Была поздняя осень. Ненастная погода задержала Паломбару и Виченце, и они смогли добраться до Константинополя только к ноябрю. Но их первое официальное поручение состояло в том, чтобы засвидетельствовать подписание унии, заключенной на Лионском соборе. Это событие должно было состояться лишь в следующем, 1275 году, шестнадцатого января. Затем им предстояло продолжить свою миссию в Византии в качестве папских легатов. Паломбаре и Виченце вменялось в обязанности доносить его святейшеству друг на друга, поэтому им приходилось постоянно манипулировать, лгать, изворачиваться и пользоваться своим влиянием.
Папским посланникам положено жить хорошо, и от них не ожидали ни скромности, ни бережливости. Легаты начали выбирать дом, и сразу же стало понятно, сколь различны их характеры.
– Этот просто великолепен, – отозвался Виченце о прекрасном здании, расположенном неподалеку от Влахернского дворца. – Его можно было бы купить, если бы цена была разумной. Все, кто будет сюда приходить, сразу поймут важность нашей миссии.
Он стоял на мозаичном полу, любуясь искусной росписью стен, арочным потолком с идеальными пропорциями и богато украшенными колоннами.
Паломбара же смотрел на все это с отвращением.
– Дом богатый, но довольно вульгарный. Думаю, что он построен недавно.
– Ты предпочел бы что-нибудь вроде замка Аретино? Что-то привычное и удобное? – с сарказмом спросил Виченце. – Маленькие камешки и острые углы?
– Я отдал бы предпочтение чему-нибудь не столь вызывающему, – ответил Паломбара, пытаясь скрыть раздражение.
Он понял, что скрывается за словами Виченце. Тот был родом из Флоренции, которая многие годы соперничала с Ареццо в искусстве и политике.
Виченце недовольно кивнул:
– Этот дом произведет впечатление на людей. И к тому же он удобно расположен. Отсюда мы легко сможем добраться туда, куда нам нужно. Он стоит рядом с дворцом, в котором сейчас проживает император.
Паломбара медленно повернулся и остановил взгляд на колоннах, увенчанных тяжелыми капителями.
– Люди подумают, что мы варвары. Обстановка здесь дорогая, но безвкусная.
Виченце помрачнел. Его длинное костлявое лицо выражало недоумение и крайнюю раздражительность. Он полагал, что чрезмерный эстетизм истощает человека и мешает ему служить Господу.
– Не имеет значения, понравимся мы местным жителям или нет. Главное, чтобы они поверили тому, что мы скажем.
Паломбара не получал удовольствия, отстаивая свое мнение. Он был послушным и исполнительным, лишенным воображения и неутомимым, как пес, взявший след. Он даже втягивал ноздрями воздух. Виченце, наоборот, требовал, чтобы окружающие беспрекословно ему повиновались.
– Этот дом уродлив, – все же продолжал гнуть свою линию Паломбара. Его голос звучал жестко. – Посмотри вон на тот, что расположен севернее. У него изящные пропорции, да и места там будет достаточно. Кроме того, из его окон мы сможем смотреть на Золотой Рог.
– С какой целью? – удивленно спросил Виченце.
– Мы приехали сюда, чтобы учиться, а не обучать, – сказал Паломбара с таким видом, словно пытался вразумить какого-то недоумка. – Нужно, чтобы людям приятно было с нами разговаривать, – тогда они ослабят бдительность. Мы должны как следует их изучить.
– Знай своего врага, – произнес Виченце с легкой улыбкой.
Казалось, что он остался доволен ответом собеседника и в конце концов согласился с тем, что им стоит выбрать более скромный дом.
– Это наши братья во Христе! – воскликнул Паломбара. – Временно отколовшиеся, – сухо добавил он с иронией, которую его партнер, скорее всего, не оценил.
Паломбара отправился изучать город. Он нашел его восхитительным, несмотря на то что погода стояла почти зимняя, время от времени срывался дождь, с моря дул сильный ветер. Было не очень холодно, и легат с удовольствием прошелся пешком. Его епископское облачение не привлекало внимания – по здешним улицам каждый день проходили представители разных национальностей и вероисповеданий.
После долгого дня, проведенного в утомительном хождении и старательном наблюдении, Паломбара порядком устал и натер мозоли на ногах, но сумел изучить общий план города.
На следующий день он не мог двигаться – к большой радости Виченце, который, не скрывая злорадства, отпускал в адрес напарника ехидные замечания. Однако уже через день, не обращая внимания на мозоли, Паломбара вновь отправился осматривать близлежащие окрестности. Погода была прекрасная, ярко светило солнце, дул легкий ветерок. Узкие старые улицы были многолюдными и походили на привычные ему римские.
Он купил лепешку у уличного торговца и, пока ел, наблюдал за двумя стариками, играющими в шахматы. Стол, на котором была разложена доска, был очень мал. Резные деревянные фигуры истерлись от долгого использования и потемнели от прикосновений потных ладоней многочисленных игроков.
У одного из стариков было худое лицо, белая борода и черные глаза, полускрытые за морщинистыми веками. У другого тоже была борода, но он был почти лысым. Старики были поглощены игрой и не обращали внимания на то, что происходило вокруг. Мимо проходили люди. На другой стороне улицы громко кричали дети. Телеги, в которые были запряжены ослы, громыхали по булыжникам. Торговец спросил у стариков, не хотят ли они чего-нибудь купить, но те его не услышали.
Внимательно рассматривая их лица, Паломбара пришел к выводу, что старики испытывали от этой сложной игры истинное наслаждение. Ему пришлось простоять целый час, ожидая ее окончания. Худой старик выиграл и заказал лучшее вино, свежий хлеб, козий сыр и сушеные фрукты, и приятели выпили и съели все это с таким же удовольствием, с каким играли.
На следующий день Паломбара пришел туда пораньше, чтобы понаблюдать за игрой с самого начала. В этот раз выиграл другой старик, но празднование в точности повторилось.
Неожиданно Паломбара понял, что его привела сюда самонадеянность. Ему хотелось объяснить этим старикам, во что им следует верить. Легат встал и вышел на солнце. Он был слишком встревожен и не мог мыслить ясно; в голове роем проносились мысли.
Однажды в начале января, после того как Паломбара долгое время работал вместе с Виченце, готовясь к приближавшемуся подписанию унии, он сбежал в таверну.
Легат намеренно сел рядом со столом, за которым двое мужчин среднего возраста вели яростный спор на излюбленную для Византии тему – о религии. Один из них, заметив, что Паломбара прислушивается к их дебатам, обратился к нему, попросив высказать свое мнение.
– Да, – подхватил его собеседник, – а вы как считаете?
Паломбара на несколько мгновений задумался, прежде чем процитировать святого Фому Аквинского, блестящего теолога, умершего по дороге в Лион.
– А! – быстро отозвался первый. – Ангельский доктор! Очень хорошо. Вы согласны с тем, что он поступил правильно, не закончив свой самый великий труд – «Сумма теологии»?
Паломбару застали врасплох. Он замялся.
– Хорошо! – воскликнул незнакомец, ослепительно улыбаясь. – Вы не знаете. С признания этого начинается мудрость. Разве Фома Аквинский не сказал, что все, что он написал, – лишь толика того, что он понял и узрел в своих видениях?
– Альбертус Магнус[4], который прекрасно знал Фому Аквинского, как-то сказал, что его труды покорят весь мир, – произнес его друг.
Он развернулся к Паломбаре:
– Фома Аквинский был итальянцем, да упокоит Господь его душу. Вы его знали?
Паломбара вспомнил единственную встречу с ним. Крупный, дородный человек со смуглой кожей, невероятно вежливый. Его невозможно было не полюбить.
– Да, – ответил легат и подробно описал эту встречу и все, что сказал тогда Фома.
Случайные собеседники вцепились в его рассказ, как будто нашли сокровище, и стали подвергать сомнению идеи, излагаемые Паломбарой, получая при этом истинное наслаждение. Затем старики переключились на Франциска Ассизского и его отказ от духовного сана. Правильно ли он поступил и что стало тому причиной, высокомерие или скромность?
Паломбара пришел в восторг. Они непринужденно беседовали, их разговор напоминал ветер, дующий с моря, – легкомысленный, беспутный, опасный, врывающийся с бескрайнего горизонта. Легат пребывал в отличном настроении, пока случайно не увидел Виченце и не осознал, как далеко отошел от традиционной доктрины.
Подслушав часть их беседы, Виченце прервал ее и сухим вежливым тоном сказал, что у него есть срочная новость, поэтому Паломбару ждут дела, не терпящие отлагательств. Поскольку это было всего лишь случайное знакомство, легату не пришлось искать предлог, чтобы закончить разговор. Паломбара нехотя извинился и вышел вместе с Виченце на улицу. Он был сердит и разочарован, а также удивлен собственным недовольством.
– Что за новость? – холодно спросил Паломбара.
Его возмутило не только то, что Виченце прервал их беседу, но и то, как бесцеремонно он это сделал. Его раздражали плотно сжатые губы напарника, казалось, излучавшего молчаливое неодобрение.
– Нас вызывают к императору, – ответил Виченце. – Я договаривался об этой аудиенции, пока ты философствовал с атеистами. Постарайся запомнить: ты служишь папе!
– Мне бы хотелось думать, что я служу Богу, – спокойно сказал Паломбара.
– Мне бы хотелось думать, что это действительно так, – парировал Виченце. – Но у меня есть некоторые сомнения.
Паломбара решил сменить тему:
– Почему император изъявил желание с нами встретиться?
– Если бы я знал, чего он хочет, я бы тебе сказал, – буркнул Виченце.
Паломбара не поверил ему, но ввязываться в очередной спор не имело смысла.
Встреча с императором Михаилом Палеологом проходила во Влахернском дворце. Паломбаре, немного изучившему историю этого здания, казалось, что воздух здесь наполнен воспоминаниями о славных подвигах прошлого, которое не шло ни в какое сравнение с унылым, блеклым настоящим.
Он проходил мимо стен, когда-то лишенных малейших изъянов, инкрустированных порфиром и украшенных иконами. В каждой нише стояла мраморная или бронзовая статуя. Когда-то здесь хранились величайшие произведения мирового искусства, в том числе скульптуры, созданные в античную эпоху Праксителем и Фидием.
Паломбаре больно было видеть пятна гари, оставшиеся после нашествия крестоносцев. Он также заметил признаки бедности – незалатанные ковры, надбитые кусочки мозаики, щербатые колонны и пилястры. Несмотря на утверждения, будто они служат Богу, крестоносцы в душе были варварами. Неверие можно выражать по-разному.
Легатов провели в великолепный зал с огромными, выходящими на Золотой Рог окнами, из которых открывался вид на крыши, башни, шпили и корабельные мачты, а также теснившиеся на далеком берегу домики.
В зале был мраморный пол, колонны из порфира, поддерживавшие богато декорированные мозаикой своды потолка, блестевшие золотом.
Любуясь внутренним убранством помещения, Паломбара приближался к императору. Легата поразила энергия, которую тот излучал. Михаил был смуглым, с густыми волосами и длинной бородой. Как и следовало ожидать, его шелковый наряд был щедро украшен вышивкой и драгоценными камнями. На нем были не только традиционная туника и далматика, но и нечто, напоминавшее нагрудник священника. Он был покрыт драгоценными камнями и обрамлен жемчугом и золотой нитью. Император носил его настолько непринужденно, что казалось, этот предмет одежды не представляет для него особой ценности. Паломбара вздрогнул, вспомнив, что Михаила приравняли к апостолам. Он был талантливым военачальником, провел своих людей через битвы и изгнание и возвратил в родной город. Михаил сам отвоевал свою империю, и было бы глупо его недооценивать.
Император поприветствовал Паломбару и Виченце, соблюдая положенный церемониал, и предложил им присесть. Порядок подписания унии уже обсудили. Казалось, говорить было уже не о чем. А даже если бы и возникли какие-то вопросы, их могли бы решить сановники рангом пониже.
– Священнослужители православной церкви осознают, что им предстоит сделать нелегкий выбор, – спокойно произнес Михаил, скользя взглядом от одного легата к другому. – Однако цена слишком высока и не все готовы ее заплатить.
– Мы готовы оказать любую необходимую помощь, ваше величество, – услужливо сказал Виченце, чтобы заполнить образовавшуюся паузу.
– Знаю. – На губах Михаила играла легкая улыбка. – А вы, епископ Паломбара? – вкрадчиво спросил он. – Готовы ли вы оказать содействие? Или епископ Виченце уполномочен говорить за двоих?
Паломбара почувствовал, как кровь прилила к его лицу. Нельзя было позволять Михаилу перехватывать инициативу.
В черных глазах императора заплясали веселые искорки. Он кивнул:
– Хорошо. Итак, мы хотим достичь одного и того же результата, но по разным причинам и, возможно, разными способами. Я стремлюсь обеспечить безопасность своего народа и сохранить свой город, а вы – реализовать свои амбиции. Вы не хотите возвращаться в Рим с пустыми руками. В случае неудачи вам не достанется кардинальская шапка.
Паломбара вздрогнул. Михаил был прежде всего реалистом – таким сделали его испытания. Император выбрал союз с Римом, потому что решил воспользоваться единственным шансом на выживание, а не потому, что хотел объединить Церковь. Он дал понять легатам: если они будут высказывать собственные взгляды, то им не избежать религиозного диспута. Михаил был православным до мозга костей, но ему пришлось пойти на компромисс.
– Я понимаю ваше беспокойство, ваше величество. Нам предстоит принять непростые решения, однако мы все сделаем правильно.
Виченце слегка, почти незаметно, поклонился.
– Мы не можем ошибиться, ваше величество, поскольку понимаем: поспешность в этом деле нежелательна.
Михаил посмотрел на него с сомнением, но согласился:
– Очень нежелательна.
Виченце резко вздохнул.
Паломбара замер, с ужасом думая, что сейчас его напарник скажет какую-нибудь бестактность, но в то же самое время в глубине души надеясь, что он совершит промах.
Михаил ждал.
– Как бы там ни было, трудно найти причины, по которым подписание не могло бы состояться, – спокойно сказал Паломбара.
Для него было важно, чтобы император воспринимал его отдельно от Виченце.
– Конечно, – кивнул Михаил и взглядом подозвал кого-то, стоявшего позади легатов.
Этот человек был статным и высоким, у него была грациозная походка и крупное безбородое лицо. Заговорив с разрешения императора, он поразил присутствующих своим нежным, но все же не совсем женским голосом.
Михаил представил его как епископа Константина.
Присутствующие поприветствовали друг друга, соблюдая положенные формальности и испытывая некоторую неловкость.
Константин повернулся к Михаилу.
– Ваше величество, – решительно произнес он, – вам следует обратиться за поддержкой к патриарху Кириллу Хониату. Его одобрение помогло бы вам убедить народ вступить в союз с Римом. Возможно, никто не обратил внимания на то, какие глубокие чувства будут затронуты? – осведомился Константин, но эмоции, прозвучавшие в его голосе, превратили вопрос в предостережение.
Паломбару смущало присутствие этого человека: легат сомневался, что перед ним мужчина. Кроме того, казалось, что этот странный человек пытается скрыть обуревающие его чувства. Об этом можно было судить по тому, как нелепо он жестикулировал своими бледными тяжелыми руками и время от времени терял контроль над своим голосом.
Лицо Михаила потемнело.
– Кирилл Хониат отошел от дел.
Однако Константин продолжал настаивать:
– Вероятно, среди представителей нашей Церкви именно монахов будет труднее всего уговорить отойти от традиционного уклада и подчиниться Риму, ваше величество. Кирилл мог бы нам в этом помочь.
Михаил пристально посмотрел на епископа. Уверенность на лице императора сменилась сомнением.
– Ты удивляешь меня, Константин, – наконец сказал он. – Сначала ты был против этого союза, а сейчас советуешь мне, как лучше всего проложить к нему путь. Похоже, твои убеждения так же изменчивы, как море под порывами ветра.
Неожиданно Паломбару осенило, словно кто-то снял повязку с его глаз. Как же он сразу не понял? Ему стало неловко от своей догадки. Епископ Константин был евнухом при византийском дворе. Легат отвернулся, чувствуя, как горят его щеки, и растерянно осознавая собственную полноценность. В епископе сочетались страсть и сила, присущие мужчинам, с переменчивостью, слабостью, отсутствием решительности и мужества, что было свойственно нежной женской натуре. Паломбаре показалось, что Михаил прочитал его мысли.
– Море состоит из воды, ваше величество, – мягко сказал Константин, не сводя глаз с императора. – Христос прошел по глади Генисаретского озера, а нам следует относиться к Его деяниям с уважением и вниманием. В противном случае, утратив веру, как в свое время Петр, мы можем пойти ко дну, и Господь не протянет нам Свою божественную длань, чтобы нас спасти.
В огромном зале наступила тревожная тишина.
Михаил медленно вдохнул, потом выдохнул. Он долго вглядывался в лицо епископа, однако Константин не дрогнул.
Виченце набрал воздуха в грудь, собираясь что-то сказать, но Паломбара больно толкнул его локтем в бок, и тот ахнул.
– Я не уверен, что Кирилл Хониат осознает необходимость этого союза, – после затянувшейся паузы произнес Михаил. – Он идеалист, а я – сторонник практических решений.
– Практицизм – это искусство, которое всегда приносит пользу, ваше величество, – ответил Константин. – Я знаю, что вы – истинный сын нашей Церкви и уверены в том, что вера в Бога обязательно дает результаты.
Паломбара с трудом сдержал улыбку, но на него никто не смотрел.
– Если я решу обратиться за помощью к Кириллу, – сказал Михаил, тщательно подбирая слова и глядя в лицо епископа немигающими глазами, – то именно ты будешь человеком, которого я к нему пошлю. А пока я надеюсь, что ты сделаешь все, чтобы убедить свою паству сохранять веру в Бога и императора.
Константин поклонился – без особого почтения и подобострастия.
Вскоре легатам разрешили удалиться.
– Этот евнух – очень неприятный тип, – сказал Виченце по-итальянски, потому что к выходу их сопровождал варяжский стражник.
Из окон открывался восхитительный вид на город. Виченце слегка передернул плечами и скривил губы от отвращения.
– Если мы не сможем изменить таких… людей, – он старательно избегал слова «мужчин», – то нам придется придумать, как их ниспровергнуть.
– Было время, когда евнухи занимали важные посты при императорском дворе и полностью им управляли, – сказал Паломбара, испытывая какое-то извращенное удовольствие. – Они были епископами, полководцами, советниками императора, юристами, математиками, философами и лекарями.
– Пусть Рим положит этому конец! – воскликнул Виченце с возмущением, но не без удовольствия. – Нам нельзя медлить.
И он так быстро зашагал вперед, что Паломбара с трудом за ним поспевал.