Когда проснулся, стало достаточно светло и можно оглядеться. Да уж – помещение достаточно большое. Два окна. Вдоль дальней стенки деревянные двухэтажные нары. Возле ближней стены стоят широкие лавки. Посередине большой стол с лавками поуже. На столе стоит несколько оловянных (судя по цвету) мисок и кружек. Там же установлен солидный бак. Наверное, с водой. Параши, что характерно, нигде не видно. А нет – видно. Это оказалась небольшая деревянная бадья с крышкой. И народу в камере было человек пятнадцать. Точно сосчитать не успел, так как дверь открылась, и появившийся на пороге усатый охранник в синем мундире спросил:
– Селиверстов кто? Харч тебе жена передала.
– Туточки! Туточки Селиверстов!
К усатому подскочил толстенький мужик и, получив узелок с тем самым «харчем», потащил его в свой угол. А я удивился простоте и незамысловатости действия. Надо же. Сидим в контрразведке, а тут еду спокойно передают. И, судя по завязкам на этом узелке, ее даже не досматривали. Хотя в первый раз я удивился ночью, когда мой собеседник спичками чиркал. То есть что получается? Здесь спички не конфискуют при посадке? А может, еще и ножи оставляют? Ну, чисто для того, чтобы колбаску домашнюю порезать. М-да, царским сатрапам надо еще работать и работать над собой…
В этот момент у меня чуть глаза не выпали, потому что давешний мужичок, вместе с тремя своими кентами, уселись за стол, и один из них, достав небольшой перочинный ножичек, принялся нарезать полученное в передаче сало. Пф-ф… Это действительно тюрьма?
А пока я наблюдал за сей удивительной картиной, ко мне подошел давешний поитель, вместе с каким-то худым, очкастым парнем. Наконец-то познакомились. Добрый человек звался Митрофаном Гавриловичем Ильиным. Очкарик – Сергеем Андреевичем Бурцевым. А я по привычке представился только фамилией, которая по жизни и позывным была:
– Чур.
Худой Бурцев удивился:
– Э-э… как это – Чур? Просто Чур? А это имя или фамилия?
Эх! Кто бы еще знал, как слово наше отзовётся! Глядишь, и история пошла бы по-другому. Но что случилось, то случилось, потому что я, возможно из-за какой-то распирающей и бурлящей внутри энергии, решил приколоться:
– Это имя.
– А отчество?
Вот ведь упорный. Ухмыльнувшись и уже практически не глотая буквы, ответил:
– Паень, поерь, имени вполне достаточно!
Собеседники мою позицию поняли и настаивать не стали. Зато пояснили, кто есть кто в нашей камере. Толстенький поедатель сала со товарищи чалился за спекуляцию. Трое, играющие в карты на нарах, вроде как воры, сдуру грабанувшие личные покои его высокопревосходительства генерала Бубенцова и взятые с поличным. Еще трое, сидящие с другой стороны нар, обряженные в военные мундиры без погон, тоже воры. Но с претензией. Это интенданты. Молоденький боец, стоящий возле окна, – дезертир. Сидящий в углу и ни на кого не обращающий внимания здоровый парень в черкеске, это вроде какой-то абрек-головорез. По-русски он не говорит, поэтому конкретики нет. Очкарик оказался заезжим студентом, которого приняли в контрразведку за революционную агитацию. А Митрофан был машинистом на паровозе, испортившим свое орудие производства. Случайно. Не нарочно. Но проходит по расстрельной статье, за саботаж. При этом Ильин виноватым себя не ощущает и надеется, что служивые люди правильно разберутся, все обойдётся и его быстренько отпустят домой. Студент, как ни странно, тоже рассчитывает на снисхождение. А за свои убеждения даже готов был провести пару месяцев за решеткой.
М-да… или я что-то недопонимаю, или эти люди наивны до изумления. Сам же, вспоминая зрачки-точечки здешнего штабс-капитана (уже успел уточнить, что значат четыре звезды на погоне), особых иллюзий не испытывал. Не знаю, может, интуиция проснулась, но сдается мне, что следующий допрос может закончиться совсем плохо. Даже если я и стал говорящим, что мне отвечать этому марафетчику? Как объяснить свое присутствие в том месте, где комиссаров постреляли? Нести же пургу про попаданца во времени… Угу. Тут сразу возникнет вопрос, как в том старом фильме: «Какие ваши доказательства?» С тем же успехом и мессией можно представиться. Так же – бездоказательно.
А разговор постепенно стал вращаться вокруг происходящего в мире, и я стал постепенно выпадать в осадок. Ну, начнем с того, что год здесь восемнадцатый. Март месяц. Находимся мы в городке Иванинск, что в пятидесяти верстах от Екатеринодара. Идет мировая война. В прошлом году в Российской империи, в феврале, случилась революция. Буржуазия заставила царя отречься от престола, и власть перешла к Временному правительству с князем Львовым[2] во главе.
Тут я несколько насторожился, потому как ни о каких Львовых ранее не слышал. Но вида не подал, а Бурцев, взявший на себя обязанности политинформатора, продолжал вещать далее.
После Львова уже летом того же года главой, или как его еще называли – министром-председателем, стал Керенский. Ага! Услышав знакомую фамилию, я успокоился. В общем, стал Керенский править. Но получалось как-то не очень. Дела шли все хуже. А к концу лета так совсем стало плохо. Особенно когда немцы в двух местах прорвали фронт, а в тылу все острее и острее ощущалась нехватка буквально всего. И вот тогда, пятнадцатого сентября семнадцатого года в Петрограде произошел переворот. Власть взяли социалисты и большевики во главе с Лениным. И сразу после революции провели свой судьбоносный съезд.
В этом месте меня конкретно заклинило. Во-первых, какой нафиг сентябрь? Нет, за давностью лет многое подзабылось, но вроде название было – Великая Октябрьская социалистическая революция. Так что все должно быть в октябре. Ну, в крайнем случае в ноябре. Хм… Или Великая Ноябрьская социалистическая революция? Отмечали-то ее седьмого ноября. Или седьмого октября? Э-э-э… не суть! Революция по-любому должна быть осенняя – октябрьская или ноябрьская. Но никак не сентябрьская. Даже если учитывать все эти юлианские и григорианские календари.
Блин! Вот кабы знать, где упасть! И почему я не в отделе «Евразия» работал? Хоть историю родной страны знал бы назубок! А так как занимался исключительно европейскими колониями пятнадцатого-девятнадцатого веков, то и историю России смутно помню исключительно из полузабытых школьных учебников, чувствуя себя сейчас дурак дураком.
В общем, пока я очухивался и пытался переварить эту сногсшибательную новость, опять пошла более-менее знакомая информация. Про то, как еще при Временном правительстве было объявлено о независимости Польши и Финляндии. Временщики то же самое разрабатывали для Украины, прибалтийских стран, Кавказа и Туркестана. Малость не успели. Но там и местные сами хорошо справлялись. На этом фоне даже не особо удивил сепаратизм донских казаков. Те, после смерти Каледина, ни много ни мало, заявили о создании Юго-Восточного союза, во главе с атаманом Красновым. Заключили договор с немцами. Начали присматривать себе территорию, включающую Воронеж и Царицын. То есть четверть европейской части современной России. Понятно, что правительству в Петрограде это совсем не понравилось, но сил у него довольно мало, и теперь здесь идет пока еще вялотекущая рубка.
Угу… Я почему-то думал, что вся буча в России началась где-то ближе к лету восемнадцатого года. А тут только весна, но уже ростки гражданской войны вовсю проклюнулись. С другой стороны, если революция сентябрьская, то может быть вообще все что угодно. А Краснов-то, подстилка нацистская, оказывается, уже в это время себя показал во всей красе. Ну и я под этот замес краем попал. Зато теперь даже сомнений не возникает о поведении на допросе. Валить надо того кокаиниста. Вместе с сержантом. Наглухо. Благо силы вернулись, и башка соображать нормально начала. А после уходить из столь негостеприимных мест.
Правда, ни в этот, ни на следующий день меня к штабс-капитану не вызывали. Поэтому просто сидел в камере. Сверкал коленками. Общался со своими знакомцами. Ильин, глядя на меня, еще в первый день презентовал нижнюю рубаху. Отдал бы и кальсоны, но, смущаясь, пояснил, что сидит здесь уже пять дней, да и до этого столько же в них проходил. Так что сия часть гардероба у него несколько… хм, грязновата. Но если я захочу… Я не захотел, и все успокоились.
А на третий день в дверях появился уже примелькавшийся попкарь, в сопровождении двух солдат, которые довольно споро уволокли молчаливого абрека. Через пару минут усатый снова появился и вызвал толстенького спекулянта. Потом студента. А потом и меня выпихнули в коридор, где споро связали руки (на этот раз за спиной), и всю нашу четверку погнали на улицу. Там оказалось еще двое солдат, телега и однозвездочный офицер на лошади. Без долгих разговоров арестантов загрузили в телегу, один из солдат, положив винтовку на колени, сел за руль (в смысле взялся за вожжи), остальные бойцы выстроились сзади, младший лейтенант возглавил процессию, и мы выехали за ворота.
Бурцев попытался было поинтересоваться, куда нас везут, но его оборвали ответом, что «куда надо», и посоветовали заткнуться. Горец молчал. Барыга бормотал, что он и так уже все отдал (вот те крест), и вообще не понимает, за что его бог наказывает. Я же напрягал и расслаблял руки, стараясь растянуть веревку. Уж очень мне не понравилась вот эта незапланированная поездка в закат. А особенно две лопаты, лежащие на сене вдоль борта. Да и состав арестантов тоже внушал. Абрек – бандит? Бандитов к стенке. Студент – агитатор? Пусть и не от какой-то партии, а по велению души, но баламутит умы и вносит смятение в сердца. Тем более приезжий. То есть попросить за него некому. К стенке. Толстый – спекулянт? Зря он (по его же словам) все отдал. Отпустишь такого, так он начнет причитать, как его контрразведка на бабки опустила. Вопросы пойдут. Сомнения. А им это надо? Поэтому подельников нафиг, а его – к стенке! Что же касается меня, то очевидно, что лицезрение чужого детородного органа произвело на их благородие столь сильное впечатление, что он решил вообще не заморачиваться с какими-либо выяснениями. Тут оскорбленные чувства взыграли, вот и решил шлепнуть мерзкого эксгибициониста как можно скорее.
Несколько удивляло отсутствие в нашей компании Митрофана, но кажется, этому есть объяснение. Он машинист. Машинистов мало и их надо беречь. Тем более, как Ильин искренне говорил, вины его в поломке не было. Я ему верил, так почему бы и контрикам не поверить?
Телега тем временем, завернув за здание тюрьмы, проехала по небольшой улочке, и городок неожиданно закончился. Надо же. А сюда мы гораздо дольше катили. Но скорее всего, город просто вытянулся вдоль речки и меня везли вдоль. А теперь свернули поперек, вот и получилось, что буквально через десять минут были в чистом поле.
Вскоре наше транспортное средство остановилось возле зарослей кустарника, а офицер, поигрывая плеткой, скомандовал:
– Вылазь.
Ну, вот и приехали. Сквозь голые ветки я разглядел холм свеженасыпанной земли. Значит, яма для нас уже готова. Но и я был готов. Веревки соскользнули с запястий еще на выезде, пришлось их пальцами придерживать, чтобы вообще не свалились. Поэтому, не дожидаясь, когда солдаты станут скидывать с плеч винтовки, прямо с телеги прыгнул на офицера. Тот подобного фортеля никак не ожидал и, получив кулаком в горло, вместе со мной свалился на другую сторону лошади. А я, выдернув из кобуры наган, начал стрелять по солдатам. Не… стреляю я обычно хорошо. Но тут против меня играли два обстоятельства. Во-первых, у нагана очень тугой спуск, и без предварительного взвода продавливать спусковой крючок достаточно тяжело. Во-вторых, офицерик не упал на землю, а зацепился ногой за стремя. Револьвер же был шнурком прицеплен к кобуре. Лошадь дергалась как сволочь, и вся это конструкция – стремя-нога-кобура-наган – дергалась вместе с ней.
Поэтому первую пулю я влепил в дальнего солдата. Вторую получила лошадь, везущая телегу. Лошадь заорала почти человеческим голосом и стала прыгать, дергая с недюжинной силой наш шарабан. Третья пуля ушла в молоко. Четвертая в солдата, который уже целился в меня, но медлил, опасаясь попасть в командира. Тут раздался выстрел из винтовки, глухой звук попадания, после чего лейтенантская кобыла, визгливо заржав, рванулась в сторону так, что наган птичкой вылетел из руки. А мне ничего не оставалось делать, как броситься на бойца, который в этот момент лихорадочно дергал затвор.
Солдат оказался опытным, потому что, увидев, бегущего противника, плюнул на заклинивший затвор и взял винтовку так, чтобы насадить вражину на штык. Но он никак не ожидал, что в последний момент я просто упаду на спину, пропуская удар над собой, и, скользнув по влажной земле, со всей силы ногой влеплю ему по причиндалам. Конвоир, роняя оружие, стал падать, а я, подхватив винтовку, ткнул в неожиданно податливое тело штыком и развернулся в сторону четвертого, который изначально сидел на телеге.
Но там никого не было. Вернее, опасности не было. Телега стояла пустая и как-то странно перекособоченная. Запряженная в нее лошадь никуда не делась, но подгибала заднюю ногу. Бурцев, внешне вполне целый, с ошарашенным видом крутил головой. На земле, не двигаясь, ничком лежал спекулянт. Рядом – солдат, из горла которого слабыми толчками выбивалась кровь. Горец сидел тут же, и вся борода у него была в крови. Охренеть! Он его что – загрыз?!
Ну, с этим позже разберемся, а сейчас, не выпуская винтовку из рук, я сбегал к лежащей метрах в тридцати лейтенантской лошади. Так. Коняшка отмучилась. Ее владелец тоже, так как падающая лошадь ему свернула шею. А что с остальными? Двое солдат – наглухо. Тот, которого я ткнул штыком куда-то в район задницы, просто без сознания. Секунду постояв над ним, решил – не… не наше это. Добивать точно не буду. Пошел к арестантам. М-да… Спекулянт заколот штыком. Солдату действительно перегрызли горло. У абрека вся морда в крови. И почему-то штанина. Похоже, ноге досталось. Охлопав убитых бойцов по карманам, нашел нож. Перерезал веревки сначала бандиту (тот тут же занялся раной), а потом и активно блюющему Бурцеву.
После чего позаботился о себе. Нет, к мешку я уже как к родному привык, но гардеробчик сменить просто необходимо. Благо сумерки, никого из посторонних не видно, да и мы достаточно далеко от дороги. А если кто услышит выстрелы, не насторожится, так как, судя по всему, не нас первых сюда на расстрел привозили. Но поторапливаться надо.
Вскоре подобрал себе все, что хотел. Сапоги и галифе – офицерские. Белье, гимнастерку, папаху и шинель – солдатские. В общем – готов. Так, а что мои сокамерники? Студент к этому времени перестал удобрять землю и потерянно стоял возле телеги. Кстати – чего ее так перекосило? Подойдя ближе, понял причину – ось сломалась. Жаль… Хотя чего жаль? Лошадка-то ранена и все равно не смогла бы ее тянуть. Тут очухался очкарик и с горячечным шёпотом, боязливо поглядывая по сторонам, зачастил:
– Господин Чур, э-э-э… товарищ Чур! Нам бежать отсюда надо. Скорее бежать! Они ведь нас убить хотели. Вон там яма уже приготовлена была. А вы как прыгнули. Как начали стрелять! И солдат мы убили… теперь если нас поймают, то точно расстреляют! Бежим!
Встряхнув очкарика за шиворот, я рявкнул:
– Угомонись! Не сепети! Собери винтовки. Собери патроны. Проверь у убитых по карманам, что есть. Может, хоть сухари найдешь. Да и вообще – все, что будет интересного, сюда неси. Ремень себе возьми. На него подсумки повесишь.
И еще раз встряхнул собеседника, уточнив:
– Все понял?
Серега закивал, и я его опустил. Сам же направился к горцу. Тот наш разговор про бегство слышал, но даже морду не повернул. Или действительно по-русски ни бельмеса, или марку держит. Присев перед бандитом на корточки, уточнил:
– Ты меня понимаешь?
Тот кивнул.
– Штыком ткнули или пулю получил?
– Щитыком…
– Идти сможешь?
Парень попытался подняться, но с глухим рычанием завалился на бок. Я вздохнул:
– Понятно… снимай штаны. Чего вылупился? Ногу тебе замотаю нормально. Благо тряпья хватает…
Пока возился с раненым, вернулся Бурцев. Сбивчиво доложил:
– Вот. Патроны и винтовки. Немного сухарей есть. Вот деньги. Нож перочинный. Еще часы у прапорщика были и портсигар серебряный, с папиросами…
Я восхитился:
– Студент! Да в тебе погибает опытнейший мародер! А на вид додик-додиком! Чего же ты сразу не вскрылся, родной? Блевал тут, как институтка.
Серый на секунду застеснялся, а потом, опасливо поглядывая на абрека, наябедничал:
– Этот дикарь прямо у меня на глазах живому человеку горло перегрыз. И рычал еще очень страшно. А из солдата кровь прямо фонтаном ударила. Вот и не выдержал…
Я философски пожал плечами:
– Жить захочешь, не так раскорячишься. Ну что? Ты готов?
– Да! Бежать надо!
– Не бежать, а идти. Нам еще пассажира тащить придется, а с ним не побегаешь.
Серега опешил:
– Ка… как… какого пассажира?
Я кивнул в сторону:
– Вон того, красавца бородатого.
Бурцев возмутился:
– Но нас же сразу поймают! И расстреляют! С ним мы далеко убежать не сможем! Да и зачем он нам нужен?
Я выдохнул, собираясь с мыслями, и серьезно спросил:
– А ты куда вообще собирался тикать, бегун ты наш легконогий? В ту степь? До ближайшего хутора или заимки? Где нас и повяжут. Или в какой-нибудь балке прятаться будем? Ага. Ранней весной, без еды и тепла. В общем, так тебе скажу – хочешь уходить, уходи. Держать не буду.
Студент тут же включил заднюю:
– Нет. Я с вами. Только все равно непонятно, зачем нам этот бандит нужен.
Да мне самому это непонятно! Фиг его знает, чем меня этот бородач зацепил. Или тем, что в критическую минуту помог, завалив того солдата. Не побоялся ведь, со связанными руками, броситься на вооруженного человека. Или тем, что даже взглядом не попросил помощи, понимая, что будет являться обузой. При этом также понимая, что далеко уползти не сможет, и когда его найдут, то не пощадят. Все эти мысли и вылились в слова:
– Как тебе сказать… русские своих не бросают.
– А он что – свой?
Я задумчиво почесал ухо:
– Пока – да. А там разберемся…
Студент какое-то время молча переваривал информацию, но потом, видно смирившись, спросил о другом:
– А куда мы пойдем?
– Обратно, в Иванинск.
Сергей аж подпрыгнул:
– Как в Иванинск?
– Это то место, где нас точно искать не будут.
Вопрос, куда направить стопы, я уже продумал. И мысль насчет города мне понравилась больше всего. Если б мы были местными, нас бы, разумеется, искали в первую очередь там. Но мы все пришлые. Значит, беглецов, которые, по логике, должны стремиться как можно быстрее уйти с вражеской территории, будут искать в степи и в ближайших населенных пунктах. Никому не придет в голову, что мы здесь можем остаться. Только нужно поспешать.
Быстренько соорудив из двух винтовок и шинели сидячие носилки, мы взгромоздили на них раненого и, распихав необходимое барахло по карманам (наган при этом я сунул за пазуху, остро сожалея о недостатке патронов), двинули в сторону окраин. По пути я просвещал и инструктировал Бурцева:
– Смотри, студент. У нас есть около сорока минут, прежде чем хватятся расстрельную команду.
– Почему сорока?
– Потому что минут двадцать назад мы их положили. Вот и считай. Должны были хлопнуть нас. Потом закопать. Потом вернуться. Это где-то час. Если повезет, то, может, и дольше не хватятся. Вдруг там у телеги колесо отвалилось или еще какая напасть произошла? Но рассчитывать будем все-таки на час. Что касается тебя – в отличие от нас, ты тут раньше ходил по городу, поэтому соображай, где на ближней окраине есть какие-нибудь заброшенные дома или сараи. Или еще что-то в этом роде. Только чтобы собак не было.
Несколько минут шли молча, а потом Серега, запаленно дыша, ответил:
– Даже и не знаю… есть сгоревший каретный двор. Рядом никто не живет. Но он совсем недалеко от тюрьмы…
– Недалеко это хорошо. Кстати, насколько недалеко?
Бурцев пропыхтел:
– Уф-уф… если через переулок, то минут пять ходьбы.
– А крыша там есть, или все сгорело?
Вместо ответа студент взмолился:
– Товарищ Чур, давайте немного передохнем, а то у меня уже пальцы сами разжимаются…
Остановились. Усадили раненого, и пока я из винтовочных ремней делал петли для облегчения переноски, Серега пояснил:
– Там сам двор сгорел. Но несколько сарайчиков остались целыми. Только они совсем пустые. Даже сена нет.
Снова берясь за приклады винтовок и поднимая носилки, я прокомментировал:
– Ничего. Зато у нас шинели есть. Этого хватит. А сейчас береги дыхание и добавь скорости. Время поджимает. Скоро уже совсем темно будет…
Так и топали по дороге, готовясь при малейших признаках появления людей нырнуть в кусты. Они хоть и голые, но в быстро сгущающейся темноте будут хорошим прикрытием. Студент сопел и пыхтел, а я, к своему удивлению, вообще не чувствовал никакой усталости. Блин! Неужели подарочки Сатихаарли постепенно начали работать? Она ведь обещала, что что-то включится почти сразу. Вот видно и включилось. Но Бурцев с каждым шагом кряхтел столь надрывно, что я не выдержал. Всучил ему винтовки с шинелью, а горца посадил себе на закорки. После чего наша скорость заметно возросла, и довольно скоро, уже в полной темноте достигли вожделенного каретного двора. На дороге пришлось прятаться от людей всего один раз. Это была какая-то бричка, следовавшая в город. В самом Иванинске, там да. Там раза три приходилось быстренько скидывать абрека со спины и делать вид, что мы просто общаемся. Благо на одной ноге он стоял твердо. Но, честно говоря, в сгущающихся сумерках к нам никто и не приглядывался. Только одна припозднившаяся барышня шарахнулась в сторону и перешла на другую обочину, когда я куражливо запел:
– Бывали дни веселые, гулял я молодец…
Студент при этом чуть наше барахло не выронил и запричитал шепотом:
– Чур, тише! Вы что!
На что я громко и пьяно возразил:
– А мне скрывать нечего! Пусть все слышат! Я честный человек! А любому, кто в ентом сумлевается, рожу начищу!
Зато идущая навстречу парочка, после моих воплей, шустро нырнула в какой-то переулок, и мне не пришлось лишний раз скидывать ношу со спины. Увидев это, очкарик понял суть маневра и уже не возражал, перестав трястись на каждом шаге.
Ну а потом, как я и говорил, мы достигли вожделенных сарайчиков. Выбрали в котором поменьше щелей (это уже практически на ощупь) и стали устраиваться. Погрызли сухарей, сожалея об отсутствии воды. Заодно, наконец, познакомились с бандитом. Оказалось, что кличут его Магомед Чендиев. Тридцати двух лет от роду. Спустился с гор за солью, вот его и замели. Ну, это я так шучу. На самом деле Чендиев со товарищи занимались скотокрадством. Так сказать – семейным бизнесом. Благороднейшее занятие. Героическое. Ну, это у них так считается… А Мага после удачного дела откололся от коллектива и сдуру пытался взять на гоп-стоп представителя союзного командования. Какого-то французского подполковника, которого бес знает зачем занесло в эти края. Абрек с приятелем были потрясены блеском и шикарным покроем незнакомой формы. А также малым количеством охраны. Это их и подвело. Приятеля завалили на месте, ну а Чендиева взяли живым.
Прослушав незамысловатую историю горного витязя, без тигровой шкуры, я про себя похихикал, а потом принял волевое решение:
– Ну что, друзья. Утро вечера мудренее. Попробуем поспать, а завтра нас ждут великие дела.
Бурцев какое-то время крепился, но все-таки не выдержал:
– Какие дела?
– Вот завтра и узнаешь. Спи.