На другой день после выхода из Севастополя ветер посвежел и на пока еще небольших волнах появились белые пенистые барашки. А уже на следующий день разразился жестокий шторм. Вздымались высокие волны, вдоль которых тянулись пенные шлейфы срываемых порывами ураганного ветра верхушек волн.
Командир и старший офицер «Гневного» были на мостике, удерживаясь за планширь* его ограждения, чтобы не упасть при резких кренах корабля, когда палуба уходила у них из-под ног.
– Нам-то, Степан Петрович, еще ничего, – громко произнес старший офицер, стараясь перекричать завывания ветра, – а вот экипажи наших малых миноносцев времен еще Русско-японской войны хлебнут лиха по полной программе. Ведь у них водоизмещение-то почти в пять раз меньше нашего.
– Ничего страшного, Владимир Аркадьевич. Эти миноносцы хоть и не так велики, но довольно остойчивые, способные противостоять стихии. Мой старший брат командовал одним из таких в Порт-Артуре и, как рассказывал мне, попадал и не в такие переделки. Да что там – миноносцы времен Русско-японской войны, когда он же, командуя одним из первых миноносцев этого класса кораблей типа «Або», этим карликом по сравнению даже с миноносцами, о которых вы упомянули, смог четверть века тому назад привести его в составе Средиземноморской эскадры под командой адмирала Макарова* в Порт-Артур. Каково?!
– Я, Степан Петрович, склоняю свою далеко еще не седую голову перед мужеством моряков его экипажа…
– Но заметьте, Владимир Аркадьевич, – продолжил командир, в очередной раз успев ухватиться за планширь ограждения мостика при резком крене корабля, – что эти миноносцы, преодолевая разгулы стихии, были-то все-таки на ходу. А вот за «Жаркого», честно говоря, беспокоюсь – ведь он с разобранными машинами, без электрического света идет на буксире у плавмастерской «Кронштадт». И швыряет его сейчас с борта на борт так, что не приведи Господи. Да что это я, собственно говоря, распинаюсь перед вами? – удивился он сам себе. – Ведь вы же и сами опытный моряк и знаете это не хуже меня. А посему лишь молю Всевышнего, чтобы выдержали его буксирные тросы. Иначе…
И Степан Петрович, сняв фуражку, перекрестился.
– А тут к тому же, – озабоченно продолжил он, – по распоряжению командующего флотом его командира и старшего офицера, поскольку эсминец идет на буксире, перевели на время перехода из Севастополя в Константинополь на один из транспортов, оказавшийся практически без командного состава. Дело-то, конечно, нужное, однако «Жаркий» сейчас находится под командой лишь старшего инженера-механика, оставшегося верным своему кораблю, в отличие от его механиков, сошедших на берег. Правда, Бантыш-Каменский – офицер толковый, – уточнил командир.
Старший офицер, вздохнув, неопределенно произнес:
– В море-то всякое бывает, Степан Петрович… А в жестокий шторм может произойти и такое, что не приведи Господи.
Тот согласно кивнул головой.
Выйдя поздним вечером в море, огромный «Кронштадт» вел на буксире «Жаркий», а за ним еще два катера – истребителя подводных лодок и парусную яхту, но уже без экипажей.
Неожиданно корабль вздрогнул от сильного удара, чуть было не став, по образному выражению его команды, на дыбы. Все тут же выбежали на верхнюю палубу: море в огнях, мечущиеся лучи прожекторов, крики о помощи, резкие команды…
Как выяснилось позже, болгарское судно «Борис» водоизмещением около двух тысяч тонн с беженцами из Севастополя на борту по каким-то причинам стало выполнять неожиданный маневр и оказалось прямо перед носом «Кронштадта», и тот врезался в его борт, несмотря на то что оба судна были хорошо освещены. «Кронштадт» тут же дал задний ход, и «Жаркий», продолжавший движение по инерции, врезался под его нависающую над уровнем воды корму. В течение нескольких мгновений радиоантенна и рея большой мачты рухнули, шлюпки были раздавлены, рубка помята.
«Борис» же, протараненный «Кронштадтом», стал погружаться. Французский буксир, сопровождавший колонну русских судов, принял сигнал «SOS», поданный «Борисом», и, подойдя к тонущему судну, спустил шлюпки для спасения людей. В то время как «Кронштадт» уже сделал это.
Однако на этом неприятности для «Жаркого» не закончились.
Погода портилась, а на другой день разразилась буря. С восходом солнца сигнальщики миноносца доложили, что парусная яхта за его кормой исчезла. Шторм оторвал и истребителей, но так как людей на них не было, их и не стали искать.
Главный боцман первым заметил, что один из двух буксирных тросов, идущих от кормы «Кронштадта», лопнул.
– Выдержит ли второй? – заволновался старший инженер-механик.
– Может быть, выдержит, а может быть, и нет… – неопределенно пожал плечами боцман, так как старый моряк знал, что в море никогда нельзя ни в чем быть уверенным.
И все-таки и второй трос лопнул. Это все сразу же почувствовали, так как от беспорядочной качки стали кататься по палубе помещений вещи и мебель, а стоять, не держась за что-либо, стало невозможно. И «Жаркий», без действующих машин, без света, беспомощный, остался один в разбушевавшемся море, в то время как громада «Кронштадта» удалялась в темноте ночи…
Моряки миноносца, стараясь удержаться на скользкой палубе, изо всех сил кричали «Кронштадту» вслед, но ветер уносил их отчаянные крики. И тогда старший гардемарин Хович, отбросив в сторону ставший бесполезным рупор, выстрелил из ракетницы. Красная ракета взметнулась ввысь и тут же была унесена порывом ветра в сторону. Но этого оказалось достаточно: исчезновение «Жаркого» заметили на «Кронштадте».
Он грузно возвращался, медленно переваливаясь с борта на борт, разыскивая в бушующих волнах маленький, по сравнению с ним, миноносец, освещенный только полудюжиной свечей, слабо подсвечивающих его иллюминаторы. Трудный маневр в штормовую темную ночь для транспорта его размеров.
Боцманской команде потребовалось много умения и терпения, чтобы снова завести концы. В кромешной тьме, исчезая иногда из глаз в пенистых брызгах, матросы упорно снова и снова заводили буксирные тросы. Ведь свой прожектор бездействовал, а от попытки осветить бак* «Жаркого» прожектором с «Кронштадта» пришлось отказаться, так как его мощный луч слепил глаза матросов боцманской команды миноносца. И все-таки, несмотря на все трудности, буксирные тросы были заведены.
Но шторм продолжался, и еще четыре раза тросы рвались. И каждый раз надо было снова искать «Жаркий», терпящий бедствие.
В то же время «Кронштадт» перевозил 3000 человек, и очень ограниченное количество угля в его бункерах позволяло ему только-только дотянуть до Константинополя. И он уже больше не мог расходовать драгоценный уголь на поиски «Жаркого». Поэтому его капитан отдал приказ переправить экипаж, пассажиров и ценные вещи с «Жаркого» на «Кронштадт». И миноносец был пришвартован к огромному борту «Кронштадта».
Женщины и дети, которых было около тридцати человек, с трудом удерживались на качающейся, залитой водой его палубе. А ведь им надо было подниматься по веревочным штормтрапам*, болтающимся над бушующим морем, вдоль высокого борта «Кронштадта»…
Матросы миноносца с детьми на руках, стараясь удержать равновесие, поднимались по вертикальным шатким штормтрапам вдоль борта, а к ним, перегнувшись через фальшборт*, уже матросы «Кронштадта» тянули свои руки, чтобы принять детей из их рук на его устойчивую палубу. И никто из ребят не упал в воду!
А в это время матросы боцманской команды завели новые буксирные тросы. Главный боцман Чмель, несмотря на протесты старшего инженера-механика, решил остаться на «Жарком», на котором служил с момента его спуска со стапелей верфи на воду. Он, конечно, знал, что на этот раз, в случае если буксирные тросы не выдержат, миноносец будет брошен. И для него теперь оставалось только одно: молиться святому Николаю-угоднику. Он даже по совету одного из его предков, данному ему когда-то, опустил на лине* за борт в бушующее море икону святого покровителя моряков.
И последний трос выдержал! «Жаркий» на буксире «Кронштадта» дотянул-таки до Константинополя.
Через несколько дней на рейде бухты Мода при входе в Мраморное море появились первые русские корабли. Изумленные турки увидели на кормовых флагштоках Андреевские флаги, но не победительницы России, а России в изгнании. Французские флаги, поднятые на их мачтах, молча свидетельствовали об этом…
Наконец здесь собрались все 120 боевых кораблей и торговых судов бывшего Черноморского флота, эвакуировавших около 150 тысяч человек. Армада, не имевшая примера в мировой истории, недосчиталась лишь двух кораблей.
Эскадренный миноносец «Живой», близнец «Жаркого», выйдя из Керчи под командой лейтенанта Нифонтова, не прибыл в порт назначения. Когда миновали последние сроки ожидания, на его поиск были посланы суда, которые вернулись ни с чем. Очевидно, он погиб в морской пучине во время шторма. На борту эсминца находилась небольшая команда и около 250 пассажиров, главным образом офицеров Донского казачьего полка.
Еще одной потерей стал катер «Язон», шедший на буксире парохода «Эльпидифор». Ночью его команда, насчитывавшая 10–15 человек, видимо, большевистски настроенных, обрубила буксирные тросы и вернулась в Севастополь.
Теперь беженцам оставалось только ждать своей дальнейшей участи. Но каким тяжким было это ожидание для тех, кто на перегруженных кораблях был лишен самых элементарных удобств! Ведь еще в первую ночь после погрузки в тишине заснувших кораблей по темным трюмам, по бимсам* казематов и кубриков выползали старые и молодые рыжие и черные крысы и, шевеля усами и сверкая красными глазками, пошли в ночной дозор, осматривать что-то новое, появившееся на их кораблях: есть ли чем поживиться? С ужасом смотрели на них бедные женщины и дети, которым было не до сна в эту страшную ночь. Они, которые так боялись и малой серой мышки, увидали этих гигантских крыс: «Боже, куда же деваться?!»
– Не бойтесь, барышни, они не кусаются, – утешали их привычные матросы.
Как, к примеру, размещались беженцы на «Владимире», большом пассажирском дальневосточном пароходе, который, будучи рассчитанным на три тысячи человек, имел на борту двенадцать тысяч?! Голод, отсутствие гигиены, начинающиеся эпидемии не позволяли долго ждать.
На всех русских кораблях и судах были подняты желтые карантинные флаги, которые запрещали кому бы то ни было сход на берег.
« Продержите пароходы еще неделю, и не понадобится хлопот по размещению беженцев. Все они разместятся на кладбище», – отмечалось в местной прессе.
« Стон и ужас стоят на Босфоре», – писал другой репортер.
После продолжительных переговоров с представителями стран Антанты, отнюдь не заинтересованных в сохранении независимой мощной эскадры, барон Врангель вынужден был дать письменное обязательство: « Отдавая себе отчет в том, что Франция – единственная держава, признающая правительство Юга России и оказавшая ему материальную и моральную помощь, я отдаю мою армию и мой флот и всех, кто за мной последовал, под ее покровительство. Я рассматриваю также эти корабли как залог в уплату тех издержек, кои предстоят для оказания первой помощи, вызываемой текущими событиями».
Французское правительство признало свои обязательства по отношению к правительству Юга России. В то время как Англия заявила о своем нейтралитете в этом вопросе, указав, что вся ответственность ложится на Францию, которая, дескать, признала правительство Врангеля.
В результате переговоров с представителями Балканских стран было решено армейские части интернировать в Галлиполи на одноименном полуострове у пролива Дарданеллы, донских казаков – в Чатальдже к западу от Константинополя, а кубанцев – на острове Лемносе. Турция, Сербия, Болгария, Румыния и Греция согласились принять гражданское население. Оставался флот.
21 ноября Черноморский флот был реорганизован и переименован в Русскую эскадру, состоящую из четырех отрядов, во главе с командующим вице-адмиралом Кедровым. И хотя эскадра и испытывала недостаток в личном составе, в топливе и припасах, все же представляла собой внушительную силу. Ведь в ее состав входили новейший линейный корабль «Генерал Алексеев», старый броненосец «Георгий Победоносец», крейсера «Генерал Корнилов» и «Алмаз», дивизион эскадренных миноносцев, дивизион подводных лодок и ряд вспомогательных судов. В том числе плавмастерская «Кронштадт» и база подводных лодок «Добыча».
Несмотря на то что на большинстве судов были подняты желтые карантинные флаги, запрещавшие их командам и пассажирам сход на берег, Степан Петрович с Ольгой Павловной смогли все-таки побывать в городе. Ксения же, сразу как-то повзрослевшая за время перехода сюда из Севастополя, не хныкала, что ее, мол, родители не берут с собой, а оставляют на корабле. Она за даже непродолжительное время пребывания на миноносце уже твердо поняла, что приказ есть приказ, и раз говорят, что нельзя, то, стало быть, нельзя, несмотря на то, что и очень хочется.
Из Константинополя, по-турецки – Истамбула, они вернулись, находясь под впечатлением от этого города, который для русских всегда был сказочной Византией. Чего только стоило, например, одно лишь посещение Айя-Софии, бывшего патриаршего православного собора Святой Софии Константинопольской, всемирно известного памятника византийского зодчества, символа золотого века Византии. Оживленный многонациональный восточный город, а теперь полностью находящийся во власти союзников-победителей, эскадры которых стояли в водах Босфора.
На «Гневный» прибыл старший лейтенант Манштейн, командир эскадренного миноносца «Жаркий», и доложил командиру дивизиона о перипетиях, приключившихся с ним во время его перехода в Константинополь на буксире «Кронштадта». Выслушав его взволнованный доклад, Степан Петрович, знавший, что на миноносце находились и супруга командира с двумя дочками, участливо спросил:
– И как весь этот кошмар пережила ваша семья, оставшись на корабле без вас, Александр Сергеевич?
Тот благодарно посмотрел на капитана 1-го ранга:
– Спасибо за заботу, Степан Петрович, но все, слава Богу, благополучно обошлось. А сейчас я снова перевел их с «Кронштадта» на «Жаркий», на котором мы уже приступили к сборке машин и устранению повреждений, вызванных его столкновением с плавмастерской.
– Я рад за вас, а также за то, что наши женщины столь мужественно разделяют вместе с нами все тяготы, выпавшие на их долю. И это является порукой тому, что наше Отечество, в конце концов, возродится!
– Без этого, Степан Петрович, я не вижу смысла своей жизни!
И офицеры крепко пожали друг другу руки.
На совещании у командующего Русской эскадрой вице-адмирала Кедрова в начале декабря присутствовали командиры отрядов контр-адмирал Остелецкий, контр-адмирал Беренс, контр-адмирал Клыков и генерал-лейтенант Ермаков, а также командиры дивизионов эскадренных миноносцев и подводных лодок.
Командующий сообщил, что в результате переговоров главнокомандующего Врангеля с французским правительством 1 декабря 1920 года Совет министров Франции дал согласие на принятие Русской эскадры в порту города Бизерта в Тунисе, являющегося второй после Тулона базой французского Средиземноморского флота.
Все облегченно вздохнули – наконец-то решилась судьба моряков многострадальной Русской эскадры. Ведь у них теперь хотя бы на ближайшее время появилась какая-то определенность.
Далее адмирал отметил:
– Корабли эскадры будут покидать Константинополь в два этапа. Первая группа выйдет в декабре текущего года, а вторая – в январе следующего. Состав групп и маршруты их следования с указанием пунктов дозаправки углем, мазутом для больших миноносцев и дизельных подводных лодок, а также водой будут подготовлены штабом эскадры и своевременно доведены до командиров отрядов.
Кроме того, принято решение, что все группы русских кораблей, покидающие Константинополь, будут конвоироваться французскими военными кораблями.
В решении французского правительства также оговорено, что в Бизерту могут быть допущены только экипажи кораблей и члены семей их офицеров, а также воспитанники и преподаватели Морского корпуса с семьями и раненые. Семьи офицеров и преподаватели с семьями будут размещены на пассажирском пароходе «Великий князь Константин», а раненые – на одном из транспортов – после доставки на нем армейских частей в один из пунктов назначения, а именно в Галлиполи, определенный, как вы знаете, ранее.
Обязан предупредить вас, господа, что переход в Бизерту будет проходить в наиболее неблагоприятное время года, выбор которого, как вы понимаете, от нас не зависит. В связи с этим неизбежно возникнут определенные трудности для всех без исключения экипажей кораблей. А посему прошу вас довести это до каждого из их командиров для принятия соответствующих мер предосторожности.
Я, господа, довел до вашего сведения лишь общие положения решения французского правительства, связанного с ближайшим будущим Русской эскадры. Более подробно будете проинформированы начальником штаба контр-адмиралом Машуковым. Ему же зададите и возникшие в связи с этим ваши вопросы, которые, как я понимаю, неизбежны, а также и свои предложения по организации перехода эскадры в Бизерту.
Когда все присутствовавшие на совещании у командующего вышли из адмиральской каюты, к Степану Петровичу подошел командир дивизиона подводных лодок капитан 1-го ранга Погорецкий.
– Как настроение, Степан Петрович?
– Соответствующее тому, что наконец-то определилась судьба нашей эскадры. Ведь нет ничего хуже неопределенности.
Подводник согласно кивнул головой.
– А как настроение у команд миноносцев?
– Такое же, как, наверное, и у всех команд кораблей эскадры, – ответил Степан Петрович, несколько озадаченный его вопросом. – А в чем дело, Дмитрий Николаевич?
Тот вздохнул:
– Да в том, Степан Петрович, что многие члены команд подводных лодок решили остаться в Константинополе.
– Как же так?! – опешил тот. – Ведь перед эвакуацией из Крыма ни один из подводников не сошел на берег, несмотря на разрешение главнокомандующего. И мы, командиры надводных кораблей, белой завистью завидовали вам.
– И тем не менее это так, – развел руками Погорецкий. – Видимо, они не хотели оставаться под властью большевиков, а сейчас здесь, в Константинополе, решили покинуть наш дивизион. К тому же, как я понимаю, сказалась и неопределенность будущего Русской эскадры. Вот так, Степан Петрович.
– Вы, признаться, не только огорошили меня, но и расстроили. Ведь команды подводных лодок всегда были для нас, экипажей надводных кораблей, образцом сплоченности, – огорченно покачал он головой. – И что же вы собираетесь предпринять?
– Не препятствовать этому. Так как, по моему мнению, а также по мнению и командиров подводных лодок, лучше иметь небольшую команду, но такую, в которой можно быть уверенным.
– Разумное решение, – согласился Степан Петрович. – Из двух зол, как подсказывает многовековой опыт и как, кстати, учили нас и в Морском корпусе, всегда надо выбирать меньшее.
Командиры дивизионов в знак согласия пожали друг другу руки.
И как, спустя некоторое время, был поражен Степан Петрович, когда узнал, что командир дивизиона подводных лодок капитан 1-го ранга Погорецкий подал прошение об отставке, которое было удовлетворено. «Не перенес, стало быть, Дмитрий Николаевич свалившегося на него несчастья», – решил он. А на его должность по совместительству был назначен командир подводной лодки «Буревестник» старший лейтенант Копьев.
– Как прокомментируете, Владимир Аркадьевич, это столь неожиданное известие? – обратился он к старшему офицеру «Гневного».
Тот внимательно посмотрел на командира:
– Думаю, что Дмитрий Николаевич просто перестал верить в какое-либо будущее Русской эскадры.
– Похоже на то, – согласился Степан Петрович, решив не ставить в известность старшего офицера о разговоре, состоявшемся между ним и Погорецким. – Во всяком случае, он не так уж и далек от истины. К сожалению… – вздохнув, добавил командир.
– Мама! Мама! Папа идет! – радостно воскликнула Ксения, заслышав приближающиеся к каюте шаги.
– Ты так думаешь, Ксюша? – с сомнением спросила та, зная, что Степан Петрович был вызван к командующему на совещание, которое, по ее опыту, должно было бы длиться довольно длительное время. – Уж вроде бы как-то быстро.
Ксения с укоризной посмотрела на мать:
– Да я же, мама, узнаю шаги папы из сотен других…
Но тут дверь в каюту открылась, и в нее вошел улыбающийся ее хозяин. К нему тут же кинулась Ксения:
– Папа! Папочка!
Степан Петрович подхватил ее под мышки и притянул к себе, а та обвила его шею руками.
– Как же я рад видеть тебя, моя родная!
Ольга Павловна смахнула набежавшую слезу: «Какое же счастье, что рядом со мной Степа! Права все-таки была Мария: я же за ним действительно как за каменной стеной… Ведь именно на его плечи легли все заботы о нашей семье… Да еще на какие плечи!..» – тут же лукаво улыбнулась она своим чисто женским интимным мыслям. Она решила не спрашивать о причине его улыбки, зная, что тот и так все расскажет сам.
Степан Петрович опустил дочь на пол.
– Ну что же, дорогие мои, будем снова собираться в путь-дорогу…
– Это куда же еще, Степа?! – спросила Ольга Павловна с явной тревогой в голосе, смешанной с надеждой.
– В Бизерту, Оля.
Та непонимающе посмотрела на него:
– А это далеко?
– В Тунисе, на севере Африки, который сейчас находится под протекторатом Франции. Пожалуй, будет раза в четыре дальше, чем от Севастополя до Босфора. Одним словом, где-то около двух тысяч миль, – пояснил Степан Петрович.
Ольга Павловна озадаченно покачала головой, в то время как Ксения беззаботно заметила:
– Ну и что, папочка! Ведь нам было так уютно здесь в твоей каюте, даже и во время шторма. Так что преспокойно доплывем на «Гневном» и до этой самой Бизерты.
– Не радуйся так, Ксюша. – Та удивленно, с немым вопросом в глазах, посмотрела на отца. – Добираться до Бизерты вы с мамой будете вместе с семьями офицеров эскадры на пассажирском пароходе «Великий князь Константин».
– Почему, Степа? – охнула Ольга Павловна, страшась расставания с супругом.
– Это решение командующего, – коротко ответил тот голосом, исключающим какие-либо возражения по этому поводу. – А вот семьи офицеров дивизиона подводных лодок ввиду нехватки мест на «Константине» будут размещены на базе подводных лодок «Добыча».
Затем обратился к дочери и наставительным тоном произнес:
– И имей в виду, Ксюша, что моряки не плавают на кораблях, а ходят на них.
– Это как, папа, ходят? Ногами по воде, что ли? – искренне удивилась та.
Степан Петрович даже улыбнулся ее наивности.
– Все очень просто, Ксюша. Как принято говорить, корабли, на которых находятся моряки, не плавают по морю, а ходят. Только и всего. Но не вздумай сказать Павлику о том, что моряки, мол, плавают, – он-то уж, как мне представляется, более «доходчиво» объяснит тебе это совсем по-другому, – предупредил отец.
– Ты же ведь прекрасно знаешь, папа, что девочек не бьют, – обиделась на него Ксения.
– Почему же обязательно бить? Можно, к примеру, и дернуть за косичку.
– Вот это Павлик уж действительно сможет, – согласно вздохнула Ксения.
Ольга Павловна всплеснула руками:
– И он это уже делал?!
– А как же, мама, – ответила та, как о само собой разумеющемся, но, увидев ее расстроенное лицо, успокоила: – Не переживай так, ведь все-таки Павлик как-никак мой старший брат и вообще это же наши обыкновенные детские дела…
– Да какой же это Павлик-то ребенок?! Ведь он же кадет Морского корпуса!
– Вот и посмотрим, что он придумает на этот раз, – лукаво улыбнулась Ксения.
Ольга Павловна беспомощно посмотрела на супруга:
– Что же это происходит, Степа?! Ты-то хоть вразуми дочь!
– Зачем, Оля? – рассудил тот. – Могу лишь подтвердить, что Павлик уже действительно не ребенок. – Ксения озорно блеснула глазами. – Ведь в его годы Юрий Федорович Лисянский* уже был мичманом и вахтенным офицером, в то время как матросы вахтенных смен, которыми он командовал, были гораздо старше его, но им и в голову не приходило усомниться в его умении управлять многомачтовым парусным судном. Вот так-то, Ксюша!
Ксения завороженно слушала отца. Но она, как ни старалась, никак не могла представить брата в офицерском мундире.
– А когда, папа, Павлик тоже станет офицером? – с замиранием сердца спросила она.
Лицо Степана Петровича помрачнело. «Как объяснить этой девочке, моей любимой дочери, что уже нет того государства, которому беззаветно служил как я, так и мои предки? Поймет ли она, что этот ее невинный вопрос уже потерял смысл, так как у Русской эскадры, этого последнего остатка некогда могучего Императорского флота Российской империи, уже нет будущего? И что сейчас получение офицерского флотского чина – не самое главное в жизни Павла? И как это сделать так, чтобы, не дай Бог, не нанести душевную травму еще не окрепшему детскому мировоззрению ребенка, свято верящего в существование того мира, в котором он жил до сих пор?» Он посмотрел на Ольгу Павловну, которая, прикусив губу, тревожно смотрела на него, свято веря в то, что он, опора их семьи, примет единственно правильное решение.
– Я, Ксюша, к сожалению, не могу сейчас дать тебе определенного ответа на твой вроде бы и такой простой вопрос. – Та с нескрываемым удивлением посмотрела на отца. – Дело в том, что Морской корпус в настоящее время практически не существует.
– Как же так, папа? Гардемарины и кадеты, находящиеся сейчас на линкоре «Генерал Алексеев», есть, а корпуса нет?
– Как бы сказал твой дядя Андрей – убедительный аргумент, – улыбнулся Степан Петрович и, прикинув что-то в уме, решил сменить тему разговора, добавив: – Да ты его, пожалуй, и не помнишь?
– Ты что, папа! Ведь перед тем, когда мы собирались уезжать в Севастополь, дядя Андрей был у нас в гостях в Ревеле* и подарил нам с Павликом по целой плитке шоколада.
– Какое знаменательное событие! – рассмеялась Ольга Павловна.
Ксения укоризненно посмотрела на нее:
– А ты не иронизируй, мама! Когда ты с дядей Андреем и папой пила вино, то сама с удовольствием закусывала как раз тем самым шоколадом, который и принес он!
– Да разве я пила вино? – улыбнулась Ольга Павловна. – Просто лишь несколько раз пригубила бокал.
– Это так, мама, – согласилась Ксения, – но шоколад-то ты ела по-настоящему, как, между прочим, и мужчины!
На этот раз рассмеялся Степан Петрович:
– Эх ты, стрекоза, все замечаешь за мамой! Конечно, шоколад в военное время – лакомство. Но ведь дядя Андрей как-никак был контр-адмиралом, а посему и имел возможность достать столь редкий в военное время продукт.
Ксения вздохнула.
– А я, папа, между прочим, потихоньку рассматривала черные орлы на его золотых погонах.
– Почему? – удивился тот.
– Просто присматривалась к тому, как они будут выглядеть и на твоих плечах, – смущенно призналась она.
Степан Петрович многозначительно переглянулся с Ольгой Павловной.
– Были бы, Ксюша, черные орлы и на моих плечах, непременно были бы, уверяю тебя, если бы не эти большевики, будь они неладны… – вздохнул он.
– А тебе, папа, очень даже идут и погоны капитана первого ранга, – без тени сомнения уверенно сказала Ксения, увидев расстроенное лицо горячо любимого ею отца. – Ведь так, мама?
– Конечно, так, Ксюша.
– Спасибо вам, дорогие мои, на добром слове, – дрогнувшим голосом произнес Степан Петрович, тронутый их словами. – Но теперь дело даже не в этом.
– А в чем же тогда, папа?
– В том, как сложатся дела у Русской эскадры, в том числе и у Морского корпуса, в Бизерте. В этом-то, Ксюша, и кроется моя неуверенность в том, когда же Павлик будет произведен в офицеры.
– Поживем – увидим… – изрекла та, вызвав улыбки родителей не столько ее словами, сколько тоном, каким они были произнесены.
«Растет дочь…» – говорили взгляды, которыми они многозначительно обменялись.
Степан Петрович отправил на катер матросов, переносивших на «Константин» вещи его семьи, и осмотрелся.
– Вот и ваше новое место жительства до прихода в Бизерту, – обратился он к Ольге Павловне и Ксении, настороженно вошедшим следом за ним. – Как-никак, а двухместная каюта первого класса…
– Здесь, конечно, просторнее, папа, чем в твоей каюте, но там было как-то уютнее. – И, заметив тень, пробежавшую по лицу отца, уточнила: – Может быть, это потому, что там мы были все вместе и прожили в ней более месяца.
– Какая же ты все-таки привередливая, Ксюша! – укоризненно покачала головой Ольга Павловна. – Папа же и так сумел разместить нас с тобой в одной из лучших кают «Константина». И если бы ты знала, в каких условиях теснились все это время пассажиры на других кораблях и транспортах, то не стала бы незаслуженно упрекать его.
– Да разве я бы посмела упрекать в чем-либо папу?! – обиделась та и тут же хитровато улыбнулась: – Разве я виновата в том, что мой папа капитан первого ранга и командир не только корабля, но и целого дивизиона эскадренных миноносцев?
Степан Петрович усмехнулся ходу мыслей не по годам рассудительной дочери и не преминул подковырнуть ее:
– А вот если бы твой отец, Ксюша, был бы уже адмиралом, то вы бы с мамой непременно благоухали в великолепной каюте класса люкс.
– Не занимайся самобичеванием, папочка! – улыбнулась та, обняв его. – Я же ведь уже говорила, что тебе очень даже идут погоны капитана первого ранга.
– Я утешен тобой, Ксюша, в моем безутешном горе! – рассмеялся Степан Петрович, гладя по голове дочь, прильнувшую к нему.
– А где же ты будешь ночевать, Степа? – несколько растерянно спросила Ольга Павловна, еще раз оглядев каюту.
Тот же только улыбнулся ее наивности:
– Конечно, на «Гневном», Оля. Ведь мне предстоит большая работа по его подготовке к переходу в трудных погодных условиях.
– Опять ожидаются штормы, Степа? – тревожно спросила Ольга Павловна, вспомнив о своих переживаниях во время жестокого шторма в Черном море.
– Ты права. Сейчас начинается самый неблагоприятный период для судоходства в этих местах. Но вам не надо беспокоиться, так как «Константин» гораздо больше «Гневного», и потому его не будет так швырять даже в жестокий шторм, как мой миноносец.
– О Господи! Когда же все это закончится? – с какой-то безысходностью воскликнула Ольга Павловна.
– Когда придем в Бизерту, Оля.
Ксения непонимающе посмотрела на мать:
– Мама, ты разве забыла, что папа у нас флотский офицер! О чем же ты думала, когда выходила за него замуж?! Мол, пусть он мотается себе в море, а я буду спокойненько поджидать его на берегу? Так, что ли?! – и на ее глазах выступили слезы обиды за отца.
Родители, никак не ожидавшие столь бурных эмоций у дочери, снова озабоченно переглянулись.
«Вот это да! – удивленно подумал Степан Петрович. – Ай да Ксюша! А ведь будет верной спутницей своего избранника», – удовлетворенно отметил он.
«А ведь Ксюша-то, в общем, права! – сокрушенно призналась сама себе Ольга Павловна. – Расхныкалась, как институтка, когда, пожалуй, впервые в жизни столкнулась с трудностями. Сдача Порт-Артура и японский плен не в счет – ведь там я была в кругу своих подруг и единомышленников, отвечая, к тому же, только за себя».
Степан Петрович обнял супругу и дочь:
– Ты не совсем права, Ксюша. Ведь мама испугалась вовсе не трудностей, а неопределенности нашего положения. И у нее сейчас естественная тревога за всех нас, включая, конечно, и Павлика. Однако все мы – одна семья и потому преодолеем все трудности, которые встретятся на нашем пути. И до тех пор, пока мы вместе, они нам не страшны. Это именно так, Ксюша. Поверь мне!
Ксения благодарно посмотрела на отца:
– Как хорошо, папа, когда ты рядом! А ты, мама, извини меня за мои слова – мне просто стало очень обидно за папу.
– Правильно говорят, Ксюша, что жизнь прожить – не поле перейти. Пока же папа с нами – нам действительно ничего не страшно…
Так и стояли они, обнявшись, потомки древнего дворянского рода, вынужденные покинуть свое Отечество. И свято верили в то, что не навсегда, что Россия, несмотря ни на что, все-таки возродится…
По решению штаба эскадры первый этап должен был покинуть Константинополь последовательно четырьмя так называемыми эшелонами. Выход первого эшелона в составе линейного корабля «Генерал Алексеев», плавмастерской «Кронштадт» и судна «Даллан» с запасом топлива намечался на 10 декабря. Его должна была сопровождать французская канонерская лодка «Дедэнез». Затем должны были следовать второй эшелон, в состав которого входил и эскадренный миноносец «Гневный», в сопровождении сторожевого корабля «Бар ле Дюк». Третий эшелон, включавший в числе других кораблей и судов пассажирский пароход «Великий князь Константин», – в сопровождении сторожевого корабля «Изер». И, наконец, четвертый эшелон из трех быстроходных миноносцев – в сопровождении сторожевого корабля «Таюр».
Степан Петрович, отдав честь Андреевскому флагу, слабо колыхавшемуся на кормовом флагштоке, поднялся по трапу на верхнюю палубу линейного корабля «Генерал Алексеев». К нему тут же быстро подошел дежурный офицер с сине-белой повязкой на левом рукаве кителя.
«Четко поставлена служба на линкоре!» – удовлетворенно и даже с некоторой долей зависти отметил он.
– Разрешите узнать цель вашего прибытия, господин капитан первого ранга? – уважительно спросил, приложив руку к фуражке, лейтенант, сразу же узнавший командира дивизиона эскадренных миноносцев.
– Я хотел бы встретиться с кадетом Чуркиным. Не могли бы вы, господин лейтенант, вызвать его сюда, на верхнюю палубу?
– Нет проблем, господин капитан первого ранга! – ответил тот и что-то негромко приказал рассыльному, сопровождавшему его, который тут же метнулся выполнять полученное приказание.
Степан Петрович в ожидании Павла отошел в сторону, рассматривая башню главного калибра с ее тремя длинными стволами трехсотпятимиллиметровых орудий, непроизвольно вызывающих уважение. Он ведь в первый раз был на линейном корабле, так как флагманским кораблем Черноморского флота, а затем и Русской эскадры, был крейсер «Генерал Корнилов».
– Любуетесь мощью линейного корабля, Степан Петрович? – неожиданно раздался за его спиной знакомый голос.
Он обернулся – перед ним, улыбаясь, стоял командир линкора капитан 1-го ранга Федяевский. «Надо же, дежурный офицер, оказывается, успел еще доложить и командиру о моем прибытии», – усмехнулся Степан Петрович, оценив расторопность лейтенанта.
– Вы правы, Иван Кириллович! – улыбнулся и он, пожимая руку командиру линкора. – Однако меня смущает только одно – вот такой мощный корабль может быть потоплен или, во всяком случае, серьезно поврежден лишь одним залпом торпедных аппаратов моего скромного по размерам миноносца по сравнению с вашим гигантом…
– Может, конечно, но при условии, что ваш миноносец сумеет приблизиться к нему на дистанцию торпедного залпа. А это, Степан Петрович, ох как нелегко, и вы это прекрасно понимаете.
Тот усмехнулся:
– Если следовать вашей логике, Иван Кириллович, то надо немедленно свернуть программу строительства эскадренных миноносцев. Однако все морские державы почему-то не то что не сворачивают, а, наоборот, увеличивают строительство кораблей этого класса. Выходит, морские стратеги, в отличие от вас, считают, что именно массированное применение миноносцев создаст предпосылки для успешного применения торпедного оружия.
И он торжествующе глянул на собеседника.
– Сразу виден потомок одного из родоначальников боевого применения минного оружия, – примирительно сказал Федяевский. – Ведь именно ваш отец совместно со Степаном Осиповичем Макаровым отрабатывал его применение в Русско-турецкой войне тысяча восемьсот семьдесят седьмого – семьдесят восьмого годов.
– У вас, Иван Кириллович, отличное знание отечественной военно-морской истории!
Тот же скептически глянул на него:
– А вы, Степан Петрович, разве обучались не в Морском корпусе?
– Сдаюсь, Иван Кириллович! Упоминание о нашем славном Морском корпусе – наивысший аргумент в нашем споре!
И они, довольные общением друг с другом, рассмеялись.
– Кстати, раз уж речь зашла о Морском корпусе, вы, Степан Петрович, в курсе того, что недавно главнокомандующий генерал Врангель назначил вместо контр-адмирала Ворожейкина директором Севастопольского Морского корпуса вице-адмирала Герасимова?
Тот утвердительно кивнул головой.
– Я же просто не мог не знать этого – ведь как раз на «Алексееве» находится большая часть его воспитанников. И, честно говоря, рад этому, – продолжил Федяевский, – так как хорошо знаю Александра Михайловича еще по тем временам, когда он был командующим Черноморским флотом. Замечательный человек, достойный уважения. А посему уверен, что воспитанники корпуса получили не только их вдумчивого руководителя, но и заботливого воспитателя.
– Я, как вы, конечно, знаете, являюсь заинтересованным лицом, ввиду чего весьма рад вашему весьма благосклонному мнению, которым дорожу, о новом директоре Морского корпуса, – с полупоклоном приложил руку к сердцу Степан Петрович.
Затем решил сменить тему разговора.
– Когда снимаетесь с якоря, Иван Кириллович? – заинтересованно спросил он.
– Завтра, где-то пополудни. Однако флагман должен будет уточнить время выхода.
Степан Петрович удовлетворенно кивнул головой:
– Потому я и пришел проститься с сыном перед нашим переходом в Бизерту, – пояснил он.
Командир линкора понимающе кивнул головой.
В это время к ним подбежал Павел и, увидев отца вместе с командиром корабля и быстро сообразив, что командир дивизиона эскадренных миноносцев, ходивший на своем корабле под брейд-вымпелом, никак не ниже по должности командира линкора, перешел на строевой шаг, и, приложив правую руку к бескозырке, доложил Степану Петровичу:
– Господин капитан первого ранга, кадет Чуркин по вашему приказанию прибыл!
– Вольно, кадет! – скомандовал тот.
– Пожалуй, Степан Петрович, я с вашего разрешения оставлю вас наедине с бравым кадетом.
Лицо Павла порозовело.
– Благодарю вас, Иван Кириллович, и желаю успешного перехода в Бизерту!
– Соответственно, Степан Петрович!
Оставшись одни, Степан Петрович обнял сына:
– Как настроение, Павлик?
– Отличное, папа! А как мама с Ксюшей? Они по-прежнему живут у тебя на миноносце?
– Уже нет. – Павел тревожно глянул на отца. – Недавно в соответствии с решением командующего я перевел их на пассажирский пароход «Великий князь Константин», – пояснил тот. – На нем же они и будут идти в Бизерту.
Павел задумался.
– Это, пожалуй, и к лучшему, – после некоторой паузы продолжил он. – Ведь «Константин», как-никак, значительно больше «Гневного» по размерам.
Степан Петрович усмехнулся:
– А вот Ксюша относится к этому совсем по-другому.
– Так что же с нее возьмешь – девчонка! – с чувством явного превосходства заметил Павел. – Ей бы только быть рядом с отцом, а там хоть трава не расти…
– Ты, Павлик, действительно уверен в этом? – с интересом спросил Степан Петрович, несколько удивленный проснувшимся вдруг мужским самосознанием у сына.
– Абсолютно, папа! – ответил тот, не менее отца удивленный его вроде бы таким неуместным вопросом. – Ведь любая женщина чувствует себя в относительной безопасности только рядом с сильным во всех отношениях мужчиной. Разве не так?
«Вот и не заметил, как повзрослел сын… – с щемящим сердце чувством подумал Степан Петрович. – Всего-то неполных два года прожил вне семьи, а уже становится самостоятельным мужчиной. – И тут же усмехнулся про себя: – Забыл, стало быть, как в свое время и сам не по годам взрослел в Морском корпусе? Да к тому же и время сейчас совсем другое…»
– Я не могу не согласиться с тобой, Павлик, – признался он и как-то сразу почувствовал необходимость отбросить уменьшительно-ласкательное обращение к сыну: детство-то его, как оказалось, уже закончилось…
Тот же признательно посмотрел на отца, мнению которого не только всецело доверял, но и дорожил им.
«Стало быть, не только женщины нуждаются в присутствии рядом сильного мужчины», – сделал он для себя ошеломляющий вывод и понял, что теперь уже не сможет относиться к отцу лишь с детской восторженной непосредственностью. И тот сразу же вырос в его глазах.
Они молчали, и их молчание было красноречивее всяких слов. Они чувствовали, что между ними, отцом и сыном, рождаются новые отношения, основанные на уважении мнений друг друга.
– Завтра мы снимаемся с якоря, – наконец сказал Павел, а Степан Петрович утвердительно кивнул головой. – А только вчера закончили погрузку угля, – и его глаза заблестели. – Ты же ведь знаешь, папа, что такое угольная погрузка на военном корабле! Это же аврал, в котором участвуют все, включая и офицеров. На рострах* корабельный духовой оркестр играет свои лучшие мелодии, поднимая дух команды. По старой морской традиции первый мешок с углем тащит в паре с матросом сам старший офицер корабля. Это дает отличный пример для всех, – поясняет он. – И только лишь командир корабля не участвует в погрузке угля. А после этого душ и праздничный обед. Правда, довольно скромный в нынешнее-то время, – вздохнул Павел. – Так что прощай, папа! – с долей грусти в голосе сказал он, но, увидев непонимание, смешанное с осуждением, в глазах отца, улыбнулся, уточнив: – До скорой встречи в Бизерте!
– До скорой встречи, Паша! – с облегчением пожелал сыну Степан Петрович, крепко, по-мужски, пожимая его руку, а тот был приятно удивлен – ведь впервые отец назвал его полным, пусть и по-домашнему упрощенным, именем.
В полдень следующего дня линейный корабль «Генерал Алексеев» выбрал якорную цепь, и на гафеле его грот-мачты взвился французский флаг, в то время как был спущен только гюйс, а Андреевский флаг так и остался развеваться на кормовом флагштоке.
«Вот одна из форм унижения, которым мы вынуждены расплачиваться за потерю независимости нашего Отечества, – тяжко вздохнул Степан Петрович, наблюдая в бинокль за снятием линкора с якоря с мостика “Гневного”. – В то же время без покровительства Франции Русская эскадра вообще бы прекратила свое существование», – трезво рассудил он.
Тем временем линейный корабль, этот реализованный в металле сгусток инженерной мысли кораблестроителей, дымя трубами, величественно развернулся и не спеша покинул рейд бухты Мода, следуя за французской канонерской лодкой.
«Доброго пути, Павлик! – И Степан Петрович, сняв фуражку, широко перекрестился, боковым зрением заметив понимающий взгляд старшего офицера. – Спасибо тебе, Владимир Аркадьевич, за мужскую солидарность! Ведь ты же тоже отец семейства…»
– Ой, мама, папа пришел! – радостно воскликнула Ксения.
И не успела та удивиться прозорливости дочери, как раздался стук в дверь их каюты и, не дожидаясь разрешения, в нее вошел Степан Петрович.
– Папочка! – сразу же кинулась к нему Ксения.
Однако за ним вошел вестовой и грузно опустил на пол парусиновую кису́*.
– Ступай, Кузьма! – приказал Степан Петрович, и тот тут же скрылся за дверью.
– Это что такое, Степа? – озадаченно и в то же время с долей неистребимого женского любопытства спросила Ольга Павловна, вопросительно глядя на кису.
– Подарок вам от Владимира Аркадьевича!
Ксения не выдержала:
– Я гляну, папа?
– Почему бы и нет.
Та быстро расшнуровала кису и восторженно воскликнула:
– Тушенка, сливочное масло в банках, сыр, галеты!.. – торопливо перечисляла она.
– Ты бы сам, Степа, наверное, и не догадался прихватить с собой все это богатство? – благодарно произнесла Ольга Павловна, поцеловав его в щеку.
– Пора бы уже знать супруге флотского офицера, тем более командира корабля, что все корабельное имущество находится в ведении старшего офицера! – назидательно произнес тот.
– Спасибо тебе, дорогой, за заботу! Ведь теперь мы с Ксюшей обеспечены едой до самой Бизерты.
– Пожалуй, и не только, – прикинув, уточнил Степан Петрович. – Похоже, что Владимир Аркадьевич явно перестарался, – добродушно усмехнулся он.
– Хорошо все-таки, когда твой отец – командир корабля! – философски рассудила Ксения, и ее родители, переглянувшись, счастливо рассмеялись.
Когда продукты были размещены по своим местам, Ольга Павловна решилась-таки задать супругу так мучивший ее вопрос:
– Когда же, Степа, и твой «Гневный» покинет Константинополь? Ведь, как ходят слухи, «Константин» выходит в море уже завтра.
Степан Петрович обнял ее.
– Не волнуйся, Оля, – через несколько дней, так как график выхода кораблей из Константинополя несколько изменился. А посему, может быть, и нагоним еще «Константина» в Наварине, где предстоит дозаправка топливом и пресной водой.
– Вот как это было бы хорошо! – не смогла скрыть та своей радости и вдруг оживилась: – Представь себе, Степа, у нас здесь, на «Константине», каждый день свадьба за свадьбой, и корабельный священник только успевает совершать обряды венчания!
– Ничего удивительного, дорогая. Ведь в Бизерту по требованию французов из гражданских беженцев допускаются только члены семей офицеров. И поэтому многие из них и не хотят расставаться со своими возлюбленными. Только-то и всего.
Ксения очарованно слушала отца, по-своему, уже с точки зрения подросткового возраста, оценивая происходящее.
Заметив это, Степан Петрович обнял ее:
– Не волнуйся, Ксюша, придет и твое время…
Ольга Павловна ревниво передернула плечами.
– А я вовсе и не волнуюсь, папа! Просто радуюсь за этих барышень. Ведь в другое время могло бы быть совсем и по-другому…
– Ты права, Ксюша. В другое время многое могло бы быть совсем иначе, – вздохнул он.
– Ты имеешь в виду адмиральских орлов на твоих погонах?
Степан Петрович рассмеялся:
– Это частный случай, Ксюша. Я же имею в виду будущее нашего Отечества…
Ольга Павловна решила сменить тему разговора, и с тайной ревностью в голосе спросила его:
– А ты знаешь, Степа, ведь на нашем «Константине» живут со своими семьями и некоторые флотские офицеры?
Тот улыбнулся, почувствовав ревностные нотки в ее голосе.
– Конечно, знаю, дорогая. Но это чины морского ведомства, а не корабельные офицеры.
– Вот так, мамочка! – вмешалась в их разговор Ксения. – А наш папа ведь даже не просто корабельный офицер, а командир корабля! – с гордостью произнесла она. – И потому-то у них нет, и не будет тех продуктов, которые он принес нам с тобой!
– У вас с папой просто какой-то заговор против меня! – растерянно произнесла Ольга Павловна, переводя взгляд с одного на другого.
– Это не заговор, мама, а восстановление справедливости! Ты все время стараешься упрекнуть папу в том, чего он не заслуживает! А это несправедливо! – и на ее глазах навернулись слезы.
– Извини, Ксюша, если я дала тебе повод осуждать меня за мое отношение к папе. Я же всегда любила и люблю его так же крепко, как и тебя, родная моя! – и уже из ее глаз брызнули слезы раскаяния.
Степан Петрович обнял их обеих.
– Что это вы выясняете отношения, дорогие мои?! Ведь мы – одна семья, и нам, как я уже говорил, ничто не страшно даже в это неустроенное и смутное время!
Когда же все несколько успокоились, Степан Петрович засобирался на свой корабль.
– Время не терпит – надо готовить миноносец к походу. Желаю вам, родные мои, доброго пути! До встречи в Бизерте!
– А мы можем, папа, проводить тебя до трапа? – умоляюще посмотрела на него Ксения.
– Почему же нет, Ксюша!
И когда он, поцеловав их, спустился по трапу в ялик*, где его ожидали матрос на веслах и его вестовой, сверху раздался звонкий голос Ксении:
– Семь футов под килем, папа!
Степан Петрович отвернулся в сторону, чтобы матросы ненароком не увидели слез, предательски набежавших на глаза их командира. Они же не должны видеть его слез, так как были не только убеждены, но и твердо знали, что на их корабле он – первый человек после Бога.