– Эй, убогая, сходи-ка в огород, нарви зелени, – прокричал прыщавый парень через дверь.
Надежда тяжело вздохнула и, отложив книгу, спустила ноги с кровати.
– Господи, опять голова кружится, – прошептала девушка, надевая тапочки на босые ноги. – Больше не буду я пить эти таблетки, мне от них все хуже и хуже становится. Тетка вроде утихомирилась, уже не заставляет насильно их пить, думает, что я сама это делаю.
Надя прошлепала к двери и, открыв ее, нос к носу столкнулась с парнем, который только что ей кричал.
– Что так долго? – снова заорал он. – Я что, несколько раз должен одно и то же повторять? Какого хрена еле-еле ноги передвигаешь, как старуха? Хочешь по зубам получить? Сейчас быстро организую.
– Отстань от меня. Я плохо себя чувствую, – огрызнулась Надежда.
– А мне по фигу, как ты себя чувствуешь, – рявкнул парень. – Шевели давай граблями. Я, что ли, должен бабьей работой заниматься? Сейчас мать с рынка приедет, опять будет ворчать, что ничего не приготовили. Бульон там, на плите, уже кипит вовсю, пора зелень закладывать.
– Взял бы да и сам сходил на огород. Ног, что ли, нету? – проворчала девушка и, отпихнув парня, пошла к двери, чтобы выйти из дома в сад.
– Больше мне делать нечего, как по грядкам ползать, – фыркнул парень и показал вслед девушке кулак. – Как двинул бы, чтобы говорила поменьше, убогая, – вновь повторил он обидное прозвище.
Вчера вечером он вот уже в который раз попытался склонить Надежду к интимной связи, но, как и прежде, получил достойный отпор.
– Цаца хренова, – зло процедил парень. – Ничего, никуда не денешься, как миленькая сдашься, еще и в ногах у меня будешь валяться, просить, чтобы не бросал. Я тебя заставлю подчиниться и понять, кто в доме хозяин. Тварь убогая, – сжав кулаки, снова повторил он, вспомнив сегодняшнюю ночь.
Надя прошла в огород и нарвала с грядок укроп, петрушку и щавель для зеленых щей. Слабость во всем теле была такая, что хотелось лечь прямо здесь на грядках и уснуть. Она не принимала таблетки уже давно, почти две недели, а вчера, после того, как ей пришлось выдержать очередной бой с Геннадием, голова разболелась так сильно, что ничего больше не оставалось, как проглотить несколько штук. Надя передернулась от отвращения, когда вспомнила этот инцидент.
Девушка уже крепко спала, когда почувствовала тяжесть на своем теле. Она хотела закричать, но ее рот закрыла шершавая ладонь.
– Тихо, не ори, – услышала она шепот прямо у своего уха. – Будешь умницей, я не сделаю тебе больно. Молчи, и я освобожу твой рот. Будешь молчать?
Надя интенсивно закивала головой, вытаращив на Геннадия глаза. Он отпустил ее и, отвалившись, улегся рядом.
– Надь, сколько можно ломаться? Почему ты не хочешь меня принять как своего мужчину? – спросил парень, и в его голосе Надя уловила просящие нотки. – Ты же ненормальная. Кто тебя, кроме меня, замуж возьмет? Кому нужна больная жена?
– А тебе, значит, нужна? – удивленно спросила девушка. – Зачем я тебе тогда, если ты считаешь, что я ненормальная?
– В мою сторону девки даже не смотрят, – буркнул Геннадий. – А ты мне нравишься, ты красивая… очень красивая. Я тебя даже полюбить могу. Я же не просто так, я жениться на тебе готов.
– Но ведь я-то тебя не люблю, Гена, ты-то мне совсем не нравишься, – спокойно ответила девушка. – И я не собираюсь выходить за тебя замуж.
– Ну и что? Это ты сейчас не хочешь, а потом захочешь. А когда я буду твоим мужем, сразу полюбишь, – пожал парень плечами. – Не ломайся, Надь, тебе ведь двадцать два года уже, тебе детей пора рожать.
– От тебя, что ли? – усмехнулась Надежда и тут же получила пощечину от разгневанного парня.
– Ах ты, сука убогая. От меня, значит, ты не хочешь рожать? Так я тебя заставлю, – зло процедил он сквозь зубы и стал рвать на девушке ночную рубашку. Началась нешуточная борьба, но, к счастью для Надежды, за окном послышались голоса загулявшей за полночь молодежи. Они пели веселые песни, аккомпанируя себе на гитаре.
– Если ты сию минуту не оставишь меня в покое и не уберешься из моей комнаты, я подниму такой крик, что соберется весь поселок, – задыхаясь от неравной борьбы, прохрипела девушка. – Про тебя здесь и так уже ходят всякие слухи, не нарывайся на неприятности.
– Это какие еще слухи тут ходят? – моментально остановившись, тревожно спросил Геннадий.
– А такие… – еле-еле переводя дыхание, ответила Надя. – Что это все-таки ты изнасиловал и убил Катю, которую нашли в лесу.
– Ты что, дура! – заорал парень, но, вовремя спохватившись, понизил голос до шепота. – Следствие давно закончилось, с меня все обвинения сняли. Против меня не нашли никаких улик. Меня с кем-то перепутали, говоря, что видели в тот день рядом с тем местом. Ты же прекрасно об этом знаешь, – шипел парень, противно при этом сопя.
– Да, это верно, но в поселке все равно говорят, что это ты, – пожала девушка плечами. – И если ты посмеешь взять меня силой, я молчать не буду, а сразу же заявлю в милицию об изнасиловании. Или ты меня так же, как и Катю, чулком задушишь? – прищурив глаза, спросила Надежда.
Геннадий вскочил с кровати, будто его ошпарили кипятком, и, зло сверкая в темноте глазами, процедил сквозь зубы:
– Ты и правда совсем дура ненормальная. Какой толк тебе объяснять, что к чему? Я и разговаривать об этом не желаю, и уж тем более с тобой.
– Вот и отлично, что я не тот человек, с кем поговорить можно. Ты уж, пожалуйста, оставь меня в покое, я ужасно спать хочу, – тут же радостно согласилась Надежда. – Честное слово, я очень спать хочу, – уже более миролюбиво повторила она и притворно зевнула. – Иди, Гена, иди к себе, и я тогда забуду, что ты пытался сейчас со мной сделать. Мы ведь с тобой брат и сестра, хоть и двоюродные. Ты должен, наоборот, защищать меня, а не делать так, чтобы я тебя боялась.
Геннадий потоптался на месте несколько мгновений, махнул рукой и как можно развязнее проговорил:
– Тоже мне, сестра нашлась. Нечего мне на психику давить. Считай, что сегодня тебе повезло. В другой раз не буду столь либеральным, и ты все равно станешь моей. А потом никуда не денешься и замуж за меня пойдешь. Вот тогда и посмотрим, брать тебя, убогую, или нет, – с этими словами он резко развернулся и выскочил из комнаты, довольный тем, что последнее слово все же осталось за ним.
Надя облегченно вздохнула и попыталась уснуть. У нее ничего не получилось, и она так и пролежала до утра с открытыми глазами, прислушиваясь к любому шороху, который доносился до ее слуха. Под утро у нее настолько сильно разболелась голова, что она не выдержала и, вытащив из-под подушки таблетки и отсыпав ровно половину, забросила их в рот.
«Нужно бежать отсюда, и как можно дальше, иначе вся эта канитель закончится очень плохо, – подумала Надежда. – Только вот куда? У меня никого нет, ни родственников, ни друзей. Впрочем, мне уже все равно куда, лишь бы уехать отсюда. Лучше я побираться пойду, чем буду терпеть этого урода Генку и его мамашу. Завтра я хорошенько подумаю и все решу окончательно. Надо забрать свой паспорт у тетки, она его все время под замком держит: от пенсии до пенсии. Нужно стащить у нее ключи от секретера, забрать паспорт и незаметно подложить ключи обратно. С документами я смогу устроиться на работу, хоть уборщицей, а потом будет видно, что да как. Самое главное сейчас – это уйти из этого дома, остальное дело техники. Будем надеяться, что не пропаду. Ну а уж если пропаду, значит, судьба у меня такая. Завтра же попробую стянуть ключи», – строила планы Надежда, проваливаясь в тяжелый сон.
«Завтра же уйду отсюда, вот только от таблеток отойду», – снова думала сейчас про себя девушка, стоя в огороде и перебирая зелень у себя в руках. Она предпринимала такие попытки уже несколько раз. А так как ей совершенно некуда было идти, негде спрятаться, то ее, естественно, находили тетка со своим сыном и возвращали домой. Для профилактики ее избивали так, что она несколько дней не поднималась с кровати. Один раз Надежда даже пошла в милицию и пожаловалась на своих родственников. Пришел участковый, поговорил с тетушкой и через полчаса ушел, бросив странный взгляд на Надю. Что уж там наговорила ему Марья Васильевна, девушка не знала, но после этого ее просто-напросто стали закрывать в комнате на ключ. Открывали дверь только тогда, когда кто-нибудь из них был дома.
Женя, не торопясь, прогуливалась по рынку, вдоль прилавков, которые были завалены всевозможными овощами, фруктами, зеленью и соленьями. Смуглые кавказцы с ослепительными улыбками предлагали и нахваливали свой товар, зазывно выкрикивая:
– Подходи, налетай. Продаю почти все даром, дешевле нигде нет. Покупай, жалеть не будешь.
– Дэвушка, нэ проходы мимо, – крикнул один из них Жене. – Посмотри, какой пэрсик, как твои щечки. Я тэбэ недорого продам, мамой клянусь. Остановись, красивая, попробуй, – вертел он в руках розовобокие, аппетитные фрукты. Евгения молча улыбалась и шла дальше. Она остановилась у прилавка, где продавались овощи, и начала выбирать помидоры. К помидорам она еще купила огурцов и зелени. Немного подумав, она все же вернулась к тем самым персикам, которые так расхваливал темпераментный продавец, и купила целых два килограмма, за что получила значительную скидку и ослепительную улыбку молодого кавказца, во все тридцать два зуба.
– А что ты дэлаешь сэгодня вэчером, красивая? – поинтересовался продавец, складывая персики в пакет, продолжая лучезарно улыбаться Жене.
– Сегодня вечером я работаю, дружок, – тут же придумала Евгения и усмехнулась. – Так что ничего у нас с тобой не получится, – прищелкнула она язычком.
– Такой дэвушка, по вечерам работает? – сдвинул брови кавказец. – Вах, что у вас за мужчины, русские? – размахивал он руками. – Совсэм не ценят женскую красоту, – возмущался южанин. – Будэшь моей, никогда работать не будэшь, слово джигита, – хлопнув себя кулаком в грудь, запальчиво говорил продавец. – Мамой клянусь.
– Я боюсь, у тебя денег не хватит, чтобы меня содержать, – рассмеялась Женя и, подарив симпатичному продавцу воздушный поцелуй, отошла от прилавка. Вслед она услышала:
– Это у мэня дэнэг нэ хватит? Вай-мэ, что такое ты говоришь, красивая? У мэня на все дэнэг хватит, вах.
Что там дальше продолжал говорить джигит, Женя не стала слушать, а пошла к выходу с рынка, продолжая улыбаться.
Когда Женя шла на рынок, она всегда старалась одеться попроще. Потертые джинсы, непрезентабельная футболка или свитер, на ногах кроссовки, лицо чистое, совершенно без макияжа. Волосы она забирала в хвост или просто заплетала в одну или две косички. Все украшения она тоже снимала, оставляя лишь тоненькую золотую цепочку, с которой не расставалась никогда.
Эти цепочки с маленькими крестиками ей и сестре повесила их мать перед самой смертью. Женя отчетливо помнила, как однажды соседка, которая дружила с их матерью, привела их с Наденькой к ней в комнату. Мама лежала на высоко поднятой подушке очень бледная и худая, как будто неживая. Лишь огромные голубые глаза горели на ее лице лихорадочным блеском. Она посмотрела на своих девочек тоскливым взглядом и взяла с тумбочки, которая стояла рядом с кроватью, две золотые цепочки с маленькими крестиками. Дрожащими руками она повесила их девочкам на шейки и тихо сказала:
– Этими крестиками вас крестили, доченьки мои. Носите их и никогда не снимайте, они уберегут вас от беды, когда меня не станет рядом с вами. Берегите друг друга и никогда не расставайтесь. Вдвоем всегда легче пережить все невзгоды. Я очень надеюсь, что вы будете счастливее меня и проживете долгую и хорошую жизнь. Постарайтесь за меня, девочки мои, очень вас прошу.
Она говорила им еще что-то, лишь иногда прерываясь, чтобы отдышаться. Женя больше ничего не помнила, но вот эти слова ей словно врезались в память.
Чем болела мама, Женя тоже не помнит. Сейчас она, конечно, понимала, что скорее всего у матери был рак, от которого люди сгорают в считаные месяцы. Став уже взрослой, Женя старалась по памяти найти свой родной дом. Ей очень хотелось знать, где похоронена ее мать, и она надеялась, что кто-то из соседей обязательно должен знать об этом. Сначала Женя даже не представляла, как будет искать свой дом в таком огромном мегаполисе. Но однажды ей пришла в голову идея, и она упрямо решила ее испробовать. Мать несколько раз возила их с сестрой в зоопарк, а потом, естественно, обратно. Вот Женя и начинала поиски своего дома всегда от него, от зоопарка. Кажется, ей удалось найти то место, во всяком случае, она так думала. Но, к сожалению, того дома не оказалось на месте. Вместо него возвышался семнадцатиэтажный дом с квартирами улучшенной планировки, а они жили когда-то в пятиэтажной хрущевке. Кто куда разъехался, узнать не удалось. То жилищное управление, к которому относился их дом, давно куда-то переехало или вообще было аннулировано. Об этом никто ничего не мог сказать точно и вразумительно. Никто не хотел заниматься проблемой Евгении даже за деньги, тем более она не могла вспомнить ни одной фамилии живших рядом с ними соседей. Вот и эта слабенькая ниточка оборвалась, и от мамы осталась лишь цепочка с крестиком. По вечерам девушка часто смотрела на крестик и тихо говорила:
– Господи, если ты есть, сделай так, чтобы я нашла свою сестру. А уж вместе с ней мы обязательно найдем могилу мамы. А еще мы узнаем все и про нашего отца. Очень тебя прошу, помоги мне, Господи.
Так вот, Женя, когда шла на рынок, все украшения с себя снимала, оставляя лишь эту цепочку с крестиком. Она это делала для того, чтобы такие джигиты, как продавец персиками, поменьше приставали, но все было напрасно. Даже без макияжа, в потертых джинсах девушка выглядела яркой красавицей, поэтому мужчины никак не хотели пропустить мимо себя лакомый кусочек. А вдруг повезет…
Евгения уже почти подошла к стоянке, где была ее машина, как перед самым ее носом материализовалась тетка необъятных размеров.
– Вот ты где? – выдохнула она девушке прямо в лицо и крепко схватила ее за руку. Женя с недоумением уставилась на бабу, а та так сильно дернула ее за руку, что чуть не выдернула из плеча. От неожиданности Женя выронила пакет, и все содержимое покатилось по асфальту.
– Второй день ее, потаскуху, ищем, а она по рынкам шляться вздумала, дрянь такая. Так и знала, что ты опять здесь, – таща девушку за собой, ворчала бабища. Она увидела рассыпавшиеся фрукты и заворчала еще пуще: – Ишь, фруктов себе накупила, зараза такая. Откуда деньги взяла? Небось у меня сперла, шалава полоумная?
Женя резко встала, как вкопанная, выдернула руку и с силой оттолкнула бабу от себя.
– Ты что, мать твою, сбрендила совсем, тетка? – гаркнула она так, что баба подпрыгнула от неожиданности на месте, раскрыла рот и растерянно захлопала поросячьими глазками. – Ты кто такая? И кто тебе дал право меня потаскухой да шалавой обзывать? – продолжала дымиться Женя, с ненавистью и возмущением глядя на бабу. – Ты сама полоумная, «дюймовочка» хренова, – окидывая взглядом необъятную фигуру бабы, шипела она. – Ты что, из дурдома сбежала? Ты кто такая? – грозно сверкая глазами, повторила Женя вопрос.
– Это я кто такая? – взвизгнула баба, отмерев от ступора. – Я твоя тетка родная. Кормлю, пою тебя, бездельницу. А ты из дома бежать вздумала?
Баба оглянулась по сторонам и, увидев молодого парня, заорала на всю площадь:
– Генка, вот она, Надька, я ее нашла. Иди скорей сюда, она меня чуть не убила. Быстрее, Генка, она щас убежит, – истерично завизжала баба, видя, как девушка хотела метнуться в сторону. Она схватила девушку за край футболки, стараясь удержать ее на месте. Женя, приподняв ногу, с силой опустила ее на ступню бабы. Сжимая от злости зубы, она несколько раз с большим удовольствием крутанулась на толстых пальцах бабищи подошвой своей кроссовки. – А-а-а-а, – высоким дискантом взвыла баба. – Надька, дура ненормальная, что ты делаешь, мне же больно! – орала она, брызгая во все стороны слюной. От боли в любимой мозоли буквально искры посыпались из ее глаз, которые вот-вот готовы были вывалиться из орбит. Но, несмотря на это, край футболки она из рук не выпустила, вцепившись в него, как черт в грешную душу. – Генка, быстрее сюда, я не удержу ее, она дерется, – еще громче завопила бабища, тараща на Евгению злые глаза, на которых от боли выступили слезы.
Народ у рынка невольно оглядывался и приостанавливался, чтобы посмотреть, в чем дело. Женя уже собиралась залепить чокнутой тетке в жирную физиономию и наконец смыться, но до нее вдруг дошло, что та дважды назвала ее Надькой. Евгения нервно дернулась и резко сняла свою ногу с пальцев женщины. В ее голове вдруг промелькнула шальная мысль:
«Мою сестру тоже зовут Надей. Эта баба перепутала меня с ней, ведь мы же близнецы. Значит, моя сестра, моя Наденька здесь, в Москве, и эта баба знает ее?»
В это время к ним подбежал долговязый прыщавый парень и схватил Евгению за руку.
– От меня не убежит, – довольно проговорил он и посмотрел на девушку наглыми, почти бесцветными глазами.
Женя не собиралась больше сопротивляться и с любопытством посмотрела на новое действующее лицо в «театре абсурда».
«Фу, какой противный, – про себя подумала Женя и сморщила свой хорошенький носик. – На жабу похож, и бородавки на морде такие же».
– Чо морщишься? Ща как двину, будешь знать, как из дома бегать. Зараза убогая, – процедил парень сквозь зубы и замахнулся, чтобы ударить девушку. Глаза Жени яростно вспыхнули, она поймала его руку на лету и задержала ее, крепко вцепившись в запястье. Сверля наглеца мечущим молнии взглядом, она прошипела прямо ему в лицо:
– Еще раз посмеешь замахнуться, останешься без яиц и того, чем детей делают. Ты меня понял, урод?
– Что это с ней, мам? – глупо икнул прыщавый и удивленно посмотрел на мать, хлопая выпуклыми глазами.
– Очередной сдвиг в мозгах. Не видишь, что ли? – гаркнула бабища и добавила: – Буйное помешательство. На тетку родную вздумала руку поднимать. Давай тащи ее в машину, дома разберемся, что к чему. Я ей покажу, как меня не слушать. Я ей покажу, как из дома убегать, да еще со мной же драться, – погрозила она Жене кулаком и, наткнувшись на бешеный взгляд девушки, попятилась. – У-у-у, ведьма, – сплюнула она и резко отвернулась.
– Давай топай, – махнул парень головой в сторону автомобильной стоянки, от которой они находились в нескольких шагах. Но прикасаться и брать ее за руку уже не стал, с опаской поглядывая на лицо девушки, которое побледнело от злости. Евгения плотно сжала дрожащие губы, насколько это было возможно при их пухлости, и покорно поплелась за экзотической парочкой, долговязым парнем и шарообразной бабой. Она бросила тоскливый взгляд на свой «Патрол» и тяжело вздохнула.
«Нужно будет позвонить Ленке, чтобы забрала отсюда машину. Хоть она и застрахована, а все равно жалко, если угонят. Теперь неизвестно, сколько мне придется пробыть там, куда сейчас повезут меня эти уроды, – подумала про себя Евгения и сморщила лицо в брезгливой гримасе, глядя на сутулую спину парня. – Охренел совсем подонок. На меня замахиваться? Значит, они вот так запросто бьют Надю? Если так, я им не завидую. Еще не родился такой человек, который остался бы безнаказанным, если обидел меня. А Надя – это то же самое, что и я сама. Ладно, посмотрю, чем вы там дышите, а уж потом буду принимать меры».
Женя решила пока не оказывать сопротивления и выяснить все до конца. Действительно ли ее приняли за сестру Надежду, и если это так, то узнать, где она и что с ней происходит.
«Почему этот прыщавый урод назвал меня, вернее, Надю убогой? И почему эта «тыква на коротеньких ножках» сказала, что у меня, вернее, у Нади очередной сдвиг в мозгах? Я должна все выяснить», – хмуро глядя себе под ноги, сосредоточенно думала Женя.
Девушку запихнули в видавшую виды «копейку», и парень сел за руль. Женя пристроилась на заднем сиденье и, отвернувшись от толстозадой бабы, которая заняла практически все сиденье, всю дорогу смотрела в окно и молчала. Ее трясло, как в лихорадке от возмущения и злости и в то же время от возбуждения, что, может быть, наконец-то ей повезло и она найдет свою сестру. Через некоторое время машина выехала за черту города, и девушка поняла, что они едут за город.
«Интересно, куда они меня сейчас привезут. Там, на месте, я думаю, что смогу выяснить все до конца и понять. Действительно ли та девушка, с которой меня перепутали, и есть Наденька, моя сестра? Господи, помоги мне, пусть это будет именно так, – про себя молилась девушка, прикрыв глаза. – Пусть эта Надя окажется моей сестрой. А с этими людьми я потом разберусь».
Эти мысли немного успокоили Евгению, ведь ей пришлось столько потратить времени и сил, чтобы хоть что-то выяснить о своей сестре. Все было напрасно, и она уже почти потеряла надежду. Сейчас эта надежда вновь мелькнула маленьким лучиком, и Евгения решила, что этот случай упускать нельзя. Игра стоила свеч, и Женя не стала препятствовать развитию событий.
Баба тоже сидела молча, и лишь отвратительное сопение напоминало Жене о ее присутствии.
«Надо же, до чего они оба противные. Что сыночек, что его мамаша, – думала про себя Женя. – Руки так и чешутся, чтобы размазать их по стенке и показать, на что я способна. Как они вели себя со мной, думая, что это Надя, уму непостижимо. Бедная моя сестренка, если, конечно, это ты. Представляю, что тебе приходится терпеть от этих нелюдей, – все сильнее и сильнее хмурилась Евгения, вспоминая, как замахнулся на нее долговязый парень, собираясь ударить. Как сверлила ее злобным взглядом тетка и как она больно схватила и дернула ее за руку. – Значит, они смеют бить Надю и она все это сносит покорно? Видно, я не ошибалась, и мои сны меня не обманули. Тебе в самом деле было больно и тоскливо, сестричка моя родная. Ну ничего, вот осмотрюсь, выясню, чем они там занимаются и вообще чем дышат, и покажу им тогда, где раки Новый год встречают. На свою беду, уроды меня перепутали сегодня с сестрой, видно, пришла пора расплаты. Дайте только срок: «будет вам и белка, будет и свисток», – ехидно усмехнулась Евгения, вспомнив излюбленное выражение Семена.
Она глубоко вдохнула в грудь воздуха, досчитала до десяти и, почти успокоившись, откинулась на спинку сиденья машины.
«Вперед, в неизвестность, но с песней, – подумала Женя. – Об меня вы свои клыки обломаете так, что ни один дантист не поможет, это я вам гарантирую».