«Читая биографию, помните, что правда никогда не годится к опубликованию».
Дороти Паркер (Ротшильд) родилась 22 августа 1893 года в семье успешного бизнесмена Джейкоба Ротшильда и его супруги Элизы Марстон в курортном городке Лонг-Бранч на восточном побережье США, штат Нью-Джерси. Роды были преждевременными, и позже Дороти иронизировала, что это был последний раз, когда она явилась слишком рано.
Мать умерла в июле 1898 года, за месяц до пятилетия девочки. В 1900-м году отец повторно женился на некой Элеонор Льюис. Детство не было счастливым, Дороти обвиняла отца в том, что он был оскорбительно груб с ней. Мачеха была набожной католичкой, поэтому Дороти отправили в школу-интернат при женском монастыре Святого Причастия. После она предавалась воспоминаниям: «Женские монастыри делают то же, что и прогрессивные школы, только не знают об этом. Они не учат вас читать – вы должны научиться этому сами. В моём монастыре был учебник, в котором посвящалось полторы страницы Аделаиде Энн Проктер, но мы не могли читать Диккенса – он был вульгарным, знаете ли. Но я прочла и его, и Теккерея… Что касается помощи во взаимодействии с внешним миром, то женский монастырь научил меня только тому, что если плюнуть на карандашную резинку – она сотрёт чернила… Все те писатели, которые разглагольствуют об их детстве… Боже милостивый, если бы я когда-нибудь написала о своём, вы бы даже не стали сидеть со мной в одной комнате… Я была отчислена, наконец-то, из-за большого количества проступков, среди которых была моя убеждённость в том, что Непорочное зачатие было самовоспламенением».
После этого Дороти Ротшильд определили в частную школу-интернат мисс Элизабет Дана в Морристауне, штат Нью-Джерси. В классах было всего по пятнадцать девочек, каждая из которых не была обделена вниманием преподавателей. Кроме того, обучение проводилось в форме семинаров с ученицами и учителями, сидящими вместе за одним столом, «так, чтобы обучение было своего рода непринужденной беседой в гостиной». Школа прилагала «серьезные усилия, чтобы начитанные, образованные и воспитанные девушки были успешными в современном мире».
Позже одна из её одноклассниц вспоминала, что «Дороти была самой привлекательной девушкой, маленькой, стройной, темноволосой и блестяще умной. Она училась в последнем классе, который выпустила мисс Дана, прежде чем умерла и школа обанкротилась. Я восхищалась ею как очень миловидной девочкой: её считали очень энергичной, ей никогда не было скучно. У неё были выдающиеся успехи в школьной программе, но я не могу вспомнить, чтобы она играла в игры».
В 1903 году скончалась мачеха Дороти, а спустя 10 лет умер и отец. Наследство было очень скромным, поэтому ей пришлось зарабатывать на жизнь игрой на фортепиано. Ещё в школьные годы Дороти начала сочинять стихи. Она рассылала их в редакции журналов, и в 1916 году одно из стихотворений было принято Фрэнком Крониншилдом, редактором журнала Vanity Fair. «Мистер Крониншилд, Господи, упокой его душу, заплатил двенадцать долларов за мой маленький стишок и дал мне работу в Vogue за десять долларов в неделю. Ну, мне казалось, что я сама Эдит Луиза Ситуэлл. Я проживала в пансионе на углу 103-ей улицы и Бродвея, оплачивая восемь долларов в неделю за комнату и двухразовое питание – завтрак и ужин», – вспоминала позже поэтесса.
В то время Дороти пребывала под большим влиянием творчества Эдны Сент-Винсент Миллей: «Как и многие тогда, я шла по стопам Эдны Сент-Винсент Миллей, к несчастью, в моих собственных ужасных туфлях… Мы все были такими эффектными и напористыми, объявляя, что мы не девственницы, несмотря на то, являлись ли ими или нет на самом деле. Красивая, какой она была, мисс Миллей причинила огромный вред своими ярко горящими свечами. Она заставила поэзию казаться столь лёгкой и доступной, будто бы все могли научиться стихосложению. Но, конечно, мы не могли».
В 1917 году Дороти вышла замуж за Эдвина Понда Паркера II, биржевого маклера с Уолл-стрит. Некоторым её друзьям Эдвин пришёлся по душе. Дональд Огден Стюарт комментировал, что он был «довольно красив, очень застенчив, скромен. Был просто хорошим человеком, с которым приятно иметь дело». Остальных же друзей беспокоили его проблемы с алкоголем. В то время Дороти совсем не употребляла горячительные напитки. Вскоре Эдвин был призван в армию США и служил в Европе во время Первой мировой войны. Он участвовал в большинстве сражений на Западном фронте в 1918 году.
Брак нельзя было назвать успешным, ведь супруг заводил романы на стороне. Как-то Дороти призналась другу, что «вышла за него замуж, только чтобы изменить фамилию».
В 1918 году Дороти Паркер заменила П. Г. Вудхауса в качестве театрального критика журнала Vanity Fair. Редактор Фрэнк Крониншилд прокомментировал это так: «Мы, как нация, пришли к пониманию потребности в большей жизнерадостности, в весёлых лицах, в справедливой критике и хорошем юморе. Vanity Fair должен стать весёлым. В нём будет юмор, будет обсуждаться сцена, искусство, письма читателей, спорт и другие важные стороны нашей жизни с точки зрения доброго юмориста или злобного сатирика».
В этот период Дороти начала посещать ланчи в ресторане отеля Algonquin с двумя коллегами по журналу – Робертом Бенчли и Робертом Э. Шервудом. Шервуд был ростом 2,03 м, Бенчли – приблизительно 1,82 м, и Дороти – около 1,63 м. Однажды писательница сказала, что когда она, Шервуд и Бенчли шли вместе по улице, они были похожи на «ходячий оргáн».
Из книги Харриет Хайман Алонсо «Роберт Э. Шервуд: Драматург мира и войны» (2007 год): «Джон Питер Тухи, театральный публицист, и Мёрдок Пембертон, пресс-секретарь, решили подшутить над эгоцентричным и злоязычным обозревателем Александром Вуллкоттом. Идея состояла в том, чтобы театральные журналисты высмеяли Вуллкотта в отместку за его непрерывную саморекламу и отказ продвигать восходящих звёзд на Бродвее. В назначенный день ресторан отеля Algonquin был увешан баннерами «Добро пожаловать домой с войны». На каждом столе лежала программка, в которой имя Вуллкотта было написано с орфографическими ошибками. Шутки были о том, что он и его коллеги – Франклин Пирс Адамс и Гарольд Росс – пересидели войну в Париже как сотрудники еженедельной армейской газеты Stars and Stripes. Но трудно смутить того, кто считает себя умнее всех. Вуллкотт был в восторге от внимания, которое получил. Гостям так понравилась вечеринка, что Джон Тухи предложил встретиться снова, и таким образом родился обычай – каждый день вместе ходить на ланч в отель Algonquin.
Мёрдок Пембертон вспоминал, что владелец отеля Фрэнк Кейс сделал всё возможное, чтобы поощрить эти собрания: «С тех пор мы встречались там почти каждый день, сидя в юго-западном углу зала. Если было больше четырёх или шести человек, то столы сдвигали вместе, чтобы разместить вновь прибывших. Мы сидели в том углу в течение многих месяцев… Всегда проницательный Фрэнк Кейс пересадил нас за круглый стол посреди ресторана и ставил бесплатную закуску… Стол вырос главным образом потому, что у нас были общие интересы. Мы все были объединены театром и связанными с ним сферами».
Кейс говорил, что переместил круглый стол в центр зала, чтобы другие посетители могли наблюдать, как они наслаждаются компанией друг друга.
Среди людей, которые посещали эти ланчи, были Дороти Паркер, Роберт Э. Шервуд, Роберт Бенчли, Александр Вуллкотт, Хейвуд Браун, Гарольд Росс, Дональд Огден Стюарт, Эдна Фербер, Рут Хейл, Франклин Пирс Адамс, Джейн Грант, Неиса Макмейн, Элис Дуер Миллер, Чарльз Макартур, Марк Коннелли, Джордж С. Кауфман, Беатрис Кауфман, Фрэнк Крониншилд, Бен Хект, Джон Питер Тухи, Линн Фонтэйн, Ина Клер и Альфред Лант. Эта группа, в конечном счёте, стала известной как Алгонкинский круглый стол.
Со временем у Дороти появилась репутация весьма резкого критика, и 12 января 1920 года Фрэнк Крониншилд её уволил. Он сказал, что поступили жалобы на её обзоры от трёх важных театральных продюсеров. Роберт Э. Шервуд и Роберт Бенчли сразу написали заявление об уходе по собственному желанию. Паркер и Бенчли арендовали вместе небольшой офис. Несколько недель спустя последний бросил экономически сомнительную деятельность внештатного писателя и занял должность театрального редактора журнала Life. Говорили, что после того, как Бенчли уехал, Паркер ощущала давящее одиночество и решила сблизиться с художником Неисой Макмейном, поскольку отношения с мужем уже были разорваны. Дональд Огден Стюарт комментировал это так: «Это был случай несовместимости. Это просто не работало. Когда мы вернулись из Германии, всё уже закончилось».
Через некоторое время Дороти перебралась в свою собственную квартиру на Уэст и 57-й улице, которая была совсем крохотной, всего лишь «чтобы разместить шляпу и нескольких друзей». В дёшево меблированной гостиной «кроме одежды и туалетных принадлежностей были только портативная печатная машинка и канарейка по имени Онан». Её выходы в свет в тот период включали только походы в театр с Александром Вуллкоттом и Робертом Бенчли, поскольку им всегда предоставлялось два бесплатных места на рецензируемые спектакли.
Творчество Дороти продолжало пользоваться спросом, она печаталась во многих изданиях: The New Yorker, The Nation, The New Republic, Cosmopolitan и American Mercury.
Прославилась же она едкой иронией и безжалостной критикой. Однажды Паркер так прокомментировала игру Кэтрин Хепбёрн в бродвейском спектакле: «Она охватила весь диапазон эмоций от А до Б». Также она была известна своими остроумными экспромтами. Когда репортёр в редакции сообщил новость, что умер вялый президент Калвин Кулидж, проводивший бóльшую часть времени на рыбалке, Дороти пробормотала: «Как они заметили разницу?» Про некую известную в театральных кругах актрису она выразилась так: «Говорит на восемнадцати языках и не может сказать «нет» ни на одном из них». В учреждениях США, где идёт ремонт, принято вывешивать табличку с надписью: «Извините нас за пыль» (Excuse our dust). Дороти, как всегда остроумно, воспользовалась игрой слов и ещё в молодости придумала надпись для своего будущего надгробного камня: «Извините меня за пыль/ прах» (Excuse my dust).
На работе Дороти носила очки, потому что сильно страдала от близорукости. Однако всегда снимала их, когда кто-либо останавливался около её стола, и никогда не надевала их на светских мероприятиях. Веская причина была изложена в двустишии: «Нечасто в мужеских мечтах/Бывают девицы в очках.» Как заметил один критик: «Двустишие выразило презрение к мужчинам и отчаяние по поводу участи женщин. Таким образом оно указывало на древние устои общества и… было язвительным».
Одним из самых близких друзей в тот период был Дональд Огден Стюарт. Он позже вспоминал: «Дотти была привлекательна для всех – глаза были так прекрасны, и улыбка… Нетрудно было в неё влюбиться. Она была всегда готова сделать что-либо, принять участие в любой вечеринке; была готова к развлечениям в любое время, и это время в те дни наступало катастрофически часто. Она любила танцевать, и великолепно танцевала. Мне было просто хорошо рядом с ней. Но, я думаю, женившись на Дотти, вы бы постепенно узнали, что она, на самом деле, где-то далеко. Она бы любила вас, но это были бы её эмоции; она бы не волновалась о ваших эмоциях. Она была и легко ранимой, и чертовски сильной одновременно. Скромность и застенчивая беспомощность была частью Дотти – невинная, ясноглазая маленькая девочка, которой нужен мужчина, чтобы помочь ей перейти через дорогу. Она была так полна притворства, что не могла распознать его. Это не означает, что она одобряла откровенный обман, просто притворство было частью её имиджа».
Гилберт Селдес сошёлся во мнении со Стюартом. В его глазах Дороти была «грустным человеком, неспособным получать реальное удовольствие и быть удовлетворённым чем-либо». Селдес верно предположил, что она испытывала большие затруднения в писательстве: «Её нельзя отнести к людям, которые сумели бы с легкостью просто сесть и написать текст, как на работе. Она почитала художественную литературу как богемный вид изящных искусств».
В 1922 году Дороти воспылала чувствами к молодому журналисту Чарльзу Макартуру. Её друг Дональд Огден Стюарт вспоминал: «Чарли был замечательным, но себе на уме, а она любила серьезно, даже отчаянно. Когда Дотти влюбилась, Бог мой, это было действительно событие. Она безумно любила. Это точно была не игра; это было навсегда. Она влюбилась так сильно: она буквально бросилась в объятия Чарли».
Из книги биографа Джона Китса «Жизнь и времена Дороти Паркер» (1971 год): «Чарльз Макартур – высокий, красивый, талантливый и в целом очаровательный участник Алгонкинского круглого стола. В 1922 году он был молодым журналистом, который мечтал стать драматургом, и Дороти Паркер обожала его… Макартур в то время имел репутацию бабника, совершенно не пригодного на роль мужа». Отношения, в конечном счёте, закончились беременностью и абортом, из-за чего Дороти впала в состояние глубокой депрессии и даже пыталась покончить жизнь самоубийством. Стюарт вспоминал: «Я сочувствовал ей, потому что она на самом деле ужасно любила Чарли… Она страдала. Она прошла через ад».
В 1924 году Дороти написала начало пьесы «Полная гармония» (Close Harmony) и отослала продюсеру Филипу Гудмену. Тот решил переговорить с успешным драматургом Элмером Райсом насчёт их совместной работы с Паркер. Из автобиографической книги Райса «Особое мнение» (1964 год): «Дороти Паркер написала первый акт, который Гудмен счёл многообещающим, но нуждавшимся в доработке… Действующие лица, жители пригорода, просто говорили и говорили. Но персонажи были интересными, диалоги – остроумными и очень забавными. Так как я всегда наслаждался технической стороной драматургии, я согласился на предложение Гудмена. Правда, не без некоторого опасения, поскольку никогда не встречал Дороти, но до меня доходили слухи о её взрывном характере и ненадежности».
Дороти была взволнована, узнав, что Райс дал согласие работать с ней: «Я настолько гордилась собой…. Меня постоянно кидало в дрожь, потому что Элмер Райс написал столько хороших вещей».
Райс был удивлен профессионализмом Паркер: «К моему облегчению, всё пошло гладко. Она была пунктуальна, прилежна и любезна; сотрудничество не могло быть более бесконфликтным… мы придерживались заведённого порядка. Каждые несколько дней мы перечитывали то, что она написала, строку за строкой, выбрасывая ненужное и добавляя недостающее. Затем обсуждали следующую сцену в мельчайших деталях, и Дороти уходила, чтобы работать над ней. Она была неизменно учтивой, внимательной и, конечно, забавной и задорной. Было трудно поверить, что это хрупкое создание с большими, привлекательными глазами и застенчивыми, скромными манерами способно на едкий цинизм и убийственное остроумие. Я обнаружил, что в граните её мизантропии всё же есть прожилка сентиментальности. Наши отношения были сердечными и лёгкими, но всегда чисто дружескими».
По мнению Мэрион Мид, автора биографической книги «Дороти Паркер: Что это за новый Ад?» (1989 год), у Дороти был роман с Райсом во время написания пьесы: «Райс не особенно привлекал Дороти в физическом плане, потому что был далёк от её идеала. Она предпочитала высоких, стройных, кинематографически красивых блондинов. Райс был невысоким, рыжеволосым евреем в очках… Пересилив себя, Дороти в конце концов согласилась на близкие отношения, но это был один из тех случаев, когда она тут же осознала свою ошибку. Они были гораздо менее совместимы сексуально, чем творчески. Дороти получила мало удовольствия от их нескольких встреч… Но проблема была деликатной: как покончить с романом, не ранив чувств Райса или, что гораздо важнее, не поставив под угрозу пьесу…».
Премьера «Полной гармонии» состоялась 1 декабря 1924 года в Нью-Йорке, было поставлено всего лишь 24 спектакля. За три недели общий объём поступлений составил менее 10000$ США. Плата за аренду театра составляла более 4000$ в неделю, и продюсеры потеряли значительную сумму. Ринг Ларднер писал Скотту Фицджеральду, что пьеса получила отличные отзывы, но всё же не смогла привлечь аудиторию. Элмер Райс писал, что этот провал был «необъяснимым». Спектакль имел значительно бóльший успех в гастрольном туре и продержался пятнадцать недель в Чикаго и ещё десять в небольших городках Среднего Запада.
В это время у Дороти был страстный роман с музыкальным критиком и композитором Димсом Тейлором, женатым на актрисе Мэри Кеннеди, и небольшая интрижка с писателем Рингом Ларднером. После разрыва с Тейлором, она приняла ухаживания Сьюарда Коллинза – чрезвычайно богатого молодого человека, выпускника Принстонского университета, завсегдатая светских тусовок. Он дарил ей множество дорогих подарков, включая наручные часы, усыпанные бриллиантами. Коллинз также стал её агентом и способствовал тому, чтобы рассказ «Изумительный Старик» был продан женскому журналу Pictorial Review, где его напечатали в январе 1926 года.
Позже, в этом же году, Коллинз повёз её на отдых во Францию и Испанию. Во время пребывания в Барселоне, он предложил посмотреть бой быков. Однако Дороти в знак протеста покинула представление, как только первый бык был убит. Она возмутилась, что он притащил её туда, где происходит убийство беззащитных животных, зная, что она не терпит и малейшего плохого обращения с ними. Когда Сьюард ответил, что быки иногда убивают матадоров, Дороти сказала, что они это вполне заслуживают.
Пасхальные праздники пара провела в Севилье. Писательница в дальнейшем вспоминала, что была потрясена бедностью и отсталостью этого региона. Не особо ей нравилось проводить время в гостиничном номере с Коллинзом. Он был тем человеком, который не меняется со временем в лучшую сторону. В Париже они остановились в отеле Lutetia. Сьюард Коллинз проводил почти всё свободное время в поисках экземпляров для своей внушительной коллекции эротики. Дороти это увлечение не одобряла, и во время очередной ссоры сняла бриллиантовые часы, подаренные им, и выбросила из окна. Оскорбленный этим поступком, Коллинз решил немедленно уехать домой, оставив её там одну.
Первый сборник стихотворений «Достаточно верёвки» (Enough Rope, название происходит от пословицы: Give a man enough rope and he will hang himself – «Только дай ему верёвку – и он повесится») 1926 года получил много хвалебных отзывов. Дороти сравнивали с Эдной Сент-Винсент Миллей.
Поэтесса Женевьева Таггарт так отзывалась в газете Herald Tribune: «Миссис Паркер сначала подражала стилю Миллей, но вскоре выработала свой собственный… Лирика мисс Миллей всё же осталась непревзойдённой… Но бывает настроение, когда Дороти Паркер подходит больше, как неразбавленный виски, а не шампанское».
Эдмунд Уилсон из New Republic утверждал, что лучшие из её стихов «экстраординарно красочны и обладают откровенностью, которая оправдывает отклонение от литературных канонов». Он особо подчёркивал, что «её остроумие – остроумие, соответствующее месту и времени», и творчество «основывается на современной действительности». Уилсон считал, что она проявила себя как «выдающаяся и интересная поэтесса».
Поэт Джон К. Фаррар утверждал в литературном журнале The Bookman, что Дороти Паркер «пишет стихи, как ангел». Эта похвала помогла стать сборнику национальным бестселлером и переиздаваться восемь раз. Это было почти беспрецедентным достижением для томика стихов.
В 1927 году участники движения за права рабочих Бартоломео Ванцетти и Никола Сакко были приговорены к смертной казни, ранее им было предъявлено обвинение в убийстве кассира и двух охранников обувной фабрики в городке Саут-Брейнтри. Один из друзей Дороти, Хейвуд Браун, был вовлечён в кампанию по их освобождению. До этого момента Паркер не интересовалась политикой и ни разу не голосовала. Однако этот случай пробудил её сознательность, и она со всей решительностью отправилась в Бостон, чтобы принять участие в демонстрациях против казни Ванцетти и Сакко. Среди участников кампании, которые прибыли в город, были Рут Хейл, Джон Дос Пассос, Сьюзен Гэспелл, Эдна Сент-Винсент Миллей, Мэри Хитон Ворс, Эптон Синклер, Кэтрин Энн Портер, Майкл Голд и Сендер Гарлин.
Владимир Маяковский в очерке «Моё открытие Америки» писал: «Сынки чикагских миллионеров убивают детей (дело Лёба и компании) из любопытства, суд находит их ненормальными, сохраняет их драгоценную жизнь, и «ненормальные» живут заведующими тюремных библиотек, восхищая сотюремников изящными философскими сочинениями. Защитники рабочего класса (дело Ванцетти и других товарищей) приговариваются к смерти – и целые комитеты, организованные для их спасения, пока не в силах заставить губернатора штата отменить приговор».
10 августа 1927 года во время демонстрации Паркер была задержана и доставлена в полицейский участок. Толпа следовала за ними, выкрикивая «Повесьте её!», «Убейте её!», «Большевичка!» и «Красная сволочь!». Рут Хейл и Сьюард Коллинз приехали, чтобы забрать удерживаемую. Толпа репортёров уже ждала у выхода. Дороти отвечала на вопросы остротами: «Они не взяли мои отпечатки пальцев, но вот свои на мне оставили». И закатала рукава, чтобы показать синяки и ушибы. На следующее утро она была признана виновной в «праздношатании и бродяжничестве» и получила штраф в размере пяти долларов.