции на упадок Османской империи и европейскую колониальную политику на Ближнем Востоке. А сильной враждебность по отношению к крестовым походам стала лишь после основания государства Израиль. Об этом мы подробно расскажем в следующих главах.
Историки расходятся во мнениях, что именно считать крестовыми походами и, соответственно, когда эти события происходили [26]. Я исключаю из рассмотрения «крестовые походы» против европейских еретиков и принимаю условное определение: крестовые походы включали в себя конфликты между христианским и исламским миром за контроль над Святой Землей, военные кампании в период с 1095 по 1291 годы. Однако, в отличие от большинства признанных историков крестовых походов, я начну не с папского призыва в Клермоне, а с распространения ислама и с постоянных мусульманских вторжений на христианские территории. Вот когда все началось – в VII веке, когда исламские армии захватили значительную часть христианских земель: Ближний Восток, Египет и всю Северную Африку, затем Испанию и Южную Италию, а также многие крупные острова Средиземноморья, в том числе Сицилию, Корсику, Кипр, Родос, Крит, Мальту и Сардинию. Важно рассмотреть и христианские контрнаступления, которые начались в VIII веке и вскоре «освободили» многие захваченные территории. Именно таковы были предвестия военных столкновений в Святой Земле. Не стану я и просто перечислять битвы крестоносцев: они понятны лишь в свете более высокой материальной культуры и техники, позволившей европейским рыцарям пройти двадцать пять сотен миль, перенести по дороге множество потерь и затем разгромить мусульманские силы, намного превышавшие их численностью.
Многие превосходные историки посвятили изучению тех или иных сторон крестовых походов всю свою научную карьеру [27]. Я – не один из них. Моя задача – объединить результаты труда этих специалистов и представить их в виде полной картины, описав языком, доступным массовому читателю. Однако я внимательно следил за тем, чтобы воздать должное всем специалистам, труды которых использовал: некоторых упоминаю прямо в тексте, остальных – в концевых сносках.