Ларисик вела маму по длинному служебному коридору и щебетала:
– Машенька, но почему вы не хотите посмотреть выставку со всеми, когда будет торжественное открытие?
– Ларисик! Мне даже странно слышать от вас такие слова! – с придыханием восклицала мама. – Вы же настоящий ценитель и знаете, что картину не смотрят, с ней разговаривают. А какой разговор может быть в толпе?
Ларисик заламывала руки и стонала от восхищения маминой тонкой мыслью. Она и не догадывалась, что имеет дело с контрразведчицей. А контрразведчиков учат общению, как школьников математике. С каждым человеком они говорят на близком ему языке.
Блинков-младший плёлся сзади. Про него совсем забыли. А непростой восьмиклассник тем временем не дремал! Он как по книге читал мамину комбинацию. Когда всё разворачивается на твоих глазах, это нетрудно.
Конечно же, мамины сослуживцы сейчас допрашивают сотрудников музея, от директорши до уборщицы. Выясняется, что делал каждый в последние часы перед кражей, когда он ушёл с работы, и один или с кем-нибудь. Это обычная и необходимая оперативно-разыскная работа.
А мама действует агентурными методами. Она всё рассчитала с безупречной точностью. Позвонила в музей от имени мадам Демидовой: якобы та хочет посмотреть картины до того, как откроется выставка. Директорша, конечно же, знает настоящую Демидову. Она очень благодарна ей за помощь музею. Но сейчас директоршу допрашивают, ей не до визита даже самых уважаемых гостей. И она велела принять миллионершу услужливому Лялькину, который Демидову в глаза не видел.
Таким образом, контрразведчица внедрилась в музей под видом миллионерши, не посвящая посторонних в свою тайну. И вот уже Ларисик идёт с мамой под ручку, сама не подозревая, что она не просто Ларисик, а завербованный втёмную агент!
Через незаметную дверцу, окрашенную под цвет стены, они вышли в залы музея имени Юрия Ремизова. Посетителей было немного – старушки и группки школьников с экскурсоводами. Одна группка стояла как раз у натюрмортов с табличкой «Дар М. Е. Демидовой». Ларисик, перебив экскурсовода, объявила, что М. Е. Демидова находится здесь и нужно ей поаплодировать. Школьники вяло захлопали. Многие смотрели на Ларисика, решив, что она и есть Демидова. Мама заскромничала и за руку оттащила раскрасневшуюся искусствоведшу.
Следующий зал был закрыт. У высоченных двойных дверей с табличкой «Оформление экспозиции» дремала на стуле старушка-смотрительница. Рядом стоял полицейский сержант. Ларисика он пропустил, а маму не хотел. Её не было в списке сотрудников.
– Это гостья музея, известная меценатка Демидова! – возмутилась Ларисик.
– Гостей вы можете к себе домой водить, а здесь учреждение, – заявил в ответ сержант. Он потрясал свёрнутым в рулон списком, как дубинкой.
– Водют в музей кого ни попадя, а потом картины пропадают! – вредным голосом добавила смотрительница.
Ларисик с оскорблённым лицом кинулась к ней. Смотрительница шарахнулась, как будто думала, что кандидат искусствоведения её ударит. Но Ларисику нужна была не эта вредина, а телефон на стене. Она сорвала трубку, набрала внутренний номер из трёх цифр и стала кому-то жаловаться.
Этот кто-то велел ей передать трубку сержанту. Полицейский его выслушал и заявил, что кто-то ему не начальник. Тогда кто-то разозлился и подозвал к своей трубке ещё кого-то. Сержант признал, что новый кто-то ему начальник. Но непрямой. Так что пускай ему, сержанту, либо позвонит прямой начальник, либо дадут письменный приказ пропустить гражданку в охраняемый зал.
Словом, нашла коса на камень.
Вредная старушонка рассудила, что «известная меценатка Демидова» не такая уж важная птица, раз её не пропускают. Ни к кому специально не обращаясь, она стала обсуждать мамин внешний вид:
– Вся в брильянтах, а небось прётся без билета, гроши экономит! – говорила она. И тут же, укорив маму богатством, укоряла её бедностью: – А стекляшек-то понавесила! Почём за килограмм покупала?
У мамы раздувались ноздри. Блинков-младший подумал, что уж теперь-то она покажет своё удостоверение подполковника контрразведки. Лично он давно бы уже достал не удостоверение, а пистолет и бабахнул в потолок. Но мама сдерживалась. Ей было рано раскрывать себя.
В конце концов после очередного звонка Ларисика откуда-то примчался разъярённый человек в штат- ском.
– Я полковник полиции Агеев, – зашипел он сержанту, размахивая у него перед носом красной книжечкой. – Службу в базар превращаешь?! Троих старших офицеров отвлёк от работы! Допиши фамилию гражданки в список и пропусти.
– У меня приказа такого нету, – завёл старую песню сержант.
– А у меня приказ министра найти картины. Из-за твоего дурацкого рвения меня отвлекли на двадцать минут. Если отвлекут ещё раз, посажу тебя под арест, – спокойным голосом объяснил ситуацию Агеев.
Он отобрал у сержанта список и, не спросив у мамы фамилию, размашисто написал: «М. Е. Демидова».
– И мальчика впишите, – подсказал упрямый сержант.
…«с мальчиком (один чел.)», – добавил полковник и расписался.
– Вопрос решён? – спросил он у сержанта.
Тот сморщился и молча кивнул.
– Вот они, богатеи! Всю полицию скупили! – прокомментировала это событие вредная смотрительница.
Не обращая на неё внимания, Ларисик и «М. Е. Демидова с мальчиком» прошествовали в зал.
Старинная музейная дверь закрылась за ними.
Выставка ещё не была оформлена до конца. Кое-где на стенах висели только наклеенные бумажки с названиями картин, кое-где картины без названий. Посреди зала стояла перепачканная побелкой стремянка. Видимо, именно ею и оборвал провода сигнализации растяпа монтёр.
– А вон проводки, – сказала маме Ларисик.
Она указывала в угол, где сходились стены и потолок. Скрутки на проводах, обмотанные синей изоляцией, сразу бросались в глаза.
– Гога, подтащи мне лестницу, – скомандовала мама, – а то я испачкаться боюсь.
Стремянка была старая-престарая, деревянная: две лестницы, соединённые в букву «А». Блинков-младший не знал, как к ней подступиться. С какой стороны ни возьмёшь, неудобно. В конце концов он встал между ножками буквы «А», взялся левой рукой за перекладину левой лестницы, правой – за перекладину правой, приподнял…
Верх стремянки перевесил, и она пошла, пошла валиться прямо на Ларисика! А та, вместо того чтобы отскочить, закрыла лицо руками. Хорошо, что мама успела подбежать к Блинкову-младшему и помочь. Вдвоём они легко подтащили стремянку к нужному углу.
– Наверное, вот так он и оборвал проводки, – переводя дух, заметила Ларисик.
– Наверное, – согласилась мама. – А откуда стало известно, что их оборвал монтёр?
– А кто ещё? – изумилась Ларисик. – Приходил монтёр, возился здесь и, кстати, с ужасным грохотом уронил эту самую стремянку. Я вела экскурсию в соседнем зале. Прибегаю, а тут уже Клавдия Ивановна, смотрительница. Вы её видели, бдительная старушонка: «Ходют всякие, а потом картины пропадают», – передразнила вредную смотрительницу Ларисик. – Она мне и наябедничала, только не сразу, а на следующий день. Я спрашиваю: «Что же вы раньше молчали?» А она: «Мне за это не плотют»… Директору я всё рассказала, но мы даже не стали жаловаться на этого монтёра. Ясно же, что он случайно перепутал проводки.
– Разумеется, случайно, – поддакнула мама. – Если бы он работал на грабителей, то музей обнесли бы в ту же ночь.
– Извините, что сделали бы с музеем? – не поняла Ларисик.
Мама смутилась.
– Обнесли – значит обворовали… У нас охрана из бывших сотрудников спецслужб. Надёжные, честные люди. Но, понимаете, они всю жизнь ловили бандитов и сами часто говорят, как бандиты. А жаргонные словечки так прилипчивы!
– Ничего, это даже придаёт речи определённый шарм, – успокоила маму Ларисик. – Значит, вы тоже думаете, что монтёр не имеет никакого отношения к этой краже?
– Разумеется, – ещё раз согласилась мама.
Блинков-младший проследил за её взглядом. Мама примерялась глазами то к стремянке, то к месту, где были оборваны провода. Верхняя перекладина лестницы не доставала туда метра полтора. Выходит, чтобы оборвать проводок стремянкой, монтёр должен был поднять её на полтора метра от пола. Но и тогда это было бы невозможно. Провода плотно прилегали к стене, а у стремянки наверху не было никаких торчащих железок.
А вот подняться на стремянку и оборвать проводки НЕ СЛУЧАЙНО, А НАРОЧНО мог бы и самый невысокий человек.
– Спасибо, Гога. Иди, посмотри картины, – сказала мама, одёргивая платье. Всё-таки оно было очень короткое. Мама стеснялась залезать в нём на лестницу.
Блинков-младший отошёл к привезённым из Германии шедеврам. Муть. Люди с плоскими синими лицами, играющие на непонятных инструментах, непохожие пейзажи, всадники, несущиеся верхом на гимнастических конях. Надписи на табличках сообщали, что картинам лет по восемьдесят и ещё больше.
– Какие у вас туфельки! – восхитилась Ларисик.
– Ничего особенного. «Труссарди», – равнодушно ответила мама.
Скосив глаза в их сторону, Блинков-младший увидел контрразведчицу за работой. Мама стояла на стремянке так высоко, что понравившиеся Ларисику туфельки были у той перед глазами. Ларисик и смотрела на туфельки. А мама блестящими маникюрными кусачками щёлк-щёлк – и оттяпала кончики скруток вместе с изоляцией. Это для экспертизы, понял Блинков-младший. Специалисты посмотрят и узнают, порваны были провода или перерезаны, и если перерезаны, то каким инструментом.
Скрутки были длинные, сантиметра по два. Мама только немного их подрезала. Если бы Блинков-младший не видел, как она орудует кусачками, то и не заметил бы, что скрутки чуть-чуть укоротились. А увлечённая туфельками Ларисик и головы не подняла.
– Ну как? – спросила она. – Какие там проводки соединены, правильные или неправильные?
Маму проводки уже не интересовали. Она узнала всё, что нужно.
– Я не поняла, – призналась она. – У нас дома сигнализация сделана разноцветными проводами. Там я сразу бы увидела, если что-то перепутано. А здесь всё закрашено побелкой. Но знаете, Ларисик, я думаю, что вы и ваш директор можете спать спокойно. Вряд ли вор был настолько аккуратен, что замотал проводки изоляцией. Это сделал мастер. А вор бы скрутил их кое-как.
Ларисик ужасно обрадовалась, что можно не объясняться с полицией и спать спокойно. Она сразу же забыла о проводках и стала, по её собственному выражению, приобщать гостей к прекрасному.