Пасмурным весенним утром, когда никто не подозревал о том, что Россия, а возможно, и весь мир стоят на пороге войны, произошел один пустяковый на первый взгляд случай, который в действительности породил целую лавину неотвратимых событий.
Ну что особенного было в том, что черный джип «Ниссан», мчавшийся по Минскому шоссе со стороны Москвы, неожиданно замедлил ход и свернул на юг? И кого могло насторожить то, что за ним последовал видавший виды микроавтобус «Мерседес-Бенц»?
Ни джип, ни белый автобус ничем не выделялись в общем потоке машин. Относительно чистые, с блестящими тонированными стеклами, они держались в первом ряду, позволяя обгонять себя всем, кто спешил по каким-то неотложным делам. На въезде в поселок Печорск оба автомобиля сбросили скорость до шестидесяти километров в час, а затем одновременно поднажали и некоторое время двигались в направлении Смоленска, соблюдая неизменную двадцатиметровую дистанцию. Когда же «Ниссан» трижды мигнул задними фарами и прижался к обочине, микроавтобус, не сбавляя скорости, устремился дальше. Вскоре он притормозил, включил правый указатель поворота и запрыгал по пустынной грунтовой дороге, уходящей в безымянный лесок. Некоторое время его кабина мелькала среди зеленеющих деревьев, а потом пропала из виду.
Всего в автобусе находилось шесть человек, включая водителя, седого, коренастого, плечистого мужчину с водянистыми глазами и мощным раздвоенным подбородком, придававшим ему сходство с голливудским актером, играющим роль сурового, но справедливого шерифа. Однако одет он был как заправский российский вояка – в серый камуфляж с бурыми, зелеными и желтыми пятнами, а законченный вид наряду придавали тяжелые армейские ботинки, уверенно касающиеся педалей управления.
Спутники седого водителя тоже носили камуфляжную форму, но не были похожи ни на военных, ни даже на бойцов какой-нибудь охранной фирмы. Тем не менее, если верить удостоверениям, хранившимся в нагрудных карманах, все они являлись сотрудниками частного охранного агентства «Легион», зарегистрированного в подмосковном Краснознаменске. Разрешения на ношение оружия у них не было, как не было при себе какого-либо оружия, если не считать пистолета, спрятанного под камуфляжной курткой водителя. Военная выправка у пятерых пассажиров отсутствовала, дисциплина явно хромала, атлетическим телосложением никто из них не отличался. Вязаные шапочки смотрелись на их головах довольно нелепо, поскольку из-под них топорщились давно не стриженные и не мытые волосы. Зато порядком помятые физиономии пятерки выглядели умытыми и гладко выбритыми, причем выбритыми совсем недавно и не слишком умело, судя по многочисленным порезам на щеках и подбородках. Возраст пассажиров колебался от тридцати до пятидесяти, разговаривали они чуть ли не шепотом и обращались друг к другу по кличкам и прозвищам, хотя можно было заметить, что знакомы эти пятеро едва-едва, а объединяет их пристрастие к выпивке да предвкушение какого-то сказочного вознаграждения.
– Как только получу башли, – мечтательно говорил один, – так сразу переселюсь в деревню к шурину. А что, куплю какую-нибудь хибару, картоху посажу, редиску, лучок. Закуси хватит, а остальное приложится.
– Первым делом не хибару ты купишь, Колян, а ящик водки, – рассудительно возразил другой. – И пойдешь вразнос, пока под ближайшим забором не очухаешься с пустыми карманами. Такова твоя жизненная планида. Предначертание, иначе говоря.
– А ты не каркай, не каркай, – зашипел Колян, возмущенно раздувая ноздри. – Нажраться я, конечно, нажрусь, но не раньше, чем из Москвы слиняю.
– Я тоже слиняю, – подал голос мужик с набрякшими фиолетовыми мешками под глазами. – Опостылели мне подвалы столичные, хочу на юг податься, к морю.
– Только тебя там и не хватало, – засмеялся скептик. – Заждались Сашу Моченого у синего моря. Куда бы нам, думают, московского бомжа определить, чтоб зажилось ему легко и беззаботно?
– Олимпиада же скоро, – напомнил четвертый пассажир, скорбно морща высокий лоб мыслителя, однажды решившего, на свою беду, что истина кроется в вине. – Нашего брата к Сочи теперь на пушечный выстрел не подпускают.
– А ты там был? – окрысился пятый. – Все-то ты знаешь, Стократ, везде-то ты побывал. И откуда только такие берутся?
– Известно откуда, – парировал умный Стократ. – Все там были, да только обратно никого не пускают.
Пассажиры загоготали, но водитель, не оборачиваясь, прикрикнул:
– Заткнулись, живо! Мы почти на месте. Патлы заправить под головные уборы, голоса не повышать, пасти лишний раз не разевать. Кто назовет кличку или вякнет что-то лишнее, пусть пеняет на себя.
За спиной водителя воцарилась почтительная тишина. Стало окончательно ясно, что он действительно человек военный и облеченный властью, тогда как прочие – бесправный сброд, беспрекословно повинующийся приказам. Причиной тому было не только обещанное вознаграждение. Вторая причина – пистолет. Он был извлечен из-под камуфляжа и небрежно продемонстрирован компании стволом вверх.
– Знакомьтесь, – предложил водитель, держа руль одной рукой, – «Гюрза», экспортный вариант. Со ста метров пробивает железный лист толщиной полсантиметра. У кого череп прочнее, тот, конечно, может на мое предупреждение наплевать, но остальным советую соблюдать дисциплину. Этот пистолет бьет исключительно точно, несмотря на мощный патрон.
– Ух ты! – восхитился скептически настроенный пассажир, которого приятели называли Угрем. – Вот это вещь! Дай подержать.
Привстав с сиденья, он сделал шаг к кабине, но тут же попятился и плюхнулся на место, держась за ушибленную голову. На лбу его, чуть пониже шапочки и точно между бровями алел круглый отпечаток пистолетного ствола, похожий на почтовый штамп. Каким образом водитель умудрился нанести удар, не повернув головы и даже не сменив позы, было непонятно, но выяснять это никому не хотелось. Тем более что, раскачиваясь на рессорах, микроавтобус покатил по бездорожью. Вверх-вниз, слева направо, то ухаб, то промоина.
Некоторое время сидящие внутри инстинктивно увертывались от веток, хлещущих по стеклам, да держались за спинки сидений, благоразумно придерживая языки за зубами. Наконец белый «Мерседес» остановился, и стало слышно, как снаружи стрекочет недовольная вторжением людей сорока.
Свежий воздух ударил в головы, заполнил легкие, привыкшие дышать столичным смогом. Пахло прелой листвой и первой травкой, а еще почему-то – парниковыми огурцами, отчего всем одновременно захотелось немедленно перекусить на природе. Но загадочные мужчины в камуфляже прибыли в этот безлюдный лесок не на пикник. Выбравшись из автобуса, они принялись потягиваться и разминать затекшие ноги, а потом, не сговариваясь, закурили дешевые сигареты и, дымя, стали пристраиваться кто к кустику, кто к дереву.
Пока они опорожняли мочевые пузыри, водитель отошел в сторонку, тихо переговорил с кем-то по мобильному телефону и, возвратившись, неожиданно задал вопрос:
– Кто из вас знает, что такое туман, товарищи вольноопределяющиеся?
Не совсем понимая, почему они вольноопределяющиеся и как следует отвечать на странный вопрос, мужики завертели головами, мямля что-то невразумительное.
– Отставить, – усмехнулся водитель, выглядевший в своем пятнистом наряде именно так, как должен выглядеть командир на месте боевых действий. – Ни хрена вы не знаете, головоногие. И чему только вас в школе учили? Туман есть мельчайшие капли влаги, находящиеся во взвешенном состоянии. Образуется обычно по ночам и рано утром в низинах и над водоемами. Вызывает туман соприкосновение холодного воздуха с теплыми поверхностями. Туманы чаще бывают осенью, когда воздух охлаждается быстрее, чем земля или вода. А у нас сейчас что?
– С утра была весна, командир, – отрапортовал сообразительный Стократ.
– Верно, весна. И много ли мы тумана наблюдаем?
– Не очень, – рассудил безымянный мужик с пористым носом и неестественно румяными щеками.
– Так, дымка небольшая, – поделился наблюдениями Колян.
– Вот это нам и предстоит исправить, – загадочно произнес водитель. – Ну, братва, выгружай аппаратуру и ящики.
Пока разношерстная команда выполняла приказ, водитель взобрался на пригорок, поросший молодой травой, и принялся осматривать окрестности. Почки на ветвях лишь недавно сменились листвой, так что деревья не мешали обзору. По левую руку от водителя угадывалось шоссе, выдающее себя далеким шумом автомобилей. Справа виднелся высокий бетонный забор, почти скрытый древесными стволами. Впереди над зеленеющими кронами возвышалась крыша голубого здания. Аркадий Барвин, доставивший переодетых бомжей в этот безлюдный лесок, знал, что в голубом здании размещается автосалон. Знал он также, что бетонной оградой обнесен военный аэродром и что ровно через сорок пять минут на нем приземлится самолет. Чтобы не пропустить этот важный момент, следовало поторапливаться.
– Все ко мне, – скомандовал Барвин, спускаясь в низину. – Приступаем к съемкам.
– К съемкам? – изумился безымянный бомж.
– Так нас в кино снимать станут? – восхитился Моченый.
– Именно, – подтвердил Барвин. – В качестве статистов. А заодно пиротехников.
– Что это еще за пиротехника такая? – буркнул Колян, беспрестанно ощупывая подбородок, все еще поражающий его своей гладкостью. – Опасно небось. Может, надбавка нам полагается, а? За вредность.
– Или хотя бы аванс, – предположил Стократ, благоразумно держась за спинами товарищей.
– Каждый получит ровно пять тысяч рублей и ни копейкой больше, – отрезал Барвин. – Недовольные могут сваливать обратно. Желающие есть? – Демонстративно нащупывая рукоять пистолета, он обвел взглядом примолкших бомжей. – Желающих нет. Тогда слушайте последний инструктаж и не перебивайте, потому что бестолковые получат не деньги, а пулю в башку.
– Да мы слушаем, слушаем, – занервничал Угорь.
Барвин пнул ботинком один из трех привезенных агрегатов.
– Перед вами, – отчетливо заговорил он, – находятся суперфоггеры «Антари Зет». Это так называемые дым-машины, или генераторы тумана, именуемые в армии средствами аэрозольной маскировки. В ящиках бесшумные дымовые шашки. О них чуть позже. Сперва займемся генераторами. Принцип их действия предельно прост. Аппаратура заправлена специальными растворами, которые распыляются с помощью насосов.
– Спирт? – быстро спросил румяный бомж.
– Глицерин, гликоль, минеральные масла и кое-какие реагенты, – успокоил его Барвин. – Химический состав абсолютно безвреден. Вас это не касается. Вам нужно знать лишь, как включать генераторы, куда их направлять и как себя вести. Посему мотайте на ус. Регулировка подачи дыма производится вот этим тумблером. Включаем… – Он утопил кнопку. – Выставляем максимум… – Он повернул колесико по часовой стрелке. – Направляем раструб так, чтобы дым шел как раз между забором и тем голубым зданием, видите?
– Видим, ага, угу, – подтвердил нестройный хор голосов.
– Жидкость начала испаряться, – продолжал Барвин, склонившись над агрегатом «Антари Зет». – На выходе она конденсируется, приобретая вид дыма. Насос выдувает ее наружу, ветер разносит по сторонам, и она все больше напоминает самый обычный туман. Когда будут включены все генераторы, двое из вас добавят копоти дымовыми шашками. Через пятнадцать минут вокруг поднимется такая завеса, что видимость сократится до десяти метров. – Выключив фоггер, Барвин обвел взглядом притихших слушателей. – Но это не означает, что вы превратитесь в невидимок. Я буду не только наблюдать за вами, но и снимать на камеру. Так что сачковать не рекомендую. Настоятельно не рекомендую. Усвоили, граждане маргиналы?
– Да, – откликнулись бомжи, – усвоили… конечно…
Удовлетворенно кивнув, Барвин показал, как бросают дымовые шашки. Предупредил, что по окончании съемок все желтые банки должны быть собраны, поэтому слишком далеко швырять их не следует. Напомнил о недопустимости обращения друг к другу по именам. Велел ограничиваться междометиями и короткими репликами. Взглянув на часы, заговорил командным, властным тоном:
– Приступаем. Всем натянуть колпаки на морды, до самого подбородка. Задохнуться не бойтесь, там есть дырки для глаз и рта. Ты и ты, – Барвин указал на Моченого и Коляна, – берете эту штуковину и волочете ее туда, в лощину. Эти двое, – слова адресовались Угрю и Стократу, – несут второй генератор вон к тем березам, потом возвращаются за третьим… Ну а ты, румяный, – взгляд переместился на безымянного бомжа, – поднимаешься с ящиком на пригорок и ждешь там команды. Бегом, бегом! – Барвин требовательно хлопнул в ладоши. – Шевелитесь, господа артисты! Массовка начинается!
Они управились вовремя. Когда вдали послышалось гудение снижающегося самолета, лесополоса была затянута слоистым дымом, колышущимся на ветру. Поднимаясь к небу, дым редел и рассеивался, напоминая по виду самую настоящую туманную мглу.
Самолета видно не было. Подлетев с запада, он ушел на разворот. Некоторое время шум его моторов едва угадывался в тумане, а потом стих, и бомжи переглянулись.
– Улетел, – растерянно произнес кто-то.
– Вернется, – сказал Барвин, вооружаясь цифровой видеокамерой. – У нас есть две-три минуты. Работаем, работаем! Переставляйте аппаратуру, делайте вид, будто что-то регулируете, не забывайте про шашки. Когда самолет появится в небе, проводите его взглядами. И пусть самый сообразительный из вас… ты, лобастый… слышишь меня?
– Да, – глухо отозвался Стократ, выглядевший весьма зловеще в своей черной маске. – Что я должен сделать?
– Негромко, но внятно произнеси: «Вот они, голубчики, прилетели».
– Вот они, голубчики, прилетели. Так?
– Отлично, – одобрил Барвин. – Теперь ты, румяный.
– А? – повернулся безымянный бомж.
– Как только услышишь про голубчиков, скажешь, что, мол, конец им.
– Кому? Голубчикам?
– Именно. А ты, оказывается, не все мозги пропил.
– Кой-чего осталось, – приосанился бомж. – А почему им конец?
– Неважно, – отмахнулся Барвин. – Кончай базар. Дубль первый, он же последний, мотор, снимаю!
Он действительно включил видеокамеру и присел за кустом, стараясь, чтобы вместе с пятнистыми фигурами в кадр попадали ветки. Это создавало иллюзию съемки скрытой камерой, чего Барвин и добивался. При этом он нашептывал короткие комментарии, придающие фильму дополнительный реализм: «Вот они… кажется, их пятеро… меня не замечают… рассеивают дым…»
Вскоре самолет, описавший круг над аэродромом, приблизился снова, заходя на посадку, и тогда объектив прицелился в небо, как бы отыскивая его там. На самом деле Барвин прекрасно понимал, что дымовая завеса мешает съемке, да и не слишком стремился поймать самолет в кадр. Ему было достаточно мимолетно запечатлеть смутный крылатый силуэт с сигнальными огнями под фюзеляжем, после чего он поспешил направить объектив на человеческие фигуры, перемещающиеся внизу. Затем он сдавленно выругался и побежал прочь, с хрустом ломая ветки. Это должно было изображать погоню. Сделав несколько размашистых шагов, Барвин выключил камеру, повернулся и пошел обратно, отдавая на ходу распоряжения:
– Маски можно снять. Грузим аппаратуру, собираем дымовые шашки и отваливаем. На сборы пять минут. Время пошло.
Пока запыхавшиеся бомжи сносили генераторы к микроавтобусу, Барвин просмотрел отснятый ролик и остался весьма доволен увиденным. Настоящее реалити-шоу. Все получилось так, как требовал заказчик, а может, даже лучше. Шестиминутный фильм удался на славу. Барвин честно заработал причитающиеся ему пятьдесят тысяч долларов. Для уволенного в запас старшего прапорщика пограничных войск России это был крупный куш. За время службы на границах с Грузией и Туркменией он получил тяжелое ранение, несколько наград, но капитала так и не нажил. Сегодняшняя операция исправила это досадное недоразумение.
Мурлыча под нос романс про «утро туманное, утро седое», Барвин включил зажигание, ловко развернулся на маленькой поляне и погнал микроавтобус в обратном направлении, размышляя о том, как распорядится неожиданно свалившимся на него богатством. Планы были грандиозные: от приобретения личного автотранспорта до предложения руки и сердца молочнице Даше из дачного поселка, где Барвин подрабатывал сторожем, когда не имел других источников дохода.
Даша приезжала в поселок на разболтанном мужском велосипеде с горизонтальной рамой и крутила педали столь энергично, что делалось страшно за ее трущиеся друг о друга ляжки. Барвин не сильно увлекался молочными продуктами, но любил крупных, полных женщин деревенской наружности. Вертя баранку, он видел перед собой призрачный образ Даши на велосипеде; она работала ногами еще шибче прежнего, и ее ягодицы переваливались прямо перед глазами замечтавшегося Барвина. «Хороша Даша, – прикидывал он. – Была ваша, стала наша».
Головы его пятерых спутников, по-видимому, были заняты столь же приятными мыслями, потому что голоса их звучали расслабленно и томно. Одним словом, ухабистая дорога до трассы пролетела незаметно, а там перед «Мерседесом» пристроился знакомый джип «Ниссан», мигнул габаритными огнями, подавая условный тройной сигнал, и доставил «съемочную бригаду» до Минского шоссе, где, прижавшись к обочине, стоял небольшой мебельный фургон с рекламными слоганами на бортах. «Мягкий мир кресел и диванов», – машинально прочитал Барвин и поежился, представив себе, каково это – очутиться среди кресел и диванов, которые, возможно, обладают разумом и вовсе не считают человека венцом творения.
Ни из джипа, ни из кабины фургона никто не вышел, зато призывно запиликал мобильник Барвина, выводя мелодию «Коней привередливых». На дисплее высветился знакомый номер.
– Да, – сказал Барвин, подозрительно обозревая окрестности.
Доверяй, но проверяй, а еще лучше – не доверяй полностью никому и никогда, так гласил лозунг, которым руководствовался бывший прапорщик в своей богатой событиями жизни. Намеревался он дотянуть лет до ста, а потому, берясь за рискованное поручение, соблюдал предельную осторожность и не позволял себе расслабляться раньше времени.
– Как успехи? – поинтересовался заказчик, который, не мудрствуя лукаво, величал себя Иван Иванычем.
Барвину было ясно, что на самом деле этого человека зовут иначе, однако докапываться до истины он не стал. Иван Иваныч так Иван Иваныч. Лишь бы деньги были настоящие.
– Все в порядке, – сказал Барвин.
Машины с фырканьем проносились мимо, не задерживаясь возле джипа, микроавтобуса и фургона, стоящих на обочине. Все действительно было в порядке. Если не считать внутреннего голоса, который советовал Барвину держаться начеку.
– Сейчас подойдет человек, – сообщил Иван Иваныч, – посмотрит, что там у тебя получилось.
«Внимание!» – предупредил внутренний голос. Барвин сделал глотательное движение, стараясь смочить стремительно пересохшую гортань.
– Из моих рук, – предупредил он.
– Это как? – удивился Иван Иваныч.
– Камеру отдам в обмен на деньги, – заявил Барвин, трогая пальцами ребристую пистолетную рукоять.
Заметив движение в зеркале заднего обзора, он стремительно обернулся и, направив «Гюрзу» на бомжей, процедил:
– Ну вы, жертвы рыночных реформ. Отсели на задние сиденья, и чтобы пальцем никто не смел пошевелить без моего разрешения. Сейчас вы восковые фигуры или манекены, это уж как вам больше нравится.
– Не доверяешь своим гопникам? – хмыкнул Иван Иваныч.
– Они такие же мои, как ваши, – отрезал Барвин. – Не доверяю ни им, ни вам.
Бомжи, сгрудившиеся в дальнем конце салона, молча слушали, по-обезьяньи мигая глазами. Сейчас, когда они были напуганы и сбиты с толку, сходства с нормальными людьми у них осталось совсем чуть-чуть. В сером свете они казались Барвину стаей человекообразных существ, однако боялся он не их, а заказчика, с которым говорил по телефону.
– Вам в особенности, – брякнул он, злясь на себя за излишнюю прямолинейность.
Иван Иваныч не обиделся.
– Тут ты прав, прапорщик, – примирительно произнес он. – В наше время ни брату, ни свату доверять нельзя. Так что и ты меня пойми. Должен я убедиться, что заказ выполнен? Должен.
– Берите деньги и приходите, – предложил Барвин. – Я кручу ролик, вы смотрите.
– Нет, мы поступим немного иначе. Я подошлю своего человека, вот пусть он и смотрит. Камера пока что при тебе остается, а деньги при мне. Устраивает?
Иван Иваныч выжидательно умолк.
– Ладно, устраивает, – мрачно согласился Барвин.
Связь прервалась. Из джипа вышел молодой человек в мятом костюме с галстуком, забрался на переднее сиденье, вопросительно приподнял брови, тонкие и изящные, как у девушки.
– На, любуйся, – сказал Барвин, включая просмотр на дисплее. Камеру, висящую на ремешке поверх куртки, он не выпускал из рук. Его глаза то бегали по сторонам, то изучали лицо визави, ища признаки, говорившие о подвохе.
Опасения оказались напрасны.
Все шесть минут, пока длился ролик, молодой человек сохранял полную неподвижность и воздерживался от комментариев, а досмотрев, молча отправился восвояси. Провожая его взглядом, Барвин вытер взмокшие ладони о штанины.
– Проблемы, командир? – опасливо спросили за его спиной.
– Еще раз возникнете, – предупредил Барвин, – будут проблемы. У вас.
Зазвонил мобильник.
– Ну что же, – произнес невидимый Иван Иваныч, – похоже, фильм удался.
– Сам знаю, что удался. Но камеру получите только в обмен на деньги.
– Да кто ж с тобой спорит, прапорщик? Пусть твои орлы переодеваются. Потом выходите по одному и забирайтесь в мебельный фургон. Дверь открыта.
– «Мир диванов и кресел»?
– Он самый.
– А расчет? – уперся Барвин.
Иван Иваныч вздохнул:
– Вас отвезут в Москву, там получите обещанное.
– Почему не своим ходом? – насторожился Барвин.
– Посты ДПС на каждом повороте, – пояснил Иван Иваныч. – Да и что значит: своим ходом? Автобус возвращать пора. Отсюда он поедет в другую сторону.
Это звучало убедительно. Настолько убедительно, что внутренний голос Барвина не нашел что возразить Иван Иванычу, тот не торопился завладеть драгоценной видеокамерой, не хитрил, не стращал, не науськивал на Барвина своих людей. И все же вероятность ловушки исключать было нельзя. Кому охота добровольно расставаться с пятьюдесятью тысячами долларов?
– Пушку не сдам, пока не получу бабки, – твердо произнес Барвин. – Камеру тоже.
Расстаться с пистолетом в этой глуши означало поставить на кон собственную жизнь. Слишком высокая ставка. Слишком неравные шансы.
– Никто тебя не торопит, прапорщик, – сказал Иван Иваныч. – Пушку и камеру оставь при себе, народу скажи, что деньги будут розданы по прибытии на место. Ты где команду набирал? Возле Павелецкого вокзала, если не ошибаюсь? Вот там и поговорим. Конец связи.
Барвин нахмурился и отнял от уха умолкший телефон.
– Всем переодеваться, – велел он. – Нас отвезут в Москву, там получите бабки. Шевелитесь, тля, шевелитесь!
Пока бомжи, галдя, переодевались в свои потрепанные одежки, Барвин сидел неподвижно, обдумывая ситуацию. Подозрения оставались, но, когда занимаешься темными делами, без риска не обойтись. Что касается Барвина, то он рисковать привык, хотя не сильно любил это дело. Многолетний боевой опыт научил его не только смотреть опасности в лицо, но и выживать всем смертям назло. Он был уверен в себе. У него имелся пистолет, заряженный боевыми патронами, и драгоценный видеоролик. Отобрать то и другое будет непросто. Если кто-то думает иначе, то его ждет большое разочарование.
– За мной, – скомандовал Барвин, спрыгнул на землю и зашагал к мебельному фургону той бесшумной, пружинистой поступью, которой ходил когда-то в разведку.
В джип заглядывать он не стал, понимая, что это будет нарушением правил предложенной ему игры. Потянул на себя створки фургона и на всякий случай присел, готовый к любым неожиданностям. Их не последовало. Внутри мебельного фургона было пусто, если не считать шести литровых бутылок водки и пары палок копченой колбасы для закуски.
Набрав номер Ивана Иваныча, Барвин предупредил:
– В темноте не поеду. И если почую неладное, если вздумаете завезти нас в ближайшую рощу…
– Насчет освещения можешь не беспокоиться, прапорщик, – послышалось в ответ. – А повезут вас по шоссе, не сомневайся. И вообще, я со своими людьми отчаливаю. До встречи в Москве.
В подтверждение слов Ивана Иваныча джип фыркнул, сорвался с места и помчался прочь.
– У меня с собой граната, – соврал Барвин, провожая удаляющийся автомобиль взглядом. – Вы ведь не хотите, чтобы отснятый материал разлетелся на мелкие пикселы?
– Еще одна угроза, прапорщик, и я отменю нашу сделку. Ты не в горах с бандитами общаешься. За кого ты меня принимаешь? И кем возомнил себя? Рэмбо какой выискался! Граната у него, как же! Думаешь, я не знаю, что у тебя есть, а чего нету? – Посопев, Иван Иваныч завершил тираду слегка смягчившимся тоном: – Ладно, Рэмбо, хватит переливать из пустого в порожнее. Полезай в фургон и потерпи пару часиков. Не один ты здесь нервный. Я, знаешь ли, тоже денег за свою работу хочу, но гранатами никому не угрожаю и ультиматумов не выдвигаю.
Тут Иван Иваныч отключил связь, и успокоившийся Барвин полез в фургон. За ним последовали остальные, окончательно перевоплотившиеся в тех, кем являлись изначально, – бездомных бродяг и пропойц, неряшливых, оборванных и вонючих. При виде дармового угощения все они необычайно оживились и принялись откупоривать бутылки еще до того, как фургон завелся. Пили из горлышка, колбасу рвали прямо зубами.
Барвин к водке не прикоснулся, а к закуске тем более. Он решил быть трезвым, чтобы не утратить бдительности. Короче говоря, пытался контролировать обстановку, насколько это было возможно в его положении.
Когда Стократ захлопнул за собой створки двери, снаружи их закрыли на засов, так что Барвин невольно почувствовал себя загнанным в ловушку. Лампочка внутри имелась, но свет от нее лился тусклый, мертвенный, навевающий тоску. Стены и пол фургона были обшиты оцинкованным железом, гладкий пол тоже блестел и лоснился, но в центре была приварена решетка размером метр на полтора, и, как догадался Барвин, предназначалась она для вентиляции, поскольку окон в металлическом коробе не было, а между дверными створками невозможно было просунуть даже ноготь.
– Курить вредно для здоровья, – угрожающе процедил Барвин, заметив, что приложившиеся к бутылкам бомжи потянулись за сигаретами и зажигалками.
Побурчав, они отказались от затеи. Усевшись в дальнем углу, Барвин уставился в пол между согнутых в коленях ног.
Никакой гранаты у него не было – он блефовал. Зато заряженный пистолет остался при нем, и это внушало уверенность. Кроме того, плохо верилось в то, что заказчики окажутся настолько прижимистыми, что предпочтут расстрелять исполнителей, лишь бы не расставаться с деньгами. Слишком много шума и крови, да и сумма, по столичным меркам, не так уж велика.
Косясь на хлебающих водку попутчиков, Барвин не прислушивался к их бестолковой хмельной болтовне. Его мысли были заняты другим. Зачем таинственному Ивану Иванычу понадобился этот фильм, снятый возле военного аэродрома? Почему он потребовал, чтобы в кадр попал садящийся самолет? Каким образом этот тип вышел на Барвина в полной уверенности, что тот справится с поставленной задачей? Ознакомился с его личным делом? В таком случае Иван Иваныч имеет доступ к архивам ФСБ, а может, и служит там. Тогда вероятно, что Барвин был задействован в некой секретной операции, последствия которой могут оказаться самыми неожиданными. Значит, получив деньги, нужно сматываться – как можно быстрее и дальше. Месяц, а то и два провести где-нибудь у черта на куличках, не привлекая к себе внимания, а там видно будет.
Аркадий вздрогнул, когда свет внезапно погас. Бомжи встревоженно загомонили, да и Барвину стало не по себе. Темнота была непроглядная, хоть глаз выколи. Ни дырочки, ни щелочки, пропускающей дневной свет, – только сплошной непроницаемый мрак, порождающий инстинктивный страх. Барвин развернулся, готовясь начать колотить ботинками в стену, но тут лампочка включилась снова. Казалось, она горит чуть ярче, чем прежде, а рокот мотора изменился, сделавшись громче и, может быть, веселее. Это свидетельствовало о том, что фургон увеличил скорость.
Почему?
Барвин прислушался. Фургон по-прежнему катил по ровному асфальту, не раскачивался на рытвинах, а снаружи доносилось фырканье проносящихся мимо машин. Никаких резких поворотов, никаких подозрительных звуков не было. Взглянув на часы, Барвин уселся поудобнее, оперся спиной на стену и сунул ладони под мышки, упершись подбородком в грудь. Крепко спать он не собирался, а вздремнуть – почему бы и нет? Дорога в наглухо закрытом кузове обещала быть долгой и утомительной. Сон мог скрасить ее немного, и Барвин сомкнул веки.
Некоторое время до него долетали обрывки пьяных разговоров, а потом в мозгу начали проплывать некие красочные образы, и, наконец, дремота сменилась сном. Привиделась Барвину какая-то живописная деревенька у реки, подернутой вечерней дымкой. Из дымки той вышла пышная бабенка, прикрывающая срам березовым веником, поманила за собой и скрылась в бревенчатой бане на берегу. Не мешкая, Барвин устремился за ней и, раздвигая руками густой, горячий пар, принялся искать соблазнительницу, зовя ее по имени: «Даша, Даша». Пятерни его никак не могли нащупать упругую теплую кожу, все время натыкались на гладкие стены. Тогда он решил позвать Дашу погромче, напряг голосовые связки, что-то промычал и проснулся.
Чугунная голова болталась на слабой шее, как неживая. Отяжелевшие веки упорно отказывались открываться полностью, а распухший язык не умещался во рту. Перебарывая сонную одурь, Барвин ударил себя по одной щеке, по другой и часто заморгал, не понимая, где находится и что с ним происходит.
По полу, задевая друг друга, катались бутылки с недопитой водкой. Пятеро спутников сидели и лежали в причудливых, расслабленных позах, никак не реагируя на сиплые оклики Барвина. У растянувшегося на полу Стократа дико закатились зрачки, его ноги судорожно подергивались, а изо рта стекала то ли пенистая слюна, то ли желчь. Глаза были открыты и у привалившегося к нему безымянного бомжа, ставшего не просто румяным, а розовым, как спящий младенец. Лиц остальных Барвин не видел, но ему стало ясно, что происходит нечто страшное.
Происходит или произошло?
Вторично отхлестав себя по щекам, он не почувствовал ударов, но начал приходить в себя. Его спасло то, что он не пил водку. Пьяные бомжи забылись мертвецким сном, так и не заподозрив подвоха. Кое-кто из них обмочился, а кто-то, судя по запаху, и вовсе обделался. Но вонь мало беспокоила Барвина. Главное было выжить, выжить во что бы то ни стало.
Постанывая, он расстегнул куртку, задрал свитер и оторвал кусок от футболки. В военном училище, где он проходил подготовку, рассказывали о множестве способов убийства человека, и ему были отлично известны признаки отравления угарным газом. Сперва вялость, апатия, затем галлюцинации и потеря сознания, сопровождаемые ослаблением дыхания, покраснением кожи и расширением зрачков. Все эти симптомы были налицо у пятерки бомжей, а кроме того, Барвин ощущал их у себя. В висках стучали тяжелые молоты, к горлу подступала рвота, пальцы дрожали, взгляд то и дело застилало темной пеленой.
– Суки, – сказал Барвин и не услышал ни собственного голоса, ни последовавшего приступа кашля.
Еще пару минут, и он так и не заметил бы, как перенесся из привидевшейся баньки прямиком в мир иной. Мебельный фургон оказался душегубкой, или газенваненом, как называли подобные машины в фашистской Германии. Камера смерти на колесах. Невидимая, коварная погибель проникала внутрь вместе с выхлопным газом, вырабатываемым автомобильным двигателем. Окись углерода, та самая, которую в народе называют угаром. Он поступает в кровь в 200 раз быстрее кислорода и буквально врывается в мозг, легкие, сердце. Наступает кислородное голодание и удушье…
Дотянувшись до бутылки, Барвин полил ею обрывок ткани и стал дышать сквозь нее, но водочные пары дурманили его, мешая мыслить связно. Тогда он еще раз рванул футболку и поспешно помочился на тряпку, как это рекомендовал когда-то инструктор в учебке, рассказывая про средства спасения во время пожара в задымленном помещении. Фокус с тряпкой изобрели во время войны евреи, умудрявшиеся выживать в немецких душегубках.
Мысленно благодаря их, Барвин экономно дышал сквозь мокрую ткань, не обращая внимания на удушливый смрад и резь в слезящихся глазах. В какой-то момент он подумал, что неплохо бы продырявить борт фургона пистолетными пулями, чтобы получить доступ к свежему воздуху, но отказался от этой затеи, опасаясь привлечь к себе внимание выстрелами. Приказав себе не паниковать, он опять окропил тряпку мочой и лег на спину, покусывая себя и щипая, чтобы не отключиться.
Когда душегубка замедлила ход и поехала по какой-то плохой, тряской дороге, он достал пистолет, снял его с предохранителя, осторожно сунул под свитер и прикрыл полой куртки. Через пять минут фургон остановился. Заскрежетал запор, дверь распахнулась, внутрь ворвался поток восхитительно чистого воздуха. Барвин, отбросивший тряпку, неподвижно лежал на полу, касаясь кончиками пальцев рукоятки пистолета.
– Ну и вонища, – пожаловался чей-то голос.
– А ты как думал? – рассудительно отозвался второй. – Не голландские тюльпаны привезли.
– Они обоссались, блин. Да еще и обгадились в придачу.
– Так всегда бывает. Это у меня третий маршрут. Ты тоже привыкнешь. Шеф не любит пальбы.
– Лично я не люблю разгребать дерьмо… Звать, что ли, землекопов?
– Погоди-ка.
Услышав характерный щелчок передернутого затвора, Барвин внутренне напрягся. Его тело приготовилось принять в себя автоматную очередь, но обошлось. Вместо того чтобы стрелять, неизвестный забрался в фургон, тяжело топая, приблизился, склонился над Барвиным, снял с него видеокамеру и выбрался наружу, удовлетворенно крякнув:
– Порядок.
Послышались голоса других мужчин, подошедших к фургону. Их ругали за то, что яма вырыта неглубокая, а они оправдывались: мол, все равно скоро подъедут мусоровозки и завалят могилу.
– Будет покруче скифского кургана, – обещали они. – Не то что люди не найдут, крысы не унюхают.
Барвин понял, что его привезли на одну из исполинских подмосковных свалок, и только теперь почувствовал, что воздух, которым он дышит, не такой уж свежий, а до ушей его доносится неумолчное карканье тысяч ворон, орущих в предвкушении добычи. Это было так жутко, что он едва не вскочил на ноги, чтобы ринуться наутек, но, слава богу, удержался. «Нельзя, нельзя, – твердил он себе. – Тебя считают мертвым, так не выдавай же себя, затаись среди покойников… Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие как часовые…»
Некстати пришедшие на ум строки Высоцкого все крутились и крутились в голове Барвина, звуча до того отчетливо, что голоса реальных людей доносились до него словно бы издалека.
– Ладно, – решил человек, конфисковавший у него камеру. – Вытаскивайте жмуров и закапывайте. Вот деньги, по пять штук на рыло…
«Расценки стандартные, – подумал Барвин. – Мои гаврики тоже должны были получить по пять тысяч, но просчитались. Эти хотя бы рубли в руках подержат перед смертью».
Аркадий знал, что и как будет делать. Сброшенный на землю с полутораметровой высоты, он не пикнул, не поморщился и не моргнул глазом. Голова трупа, последовавшего за Барвиным, врезалась ему в солнечное сплетение, но и тут он сумел сохранить полную неподвижность. Остальные тела, к счастью, сбросили поодаль. Барвин слышал, как они падают, и с необычайной остротой ощущал, что сам-то он жив, что он не превратился в труп, с которым можно обращаться как с бревном или мешком картошки.
Жив! Жив! Жив! Наши мертвые нас не оставят в беде!
А потом его поволокли за ноги и столкнули в яму. В нос ударил запах сырой земли. Пока могильщики возились с остальными телами, Барвин услышал шум отъезжающей машины и позволил себе слегка приоткрыть веки. Сперва он увидел лишь небо, затянутое облаками, затем в поле зрения возник человеческий силуэт с лопатой. Прошуршала земля, комья посыпались на Барвина, и он едва не чихнул от пыли, попавшей в ноздри. Зажмурившись, он выжидал, не обращая внимания на порции рыхлой земли, снова и снова летящие сверху. А когда гудение двигателя стихло вдали, нащупал рукоять пистолета и сел, протирая свободной рукой глаза.
Пауза длилась какие-то доли секунды, однако, должно быть, показалась двум могильщикам невероятно долгой. Замерев с лопатами наперевес, они глядели на Барвина, и физиономии их серели прямо на глазах.
– «Воскресшие мертвецы», третья серия, – пробормотал Аркадий, сам не понимая, для чего понадобилось ему зубоскалить в столь ответственный момент. Наверное, ему просто надоело изображать из себя покойника, и его радовало, что он вновь может разговаривать и голосовые связки по-прежнему подчиняются ему.
– Что? – глупо спросил один из могильщиков, зацепился ногами за кучу земли и с размаху сел на нее. Его выпученные глаза увеличились до размера теннисных шариков, и, казалось, они вот-вот вывалятся из глазниц и покатятся в яму.
– Ничего, – сказал Барвин и нажал на спусковой крючок.
Сидящая перед ним фигура упала как кукла, которую дернули за невидимую ниточку.
Хлесткий выстрел переполошил воронью стаю, отозвавшуюся тысячеголосым хриплым хором. Но еще прежде, чем черные птицы дружно поднялись в небо, Барвин послал пулю во второго могильщика, замахнувшегося лопатой. Тот осел на колени, пытаясь что-то сказать, однако второй выстрел опрокинул его на спину.
Барвин медленно поднялся из ямы, едва не сделавшейся его могилой.
– Вот и все, – выдохнул он и ошибся.
Это был не конец истории, а только ее начало.