У меня захватило дух. Мне почудилось, что я проваливаюсь в колодец с лепестками роз – что-то вроде того, что было при императоре Гелиогабале, вернее, в сказках о нем… Впрочем, сказки намного интереснее, чем быль, я уверен, что большая часть исторических сведений, и чем древнее, тем больше – именно выдумки, сплетни, с годами превратившиеся в факты.
Итак, меня втянуло в розовый дурман, я как-то отуманился, поплыл… и Бог знает, что бы дальше могло случиться, но в этот волшебную ауру вплыло лицо Лиды.
Я настолько одурел, что не сразу вник в происходящее, мне почудилось, что это сон, галлюцинация?.. Не знаю, насколько долго я соображал, пока не сообразил, что это никакие не причуды восприятия, а самая что ни на есть реальность. Лида была здесь и, широко открыв глаза, смотрела, как я взасос, в смысле по взрослому, и изнемогая от страсти, целуюсь с какой-то неизвестной ей особой.
Осознав это, я с усилием неловко вырвался из Алининых объятий, а вместе с этим из пленительного флера. Мир вернулся в полном объеме – с ресторанным угаром кутежа, разрозненным многоголосьем, звяканьем посуды – и я отчетливо расслышал пьяный женский голос:
– …ч-чего?! Да за такие бабки я с тобой срать не сяду, не то, что еще там что-то!..
Похоже, диспут разгорелся относительно оплаты услуг интимного характера.
Лида наверняка тоже услышала эти чудесные слова. Лицо ее брезгливо изменилось.
– Лида! – вскричал я. – Ты… я…
И я беспомощно развел руками.
Вот что я мог объяснить в данной ситуации, какие слова подобрать к происходящему?!.. Не смог ничего сказать. Смогла Алина. Она с веселым хмельным любопытством уставилась на Лиду.
– Так это и есть твой выбор? – нагло и насмешливо сказала она.
– Замолчи, – грубо оборвал я ее, вскакивая и пускаясь в обход стола. Лида, ни слова не промолвив, устремилась на выход, я за ней.
– Лида! Лида, да постой же!..
Я хоть и чувствовал себя трезвым, а ноги заплетались, путались, я как-то по дурацки долго обегал стол, не сомневаясь, что Алина все с тем же плотоядным сарказмом наблюдает за мной. Да и шеф наверняка тоже.
А вот остальным было явно не до нас. Веселье вошло в стадию деструкции, когда перепившиеся не соображают, что делают, и в этот момент от них ожидать можно всего, а очнувшись на следующий день они с искренним недоумением выслушивают рассказы о своих вчерашних подвигах, и с не менее искренне восклицают: «Я?! Да быть не может!..» – хотя в том состоянии быть может все.
Лида уже вышла из кабинета, а я все стремился вслед ей, натыкаясь то на стулья, то на кого-то из перепившихся парней, как будто нарочно судьба-злодейка мешала мне догнать девушку. Но я, сжав зубы, одолел препятствия и настиг Лиду уже в вестибюле.
– Постой! Подожди!
Я схватил ее за руку, но она сильно рванулась, выдернула руку… и с размаху влепила мне такую звонкую пощечину, что у меня в башке как будто в колокол грянули.
Пока я обалдело стоял и слушал свой малиновый звон, Лида ушла. Я даже не заметил, как она вышла, куда пошла… стоял, как вбитый гвоздь. А когда, наконец, обрел способность размышлять, то догонять, конечно, было уже поздно.
С тяжелым сердцем я повернул обратно…
И нос к носу столкнулся с Алиной. С гордо-независимым видом она вышла из кабинета, и почему-то это так изумило меня, что я тупо спросил:
– А… ты куда?
Она пожала плечами:
– Ты мне велел молчать, кажется?..
И гордо процокала каблучками по ступенькам – даже звук-то какой-то особенный. Толкнула тяжеленную входную дверь… и исчезла в вечерних сумерках.
Я еще постоял немного в вестибюле, бессмысленно спрашивая себя: ну и что это было?.. И естественно, не находя ответа на данный вопрос. И не найдя, поплелся обратно.
Только войдя в кабинет, я столкнулся с шефом, с первого же взгляда распознавшим мои душевные дефекты:
– Что, товарищ Боец, попал?.. Ну, что ж делать, таковы перепутья жизни! Паутина, можно сказать. А уж бабы ее так запутают, как никто другой.
– Кто виноват, я уже понял, – вздохнул я. – Не понял я, что делать…
То, что чувства юмора в сложившейся обстановке я не потерял, меня немного порадовало.
– Так я подскажу! – широко улыбнулся Вадим Антонович.
– Да?
– Забыть про все. Пей, да веселись. Веселье, конечно, Кто… – здесь он оглянулся на перепившихся гостей, – кто из этих шмар если к тебе полезет – тоже не отказывайся.
– Да это вряд ли.
– Ну, смотри сам. Я лишь советую. В целом так: выкинь все проблемы из головы, да и нажрись до пробки. Завтра похмелье будет? Будет. Ничего. Поправишься. Отходняк от этой паутины жизни тоже нужен, не то, знаешь, разрыв мозга тоже может быть. Как у Ницше. Слыхал?
– Что-то так… краем уха.
– И ладно, больше и не надо. Все, иди, бухай и ни о чем не думай. Можешь считать, что это приказ. Ясно?
– Так точно, – я улыбнулся.
Он вознамерился выйти, но я чуть придержал его:
– Вадим Антонович!
– Да?
– Сдается мне… мы кое-что не договорили сегодня?
Признаюсь, это был своего рода психологический эксперимент: как он отреагирует. Но мне ли не знать шефа! Как от может отреагировать? Либо совсем невозмутимо, либо с ехидцей. На сей раз у него получилось примерно посередине между этих полюсов:
– Не договорили сегодня, договорим завтра, – сказал он вроде бы нейтрально, но в тоне угадывалась усмешка: знаю, брат, о чем речь, мол, с умным человеком и поговорить любопытно.
Ну и то верно, подумал я. Завтра, так завтра. А сейчас, тоже правда, надо бы нажраться вдрызг и ни о чем не думать – мудрая мысль!
– Ладно, – сказал я тоже особенным тоном: мол, запомнил насчет завтра, хотя и так знал, что шеф слов на ветер не бросает.
Тут у него зазвонил телефон, и он заспешил на выход, еще раз кинув мне напоследок:
– Гуляй от души, там еще принесли и спиртного, и жратвы всякой вдоволь. Давай! Завтра созвонимся.
И пошел, сказав в телефон:
– Да, слушаю. Да, ждал вашего звонка. Вопрос важный, согласен. Готов обсуждать…
Продолжения я уже не слышал, зато мысленно усмехнулся конспиративному искусству босса: из сказанного невозможно установить не только имя, но даже пол абонента… Молодец, что сказать.
Разгул веселья продолжался, хотя зенит явно был пройден. Вернулись Юра с блондинкой, она теперь деловито перетирала тему с кем-то еще из парней, а Юра был несколько нахмурен и даже печален.
Я подсел к нему:
– Ну как?
– А, – скривился он, махнул рукой. – Мешок мешком, на тройку с минусом.
И дальше загрустил.
Я понял, что он так отозвался о профессиональных способностях блондинки, и теперь вспоминает ту свою бестию, которая кинула его как бесперспективного. Та наверняка была факел, пламя, а не мешок… Бывает такое, конечно: мужик попадается на какой-то необъяснимый женский крючок, по сути, это зависимость, которую, возможно, и осознаешь, да ничего поделать с ней не можешь. Вот Юра и подсел. Да что там Юра! А я? Тоже ведь где-то по грани хожу, как бы мне самому не угодить в эту Венерину мухоловку…
Тут я спохватился – так еще, на хрен, схватишь депрессуху, этого только не хватало. Поискал глазами грузинский коньяк – а, вот он! Пей-не хочу, точно шеф постарался. Ну, спасибо ему за это.
– Юра, – окликнул я.
– А? – отозвался он без эмоций.
– Давай выпьем.
– Давай, – он малость оживился, но не очень.
Я разлил коньяк по рюмкам, чтобы не борщить, но товарища поддержать, и мы выпили. Я даже развеселился, смеялся, мы с Юрой чокались рюмками, потом рядом с нами оказался Танк, и тоже выпивали, чокаясь, провозглашали тосты, ржали, потом и девчонки очутились вокруг нас – на этой стадии я уже плоховато помнил, что происходило вокруг, осталась в памяти черноглазая девушка, она была симпатичная, хотя уже и здорово поддатая, меня потянуло к ней, кажется, и она ко мне была неравнодушна – такие вещи на уровне интуиции ловятся на счет «раз». Взгляд черных глаз прямо излучал тепло, не физическое, а более тонкое, но я его ощущал. Я что-то начал говорить ей, язык заплетался, наверное, нес чепуху, помню, что еще с кем-то говорил, но о чем?.. В общем оставшийся вечер я решил выполнить «приказ» шефа, и оторвался на полную катушку, предался куражу и веселью хмельному, и естественно на утро не все помнил – праздник, так сказать, удался…
…Проснувшись, увидел грязноватый потолок в разводах от протечек и услышал нездоровый храп – это были первые проявления мира после временного небытия. Я поводил глазами, ощутил обманчивую легкость, даже бодрость, потому решительно поднялся и сел на диване.
Ага! Оказывается, я «дома», то есть на своей съемной квартире. Утро. Может, день, хрен его знает. Шторы почти задернуты, определить трудно. В просвет меж ними В углу на полу, точнее, на матрасе храпит, постанывая, здоровенная мужская фигура.
Так. Обманчивая легкость сменилась стремительно подступавшей снизу тошнотой. И голова начала несильно, но настойчиво кружиться, и у меня хватило остатков соображения понять, что это само не прекратится, нужно принимать меры: горячий душ, потом теплая ванна, потом…
Рассуждения были прерваны Степанычем возникшим из кухни. Многоопытным взглядом он оценил мое состояние:
– Так… Самочувствие?
– Бывало лучше, – с трудом проговорил я, борясь с отвратительным чувством тошноты.
– Понятно. Ну, иди займись водными процедурами, потом чай будем пить. Заварю свежий.
– Степаныч, спасибо, – распухшим шершавым языком пробормотал я. – Ты настоящий наставник… Как отец родной…
– Ну, а то! – с хмурым юмором согласился он. – Мы в ответе за тех, кого воспитали… Давай иди, не то хуже станет. Тоже по молодости лет бывало, знаю.
– Ага, – с некоторым трудом я встал.
В храп из угла вплелись какие-то особенно страдальческие ноты.
– А это кто у нас?.. – я вгляделся, – а, Танк, что ли?!
– Ну, а кому еще быть. Давай, давай, иди, приходи в себя!..
– Уже иду. То есть бегу!..
Мне плохело с катастрофической скоростью. Головокружение превращалось в боль, стискивающую виски, а пищеварительная система энергично протестовала против присутствия в организме остаточных объемов спиртного…
Через минут десять я лежал в ванной, задернув целлулоидную занавеску, в восхитительно теплой, почти горячей воде, приладив душ так, чтобы его сильный упругий ливень лупил прямо мне в макушку. Ох, ребята, это кайф! Я прямо-таки физически ощущал, как вода вымывает из меня остатки этилового спирта, сивушных масел, чего там еще… Не знаю, сколько времени я так балдел, но вот в дверь забарабанили не по-детски, и умоляющий голос Танка возопил:
– Брат! Открой, а?! Не могу, извини!..
Кряхтя, я приподнялся, отомкнул щеколду:
– Цени акт милосердия!
Вряд ли мой друг мог сейчас оценить что-либо. Он ракетой пролетел к унитазу, склонился над ним, и…
– …извини, брат, – с трудом проговорил он минут через пять, – так припекло, мать его! Не донес бы.
– Ладно, что там, – лениво откликнулся я, лежа в ванной с закрытыми глазами. – Это ты извини, я побалдею еще малость, а уж потом ты заходи, ополоснись…
– Да не вопрос, брат!
И он поспешил удалиться.
Я еще повалялся, окончательно приходя в себя, потом тщательно, докрасна растерся махровым полотенцем, после чего уступил ванную Танку. Он справился с омовением гораздо быстрее меня, да и вообще похмелье перенес намного легче. Мы сидели в кухне, пили горячий крепкий чай, и я, хотя восстановился, чувствовал еще легкое головокружение и муть внутри, а Танку все было нипочем, он уже азартно лопал бутерброды, жизнерадостно ржал, а затем, как бы вспомнив что-то, обратился ко мне:
– Да! В Москву-то когда поедем?
Я чуть не поперхнулся чаем:
– В Москву? Мы с тобой? – я приподнял бровь, пытаясь припомнить разговор.
– Ну да! Да ты чо, забыл? Вчера же говорил!
– Хм, – я поставил чашку. – Не помню, хоть убей. Освежи воспоминания.
Танк загоготал:
– Не, ну ты даешь, брат!.. Ну еще мы сидели: я, ты, Юрка, еще кто-то, песню орали: «Белая ночь!..», вспомнил.
– Белая ночь?.. Шатунов что ли? – уточнил я, не назову себя фанатом «Ласкового мая».
– Не, как Шатунов! Белая ночь, опустилась как облако! Ветер гадает на юной листве!.. – заголосил Танк, быстро проникшись куплетом.
Мысленно ужаснувшись этой картине, я машинально пробормотал, ну а что песня действительно здоровская:
– Слышу знакомую речь, вижу облик твой… Нет! Не помню.
Танк заржал пуще прежнего. Даже Степаныч заухмылялся:
– Как в анекдоте, знаешь?.. Приходит мужик к врачу и говорит: «Вы знаете, у меня провалы в памяти». Ну доктор ему: «Ладно, будем разбираться. Давно это у вас?» Мужик глаза вылупил: «Что давно?» Врач: «Ну, провалы ваши». А тот: «Какие провалы?!»
Танк чуть не лопнул от смеха, настроение у него было великолепное. Да и я улыбнулся:
– Ну, до этого, надеюсь, не дойдет, но реально не помню… Слушай, – обратился я к Танку, – а ты, между нами говоря, с девчонками вчера того… вступил в интим?
– А то! – продолжал хохотать Танк. – Одной присунул так, что мама-не горюй! Пусть знает донских казаков.
Я напряг память изо всех сил, но то умильное переглядывание с симпатичной потаскушкой было последним рубежом, за которым наступила терра инкогнита.
– Слушайте, мужики. Я, конечно, дико извиняюсь, но я-то сам вчера не того? Никому ничего не присунул по бухому делу?
– А ты не помнишь?!
– Нет. Как шаром покати.
Ну, тут, конечно, снова адский ржач, после которого выяснилось, что вряд ли теперь я смогу восстановить события этих часов. Танк сам находился «на форсаже» и помнил происходящее сильно фрагментарно, а Степаныч с Ракитиным удалились совсем рано…
– Мы сюда пришли, дома ему не хотелось при жене… Так что уж извини, без твоего разрешения.
Я отмахнулся:
– Ну что ты, Степаныч! Какое разрешение?!
– Ну да. Конечное дело, бутылочку раздавили на двоих, но так аккуратно, без проблем. А потом…
Здесь вдруг Степаныч осекся и странно посмотрел на меня.
Я уловил неладное.
– Ты что, Степаныч?
– Да… Ладно! Все равно ведь узнаешь, лучше раньше, чем позже.
– Вот это верно. Степаныч, я тебя прошу, не тяни, говори, что там?!
– Ладно, – он решился.
Короче говоря, когда они с Ракитиным солидно выпивали и беседовали, вдруг раздался звонок в дверь, причем звонили так отчаянно, как будто Страшный Суд на носу. Степаныч, малость обомлев, ринулся открывать – оказалась Лида, такая взбудораженная, по глазам видно, что плакала, стала стремительно собирать свое барахло, а на изумленные вопросы сквозь зубы отвечала, что она все сделала, турнирные протоколы подписала, расчет за работу получила, и теперь мчится на вокзал, и первым же поездом – домой, в Ростов. Ошеломленный Степаныч упрашивал ее подождать, мол, вместе и поедем, но она огрызнулась: «Некогда!» – и кое-как побросав вещи в сумку, вылетела прочь.
– Я и подумал, у вас что-то расклеилось…
– Да, – я кивнул, помолчал. – Да, Степаныч. Расклеилось, и теперь не знаю, склеится ли…
Он, кажется, хотел сказать что-то утешительное, но тут грянул телефон, и я поторопился к нему.
Это оказался, естественно, шеф.
– Живой? – спросил он, не здороваясь.
– В норме.
– Ну-ну. Если так, то через час жду у себя, – и отключился.
Вчерашний демократизм из его голоса исчез начисто. В нем была только властность.
– Начальство, – объяснил я землякам. – Слушай, Танк! Так ты говоришь, я тебе предлагал с собой в Москву поехать?
– Ну! А что?
Я навскидку прикинул расклады. А почему бы и нет?..
– А ты сам-то как? Не против?
– Я? Да я только за! Столица как-никак!
– Ладно. Я к начальству, наверное, как раз этот вопрос решать и будем.
– А, ну тогда ни пуха, ни пера!
– К черту!