Психологи любят повторять, что главное в этой жизни – выйти из зоны комфорта, и жизнь наладится сама собой. Всегда удивлялся, зачем это делать, если и так хорошо. Я в этой самой зоне комфорта застрял, и добровольно из неё не выйду. У меня нет жены, но при необходимости я могу сделать себе не только бутерброд, но и что-то посерьезнее – например, дойти до кафе, где отлично готовят и моют за тобой посуду. Приходящая раз в неделю домработница избавляет меня от грязных носков и несвежих рубашек – они потом обнаруживаются в шкафу, чудесным образом выстиранные и выглаженные. Кстати, после этого визита пыль и грязь тоже куда-то невероятным образом исчезают, а разбросанные вещи возвращаются на свои привычные места. Потому что психологи – люди профессионально нездоровые, мне куда ближе математики. Не надо менять, надо складывать и умножать, я, например, свою зону комфорта расширяю.
Трети гектара земли рядом с лесничеством, километрах в пятнадцати от нашего города, хватило, чтобы построить на них два небольших дома. В один поселил родителей, которые к тому времени вышли на пенсию и загорелись познать прелести загородной жизни, одновременно сдавая городскую квартиру, а второй оставил для себя. С двумя спальнями – мне хватило бы и одной, но отец, руководивший стройкой, настоял на двух, надежда понянчить внуков у них с матерью никуда и никогда не исчезала. Брат с сестрой давно жили в Питере, у бабушки, и в наших краях появлялись только редкими наездами летом и иногда на новый год, у столичных студентов совсем другие интересы, и провинцией их не заманишь.
К лесничеству от города ведет всего одна дорога, двухполосная, асфальтовая, заменившая разбитую грунтовку, причем дорога тупиковая, там же, в лесах, она и заканчивается зонами отдыха, санаториями и вертолётными площадками, поэтому транзитников практически нет. Три шикарных озера в паре километров, куда приезжают отдыхать с палатками, да так, что летом и местным не протолкнуться, и речка, один из заливов которой проходит недалеко от границы участков. Комаров от нее летом – спасу нет, зато природа и свежий воздух круглый год.
В этот раз мои женатые друзья, которые в своих не очень габаритных зонах комфорта то и дело бились об острые углы, решили, что имеют право на рыбалку. К концу сентября осень решительно заявляла о себе, кое-где листья пожелтели и начали облетать с деревьев, но погода на выходные стояла практически летняя, отдельные смельчаки даже купались, дождей не намечалось, и вообще проводы лета – это прекрасно и традиция.
Нас было должно было ехать четверо – Жора Богданов, человек непьющий и потому оказавшийся за рулём, Леха Милославский, Лёва Гуревич и я. У Жоры была отличная машина, большая, вместительная, Тойота Тундра 2008 года с пятилитровым движком. В кузове этой малышки ящик водки просто терялся, так что и удочки, и надувная лодка с мотором, и все остальные вещи не мешали нам свободно располагаться в просторном салоне.
Но в среду ко мне приехали гости, точнее говоря – один гость, мой двоюродный брат Павел. Личность в нашей компании совершенно фантастическая и легендарная.
Паша – милейший человек, под два метра ростом и весом в полторы сотни килограмм, на пять лет младше меня, был единственным сыном маминой сестры, тети Светы. Тоже личности фантастической и легендарной, потому что только такая женщина могла родить Пашу от дяди Толи – тогда еще лейтенанта, дослужившегося потом до полковника в каких-то спецвойсках. Дядя Толя первый раз увидел своего сына, когда тому было больше года, и с тех пор они виделись эпизодически, но души друг в друге не чаяли. Анатолия Громова я помню загорелым, веселым и всегда трезвым – даже после выпитой в одно лицо почти залпом бутылки водки. На пятнадцать лет он подарил мне, втайне от родителей, пистолет – настоящий, боевой, со словами «вдруг когда-нибудь пригодится», и научил из него стрелять. На двадцать он привез к нам на старую еще дачу снайперскую винтовку, но, выпив с отцом, признал, что это «перебор», и увез обратно с собой, оставив только оптический прицел и десяток патронов. Дядя Толя вечно мотался по своим служебным делам, утверждал даже, что страсть к перемене мест у него от его предков – ассирийцев, и пропал где-то в Южной Америке два года назад.
Не то чтобы тетя Света и дядя Толя были плохими родителями – даже наоборот, думаю, любой ребенок хотел бы отца-героя и мать-хирурга, но государство упорно не давало им шанса заняться полноценным воспитанием Павла Громова. Когда его отец отстреливал в Африке местное неуступчивое население, а мать моталась по командировкам, Пашка переезжал к нам, иногда на неделю-две, а бывало, что и на пару месяцев. Ходил со мной в одну школу, потом даже почти поступил в тот же институт, что и я, но вовремя передумал и выучился на врача-травматолога. Больные его обожали – и как тут по-другому себя поведешь, когда твою ногу или руку берет в ручищи монстр в белом халате. С таким лучше не ссориться, а выздороветь побыстрее.
И была, да так и осталась у Пашки одна особенность, которая и делала его фантастическим и легендарным. Он постоянно влипал в какие-то истории, точнее говоря, сам эти истории создавал. И почти каждый случай был прямо-таки эпическим.
В мой восьмой день рождения мы отправились в парк аттракционов. Что может сделать с качелями и каруселями трехлетний пацан, поедающий мороженное? Паша ткнул этим эскимо в распределительный щит, который почему-то именно в этот день и час был открыт. Способность Паши, как тогда выяснилось, подразумевала, что мир будет подстраиваться под него для большего эффекта. Колесо обозрения починили только к вечеру, в ручном режиме его так и не смогли запустить – по иронии судьбы щиток находился рядом с механизмом управления, и в возникшем пожаре шестерни заклинили. Зато другие аттракционы, на которые трехлетнему пацану разрешали проходить, были в полном порядке.
В цирке, куда восьмилетнего Павлика пустили исключительно по недосмотру, брошенная им банановая корка стала причиной побега животных – дрессировщик, засмотревшись на смышленого карапуза, ковыряющего в носу, подскользнулся и головой протаранил работника сцены, запиравшего клетку с тиграми. Циркачи оказались в клетке, тигры гуляли по цирку, а Паша, которого пустили за кулисы, перепутав с сыном билетерши, веселился. Хорошо, что тигры были сытые, всё обошлось возвратом билетов и визжащей толпой, сбившей одну из опор, на которую крепился шатер. Упавший купол разделил ошалевших животных и не менее ошалевших зрителей, которые потом прорывались с боем сквозь обрезиненную ткань. Скандал был жуткий, виновник – дрессировщик, утверждал, что не виноват, но ему, естественно, никто не верил.
Когда Пашка стал постарше, а его рост достиг ста девяноста сантиметров, за ним табуном ходили девушки, но он выбрал одну и единственную – она оказалась дочкой местного авторитета. Не знаю точно, что произошло, рассказывали о перестрелке, случившейся в одном из ресторанов города, с продырявленными в решето стенами и всего лишь одним раненым, но помню, сам Громов-старший срочно вернулся из своей очередной командировки, чтобы спасти сынулю от преждевременной свадьбы.
На самом деле таких случаев было множество, с годами ничего не изменилось, и каждое Пашкино появление означало, что спокойной жизни не будет.
Выехали мы в пятницу под ночь, чтобы уже рано утром выдвинуться к рыбным местам. Рыбалка в конце сентября дело ответственное и совсем не простое. Атмосферное давление скачет, и рыба даже при ясной погоде может не клевать. Зато как раз в это время хищная рыба нагуливает жирок, так что и щука, и окунь, и судак отлично ловятся на спиннинг.
Я предпочитаю ловить на блесну – щука на большой глубине, а речка примерно в паре километров от наших участков разливается в ширину метров на 50 и в глубину до 10, хватает почти любую наживку. Леха – тот мастер по судакам, прошлой осенью рыбину килограмма на четыре вытащил, сам не видел бы, не поверил. Жорик с Левой поехали просто за компанию, первый – закусить, а второй – выпить и отдохнуть от жены.
Мы подъехали к даче почти в полночь, поставили машину во двор и разбрелись по комнатам, а на рассвете по лесной колее выдвинулись к месту лова, к насиженному уже за несколько лет месту.
Не могу назвать себя заядлым рыбаком, свежий воздух, отличная природа и не менее отличная компания, на мой взгляд, куда важнее самого процесса рыбалки. Даже водка практически не пьянит, а наоборот – бодрит, да и выпили почти ничего, одну бутылку на пятерых, точнее говоря на четверых. Зато наотдыхались так, что предстоящая рабочая неделя у моих друзей уже не вызывала явного отторжения. Ну а мне, по причине общей ленности и небольшой загруженности, было просто хорошо и комфортно.
На удивление, Паша не создавал проблем, наоборот, улов у него был что надо – вытащил из воды девушку и какое-то время вешал ей лапшу на уши, видимо небезуспешно, телефон она свой ему дала. Девушка жила в доме отдыха, Павел уезжать пока не собирался, так что у него были все шансы на развитие отношений.
Возвращались мы на дачу без Пашки, тот появился только под утро, получив за завтраком выговор от моей матери, который, впрочем, был отменен, стоило ей узнать, что девушка из хорошей семьи и очень порядочная. Так что под дружные смешки остальных участников мероприятия мамино внимание переключилось на меня – типа, вот Паша нашел себе невесту, а ты никогда не женишься. Пашка помигивал, рассказал матери, какая у его будущей избранницы есть замечательная подруга, за что получил пинок под столом.
Воскресный день прошел на том же месте, Жора даже искупался, распугав оставшуюся рыбу, народу прибавилось, но к четырём вечера на берегу уже почти никого не осталось. Вечером, с пакетами копченой рыбы, банками варенья и солений, корзинкой ремонтантной клубники и хорошим настроением, друзья на Тундре отчалили в город.
Стемнело, мы с родителями и Павлом сидели на веранде у антикварного медного самовара, прихлебывая чай и заедая его плюшками, глаза практически слипались, и я совсем уже решил отправиться на боковую, как вдруг Пашка обнаружил, что оставил у реки свою сумку.
– Марк, дай велик, сгоняю к реке, я ее точно у берега забыл.
Паша по жизни был оптимистом. Хотя основания у него были – мы уходили от реки практически последние, народу уже почти никого не оставалось, сумка у Пашки была незаметная, цвета хаки, немудрено, что он ее не заметил, когда уходил. Да и нам никому в глаза она не бросилась, значит, и другие, может быть, мимо пройдут.
– Сейчас, подожди, наберу ребят. Может ты у Жорика в машине выронил, или здесь где-нибудь валяется. Если не отыщется – вместе сьездим на квадрике, вдвоем быстрее найдем.
– Да я один справлюсь, чего ты, – заупрямился Пашка.
– Не спорь. У тебя там важное что-то? Документы? Телефон?
– Да нет там ничего, документы я всегда в кармане ношу, и кошелек с телефоном. Там так, мелочи всякие, но не хотелось бы их потерять.
– Это хорошо. Все равно, давай иди ищи здесь, а я Жорику отзвонюсь.
Жорик ничего в машине не находил. Более того, он вроде вспомнил, что сегодня на реку Пашка ехал с сумкой, а уже обратно – без. Так что оставался один вариант – прогуляться к месту нашей рыбалки. Я пошел к гаражу за квадроциклом, а Павел решил ворота открыть. И отвернулся-то я буквально на секунду, чтобы пропустить момент, когда он, зачем-то, обходя кусты смородины со стороны забора, провалился ногой в небольшую ямку. И как он только ее нашел, единственная, наверное, на весь участок. Сто пятьдесят килограмм, когда падают на землю, вполне могут сами нанести себе тяжкие телесные, а если им еще поможет сучковатое бревнышко, непонятно почему не пошедшее в костер… Короче, ногу Пашка повредил, и руку разодрал знатно, так что пока я помогал ему подняться – сам его кровью все ладони заляпал. Потом охающая мать пыталась ему помочь, но практикующий травматолог сам справился, диагностировал у себя отсутствие переломов и наличие сильного растяжения, небольшую потерю крови, обработал и заклеил каким-то спреем рану, благо разодранная рука была левая, и сообщил, что все так же готов ехать за потерянным имуществом.
– Ну уж нет, – заявил я ему. – Сиди и лечись, врач хренов, кошмар ходячий.
Пашка надулся, но остался. Тем более что мать такой крик подняла, что он просто обязан был остаться, чтобы ее успокоить, и заодно не дать позвонить тете Свете, которая примчалась бы спасать кровиночку с другого края земли. В этот раз, кажется, из Эфиопии.
А я скинул заляпанную кровью куртку, натянул чистую толстовку – ночи уже были прохладные, градусов десять, засунул в карман травмат на всякий случай, и, заведя квадроцикл, направился к реке. Два километра по лесной обкатанной машинами грунтовке, это не больше пяти минут, в начале октября темнеет рано, и ночь, как назло, выдалась безлунная, с облаками, но мощная фара на квадрике била далеко, так что задавить какое-нибудь глупое животное, решившее прогуляться, я почти не опасался. А так-то тут и лоси, и кабаны, и даже волки водились, но к машинам попривыкли и наперерез практически не выскакивали.
Я мчался со скоростью километров двадцать в час по грунтовке, ярко освещая дорогу дальним светом и включив магнитолу – один знакомый говорил, что это помогает отпугнуть животных, так что подстаховаться не мешало, да еще и подпевал громким, не испорченным уроками вокала голосом старой шведской группе.
– The gods may throw a dice, their minds as cold as ice, – орал я, ещё не думая, что слова эти станут пророческими. В тот момент я просто распугивал кабанов.
Притормозил возле поляны, на которой мы еще днем сидели, достал мощный туристический фонарь и принялся обшаривать все кругом. Сумку я нашел минут через пять, Пашка повесил ее на дерево на высоте чуть выше двух метров, да еще ручку закрутил, так что она и днем была бы малозаметна, а уж ночью – я можно сказать случайно на нее наткнулся. Отзвонился Пашке, доложился, спросил, надо ли проверить, все ли на месте, брат резонно заметил, мол, чего там беспокоиться, если что и украли, уже не вернуть. Но я все равно повесил сумку на сучок пониже и поводил фонарем вокруг, мало ли что выпало.
Странно, я отвел луч фонаря от сумки, но она продолжала светиться изнутри. Материал был достаточно плотным, тем не менее свет пробивался через него и особенно через швы. Телефон Пашка вроде не забыл, фонарик давно бы погас. Залез в сумку, и руку сразу отдернул – внутри было что-то очень и очень теплое, почти горячее, вполне возможно, что какой-то неисправный китайский девайс. Нашарил этот пожароопасный предмет, достал.
В руках я держал голубоватый кристалл, светивший с одного конца пронзительно ярким голубым же светом. Другой конец при этом оставался совершенно темным, такое впечатление, что камень сделали из двух разных частей. Кристалл был не идеальным, ровных граней практически не было, он походил на обычный выломанный откуда-то кусок кварца, мне и раньше попадались подобные, но те куски кварца совершенно точно не светились. Значит, вкрапления фосфора. Хотя нет, от фосфора кварц не нагревается, тут что-то другое. Я повращал кристалл и так, и эдак, держа за холодный темный край, словил световой поток глазами и отморгался от остаточного свечения на сетчатке.
Камень этот я наконец вспомнил, тетя Света говорила, что это дядя Толя из какой-то командировки в Африку привез, хотя тот и утверждал, что все это враки и просто нашел булыжник рядом с домом и подобрал, потому что красивый. Наверное, поэтому Пашка так волновался, как-никак, память об отце. Попытался положить кварц на место, но неожиданно ничего не вышло, он словно прилип к коже. Я потряс рукой – кристалл тут же ощутимо нагрелся даже темной стороной и ощутимо жёг кожу ладони. Я старался стряхнуть камень на землю, отлепить другой рукой, даже ногами пробовал зажать, все без толку, боль усилилась, я бросился к реке, надеясь охладить руку с камнем водой, споткнулся, хорошо приложился головой об землю и потерял сознание.