Риверс-Эдж, осень 1521 года – январь 1525 года
Еще никогда в жизни Блейз не уезжала от Эшби-Холла дальше чем на несколько миль. Не прошло и часа, как известные ей ориентиры остались позади, а впереди показалась незнакомая местность. Дом, где прошло ее детство, еще долго виднелся вдалеке, среди холмов Молверна, на восточном берегу реки Уай. Кавалькада устремилась на северо-запад, ибо Риверс-Эдж расположился на западном берегу Уая, неподалеку от Черных гор. Под сентябрьским солнцем со всех сторон расстилались поля; зеленые пастбища с мирно пощипывающими траву коровами и овцами сменялись еще более яркой зеленью лесов и изгородей, увитых хмелем, а затем – золотистыми полями поспевающей пшеницы. Дорога вилась меж старых яблоневых садов, где ветви деревьев отягощали налитые плоды, наполняя воздух сладким ароматом.
Вокруг простирались мирные земли. Вооруженная охрана путникам была бы ни к чему, если бы не забота о чести невесты. Блейз ехала верхом на породистой белой кобыле, а мастер Энтони – рядом, на сером в яблоках жеребце. Позади трусила Геарта на приземистом и коренастом гнедом пони. Всадники двигались торопливым шагом – им предстояло преодолеть семнадцать миль между Эшби и Риверс-Эджем и по пути перебраться через Уай.
Солнце уже стояло в зените, когда Энтони Уиндхем объявил наконец привал. Блейз была ужасно голодна, поскольку свадебная церемония состоялась рано утром, и до службы она так и не успела перекусить, а потом надо было переодеваться. Почему-то никому и в голову не пришло предложить ей позавтракать перед путешествием продолжительностью в целый день.
С небрежной легкостью спрыгнув с седла, Энтони подошел к Блейз и помог ей спешиться, ощутив, как она напряглась, едва его ладони сомкнулись на ее тонкой талии.
Она тотчас высвободилась из его рук, заметив при этом:
– Я умираю с голоду, сэр. Надеюсь, мы остановились, чтобы перекусить, – наверняка кухарка из Эшби не забыла снабдить вас припасами в дорогу.
– Мы остановились только чтобы лошади могли отдохнуть, а слуги – облегчиться, мадам, – не без иронии отозвался Энтони, с удовольствием отметив, что щеки Блейз залил густой румянец.
– Вы несносны! – выпалила она.
– Возможно, облегчиться не помешает и вам, – ничуть не смущаясь, продолжал он. – Впредь мы не сделаем ни одного привала до самого Риверс-Эджа.
– Перестаньте-ка насмехаться, мастер Энтони! – потребовала Геарта, которая ухитрилась спуститься со своего пони без посторонней помощи. – О миледи, не обращайте на него внимания. Острым языком он заслужил себе дурную славу. Вон там, под деревьями, найдется удобное местечко для вас – чтобы отдохнуть и перекусить. Бедняжка, – без умолку тараторила она, – у вас сегодня во рту и маковой росинки не было, верно ведь? Да, кухарка из Эшби не позабыла собрать вам корзинку. Что же касается вас, мастер Энтони, то только от графини зависит, получите вы что-нибудь съестное или нет. – И она быстро увела Блейз к облюбованному месту. Узкий ручеек, скрытый от дороги кустами, журчал по каменистому дну неподалеку от деревьев, под которыми Геарта устроила свою госпожу.
– Какая прелесть! – воскликнула Блейз, склоняясь, чтобы ополоснуть руки и лицо в ледяной чистой воде. Расправив юбки, она уселась спиной к дереву и прислонилась к стволу.
К тому времени Геарта успела перенести поближе корзину, доверху наполненную едой. Блейз разрешила служанке сесть, и вдвоем они принялись рыться в корзине. Внутри оказались две свежеиспеченные булки – каждая из них была аккуратно завернута в льняную салфетку вместе с нагретой мраморной плиткой, чтобы хлеб не остыл раньше времени. Нашлись в корзине и кусочек масла, и ломоть твердого желтого сыра. Жареный кролик был предусмотрительно поделен на куски. Кроме него, в корзине были небольшой сливовый кекс, несколько яблок и груш и невысокая плотно закупоренная бутылка с золотистым сладким вином.
– Ешь! – велела Блейз горничной, отламывая булку и щедро намазывая ее маслом. Поверх масла она положила толстый ломоть сыра, отрезанного от большого куска. Откусив наспех сделанный бутерброд, Блейз даже застонала от наслаждения и потянулась за бутылкой. Геарта протянула ей бокал, и Блейз наполнила его, не переставая жевать хлеб с сыром. Проглотив очередной кусок, она запила его большим глотком вина. – О, как вкусно! Геарта, да съешь же хоть что-нибудь! Одной мне со всем этим не справиться.
– А как же мастер Энтони, миледи?
Блейз оглянулась на дорогу, туда, где Энтони Уиндхем стоял в окружении слуг, которые что-то жевали.
– Что они едят, Геарта?
– Они захватили с собой хлеб и вино, миледи.
– И лорд Энтони тоже?
– Не знаю, миледи. По-моему, он надеялся пообедать вместе с вами.
Блейз нахмурилась.
– Нельзя, чтобы он остался голодным, – заметила она. – Отнеси ему еды, Геарта.
– В присутствии слуг это будет неудобно, миледи, – мягко возразила Геарта госпоже. – Вам следует пригласить его присоединиться к нам.
Пухлые губки Блейз изогнулись от раздражения, но, подумав, она кивнула служанке.
– Хорошо, Геарта, передай мастеру Энтони, что я приглашаю его пообедать.
Энтони подошел, втайне решив больше не досаждать своей вспыльчивой юной тетушке. То, что Блейз он пришелся не по душе, Энтони заметил сразу же, хотя и не понимал почему, ибо их знакомство было слишком кратким. Возможно, Блейз возненавидела его, как наследника Эдмунда. «Жадная девчонка», – подумал он, усмехаясь и надеясь, что, как только Блейз поймет, что он не представляет угрозы, она будет относиться к нему более любезно. Семья Уиндхемов не отличалась многочисленностью, и им не следовало ссориться, ибо семья крепка, лишь когда члены ее близки между собой. Энтони вдруг понял, что пришла пора и ему самому выбрать себе жену – возможно, подойдет кто-нибудь из младших сестренок Морган. Скажем, робкая Блайт или смешливая Дилайт.
Оказавшись рядом с Блейз, он пустил в ход все свое обаяние.
– Весьма благодарен вам, миледи, за предложение поделиться со мной обедом. Вы позволите присесть?
Блейз с достоинством кивнула, указав на место напротив нее. Она протянула Энтони салфетку с намазанным маслом ломтем хлеба, сыром и крольчатиной.
– Поешьте, мастер Энтони.
Вгрызаясь в мясо крепкими белыми зубами, он вскоре обглодал кость дочиста. Блейз с удивлением протянула ему еще кусок, который исчез с такой же быстротой, а за ним последовал и хлеб. Сама Блейз деликатно отщипывала крошечные кусочки мяса, утолив голод хлебом и сыром.
– Не хотите ли вина, сэр? – предложила она, и Энтони покачал головой в ответ, поглощая хлеб и сыр.
– Благодарю вас, мадам, но вином-то я запасся, а здесь, как вижу, едва хватит и вам. Мне бы не хотелось подвергать вас лишениям.
После этого краткого обмена любезностями разговор не возобновлялся. Блейз разрезала сливовый кекс на три части и поделилась им с Энтони и Геартой. Расправившись со своим любимым кексом, она принялась за яблоко и грушу. Как бы она ни нервничала, предчувствуя скорое прибытие в Риверс-Эдж – а до поместья осталась всего половина пути, – этот привал помог ей овладеть собой.
Энтони Уиндхем вытер пальцы о салфетку и, уже поднимаясь, произнес:
– Миледи, нам предстоит вскоре продолжить путь. Прошу простить мою неделикатность, но у вас есть последняя возможность удовлетворить свои… гм, естественные потребности. – И прежде, чем Блейз успела рот открыть, он отвернулся и отошел.
– Он прав, миледи: нет ничего неудобнее поездки верхом, когда… ну вы же понимаете, миледи, – смущенно заметила Геарта.
– Да, понимаю, – с усмешкой отозвалась Блейз, – но терпеть не могу, когда мне постоянно напоминают об этом, словно ребенку. Геарта, последи, чтобы сюда никто не подходил.
Вскоре они вновь двинулись в путь и через некоторое время увидели реку Уай, воды которой серебрились под теплым полуденным солнцем. Когда кавалькада достигла берега, перевозчик уже поджидал ее в лодке.
– Это и есть невеста? – без тени смущения спросил он у Энтони.
– Да, Румфорд, это твоя молодая госпожа, графиня Лэнгфорд. Мадам, позвольте представить вам стража переправы Майклсчерч, мастера Румфорда.
Блейз улыбнулась морщинистому старику.
– Мне еще никогда не доводилось переплывать через реку, – призналась она. – Должно быть, нелегко подвести лодку к берегу там, где нужно, Румфорд.
– Помилуйте, миледи, с этим делом справится и ребенок, – скромно возразил перевозчик, сдергивая с головы шапку и вежливо кланяясь. – Я стал перевозчиком его светлости с тех пор, как постарел мой отец, а когда состарюсь я, мое место займет кто-нибудь из троих сыновей. Румфорды испокон веку водили здесь лодки, так что не тревожьтесь. Да и старина Уай сегодня тих, как мышка. Переправляться через него – все равно что кататься по пруду.
Лодочник оказался верен своему слову, и в три приема доставил всю кавалькаду на другой берег реки.
– Теперь мы уже во владениях Лэнгфорда, – объявил мастер Энтони. – Отсюда в Риверс-Эдж ведут две дороги: одна, короткая, тянется вдоль реки – дом находится всего в трех милях отсюда. Если вы не слишком устали, Эдмунд просил доставить вас к дому длинной дорогой – для этого вам понадобится проехать через две деревни. Как нам быть – решать вам.
Блейз выпрямилась в седле. Больше всего она сейчас мечтала о завершении путешествия и горячей ванне. Еще никогда в жизни ей не приходилось так подолгу ездить верхом, она устала и чувствовала боль во всем теле. Но гораздо важнее было не обмануть ожидания мужа, который явно хотел, чтобы Блейз прибыла к дому кружным путем.
– Мы побываем в деревнях, – спокойно произнесла она.
– Вот и славно! – одобрительно отозвался Энтони. Его покровительственный тон больно уколол Блейз, но она поняла, что ее предположение оказалось верным.
По дороге она не раз порадовалась своему решению. Добросердечный прием и явное одобрение жителей деревень взбодрили Блейз и придали ей уверенности. Люди с улыбками выбегали из домов, выкрикивали дружеские приветствия. Какая-то проворная девчушка пробилась сквозь кавалькаду к Блейз и подала ей наспех собранный букет из ноготков и астр. Блейз улыбалась всем вокруг, а в ответ раздавались дружные возгласы: «Да благословит Господь ее светлость!» Прием во второй деревне оказался еще теплее, и щеки Блейз зарделись, когда она услышала, как женщины громко нахваливают ее фигуру, предсказывая, что эта молодая госпожа наверняка способна вынашивать и рожать детей.
– Они не хотели вас обидеть, – заметил мастер Энтони, – и уж тем более смутить, но они правда ждут не дождутся, когда у моего дяди появится наследник.
– Понятно, – напряженно выговорила Блейз. – Ради наследников он и взял меня в жены – разве не это мне вбивали в голову целых два месяца? – Она улыбнулась и помахала рукой крестьянам, выезжая из деревни на дорогу, вьющуюся среди полей.
– Эдмунд – хороший человек, – продолжал Энтони. – Надеюсь, вы полюбите друг друга. По-моему, в браке нет ничего важнее любви.
– Милорд любил свою первую жену?
– Да, он обожал Кэти. Они знали друг друга еще с детства.
Блейз погрузилась в молчание. Если эрл любил первую жену, сможет ли он полюбить и ее, Блейз? О, как она надеялась на это! Она еще не знала, что такое любовь между мужчиной и женщиной, но мечтала испытать это самое восхитительное и желанное из чувств. Одна мысль о том, что до конца жизни ей так и не доведется изведать любви, приводила девушку в ужас.
Вдруг Энтони прервал ее раздумья:
– Смотрите, это Риверс-Эдж!
Они выехали на вершину холма, и внизу, у реки Уай, восточной границы владений эрла, показался Риверс-Эдж, словно изящная драгоценная вещица в оправе садов. Этих хорошо ухоженных садов уже коснулась своим дыханием ранняя осень. Дом был выстроен в форме латинской буквы «Н» – в честь короля, даровавшего Уиндхемам титул эрлов. Его стены, сложенные из потемневшего красного кирпича, увивал густой зеленый плющ. Над грифельно-серой крышей поднималось не меньше полудюжины труб. Блейз издалека заметила суету возле дома, и ее сердце стремительно забилось.
Она долго не осмеливалась поднять глаз. Что, если она с первой же секунды разочаруется в своем муже? Или сама разочарует его? По собственному почину ее кобыла остановилась. Сильные руки обхватили Блейз за талию, подняли с седла и бережно поставили на землю.
Большой и указательный палец сильной мужской руки коснулись ее подбородка, осторожно приподнимая его. Блейз вдруг обнаружила, что смотрит прямо в карие глаза, самые ласковые и добрые, какие ей только доводилось видеть. Чудесный голос, глубокий и нежный, произнес:
– Добро пожаловать домой, Блейз Уиндхем. Я ваш муж, Эдмунд, – добавил он, оглядывая Блейз, – и мне не терпится узнать, заслужил ли я ваше одобрение, мадам.
– О да, милорд! – вырвалось у Блейз. В ее голосе явно прозвучало облегчение, и она тут же покраснела, осознав, какой дерзостью могут показаться ее слова. Но Эдмунд Уиндхем засмеялся.
– Лишь сегодня утром, на рассвете, мне пришло в голову, что мне-то посчастливилось увезти из Эшби ваш портрет, но вы даже не представляете себе, как я выгляжу, – потому, что я позабыл сделать вам ответный подарок. Надеюсь, вы простите меня, Блейз. Обещаю вам, я исправлю свою оплошность – стоит вам только позволить.
Блейз снова покраснела. Неужели его слова таили более глубокий смысл, чем показалось вначале, или же это только игра ее воображения? Заметив ее замешательство, Эдмунд Уиндхем осторожно сжал в ладони хрупкие пальчики Блейз и повел ее в дом. «Она очаровательна», – думал Эдмунд. Совершенная невинность Блейз изумила его, но могло ли быть иначе? Единственный визит в Эшби убедил Эдмунда в том, что Морганы ведут уединенную, даже замкнутую жизнь.
А сама Блейз с радостью воспользовалась минутой, чтобы взять себя в руки. Она до сих пор не могла поверить в свою удачу. Тогда, прячась вместе с сестрами за кустами и подглядывая за лордом Уиндхемом и отцом, она не смогла как следует разглядеть гостя, да и не стремилась к этому. Когда же она узнала свою участь, то, сколько ни пыталась, не могла припомнить лица эрла. И теперь Блейз с удовольствием обнаружила, что ее мужем оказался на редкость привлекательный мужчина. Как позавидовала бы ей Блисс, если бы узнала об этом!
Непременно надо написать сестрам – написать и сообщить, что ее муж так же высок, как лорд Энтони. Что у него темно-каштановые волосы, а глаза имеют теплый оттенок шерри. Она украдкой взглянула на руку мужа, в которой покоилась ее ладонь. Рука Эдмунда оказалась не чересчур огромной, но большой, с длинными пальцами и крепкими, почти квадратными ногтями. Эдмунд был одет в черный бархатный костюм с камзолом, богато расшитым драгоценными камнями. От темной материи его лицо казалось еще светлее.
Он провел жену в большой зал Риверс-Эджа – великолепную комнату с высоким сводчатым потолком, покрытым позолотой. Здесь помещалось четыре громадных камина, в которых пылали ароматные вишневые поленья, а высокие окна поднимались до потолка по обеим сторонам зала. Сквозь окна, обращенные на запад, был виден закат. Чуть ли не через весь зал тянулся длинный стол резного золотистого дуба, а возле него, на возвышении, стояли два кресла с высокими, как у трона, спинками. В зал стекались слуги.
– Вы, должно быть, устали, Блейз, – обратился к ней муж приглушенным, доверительным голосом. – Сможете ли вы продержаться еще немного – только чтобы познакомиться со слугами?
– Да, милорд, – негромко отозвалась она, подумав: если бы Эдмунд в эту минуту попросил ее взлететь прямо на луну, она постаралась бы исполнить его просьбу. Неужели на свете мог найтись второй такой же внимательный и добрый человек? А она еще боялась, что он окажется надменным и насмешливым, как его племянник.
Следующие несколько минут прошли так, словно Блейз наблюдала за собой со стороны, очутившись вне собственного тела. Ее приветствовали все домашние и дворовые слуги – грациозными поклонами, улыбками и добрыми пожеланиями. Блейз подумала, что мать стала бы гордиться ею, ибо ее дочь в эту минуту умело скрывала подлинные чувства. Все, о чем она сейчас мечтала, – остаться наедине с обладателем этого чудесного бархатистого голоса, узнать о нем побольше, угодить ему. Но Блейз стояла, гордо выпрямившись и исполняя свой долг молодой графини Лэнгфорд, пока зал не покинул последний из слуг.
– Вы справились как нельзя лучше, – заявил эрл, к вящему удовольствию Блейз, когда они вновь остались вдвоем. – Но вы устали, и это понятно. Позвольте проводить вас в ваши покои, дорогая. Когда вы выкупаетесь и отдохнете, мы сможем поужинать – в вашей гостиной, если вы не против.
– Да, конечно, я была бы очень рада, – отозвалась Блейз. – Только вчера, примерно в такой же час, я узнала, что сегодня мне предстоит встретиться с вами. Все произошло слишком быстро, и я никак не могу поверить в то, что оказалась здесь.
Эдмунд Уиндхем улыбнулся ее непосредственности.
– Понимаю, дата нашей свадьбы изменилась слишком неожиданно, – подтвердил он, – но уверен, Тони объяснил вам и вашим родителям, что этому есть веские причины. Вы ведь проезжали через Майклсчерч и Уэйтон, и сами видели, как радостно было воспринято ваше прибытие. События этого лета переполошили народ. Пожилые и суеверные жители деревень считали, что кто-то сглазил Лэнгфорд, его хозяйку и слуг. Я счел своим долгом как можно быстрее пресечь подобные слухи. И конечно, если бы не эти крайние обстоятельства, я не решился бы лишать вас памятного дня. Я постараюсь загладить свою вину, Блейз Уиндхем, это я вам обещаю.
Пока он говорил, супруги вышли из большого зала, и Эдмунд повел молодую жену вверх по широкой лестнице к галерее, по одной из сторон которой тянулись окна. Остановившись перед дверью из темного дуба, он повернул бронзовую ручку и широко распахнул ее, а затем, к полному изумлению Блейз, подхватил ее на руки и перенес через порог комнаты. Когда Блейз оказалась на полу, она не знала, сумеет ли устоять, ибо ее ноги вдруг подкосились и задрожали.
– А теперь я предоставлю вас умелым заботам Геарты, – мягко произнес Эдмунд. – И когда вы будете готовы принять меня, вам понадобится всего лишь послать за мной. – Взяв Блейз за плечи, он нежно поцеловал ее в лоб и вышел.
Блейз стояла неподвижно, словно приросла к полу, уставясь на закрывшуюся за ним дверь. Ей следовало бы упасть на колени и возблагодарить Пресвятую Деву за такого внимательного и доброго мужа. Она чуть не рассмеялась, вспомнив, как протестовала против этого брака. О, если бы Эдмунд только полюбил ее! Блейз даже не сомневалась, что сама-то она уже влюблена в мужа.
– Миледи! – Геарта легко притронулась к ее плечу.
Блейз обернулась и рассмеялась.
– Похоже, я спятила, – пошутила она.
– Мы все мечтаем, чтобы вы были без ума от нашего хозяина, – негромко заметила горничная. – Он добрый человек, миледи, но в последние годы ему не очень-то везло. Все мы уверены: вы принесете ему удачу и здоровых детишек. Идемте же, ванна готова.
Впервые с тех пор как Блейз вошла в этот дом, ей удалось оглядеться. Стены гостиной, в которой она оказалась, были отделаны льняными драпировками. По отполированному до блеска полу стлался алый шерстяной ковер с синими узорами – таких роскошных Блейз еще никогда не видела. В Эшби полы в коридорах посыпали сеном и тростником, а полы в спальнях оставались голыми, за исключением холодных зим, когда их устилали овчинами. Окна со свинцовыми переплетами рам прикрывали темно-синие бархатные шторы. Вся мебель в комнате была резной, из полированного дуба, а на длинном столе приковывала взгляд изящная фарфоровая ваза с бледно-розовыми розами. В камине приветливо горел огонь.
Блейз еще никогда не видела такой прелестной комнаты, но ей не удалось вдоволь насладиться ее убранством, ибо Геарта провела хозяйку в спальню. Губы Блейз округлились при виде второй комнаты. Как и в гостиной, стены спальни покрывали драпировки, окна были занавешены бархатными шторами. Над громадной дубовой кроватью нависал светло-синий бархатный балдахин, а камин в углу согревал комнату. Были еще несколько резных дубовых сундуков и маленькие столики по обеим сторонам постели – в серебряные подсвечники на каждом из них были вставлены тонкие свечи из чистого воска.
– Гардеробная вот здесь, – объяснила Геарта, указывая на дверь в углу спальни.
Блейз обомлела: даже спальня ее родителей не была так велика.
– Это комната леди Кэтрин? – спросила она у горничной.
– Разумеется, миледи. По обычаю эту комнату надлежит занимать графине, но милорд велел заново обставить ее для вас. Во времена леди Кэтрин драпировки были малиновыми – ее любимого цвета, он подходил бывшей хозяйке… Идемте же, миледи, а то вода остынет.
Блейз увидела просторную дубовую ванну, стоящую у камина. Над ней вился благоуханный пар. Дома у Блейз ванна была вполовину меньше, но, похоже, все вещи здесь отличались внушительными размерами. Блейз позволила Геарте раздеть себя и искупать. Вода в ванне была маслянистой и источала аромат фиалок. Вытерев госпожу, Геарта помогла ей одеться в кремовое шелковое домашнее платье. Застегивая последние из мелких перламутровых пуговок, Блейз бросила взгляд на окно и увидела, что приближается ночь. Геарта подвела хозяйку к огромному зеркалу.
– Разве вы не прелесть, миледи? – с удовлетворением произнесла горничная. – Вам не составит труда угодить его светлости.
Только теперь Блейз вспомнила, что приближается ее первая брачная ночь – за весь день она не успела задуматься об этом, слишком уж много событий ей пришлось пережить. А теперь вдруг оказалось, что ей предстоит встретиться с мужем, которому не терпится напомнить о своих правах и зачать ребенка. Глядя в зеркало, Блейз, не лишенная сообразительности, понимала: и ее лицо, и фигура представляют сильнейшее искушение для любого мужчины. Перед ее глазами предстала девушка ростом не выше пяти футов и трех дюймов. В узком вырезе платья открывалась соблазнительная ложбинка между упругими грудями. Золотистые распущенные волосы вились вокруг лица и ниспадали на спину, мягкие, как шелк платья, с которым они соприкасались. Заглядевшись, Блейз вздрогнула, услышав стук в дверь.
Хорошенькая служанка просунула голову в комнату и сказала:
– Прошу меня простить, миледи, но кухарка послала узнать, можно ли подавать ужин.
Прежде чем Блейз сумела ответить, за нее это сделала Геарта:
– Ну конечно, милочка! Живо пришли сюда лакеев, чтобы они унесли ванну, пока не появился его светлость. Да поторопись же!
Блейз внимательно наблюдала, как лакеи, отворачиваясь из деликатности, уносят из комнаты ванну. Сквозь дверь, ведущую в гостиную, она видела, как служанки накрывают на стол, устланный белоснежной скатертью. На столе возвышался серебряный шандал.
– Надо ли послать за его светлостью, миледи? – спросила Геарта.
После минутного смущения Блейз кивнула. У нее не было причин отвергать Эдмунда – подобный поступок неизбежно вызовет скандал. Она попыталась припомнить то, что говорила ей мать, но рассказ матери смешался с откровениями младшей сестренки. С каждой минутой девушкой все сильнее овладевал страх.
Как она сможет отдаться этому незнакомцу, каким бы добрым он ни был? Ей хотелось как следует узнать только что обретенного мужа, пока же ей было известно лишь его имя. Блейз вспомнила, что не знает даже дня его рождения, понятия не имеет, любит ли он музыку и какова его излюбленная еда. Внезапно Блейз поняла, что осталась в одиночестве, и когда открылась дверь, почти не заметная среди драпировок на стенах спальни, она чуть не вскрикнула от ужаса. В комнату вошел Эдмунд Уиндхем, облаченный в стеганый темно-зеленый бархатный халат.
– Блейз, что с вами? Кто вас напугал? – с явным беспокойством воскликнул он.
– Я… я просто не ожидала, что вы войдете отсюда, – запинаясь, выговорила она.
– Эта дверь выходит в мою спальню, – объяснил Эдмунд. – Незачем делать всеобщим достоянием наши встречи.
В голове Блейз крутилась только одна мысль: неужели и выглядит она так же глупо, как чувствует себя?
Эдмунд взял ее за руку и повел в гостиную, где на столе перед камином их ждал ужин.
– Должно быть, вы отчаянно проголодались, – заметил эрл. – Тони говорил, что по пути сюда вы сделали всего один краткий привал и подкрепились припасами, которые уложила в дорогу кухарка из Эшби. Скоро вы поймете: здешняя кухарка – мастерица в своем деле. Путешествие прошло приятно?
– Да, милорд. Местность между Эшби и Риверс-Эджем так живописна – я еще никогда не видела ничего подобного, а тем более такой широкой реки.
Он улыбнулся и усадил ее за стол.
– Сегодня я буду прислуживать вам, миледи, – пообещал эрл. Отойдя к приставному столику, он взял тарелку и наполнил ее, задерживаясь над каждым блюдом, прежде чем снять с него крышку. Когда он наконец поставил тарелку перед Блейз, оказалось, что на ней лежат ломтик нежно-розового лосося на листочке кресс-салата, кусочек грудинки и крылышко каплуна под лимонно-имбирным соусом, а также маленькая баранья котлетка и сочная зелень, протушенная в белом вине. Кроме того, на столе ждали своей очереди горячая булка, золотистый кубик свежего масла и два вида сыра – твердый и острый золотистый и мягкий французский бри – такой Блейз видела впервые в жизни.
Тем временем эрл наполнил две тарелки для себя, переложив на одну из них не меньше дюжины открытых раковин с устрицами, а на другую – сочный ломоть говядины, ножку каплуна, три котлетки и тушеную зелень. Прежде чем сесть, Эдмунд Уиндхем разлил темно-бордовое вино в кубки из потемневшего серебра, стоящие у каждого из приборов. Устроившись напротив жены, эрл отрезал два кусочка хлеба и протянул один ей.
– Вам когда-нибудь случалось покидать Эшби, Блейз? – спросил он светским тоном.
– Нет, милорд, я никогда не отъезжала от дома дальше чем на несколько миль. На свой двенадцатый день рождения я попросила разрешения осмотреть собор в Херефорде. Родители согласились, но увы, путешествие сорвалось: мои младшие сестры захворали, и мы никуда не смогли поехать. – Пожав плечами, она откусила крылышко.
Эрл проглотил устрицу и заметил:
– Вероятно, когда вы освоитесь здесь, в Риверс-Эдже, вы пожелаете, чтобы сестры нанесли вам визит.
– О да, милорд! – Она просияла, и эрл вдруг понял, что она перепугана. – Как мне хотелось бы этого! Я уже скучаю по сестрам. Мы и не думали, что когда-нибудь нам придется расстаться. Нам и в голову не приходило, что кто-нибудь из нас сможет сделать такую блестящую партию, – торопливо договорила она и посмотрела своими фиалковыми глазами прямо на эрла, заставив его затаить дыхание. – Чем я смогу отблагодарить вас за доброту, милорд? – продолжала она. – Вы явились к нам подобно сказочному крестному отцу – сначала взяли меня в жены, а затем назначили приданое моим сестрам, чтобы и они сумели удачно выйти замуж. Я стану для вас самой лучшей женой, милорд, и, несомненно, Бог благословит нас сыновьями, о которых вы мечтаете!
Сказочный крестный отец! Эрл едва сдержал усмешку, услышав эти искренние слова. Почти два месяца он с вожделением любовался ее миниатюрным портретом, но реальность оказалась несравненно лучше. Однако эрлу совсем не хотелось становиться крестным отцом своей жены – он жаждал стать ее возлюбленным! Более соблазнительного создания ему еще не доводилось видеть, и он страстно желал ее. Но вместо того чтобы признаться в этом, эрл произнес с расстановкой:
– Уверен, вы станете идеальной женой, Блейз, и у нас будет полный дом детей – и самое главное, сыновей.
Некоторое время они ели молча, а когда эрл отложил вилку, то заметил, что содержимое тарелки Блейз осталось почти нетронутым, хотя ее кубок опустел. На приставном столике ждало своей очереди яблочное пирожное с блюдом взбитых сливок. Поднявшись, эрл убрал тарелки и предложил жене ломтик пирожного, а сливки поставил на стол между ними. От сладкого Блейз не стала отказываться. Когда пирожное было съедено и она облизнула усики из взбитых сливок в уголках губ, эрл поднялся, обошел вокруг стола и помог жене встать, обняв за талию.
Блейз напряглась. Она понимала, что так не следует поступать, но просто не могла сдержаться. Нервно покусывая нижнюю губу, она отвела взгляд, чувствуя, как сердце колотится в груди все быстрее. «Он же мой муж, – с отчаянием думала она, – я должна ему повиноваться. Должна ему угождать. Нельзя поддаваться детскому страху, ведь я теперь жена». Она задрожала.
– Ты боишься, – спокойно заключил он.
– Да, – прошептала Блейз, ненавидя себя за трусость.
Он поднял ее лицо за подбородок – так, чтобы взглянуть ей в глаза, а затем, склонившись, коснулся губами ее губ. Губы Блейз были холодными и застывшими, и от его прикосновения начали неудержимо трястись. Эдмунд был удивлен, но, подчиняясь чувствам, не разжимал объятий.
– Ты девственница, – снова уверенно заявил он. – Такая боязнь вполне естественна. Разве мать не говорила тебе, чего следует ожидать?
Блейз безмолвно кивнула, уклоняясь от его взгляда.
Но эрл угадал: здесь кроется нечто большее, чем страх девушки перед первой брачной ночью.
– Не надо бояться меня, Блейз, – спокойно попросил он. – Я хочу узнать, почему ты так напугана. Незачем со страхом думать о том, что я – твой муж. Ты должна доверять мне, и я хочу услышать от тебя правду, дорогая. Посмотри на меня, детка, и отвечай.
Блейз подняла голову и с трудом взглянула ему в глаза.
– Вы сочтете меня глупой, милорд, но умоляю вас не сердиться. Мне известно, что женщины выходят замуж за незнакомых мужчин, известно, что они спят вместе сразу же после свадьбы. Но я так не могу. Я вас совсем не знаю. Знаю только, вам хотелось бы иметь сына – такова цель нашего союза. Родители втолковывали мне это несколько недель подряд, а ваш племянник помогал им – и вчера, и сегодня, по дороге из Эшби.
И все-таки это положение меня не устраивает. Я счастлива, что вы выбрали именно меня, для меня это большая честь. Клянусь вам, я приложу все силы, чтобы подарить вам сына. Но вам, сэр, придется завоевать мое расположение! Возможно, вам так и не удастся полюбить меня, но я хочу, чтобы нас связывало нечто большее, нежели священные узы и дети. Я уже видела свидетельства вашей доброты, так почему бы вам не уделить мне еще немного времени, чтобы мы хотя бы успели стать друзьями? Разве я многого прошу? – умоляла она.
Ухаживать за собственной женой – эта мысль показалась Эдмунду странной, пикантной, и, удивительное дело, совсем не вызвала недовольства. С первой своей женой Эдмунд был знаком с детства. Их брак стал естественным результатом долгой дружбы и необходимости. И хотя эрл уже пылал страстью к этой очаровательной незнакомке, он был деликатным человеком. Мысль о том, что он собирался лечь с ней в постель, не успев толком познакомиться, вдруг стала для него отвратительна.
Он осторожно провел пальцем по щеке Блейз и с расстановкой произнес:
– В твоих словах есть немало смысла, Блейз. Я был бы счастлив заслужить твою благосклонность. Страсть между мужчиной и женщиной должна быть взаимной, должна приносить наслаждение им обоим. Но скажи, сколько продлится это ухаживание?
– Мы оба поймем, когда наступит нужный момент, – верно, милорд? – ответила она, осмелев.
– Какая же ты умница, Блейз! – улыбаясь, воскликнул он. – Ну что же, принимаю твое предложение. Я стану ухаживать за тобой, прилагая все свои знания и опыт. А потом, когда наступит время, мы соединимся в истинном смысле слова – как подобает мужу и жене. Но прежде я научу тебя целоваться.
– Мне еще никогда не приходилось целоваться с мужчинами, – призналась Блейз.
– В этом не может быть никаких сомнений, – с мягкой насмешкой подтвердил эрл. – Твои губы были холодны, как лед, и что еще хуже – тверды, как невыделанная кожа.
– Возможно, теперь, когда я больше не боюсь вас, у меня получится лучше, – воспрянув духом, заявила Блейз. – Может, попробуем?
Закрыв глаза, так, что длинные темные ресницы легли ей на щеки, Блейз подставила мужу лицо, восхитительным движением округлив губы.
При виде ее непосредственности эрл чуть не рассмеялся. Черт, как же она мила! Он склонился, чтобы поцеловать ее, и на этот раз обнаружил, что она удобно устроилась в его объятиях. Ее губы смягчились, став гладкими и шелковистыми, как розовые лепестки, и слегка приоткрылись в чувственном порыве, когда он прижался к ним сильнее. Наконец эрл нехотя отстранился, словно опьяненный ароматом ее невинности. От поцелуя у него закружилась голова.
– Вот так лучше? – робко спросила Блейз. Ее сердце неудержимо билось, в животе что-то подрагивало, и хотя Блейз понимала, что муж не подозревает об этом, она смущенно отвела взгляд.
Как более опытный из них двоих, эрл сумел прийти в себя быстрее и рассмеялся, чтобы скрыть удивление.
– Гораздо лучше, мадам. Вы – способная ученица. Надеюсь, под моим опытным руководством вы достигнете больших успехов.
Слегка оправившись от смущения, Блейз ответила шуткой:
– По-моему, сэр, вы – настоящий мастер этого искусства.
Эдмунд взял ее за обе руки, поднес их к губам и поочередно поцеловал.
– Блейз, любить тебя совсем нетрудно.
Ее глаза расширились при этом комплименте, и Блейз молча подумала о том, что не решилась сказать вслух: и для меня, милорд, не составит труда полюбить вас.
– Знаю, ты устала, – произнес Эдмунд. – Позволь позвать Геарту, чтобы она помогла тебе лечь. – Он нежно коснулся губами ее щеки. – Выспись как следует, Блейз Уиндхем. – С этими словами он ушел.
Блейз почти с сожалением смотрела ему вслед, ибо она наслаждалась его обществом во время ужина, с удовольствием поддерживала разговор. Однако она вздохнула с облегчением, убедившись, что еще по крайней мере некоторое время останется девушкой.
Пока Блейз пребывала в смешанных чувствах в уединении своей спальни, ее супруг спустился по большой лестнице в зал. Там он обнаружил Энтони, вытянувшегося в кресле с гобеленовой обивкой у камина, с кубком лучшего рейнского в руке. Эдмунд наполнил свой кубок и присоединился к племяннику.
– А я думал, дядюшка, ты еще наверху – вкушаешь прелести этого лакомого кусочка, который я привез тебе, – томно усмехнулся Энтони.
– Многолетний опыт, племянничек, научил меня тому, что невозможно ни заставить лошадь войти в воду, ни силой подчинить женщину своей воле, – последовал сдержанный ответ.
– Она отказала тебе? – Энтони изумленно выпрямился. – Она же твоя жена! Ты – ее господин.
Эдмунд Уиндхем рассмеялся.
– Разве ты когда-нибудь видел, чтобы я силой подчинял себе женщину, Тони? Она молода, перепугана; она девственница. Несколько часов назад она еще не подозревала, как я выгляжу. Она хочет, чтобы я ухаживал за ней.
– Ухаживал?
– Вот именно.
– Но ведь вы уже женаты!
– Свадьба еще не означает, что мужчина должен перестать завоевывать расположение своей жены. С Блейз нам придется прожить до тех пор, пока смерть не разлучит нас, – а я надеюсь, это случится еще не скоро.
Каким будет начало, так пойдет и вся жизнь. Неужели я должен был отказаться от шанса стать счастливым ради удовлетворения минутной похоти? Боже упаси! Блейз попросила немного времени, чтобы узнать меня, и она права. Я намерен принять ее предложение. – И он отпил большой глоток.
– Не понимаю тебя, Эдмунд. Ты целый год носил траур по Кэти, за это время, насколько мне известно, ты ни разу не бывал близок с женщиной. Ты так стремился заполучить молодую жену, даже перенес день свадьбы, лишь бы успокоить своих слуг. И вот теперь, когда ты женат на этом прелестном создании, ты отказываешься исполнить супружеский долг – только потому, что это, видите ли, не устраивает ее! Такой снисходительностью ты только избалуешь Блейз и, чего доброго, заставишь ее поверить, что в этой семье бразды правления попали в ее руки!
– Ты не знаешь женщин, Тони. Блейз здесь, и это самое важное для моих людей. Когда мы ляжем с ней в постель – сегодня, или несколько недель спустя – имеет значение только для нас двоих. Ты никогда в жизни не заводил серьезных отношений с женщинами. И не понимаешь – с женой нельзя обходиться, как с уличной шлюхой. Блейз должна как следует познакомиться со мной, прежде чем она доверится мне. Она ни в чем мне не отказала, просто попросила понять ее.
– Черт побери! Эта малютка уже успела одурачить тебя! Но позволь предостеречь, Эдмунд: я видел твою жену с такой стороны, с какой, надеюсь, ты познакомишься еще не скоро. Для такой хрупкой девчонки у нее дьявольский нрав.
– Да, к этому я готов – большинство женщин отличаются вспыльчивостью. Скажи только, она показала коготки в тот момент, когда ты читал ей нотации о том, что ее долг – произвести на свет моего наследника? – Карие глаза Эдмунда заблестели от насмешки.
– Это она так говорила? – Энтони был изумлен.
– Вот именно. Она была возмущена: похоже, все вокруг изводили ее наставлениями о долге с тех пор, как была объявлена помолвка. Она готова принять такие наставления от родственников и своего духовника, но боюсь, с твоей стороны она сочла их неуместными. Хотел бы я видеть ее в гневе! – Эдмунд усмехнулся.
– Я уезжаю домой, – недовольно бросил Энтони. – Луна уже взошла, и полагаю, мне будет лучше поговорить с матерью еще сегодня. Ей не терпится узнать, что собой представляет моя новая тетушка.
– Передай Доро, что мы с Блейз получим благословение отца Мартина завтра, перед всеми людьми, в одиннадцать часов утра. Я хотел бы видеть в церкви твою мать. Скажи, а твой отец здоров? Он сможет приехать?
– Если только не пойдет дождь, с ним будет все в порядке, – отозвался Энтони. – Как досадно, что приближается зима! Мне больно вспоминать о том, как он страдал в прошлом году. Но он держится молодцом и почти не жалуется.
– Твой отец уже немолод, ему скоро исполнится шестьдесят, Тони, и он никогда не отличался хорошим здоровьем. Откровенно говоря, я удивлен, что он дожил до таких лет, – а все благодаря заботам Дороти, ибо она любила его всю жизнь. Именно такой любви я хочу для себя и Блейз – ты понимаешь?
Энтони Уиндхем поднялся.
– Да, Эдмунд, я постараюсь тебя понять.
– Теперь и тебе пора всерьез задуматься о женитьбе, Тони. Ты единственный наследник отца – в таком положении ты завидный жених.
– Сегодня я уже думал об этом, – последовал ответ. – Возможно, выберу какую-нибудь из сестер моей молодой тетушки – это целый выводок хорошеньких, резвых девчушек, породистых и сильных. Да, моему отцу было бы приятно перед смертью успеть покачать на коленях внуков.
Эрл тоже встал и, обняв племянника за плечи, проводил его до крыльца. Через несколько минут привели жеребца Энтони. Вскочив в седло, молодой человек устремился на северо-запад, к дороге на Риверсайд. Эдмунд провожал его взглядом до тех пор, пока всадник не скрылся из виду, а затем еще долго стоял, наслаждаясь теплой сентябрьской ночью и любуясь луной. Вскоре ожидалось полнолуние. Наконец со вздохом он поднялся по ступеням крыльца, закрыл за собой дверь и отправился в спальню, где его ждало привычное, но одинокое ложе.
Целую минуту после пробуждения Блейз не могла понять, где находится, пока воспоминания о вчерашнем дне не нахлынули на нее. Она проснулась в собственной спальне, в имении Риверс-Эдж. Она вышла замуж и чудесно выспалась на самой удобной на свете кровати. Правда, было так странно занимать одной такое огромное ложе. Впервые за всю жизнь Блейз довелось спать в одиночестве. Она потянулась всем телом, до кончиков пальцев, и, повернув голову, обнаружила на девственно-белой подушке рядом с собой единственную алую розу со стеблем, свободно обернутым длинной бледно-голубой шелковой лентой, расшитой крошечными жемчужинами. Высвободив ленту, Блейз, к своему безграничному удивлению, обнаружила, что овальный сапфир в золотой оправе вделан точно посредине полосы голубого шелка.
Она не сдержала стона восторга. Дома, в Эшби, она слышала о подобных вещицах, но никогда не надеялась иметь их. Усевшись, Блейз укрепила ленту на голове по последней моде, а затем спрыгнула с постели и подбежала к зеркалу. Восхищаясь, Блейз поворачивала голову направо и налево, глядя, как в сапфире загораются искры.
– Доброе утро!
Резко обернувшись, Блейз увидела, как ее муж вошел в дверь, соединяющую их спальни.
– Доброе утро, сэр, и огромное вам спасибо за подарки!
– Который из них тебе больше понравился? – с любопытством спросил Эдмунд.
Блейз на минуту задумалась, а затем со смехом объяснила:
– Сама не знаю. Я обожаю розы, и потом это так романтично – дарить даме цветы. Но я еще никогда не получала такого роскошного подарка, как эта лента. Боюсь, сэр, я слишком жадная – мне нравится и то, и другое!
– По-моему, жадность не в твоем характере, Блейз, – возразил Эдмунд. – Красивые вещи предназначены для красивых женщин. Я просто искупаю свою вину – в конце концов я так и не прислал тебе свадебного подарка.
– Никаких подарков! – воскликнула она. – Милорд, вы ведь и так позаботились о счастье моих семи сестер! Ни одна невеста еще не получала более щедрых даров! Этого более чем достаточно.
«Как она мила», – подумал эрл и, пройдя разделяющее их расстояние, обнял Блейз, привлекая к себе.
– Я хочу попросить у тебя кое-что взамен, Блейз, – сказал он.
Блейз решила, что ей нравятся объятия мужа, – в них было так спокойно и мирно. Бессознательно она потерлась щекой о бархат его стеганого халата.
– Что же вы хотите получить, милорд?
– Сущую безделицу – чтобы ты называла меня по имени, Блейз. С тех пор как ты прибыла сюда, ты зовешь меня только сэром да милордом.
– Не знаю, Эдмунд, удобно ли это, – ответила Блейз. – Мама говорила, что мне следует дождаться вашего позволения, прежде чем называть вас по имени. Она утверждает, что некоторые мужчины предпочитают, чтобы жены, обращаясь к ним, называли их сэр или милорд.
– Вчера ночью я долго лежал без сна, размышляя, как прозвучит мое имя из твоих уст, – произнес эрл.
– Какой изысканный комплимент, Эдмунд! Берегитесь, как бы не вскружить мне голову!
Он рассмеялся, радуясь ее живости и остроумию.
– Пора перейти к более серьезным и неотложным делам, – наконец вздохнул он. – Я пришел сообщить тебе, что мы примем благословение отца Мартина на ступенях церкви в одиннадцать часов утра. К этому времени прибудут моя сестра, Дороти, ее муж, Ричард, и Тони.
– Я готова повторить свои клятвы, милорд, – на этот раз мужу, а не его доверенному лицу. Отец Мартин позволит?
Эдмунд был безмерно польщен.
– Почему бы и нет? Я устрою повторение церемонии в церкви, в присутствии наших родных, а затем мы выйдем на крыльцо, чтобы получить благословение. Благословение необходимо: увидев его, все слуги будут довольны.
Поцеловав Блейз, он вышел. Явилась Геарта с подносом, на котором оказались теплый белый хлеб, масло, мед и графин сладкого, разбавленного водой вина.
– Этим утром службы не будет, так что можете позавтракать не торопясь, миледи.
После завтрака Блейз вымыла лицо и руки в тазу с ароматной водой и старательно вычистила зубы. Затем горничная с помощью нескольких молодых служанок принялась одевать госпожу в чудесное кремовое бархатное платье с вышивкой золотом и жемчугом. Постепенно служанки затихли и вытаращили глаза, пораженные красотой своей молодой госпожи.
– Я не прочь надеть новую ленту, – сказала Блейз, и Геарта укрепила ее на голове, посмеиваясь над любовью хозяйки к безделушкам.
Двойную нитку бледно-розовых жемчужин с коралловым медальоном-сердечком застегнули у нее на шее, жемчужные серьги вдели в уши. После того как длинные золотистые волосы Блейз были тщательно расчесаны, ее обули в туфельки в тон платью.
– А теперь посмотрите-ка на себя в зеркало, – произнесла Геарта, ведя Блейз по комнате. – Разве я не говорила, что вы красавица? – с гордостью добавила она.
Блейз в восхищении уставилась на собственное отражение. У ее матери было только маленькое, тусклое зеркало, но поскольку дома ее одежда не блистала роскошью, она никогда не чувствовала потребности полюбоваться собой. А теперь, увидев себя в этом великолепном свадебном платье, она была изумлена.
– У меня будут еще такие же платья? – спросила она Геарту.
– Его светлость заказал для вас полный гардероб, миледи, – десятки платьев и туфель, одни лучше других. Для вас готовы нижние юбки, белье, домашние платья и плащи – шерстяные, шелковые, меховые. Вы ни в чем не будете нуждаться – в конце концов вы графиня Лэнгфорд. Когда-нибудь его светлость пожелает представить вас ко двору.
Блейз застыла перед зеркалом, пораженная словами Геарты. Она стала богатой женщиной. После целой жизни, проведенной в сравнительной бедности – хотя семейство Морганов во многом не испытывало нужды, – она оказалась богата. У нее появились даже драгоценности! Внезапно рядом с ней в зеркале возник Эдмунд, и Блейз с улыбкой повернулась к нему. Ее муж был облачен в черный бархат, драгоценности украшали его камзол еще более щедро, чем вчерашнюю одежду.
– По-моему, милорд Эдмунд, мы составили красивую пару, – заметила Блейз.
– Да, – согласился он, – так оно и есть. Значит, у нас будут привлекательные сыновья и хорошенькие дочери.
Вспыхнув, Блейз отозвалась:
– Надеюсь, вы правы!
Вместе они спустились по лестнице и встретили у ее подножия мастера Энтони, леди весьма решительного вида и джентльмена с мягкой улыбкой.
– Дороти! – воскликнул эрл и поцеловал женщину в обе нарумяненные щеки. Затем, отступив, добавил: – Позволь представить тебе мою жену, леди Блейз Уиндхем, графиню Лэнгфорд. Блейз, это моя сестра, Дороти.
Блейз вежливо присела перед леди Уиндхем, хотя в сущности, это женщине следовало приседать перед ней, поскольку та не имела титула. Скромность Блейз польстила ее золовке.
– Хорошенькая девчушка, – пробормотала леди, – но и Кэтрин была недурна. Вы сможете подарить этой семье сыновей, Блейз Уиндхем? – спросила она.
– Надеюсь, да, мадам, – ответила Блейз, быстро разобравшись, что Дороти Уиндхем сурова только на вид.
Удовлетворенно кивнув, Дороти повернулась к мужчине и представила его:
– Мой муж, лорд Ричард.
– Рада познакомиться с вами, сэр, – произнесла Блейз, приседая перед ним.
– И я тоже очень рад, дорогая, – последовал ответ. Ричард Уиндхем приятно заулыбался. – Вы – чудесное прибавление в семействе, миледи Блейз. – С этими словами он поцеловал ей руку.
– Я прибыла бы сюда еще раньше, если бы знала, как галантны мужчины этой семьи, – отозвалась Блейз, блеснув фиалковыми глазами.
– Даже я? – невинным тоном осведомился Энтони.
– А вот насчет вас мне следует подумать, сэр, – мгновенно нашлась с ответом Блейз.
– Не раздражай свою тетю, Тони, – предупредила его мать. – Тебе нужна жена, а у нее есть сестры, которые могут составить достойную партию.
Блейз была ошеломлена. Лорд Энтони собирается жениться на одной из ее сестер? На которой же? Разумеется, не на милой Блайт, а Блисс метит гораздо выше – она слишком тщеславна. Неужели на Дилайт? Смешливой малышке Дилайт? Казалось, это единственный выбор, если только лорд не желает ждать пять лет, когда подрастут Ларк и Линнет.
– Идем, дорогая, – мягко напомнил Эдмунд, прерывая разговор и взяв жену под руку. – Нам уже пора быть в церкви.
У двери их ждал экипаж, ибо церковь находилась у дороги между деревнями Уэйтон и Майклсчерч. Уиндхемы из имения Риверсайд прибыли в собственном экипаже, который, как объяснил Эдмунд жене, леди Дороти считала удобным для себя, но в действительности экипаж был нужен скорее ее мужу, Ричарду, поскольку он с каждым годом хворал все сильнее. Он уже давно не мог ездить верхом.
– У них нет других детей, кроме лорда Энтони? – с любопытством расспрашивала Блейз.
– У Энтони было два младших брата, Ричард и Эдмунд, и сестра Мэри. Ему едва минуло шесть лет, а мне – десять, когда в Риверс-Эдже началась эпидемия, и остальные дети погибли. Мэри было всего четыре месяца от роду, а мальчикам – два и четыре года. Никто так и не понял, почему уцелели мы вдвоем, ибо перенесли болезнь так же тяжело, как остальные малыши. После этого у моей сестры больше не было детей. Она сильно горевала – она любит детей.
– Бедняжка… – пробормотала Блейз.
– Но она будет радоваться внукам, если мы сможем женить моего беззаботного племянника.
– Почему же он до сих пор не женат?
– Не знаю точно – впрочем, идея женитьбы никогда его не прельщала. Мы с Кэти поженились через день после моего шестнадцатилетия.
– Когда ваш день рождения? – спросила Блейз. – Я еще так мало знаю о вас.
– Двадцать восьмого августа. Совсем недавно я отметил свое тридцатипятилетие.
– А мне тридцатого ноября исполнится шестнадцать, – сообщила Блейз. – Вы с леди Кэтрин были женаты уже три года, когда я родилась.
– И тем не менее, несмотря на свои преклонные годы, обещаю тебе, Блейз: как только мы будем близки, я не просто стану исполнять свой долг. – Простодушное замечание Блейз о том, что он годится ей в отцы, уязвило Эдмунда.
– О сэр! – Она покраснела и рассмеялась.
Экипаж остановился перед церковью, и лакеи поспешили опустить подножку, чтобы эрл и графиня могли выйти.
– Это церковь святого Михаила, вот почему сначала я предполагал, что наша свадьба состоится в день этого святого, в конце месяца, – объяснил Эдмунд, помогая жене выйти из экипажа и подводя ее к церкви.
Высокий седовласый священник в белой с золотом ризе ждал их.
– Добро пожаловать, дитя! – поприветствовал он Блейз. – Я – отец Мартин. Если пожелаешь, я стану твоим духовником.
Священник провел их к высокому алтарю церкви, где позволил повторно обменяться клятвами, которые Блейз днем раньше произносила, стоя рядом с доверенным лицом мужа. Она считала, что Эдмунду стоит услышать эти слова, была уверена, что это поможет ему по-настоящему почувствовать себя мужем. Пока священник произносил молитву, Блейз исподтишка оглядывала церковь. Она еще никогда не видывала такой богатой церкви. В высоких изогнутых вверху окнах красовались разноцветные витражи с изображением фигур апостолов и ангелов. Блейз еще не доводилось видеть таких окон, а свечи на алтаре оказались позолоченными.
В передней части церкви помещалось несколько статуй, искусно вырезанных из камня и дерева, инкрустированных драгоценными камнями и мастерски расписанных, в том числе и превосходная статуя воинственного святого Михаила, сжимающего золотой меч. Эдмунд слегка пожал Блейз руку. Она виновато взглянула на него, но эрл заговорщически подмигнул ей. Да, в очередной раз поняла Блейз, она сумеет с легкостью полюбить этого человека.
– А теперь, – провозгласил отец Мартин, завершая краткую церемонию, – новобрачные должны появиться на ступенях перед церковью, дабы получить благословение.
Когда они вышли из церкви, Блейз увидела, что весь двор и дорога за ним переполнены людьми. Завидев эрла и его жену, толпа разразилась приветствиями. Отец Мартин с улыбкой поднял руку, заставляя прихожан замолчать, и вскоре крики стихли – слышались лишь шорох ветра и щебет птиц. Блейз и Эдмунд опустились на колени перед священником на каменные ступени церкви, и отец Мартин благословил их зычным голосом, доносящимся даже до самых отдаленных зрителей. Когда он снял ладони с голов новобрачных и они повернулись лицом к людям, еще более громкие и радостные возгласы понеслись над толпой.
– Да благословит Господь графиню! Долгих лет и наследников для Лэнгфорда! – слышалось громче всего.
Эрл и графиня уселись в экипаж и, сопровождаемые толпой, вернулись к Риверс-Эджу, где в садах у дома должно было состояться всеобщее пиршество.
– Я объявил этот день праздничным, – объяснил Эдмунд.
Блейз ответила мужу улыбкой.
– Как бы я хотела, чтобы рядом со мной сегодня были родные! – задумчиво произнесла она.
Эдмунд взял ее ладонь, перевернул ее и поцеловал в запястье.
– Обещаю, они приедут, как только ты освоишься здесь. – Его глаза ласкали ее, и Блейз решила, что ей нравится волнение, которое она испытывает под взглядом Эдмунда.
На лужайке Риверс-Эджа был устроен навес для гостей. Телячьи, оленьи, бараньи туши целиком жарились на открытых кострах у берега реки. На столах возвышались горы булок, круги золотистого сыра, плетеные корзины, доверху наполненные яблоками и грушами. Гости откупоривали фляги с сидром и элем. На десерт был припасен огромный свадебный пирог.
На помосте под навесом подавали более изысканные и тонкие яства, а также крепкое вино. Новобрачные сидели, окруженные родственниками и гостями – в основном дворянами, живущими по соседству, хотя никто из них не обладал таким высоким титулом, как Эдмунд Уиндхем, кроме Оуэна Фицхага, эрла Марвудского.
Лорд Фицхаг бесцеремонно оглядел Блейз и выпалил:
– Черт побери, Эдмунд, где это ты добыл такую красавицу? – Он усмехнулся и склонился над ладонью Блейз. – Мадам, если у вас есть сестра, не менее прелестная, чем вы, смею заметить, что мне нужна жена. Несносная болтушка, с которой я был обручен с самого рождения, умерла от оспы.
– У меня семь сестер, милорд, – отозвалась Блейз с самым серьезным видом. – Если вы выскажете свои пожелания, надеюсь, мой отец сумеет удовлетворить их. Какую жену вы хотели бы иметь – блондинку или темноволосую? Среди нас есть даже сестра с рыжеватыми локонами, но увы, ей всего пять лет. Гленну вам придется дожидаться не менее восьми лет. Все мои сестры крепки здоровьем – что касается потомства, наша мать не знает себе равных. Кроме того, никто из нас не страдает близорукостью.
Оуэн Фицхаг взорвался от хохота.
– Скажите, мадам, – сумел выговорить он между приступами смеха, – у всех ли ваших сестер язычок подвешен так же хорошо, как у вас?
Блейз притворно нахмурилась.
– Кстати, Оуэн, – вмешался Энтони, – младшие сестры моей тетушки действительно прелестны, и трое из них уже достигли брачного возраста. Я сам готов взять в жены одну из них. Что скажете об этом, тетушка? Едва вы успели выйти замуж, а следом за вами еще сразу две ваши сестры. Брак с моим дядей уже дал вам немало преимуществ.
– По-моему, милорд Фицхаг, вы сможете стать самым достойным мужем для одной из моих сестер, если вы серьезны в своих намерениях. А что касается вас, племянник, вы слишком много пьете и чересчур много болтаете о том, что вас не касается, – резко заключила Блейз.
Леди Дороти рассмеялась.
– Вот единственная хорошенькая женщина, которую не прельстила твоя внешность, Тони! Если ее сестры так же рассудительны, я была бы рада видеть одну из них своей снохой. – Потянувшись, она потрепала Блейз по руке. – Вы нравитесь мне, Блейз Уиндхем! – откровенно призналась она.
– Тише, тише, дорогая, – упрекнул Эдмунд жену. – Ты слишком болезненно воспринимаешь насмешки Тони. Если ты не перестанешь доставлять ему такое удовольствие, он вообще изведет тебя.
– Ни за что не дам ему этой возможности! – возразила Блейз.
– Вот и хорошо, – кивнул Эдмунд, – ибо я предпочел бы наслаждаться тобой в одиночку. – Он нежно пожал руку Блейз под столом.
Блейз взглянула на него из-под густых ресниц и, уловив пристальный взгляд мужа, залилась румянцем.
Деревенские дети весело резвились на лужайках. В смущении Блейз загляделась на них. Рядом с ее ухом прозвучал тихий смешок мужа, и интимность этого звука заставила ее вздрогнуть. Почувствовав, как участилось ее дыхание, Блейз опасалась, что она лишится чувств. Только что прибыла труппа пестро разодетых бродячих танцоров – прослышав о свадебном пиршестве, они попросили у эрла позволения развлечь гостей. Поскольку считалось, что танцоры, исполняющие моррис, приносят удачу, им был оказан теплый прием.
День выдался солнечным и даже жарким для середины сентября. Танцоры в своих одеяниях из ярких лент с позванивающими колокольчиками грациозно двигались по траве, воскрешая древний танец. Когда они закончили представление, их пригласили присоединиться к гостям, а эрл одарил старшего из них пригоршней серебряных монет. Местные музыканты заиграли на трубах, бубнах и барабанах. Энтони Уиндхем и Оуэн Фицхаг пустились в пляс с хорошенькими деревенскими девушками. К концу дня фляжки опустели, солнце медленно спускалось за холмы, и праздник понемногу стал затихать. Шутливый обряд «провожания в постель» был отменен – к великому разочарованию большинства гостей.
– По-моему, это вообще нелепый обычай, – заметила леди Дороти. – Помню, когда я вышла замуж за Ричарда, я вконец растерялась от смущения. Вам еще повезло, Блейз. Скажите, вы будете проводить Рождество здесь, в Риверс-Эдже? Кэтрин всегда устраивала великолепные рождественские балы – на все двенадцать дней рождественских праздников.
– Мне очень хотелось бы последовать ее примеру, мадам, – робко ответила Блейз, – но вы должны рассказать мне, как это делалось, ибо мне еще не приходилось управляться с таким большим домом. Боюсь, наши простые обычаи Эшби не подойдут для такого великолепного имения, где мне посчастливилось стать хозяйкой.
– Блейз Уиндхем, я буду только рада давать вам советы, но не сомневаюсь, не пройдет и года, как они вам не понадобятся. Однако с удовольствием помогу вам сейчас. Большинство обычаев здесь сохранились неизменными со времен моего детства. Риверс-Эдж – большой дом. Должно быть, вы пожелаете пригласить своих родственников на двенадцать дней. – Леди Дороти буквально сияла от удовольствия, услышав просьбу о помощи от молодой жены брата.
– Отличная затея, – одобрил Эдмунд несколько минут спустя, когда его сестра с семьей отправилась домой.
– Мне не обойтись без ее помощи, – откровенно призналась Блейз. – Мне бы не хотелось нарушать обычаи, которые существовали в Риверс-Эдже задолго до моего приезда.
– Что ты за чудо, Блейз! В тебе сочетаются и очаровательная невинность, и мудрость не по возрасту.
– Вы льстите мне, милорд, я всего лишь обладаю толикой здравого смысла, и ничего более.
Эдмунд улыбнулся ее скромности.
– Тебе понравились наши соседи? – спросил он.
– Очень! Эрл Марвудский и вправду подыскивает себе невесту или он просто хотел польстить мне?
– Нет, он сказал правду: в течение двенадцати лет он был помолвлен с девушкой, которую выбрали его покойные родители. Прошлой весной она умерла.
– Сможет ли он стать достойной партией для одной из моих сестер?
– Несомненно! Ему всего двадцать пять лет, он – обладатель древнего титула, хотя и его поместье, и состояние невелики. Приданого, которое я назначил каждой из твоих сестер, будет более чем достаточно для такого брака. Ты уже подумала, кто может стать его невестой?
– Я еще слишком мало знаю его, чтобы сделать выбор, но думаю, подойдут Блисс или Блайт. Вы позволите пригласить Оуэна Фицхага на двенадцать дней, милорд?
– Разумеется, он будет только рад. У него не осталось родственников, и ему сейчас живется одиноко. Правда, он редко бывает в имении, чаще его можно увидеть при дворе.
– Странно, что он до сих пор не нашел жену среди придворных дам, – удивилась Блейз.
– Моя воплощенная невинность, при дворе есть немало женщин. Но даже если они свободны, они не относятся к тем, которых мужчины берут в жены. Однако тебе не следует знать об этом.
Проходили дни, сливаясь в недели. Стояла непривычно теплая золотая осень. Блейз объезжала владения супруга и уже в который раз изумлялась, как же они обширны. Эрл Лэнгфордский владел бесчисленными стадами овец и коров. Его сады простирались, насколько хватало взгляда. Неподалеку от дома раскинулся огромный лес – королевским повелением семейству Уиндхем разрешалось охотиться там. Эрлу принадлежало девять деревень, в том числе и те две, через которые Блейз проезжала в день свадьбы. Более остро, чем когда-либо прежде, она осознала свой долг подарить мужу наследника. Никогда в жизни она и не предполагала, что такое богатство может принадлежать одному человеку.
Эдмунд Уиндхем ухаживал за молодой женой с изысканностью, на которую способен лишь мужчина с большим жизненным опытом. Не проходило ни единого утра, чтобы, открыв глаза, она не находила рядом на подушке какую-нибудь безделушку или другое свидетельство его любви. Несмотря на то что управление поместьем отнимало много времени, Эдмунд часто откладывал в сторону дела, чтобы побыть с Блейз.
Вскоре он обнаружил, что его женой стала сообразительная девушка с пытливым умом, готовая перенимать все, чему он только мог ее научить. Она умела читать и писать, ее обучили арифметике и церковной латыни – ничего подобного эрл не ожидал от девушки, выросшей в такой тихой заводи, как Эшби. Мало того, Блейз умела играть на маленькой лютне, у нее оказался чистый и высокий голос. Выяснив, что у Блейз есть способности к языкам, эрл начал расширять ее познания в латыни и еще добавил к ней греческий и французский.
Их жизнь отличалась приятной неспешностью, каждый день заканчивался у камина в гостиной Блейз. Вытянувшись на ковре перед жарким пламенем, Эдмунд рассказывал жене историю страны в виде притч и сказок. Об истории Блейз имела весьма смутное представление, и ей нравилось слушать низкий голос мужа, повествующего о королях и королевах, рыцарях и прекрасных дамах, битвах в Англии, Франции и в Святой земле, о придворных церемониях и турнирах.
Больше всего ее привлекали рассказы о правящей Англией династии Тюдоров. Она любила историю о том, как стали супругами принцесса Елизавета Йоркская и Генрих Ланкастерский, таким образом положив конец войне Алой и Белой розы, после чего в Англии вновь воцарились мир и спокойствие. Блейз плакала от жалости к бедной королеве Екатерине, жене нынешнего короля, которая сумела произвести на свет всего одного живого ребенка, принцессу Мэри. И теперь ходили слухи, что после долгих лет брака король решил расстаться с женой.
– Но разве такое возможно? – однажды вечером спросила Блейз у Эдмунда.
– Такое уже случалось, – напомнил ей муж.
– Но ведь она – его жена перед Богом и людьми, милорд!
– Генрих – король Англии, Блейз, и у него должен быть сын. А Екатерина Арагонская, по всей видимости, не в состоянии родить здорового сына и, если слухи верны, вообще больше не сможет рожать. С благословения церкви другие христианские королевы отрекались от власти, некоторые даже уходили в монастырь. Другие просто удалялись от двора, и за такое бескорыстие и муж, и весь народ относились к ним с почтением.
По-моему, наша королева – гордая и упрямая женщина. Король Генрих напрасно женился на ней. Она была вдовой его брата, и если бы не алчность старого короля, которому не терпелось завладеть ее приданым, она давным-давно вернулась бы в свою Испанию. Старый король Генрих, отец нашего нынешнего короля, в свое время скопил несметные богатства. Когда принц Артур умер, была уплачена только половина приданого Екатерины Арагонской. Старый король надеялся заполучить другую половину, выдав вдову за младшего сына, нашего короля Генриха.
Но король Испании Фердинанд оказался не менее жадным, чем наш старый король. Он считал, что английский принц уже отведал вкус женщины и способен обойтись без всего приданого. Он не видел смысла выполнять условия сделки и платить полностью. К тому же англичане не угрожали вернуть Екатерину домой и даже объявили о ее помолвке с юным Генрихом – несмотря на то что он младше ее на целых шесть лет.
Старый король упрямо настаивал на выплате приданого, заявляя, что в противном случае готов отправить Екатерину обратно в Испанию и обручить своего наследника с французской принцессой. В конце концов приданое от Испании предназначалось для принца Артура и принцессы Екатерины, а вовсе не для Генриха.
– Разве королям чужда нравственность, сэр? Забрать приданое, а затем вернуть принцессу отцу – это поистине ужасно! – воскликнула Блейз.
– Нравственность королей обычно служит их желаниям, дорогая, – с улыбкой объяснил Эдмунд, довольный рассудительностью жены. У него возникла мысль, что неплохо было бы заняться с ней изучением логики.
– Но если отец не хотел, чтобы король Генрих женился на испанской принцессе, зачем же он так поступил? – допытывалась Блейз.
– Вполне вероятно, старый король не поделился своими замыслами с Генрихом. Видишь ли, Блейз, смерть принца Артура стала для него полной неожиданностью. Старший сын был его отрадой и гордостью – как и для королевы Елизаветы. Она умерла год спустя, и кое-кто поговаривал, что ее убило горе. Старый король так и не сумел оправиться после смерти родных. Обычно он не уделял внимания младшему сыну, которого готовили в священнослужители, и предпочитал держать бразды правления в своих руках.
Только на смертном одре Генрих понял, что король Фердинанд перехитрил его. Остаток приданого так и не был выплачен. Если бы король протянул подольше, я уверен, он все же отправил бы домой испанскую принцессу. Но, увы, старый король умер прежде, чем сумел исправить собственную оплошность. Молодому королю, нашему королю Генриху, к тому времени исполнилось восемнадцать лет, он был (да и теперь остается) высоким, привлекательным мужчиной. А испанская принцесса, хрупкая женщина, славилась своими золотисто-рыжеватыми волосами и хорошеньким юным личиком. Король давно восхищался ею – впрочем, он был не столько влюблен в Екатерину, сколько в саму любовь. И прежде чем кто-либо смог переубедить его, Генрих женился.
Кое-кто считает, что рождение у королевы мертвых детей и смерть двух мальчиков, родившихся живыми, – Божья кара королю за то, что он осмелился жениться на вдове брата. Я предпочитаю не делать подобных выводов, но уверен – королева должна смириться и позволить королю вступить в другой брак. Всему виной ее болезни, а не дееспособность короля. Это всем ясно.
– В самом деле, милорд? Как же так? И король, и королева отвечают за зачатие ребенка. Зачем же возлагать всю вину на бедняжку королеву?
– Нет, Блейз, в этом случае виновата именно королева, поскольку у короля уже есть здоровый сын от другой женщины.
– Но если он женат на королеве, как такое возможно? – искренне изумилась Блейз.
Минуту Эдмунд Уиндхем не мог оправиться от глубочайшего изумления. Он знал, что Блейз невинна, но никогда не подозревал, что ее наивность простирается так далеко.
– Мужчины, – наконец нерешительно начал он, – даже женатые мужчины, иногда находят развлечение и утешение в постелях других женщин, а не своих жен, Блейз. Когда мужчина особенно верен какой-либо женщине, на которой он не женат, ее называют любовницей.
– А у вас когда-нибудь была любовница? – бесхитростно поинтересовалась Блейз.
– Никогда.
– Значит, вы никогда не занимались любовью с другой женщиной, кроме первой жены?
– Этого я не говорил, дорогая, – еле сдерживая смех, возразил эрл. Взяв Блейз за руку, он придвинул ее поближе. – Для жены ты задаешь слишком много вопросов, – поддразнил он, и его глаза потеплели. Блейз непонимающе нахмурилась.
Она чувствовала, как участилось ее дыхание. Сердце пропустило несколько положенных ударов, в животе возникал и вновь исчезал тугой клубок. Муж коснулся губами ее губ, и рот Блейз смягчился от его прикосновения. Поцелуи Эдмунда до сих пор завораживали ее – несмотря на то что они целовались уже несколько недель.
Он положил Блейз на ковер, и, взглянув на него снизу вверх, Блейз ухитрилась выговорить:
– Но как же я буду учиться, если перестану задавать вопросы, милорд?
Он нежно провел пальцем по припухшим от поцелуя губам.
– Я научу тебя всему, что ты должна знать, дорогая. Но за последние недели я уделял столько внимания греческому, французскому и истории, что пренебрег гораздо более приятной частью твоего образования, – его гибкие пальцы быстро расстегивали шесть маленьких перламутровых пуговок, сбегающих по бледно-голубому шелковому платью от выреза до пояса. Эдмунд обнял Блейз за плечи и ловко просунул ладонь под шелковую ткань, впервые касаясь ее груди.
Блейз задохнулась и на мгновение решила, что сердце вот-вот разорвется в ее груди. К собственному удивлению, она обнаружила, что ничуть не боится, – в сущности, прикосновение мужской ладони доставляло ей удовольствие. С тихим стоном она прижалась к его руке, чувствуя, как от этого движения напрягся сосок, ощущая загрубелую кожу ладони. Это действие исторгло из уст Эдмунда стон раненого зверя, и не в силах сдержаться, он разорвал тонкую ткань платья, до пояса обнажая тело Блейз.
– Эдмунд!
На мгновение он потерял рассудок. Он покрывал поцелуями нежную и чувствительную плоть упругой девственной груди, впитывая свежесть ее кожи и тонкий, ни с чем не сравнимый аромат. Казалось, он не в силах насытить глубокое и страстное желание, овладевшее им.
Треск шелка и прикосновение его теплых губ к коже вызвали в душе Блейз неудержимый вихрь чувств. Какой-то глубинный плотский инстинкт подсказывал ей – это желание. Муж возжелал ее. Если бы только он и любил ее – хоть немного, с печалью подумала Блейз. Если бы им не руководило только желание иметь наследника! Он обхватил губами ее сосок и крепко сжал его. Это прикосновение заставило Блейз слабо вскрикнуть.
– Эдмунд! О милорд! – Она забилась, пытаясь избежать пугающей страсти, с которой он впивался губами в ее чувственную плоть.
Он хотел ее! Господи, как он ее хотел! Эдмунду не терпелось сорвать с жены все остатки шелкового платья, хотелось накрыть ее своим телом и глубоко вонзить в нее свое копье. От вожделения у него застучало в висках, но тон нежного голоса Блейз достиг его сознания, даже если это не удалось словам. О Господи! Она приходилась ему женой, принадлежала ему по праву, но по-прежнему оставалась девственницей. Ему не следовало разрушать хрупкие и чудесные отношения, которые они терпеливо строили последние два месяца.
Эдмунд нехотя оторвался от ее груди и увидел на лице Блейз полуиспуганное и вопросительное выражение.
– О Блейз, прости, если я напугал тебя, – виновато произнес он, – но ты должна знать: ты – непреодолимое искушение. Я просто не смог сдержаться.
– Еще минуту назад я даже не подозревала, что вы желаете меня, милорд, – задыхаясь, ответила она. – Мне вовсе не было неприятно, Эдмунд, по-моему, это величайшее из наслаждений.
– Может быть, – с надеждой подхватил он, – ты уже готова стать моей женой в полном смысле слова?
На кратчайший миг страх промелькнул в ее огромных глазах.
– Еще нет, – прошептала она, – прошу вас, подождите еще немного, милорд!
Осторожно поцеловав ее в дрожащие губы, он скользнул ладонью по ее груди.
– Но только до тех пор, пока и ты не почувствуешь влечения, дорогая. Я хочу, чтобы ты мечтала проникнуть в тайны любви, а не боялась ее.
Потянувшись, она провела пальцами по его лицу в трепетной ласке.
– Мне кажется, я скоро полюблю вас, милорд, – прошептала она, и на краткую секунду их глаза встретились, а затем Блейз покраснела и робко отвернулась.
В последующие дни эрл уже без смущения заключал жену в страстные объятия, давая волю рукам, и Блейз только поощряла его. Впервые они легли в постель вдвоем, хотя и были полностью одеты. Ласки и поцелуи мужа опьяняли Блейз подобно крепкому вину. Поймав ее маленькую ладонь, муж сунул ее себе под камзол, и Блейз впервые ощутила его твердость. Она робко сомкнула пальцы вокруг его мужского достоинства. Когда Эдмунд почувствовал, что ее страх исчез, он попросил ласкать его.
– Это доставляет вам удовольствие? – спросила она.
Он кивнул. Желание затуманило его глаза.
На следующее утро, охотясь в лесу в обществе племянника, эрл пребывал в подавленном настроении.
– Похоже, ты так и не прорвался сквозь девственные стены, – потешался над ним Тони. – Если это не произойдет в самом ближайшем времени, я начну опасаться за твой рассудок. Невозможно родить наследника, не выполняя супружеских обязанностей. Ума не приложу, как тебе удается сдерживаться и не овладеть этой маленькой плутовкой.
Эдмунд хмуро взглянул на племянника.
– Неужели тебе настолько надоели деревенские девчонки, Тони, что тебя беспокоит положение дел в моей семье?
– Ага, так я прав, ты до сих пор не сумел сорвать ее цветок! – расхохотался Энтони Уиндхем. – Твой меч наготове, но ее ножны пока закрыты. Возьми ее и покончи с этим, Эдмунд. Она выставляет тебя на посмешище! Ты же ее муж и повелитель. Ее желания не имеют ни малейшего значения!
– Нет, дорогой, если кто из нас и глуп, так это ты! Немедленно прекрати насмехаться, ибо я не желаю обсуждать свою частную жизнь с невежественным юнцом!
Энтони насмешливо закатил глаза, но придержал язык. Еще никогда он не видел Эдмунда в таком гневе. Неужели его дядя влюбился в свою жену? Эта мысль почему-то встревожила Энтони, хотя он и не понимал почему. Когда Эдмунд пришпорил коня, пуская его вперед, Энтони последовал за ним в глубь леса. Стояло непривычно теплое для конца ноября утро, и он уже чувствовал, как струйка пота сбегает по шее. Он расстегнул ворот рубашки.
Они провели на охоте почти целый день, и хотя собакам удалось вспугнуть нескольких кроликов и птиц, олень им так и не попался. Наконец ближе к вечеру они выехали из леса у развилки дорог, в том месте, откуда расстояние было равным и до Риверс-Эджа, и до Риверсайда.
– Так ты не пригласишь меня поужинать? – поддразнил Тони.
– Нет, не приглашу, – последовал резкий ответ. Отдаленный раскат грома, казалось, подчеркнул слова эрла, когда он развернул жеребца и рысью пустился прочь в сопровождении слуг и собак, оставив изумленного племянника в полном одиночестве посреди дороги.
Блейз с детства боялась грозы. Она постаралась скрыть беспокойство, с облегчением вздохнув при виде вернувшегося мужа. Эдмунд не подозревал о ее чувствах, ибо Блейз приложила немало усилий, дабы утаить то, что считала ребяческим страхом. Осень выдалась сухой, дожди если и начинались, то вскоре заканчивались. Но сегодня удушливая жара, казалось, разбудила последовавшую за ней грозу.
Отдаленные раскаты нарастали, приближаясь к Риверс-Эджу. Небо над холмами потемнело, его то и дело прорезали вспышки молний. За ужином Блейз выглядела подавленной, а Эдмунд ел в задумчивости, не замечая ее тревоги. В этот вечер он был не расположен к бесплодным поцелуям и объятиям. Насмешки Тони уязвили его больнее, чем он соглашался признать. Впервые после смерти первой жены ему в голову пришла мысль о том, что неплохо было бы навестить какую-нибудь из бойких служанок. Он оглядел комнату, и его глаза вспыхнули при виде грудастой горничной, подкладывающей поленья в камин. Но тут же Эдмунд подозрительно прищурил свои карие глаза. Как веселился бы сейчас Тони! Надо как следует подумать, прежде чем окончательно выставить себя на посмешище.
– Отправляйся спать, дорогая, – приказал он удивленной Блейз.
Она послушно поднялась и, присев, покинула зал на дрожащих ногах. Почему именно сегодня он предпочел оставить ее в полном одиночестве? Конечно, ее страх нелеп, но сегодня ночью она была готова справиться с ним любой ценой. Исполнившись решимости, она направилась наверх, к себе в комнату.
– Приготовьте ванну, – приказала она Геарте и ее помощницам.
– Задернуть шторы, миледи? – спросила горничная.
После минутного замешательства Блейз отказалась.
– Не надо. Я хочу видеть, как приближается гроза.
Пока она мылась в горячей, источающей аромат фиалок воде, небо почернело, его то и дело прорезали молнии, а за ними неизменно следовали раскаты грома.
Молоденькие служанки нервно суетились в комнате, готовя постель для хозяйки, раскладывая бледно-розовую шелковую ночную рубашку и такой же чепец, отделанный лентами, подправляли дрова в камине, чтобы внезапный порыв ветра не сделал пламя неуправляемым.
Геарта помогла Блейз выбраться из ванны и поспешно растерла ее полотенцем. Шелковая ткань ночной рубашки скользнула ей на плечи и бесшумно упала к ногам. Горничная любовно расчесывала длинные золотистые волосы хозяйки, пока служанки выносили ванну из спальни в гостиную, где ждали лакеи, чтобы забрать ее.
Геарта завязала ленты чепца под подбородком Блейз и помогла ей забраться в постель.
– Хотите, я или кто-нибудь из девушек останемся с вами, миледи? Гроза разбушевалась, и, похоже, ночью станет еще сильнее.
– Нет, – ответила Блейз, изображая храбрость, которой вовсе не ощущала. – Гроза меня не тревожит. Спокойной ночи, Геарта!
Геарта присела и, в последний раз оправив одеяло, торопливо вышла из комнаты, сказав на прощание:
– Спите спокойно, миледи!
Блейз и не надеялась заснуть под этот грохот и вспышки за окном. Она зарылась поглубже в постель, жалея, что не попросила служанок задернуть шторы. Тогда ей пришлось бы выслушивать только гром. Ветер застонал и завыл на все лады у самого дома. Яростный порыв пробился в дымоход и принялся дразнить огонь, который тут же заплясал, отбрасывая причудливые и страшные тени на стены комнаты. Блейз задрожала, припомнив вдруг бесчисленные рассказы старой Ады о привидениях и духах, которые появляются во время гроз, подобных этой.
– Ни за что не буду бояться, – пообещала она сама себе и немного успокоилась от звуков собственного голоса.
Ночь становилась все чернее, гроза постепенно достигала пика – пока весь дом не оказался словно посреди урагана. Все благие намерения Блейз улетучились под рев грома, от которого дом содрогался до основания. Грому помог зловещий треск молнии, ударившей в один из дымоходов на крыше прямо над комнатой Блейз, отчего осколки кирпича покатились вниз по крыше и пролетели мимо окон.
Блейз в ужасе закричала, испытывая поминутные приливы острого, непреодолимого ужаса. Несмотря на шум грозы, ее испуганные крики разнеслись по всему верхнему этажу дома. Почти немедленно дверь между спальней Блейз и комнатой ее мужа распахнулась, и через порог шагнул эрл.
– Блейз, что с тобой, дорогая? Кто напугал тебя? Тебе приснился дурной сон? – Эдмунд мигом очутился у постели и схватил ее в объятия. От сладкого аромата масла для ванны желание мгновенно охватило его.
– Гроза! Н-н-ненавижу грозы! – жалко всхлипнула Блейз, зарывшись лицом в его ночную рубашку, ибо ему не хватило времени набросить халат.
– Почему же ты не попросила кого-нибудь из горничных остаться с тобой? – резонно спросил он.
– Но ведь… только дети боятся грозы! – Блейз отчаянно зарыдала, содрогаясь всем телом, едва над головой вновь загрохотал гром. – Не хочу, чтобы вы считали меня трусихой, увидев, что я боюсь какой-то жалкой грозы!
Жалкой грозы? Он рассмеялся бы, если бы ужас Блейз не был столь реальным. Гроза была и правда чудовищной, подобной эрлу еще не доводилось видеть. Горячие слезы Блейз пропитывали его рубашку. Она неудержимо дрожала. Едва Эдмунд протянул руку, чтобы пригладить медово-золотистые волосы, как за окнами вновь загрохотало.
– Хочешь, я побуду с тобой? – спросил он, думая при этом, что Блейз – самая восхитительная из женщин, каких ему случалось держать в объятиях.
– Да, милорд.
Он осторожно положил ее на пуховые подушки и взглянул ей в лицо. Ее глаза в эту минуту напоминали омытые дождем фиалки, губы соблазнительно подрагивали.
– Блейз, я не могу поручиться за себя – ты меня понимаешь? Я должен быть совершенно откровенен с тобой, дорогая. – Он серьезно взглянул на нее.
Блейз испуганно прикусила нижнюю губу, и ее маленькие, ровные белые зубки впились в розовую плоть.
– Вы хотели бы заняться со мной любовью? – еле слышно проговорила она.
Улыбка заиграла в уголках губ эрла.
– В таком случае ты мгновенно забыла бы про грозу, – ответил он. – Но если хочешь, я оставлю тебя, дорогая.
Блейз задумалась, но в это время еще один яростный раскат грома потряс окна и заставил ее вновь броситься на грудь мужу. Блейз в отчаянии прижалась к нему грудью, и в этот миг все благие намерения Эдмунда Уиндхема бесследно исчезли. В конце концов он был простым смертным, а не героем рыцарем из романа. Блейз – его жена, и он всей душой желал ее. Тони прав – она принадлежит ему! Он овладеет ею и покончит с этим вздором! Он сорвал с себя рубашку и запустил пальцы в ее волосы, запрокидывая голову Блейз и впиваясь губами в ее рот.
Его страсть изумила Блейз. Они целовали и обнимали друг друга уже много недель подряд, но таких поцелуев между ними еще не случалось. Это был требовательный поцелуй, он обжигал ее нежные губы, заставлял их приоткрыться. Его язык проникал в ароматную пещеру ее рта. Их языки впервые встретились, и Блейз содрогнулась от остроты нового ощущения, – казалось, соприкоснулись два лоскута теплого бархата. Все ее тело ослабело от этого ощущения, но она все еще не решалась удовлетворить голод мужа.