Библиотека внеклассного чтения. Книга 3 - читать онлайн

Это – я.

Моё имя – Антей.

Впрочем,

я не античный герой.

Я – буксир.

Я работаю в этом порту.

Я работаю здесь.

Это мне по нутру.

Подо мною вода.

Надо мной небеса.

Между ними

буксирных дымков полоса.

Между ними

буксирных гудков голоса.

Я – буксир.

Я работаю в этом порту.

Это мой капитан

с сигаретой во рту.

Он стоит у штурвала

(говорят – за рулём).

Это мой кочегар —

это он меня кормит углём.

Это боцман,

а это матросы.

Сегодня аврал.

Это два машиниста —

два врача, чтобы я не хворал.

Ну, а кто же вон там,

на корме,

в колпаке?

Это кок

с поварёшкой прекрасной в руке.

Я – буксир.

Все они – это мой экипаж.

Мы плывём.

Перед нами прекрасный пейзаж:

впереди синева,

позади синева,

или кранов подъёмных

вдалеке кружева.

На пустых островках

зеленеет трава,

подо мною залив

и немножко Нева.

Облака проплывают

в пароходных дымках,

отражаясь в воде.

Я плыву в облаках

по прекрасным местам,

где я был молодым, возле чаек и там,

где кончается дым.

На рассвете в порту,

когда все ещё спят,

я, объятый туманом

с головы и до пят,

отхожу от причала

и спешу в темноту,

потому что КОРАБЛЬ

появился в порту.

Он явился сюда

из-за дальних морей,

там, где мне никогда

не бросать якорей,

где во сне безмятежно

побережья молчат,

лишь на пальмах прибрежных

попугаи кричат.

Пересёк океан – и теперь он у нас.

Добрый день, иностранец,

мы приветствуем вас.

Вы проделали путь

из далёкой страны.

Вам пора отдохнуть

у причальной стены.

Извините, друзья,

без меня вам нельзя.

Хоть, собравшись на бак,

вы и смотрите вниз,

но нельзя вам никак

без меня обойтись.

Я поставлю вас здесь,

средь других кораблей,

чтоб вам было в компании

повеселей,

слева – берег высокий,

а справа – Нева.

Кран распустит над вами

свои кружева.

…А потом меня снова

подкормят углём,

и я вновь поплыву

за другим кораблём.

Так тружусь я всегда,

так тружусь и живу,

забываю во сне,

чем я был наяву,

постоянно бегу,

постоянно спешу,

привожу, увожу,

привожу, увожу.

Так тружусь я всегда,

очень мало стою́.

То туда, то сюда.

Иногда устаю.

…И, когда я плыву

вдоль причала домой,

и закат торопливый

всё бежит за кормой,

и мерцает Нева

в серебристом огне,

вдруг я слышу слова,

обращённые мне.

Словно где-то вдали,

собираясь в кружок,

говорят корабли:

– Добрый вечер, дружок.

Или просто из тьмы,

обработавший груз,

«бон суар, мон ами»

тихо шепчет француз.

Рядом немец твердит:

«гутен абенд, камрад».

«О, гуд бай!» – долетит

от английских ребят.

До свиданья, ребята,

до свиданья, друзья.

Не жалейте, не надо,

мне за вами нельзя.

Отплывайте из дому

в белый утренний свет,

океану родному

передайте привет.

Не впервой расставаться,

исчезайте вдали.

Кто-то должен остаться

возле этой земли.

Это я, дорогие,

да, по-прежнему я.

Перед вами другие

возникают края,

где во сне безмятежно

побережья молчат,

лишь на пальмах прибрежных

попугаи кричат.

И хотя я горюю,

что вот я не моряк,

и хотя я тоскую

о прекрасных морях,

и хоть горько прощаться

с кораблём дорогим,

НО Я ДОЛЖЕН ОСТАТЬСЯ

ТАМ,

ГДЕ НУЖЕН ДРУГИМ.

И когда я состарюсь

на заливе судьбы,

и когда мои мачты

станут ниже трубы,

капитан мне скомандует

«право руля»,

кочегар мне подбросит

немного угля,

старый боцман в зюйд-вестке

мой штурвал повернёт

и ногой от причала

мне корму оттолкнёт, —

и тогда поплыву я

к прекрасному сну

мимо синих деревьев

в золотую страну,

из которой ещё,

как преданья гласят,

ни один из буксиров

не вернулся назад.

Что хорошего в июле?

Жуткая жара.

Осы жалятся как пули.

Воет мошкара.

Дождь упрямо избегает

тротуаров, крыш.

И в норе изнемогает

полевая мышь.

Душно в поле для овечки,

В чаще – для лося.

Весь июль купайся в речке

вместо карася.

Откуда к нам пришла зима,

не знаешь ты, никто не знает.

Умолкло всё. Она сама

холодных губ не разжимает.

Она молчит. Внезапно, вдруг

упорства ты её не сломишь.

Вот оттого-то каждый звук

зимою ты так жадно ловишь.

Шуршанье ветра о стволы,

шуршанье крыш под облаками,

потом, как сгнившие полы,

скрипящий снег под башмаками,

а после скрип и стук лопат,

и тусклый дым, и гул рассвета…

Но даже тихий снегопад,

откуда он, не даст ответа.

И ты, входя в свой тёплый дом,

взбежав к себе, скажи на милость,

не думал ты хоть раз о том,

что где-то здесь она таилась:

в пролёте лестничном, в стене,

меж кирпичей, внизу под складом,

а может быть, в реке, на дне,

куда нельзя проникнуть взглядом.

Быть может, там, в ночных дворах,

на чердаках и в пыльных люстрах,

в забитых досками дверях,

в сырых подвалах, в наших чувствах,

в кладовках тех, где свален хлам…

Но видно, ей там тесно было,

она росла по всем углам

и всё заполонила.

Должно быть, это просто вздор,

скопленье дум и слов неясных,

она пришла, должно быть, с гор,

спустилась к нам с вершин прекрасных:

там вечный лёд, там вечный снег,

там вечный ветер скалы гложет,

туда не всходит человек,

и сам орел взлететь не может.

Должно быть, так. Не всё ль равно,

когда поднять ты должен ворот,

но разве это не одно:

в пролёте тень и вечный холод?

Меж ними есть союз и связь

и сходство – пусть совсем немое.

Сойдясь вдвоём, соединясь,

им очень просто стать зимою.

Дела, не знавшие родства,

и облака в небесной сини,

предметы все и вещества

и чувства, разные по силе,

стихии жара и воды,

увлёкшись внутренней игрою,

дают со временем плоды,

совсем нежданные порою.

Бывает лёд сильней огня,

зима – порой длиннее лета,

бывает ночь длиннее дня

и тьма вдвойне сильнее света;

бывает сад громаден, густ,

а вот плодов совсем не снимешь…

Так берегись холодных чувств,

не то, смотри, застынешь.

И люди все, и все дома,

где есть тепло покуда,

произнесут: пришла зима.

Но не поймут откуда.