Безумная планета - читать онлайн

«Mad Planet», журнал «Аrgosy», июнь 12, 1920

Пролог

ВПЕРВЫЕ НА ЭТУ безымянную планету совершил посадку «Тетис», корабль с Сахвея. На первый взгляд она показалась весьма привлекательной по многим параметрам. У нее имелась приличная атмосфера и много морей, а светило нагревало их так щедро, что бесконечные гряды облаков скрывали большую часть поверхности. Среди вод поднимались острова и континенты с горами и высокими плато. Здесь были день и ночь, дожди и ветер, а средняя температура лежала в том диапазоне, к какому легко могли приспособиться люди. Климат больше напоминал тропический, но весьма умеренный и приятный.

Вот только на планете не было жизни. Вообще никакой.

Никакие животные не бродили по ее континентам, а на скалах не росли растения. Даже бактерии не грызли камни, превращая их в почву. Горы, камни, гравий и даже песок – да, но никакой почвы, на которой могла бы прижиться хоть какая-то растительность. Даже самые мельчайшие живые существа не плавали в ее океанах, поэтому на дне не появлялось ила. Планета принадлежала к большому числу бесплодных миров, открытых землянами на заре освоения Галактики. Однако люди не могли жить там, где ранее не существовало какой-либо жизни.

Свежая вода и безопасные океаны. В воздухе нет микробов, и им можно дышать с удовольствием[1]. Только при этом планета совсем не подходила для людей. Единственное, для чего она могла служить, это в качестве биолаборатории, где можно ставить различные эксперименты в незагрязненной микроорганизмами среде. Но к тому времени открыли слишком много планет, подобных этой. Когда люди вырвались к звездам, они совершали полеты, чтобы найти новые миры, пригодные для жизни. Тогда на Земле царило ужасное перенаселение. Поэтому люди искали новые миры для колонизации. Они нашли множество безжизненных миров, и принялись отчаянно искать новые, где уже развилась жизнь. Неважно, являлась ли эта жизнь благонравной и безобидной или же свирепой и смертоносной. Если на планете существовала хотя бы какая-то жизнь, люди приспособились бы к ней. Но такие сложно организованные существа не могли освоиться там, где не было ничего живого.

Поэтому космографическое судно «Тетис», удостоверившись, что жизни на планете нет, сделало обычные замеры гравитационной константы, магнитного поля и температурного градиента, взяло образцы воздуха и воды. В составе горных пород ничего интересного не нашлось. А больше ничего здесь и не было. Планета оказалась совершенно бесполезной. Космографический корабль занес результаты своих измерений на карту и улетел в поисках чего-нибудь получше. Во время пребывания на планете на корабле даже не стали открывать люки. Посещение этой планеты не принесло никаких результатов, за исключением карты.

Больше корабли здесь не появлялись в течение восьмисот лет.

Однако, спустя почти тысячу лет, появился корабль-осеменитель «Оран». К тому времени человечество широко распространилось по Галактике, и Земля больше не страдала от перенаселения. Отток людей еще продолжался, но теперь уже как слабая струйка по сравнению с бурным потоком несколько столетий назад. Уже началась эмиграция из некоторых колоний, потому что человечество больше не желало жить в тесноте, полагая, что именно перенаселение приводит к таким ужасным явлениям, как трущобы и нищета.

Звездные корабли теперь стали гораздо более быстрыми. Путь в сотню световых лет считался короткой поездкой. Никого не пугала и тысяча. Исследователи проникали еще дальше и сообщали о мирах, ожидающих человечество. Но, тем не менее, на подавляющем большинстве открытых планет жизни не нашли. Целые звездные системы летели в пустоте без единственной живой клетки на планетах и их спутниках.

Поэтому и создали корабли-осеменители. Суть их состояла вовсе не в том, что напрашивается в первую очередь. Просто они систематически оплодотворяли бесплодные миры жизнью. Корабль-осеменитель «Оран» приземлился на эту, до сих пор безымянную, планету и тщательно засеял ее. Он пролетел над облаками, рассеивая тончайшую пыль – споры всех мыслимых микроорганизмов, способных превращать скалы в порошок, а порошок – в почву. Вместе с ними он распылил споры грибов, лишайников и всего, что преобразовывало примитивную почву в субстрат, на котором смогли бы произрастать более высокие формы жизни. Под конец «Оран» засеял девственные моря планктоном.

Прошли столетия. Человечество еще более усовершенствовало корабли. Теперь коротким стал считаться полет за тысячу световых лет. Исследователи достигли края Галактики и начали посматривать через немыслимый океан пустоты на другие острова Вселенной. В Млечном Пути возникло множество колоний. Между звездными скоплениями наладили постоянные грузовые линии, а коммерческий центр человечества переместился на несколько сотен парсеков ближе к краю Галактики. Во множестве обитаемых миров детям в школах рассказывали, где находится Земля, и что все иные планеты заселялись с нее. Кроме того, в школах преподавали урок, усвоенный человечеством за свою долгую историю. Он состоял в том, что секретом мирной жизни является свобода, а секретом свободы – возможность уехать от тех, рядом с кем вы не хотите жить. Теперь уже не существовало перенаселенных миров. Но люди любят размножаться и любят своих детей, а те растут и нуждаются в свободной территории. Так что приходилось отыскивать все новые и новые миры. Пока что в них не появилось острой необходимости, но рано или поздно они должны были потребоваться.

Поэтому, почти тысячу лет спустя после «Орана», экологический корабль «Ладред» прилетел к той самой планете и совершил посадку. Перед этим гигантским звездолетом стояла важная задача. Прежде всего, изучить результаты посещения планеты «Ораном».

С технической точки зрения все выглядело весьма удовлетворительно. Теперь на планете образовалась почва, на которой разрослись луга. Бурно размножились разнообразные грибы. Моря кишели простейшими формами жизни. Встречалось даже кое-что новенькое, развившееся исключительно в местных условиях. Например, здесь попадались инфузории-туфельки величиной с виноградину, дрожжевые грибки тоже увеличились в размерах, и, хотя не приобрели окраски, стали видны невооруженным глазом. На планете не было исконной жизни. Все произошло от приспособившихся и видоизменившихся микроорганизмов, принесенных сюда кораблем-осеменителем, чей громадный остов давно ржавел где-то на приколе, а члены его команды остались просто фамилиями в генеалогиях – если вообще сохранились.

«Ладред» оставался на планете гораздо дольше, чем предыдущие корабли. Его экипаж повсюду разбросал семена растений самых различных видов из тех, что могли бы прижиться в этих условиях. Порой экологи сознательно выбирали для посевов самые гнилые места. В океаны запустили водоросли. В горах прижились альпийские растения. Исчерпав все стабильные варианты, люди добавили генетически нестабильных видов. За несколько поколений они могли бы приспособиться к местным условиям.

Прежде чем улететь, «Ладред» вывалил в моря всю имевшуюся на нем рыбью икру. Сначала рыба могла бы жить, питаясь планктоном, практически превратившем океаны в густой бульон. Затем рыбы все равно стали бы развиваться по-разному. Одни виды начали бы стремительно уменьшаться, а другие – расти и питаться более мелкими. Под конец «Ладред» опустошил холодильники, заполненные яйцами насекомых. Некоторые должны вылупиться, как только появятся растения, снабжающие их пищей. Другие, предположительно, законсервируются и станут ждать, пока расплодятся первые.

Проделав свою кропотливую работу, экологический корабль улетел. Он создал на планете своего рода Смесь жизненных форм Рассела. Настоящая Смесь Рассела – это простые элементы, смешанные в определенных пропорциях. А здесь получилась смесь уже готовых форм жизни, они должны выжить, потребляя развившуюся флору или охотясь друг на друга. Теперь на планете появилось все, что уже могло на ней прижиться.

Правда, у существ, чье потомство нуждалось в родительской заботе, шансов на выживание не было. Выжить могли лишь способные позаботиться о себе сами сразу же, как только вылупились из яиц. Поэтому сюда не завезли ни птиц, ни млекопитающих. Здесь прекрасно развивались деревья и множество иных растений, рыбы, ракообразные, амфибии и всевозможные насекомые. Но и только.

Несколько столетий спустя на планету планировалось отправить другое судно – корабль Зоологического Отделения Службы Экологии, который привез бы птиц, рептилий и млекопитающих, в том числе морских. Часть животных должна быть травоядными, чтобы они поедали вовсю процветающую здесь растительность, а вторая – плотоядными, сокращавшими поголовье первых. Населять планету новыми животными требовалось осторожно, делая одно посещение примерно раз в столетие, чтобы удостовериться, что установился нормальный экологический баланс. А затем, когда биоценоз сложился бы окончательно, на планете поселились бы люди, и приспособили ее для своих нужд.

Но случилось непредвиденное.

Произошла очередная модернизация космических кораблей. Теперь даже маленький частный кораблик свободно летал на пикник за десятки световых лет. Частные крейсеры ходили на сотни. Маршруты лайнеров протянулись на десятки тысяч светолет. Исследовательские корабли отправились к соседнему острову Вселенной (правда, оттуда они не вернулись). Все населенные планеты стали членами одной организации, занимавшейся космическими делами, не влезая во внутреннюю политику. Эта организация для удобства перевела Экологическую Службу вместе со всем архивом на Алгол IV. За время переезда в картотеке возникла путаница. Некоторые карты утратили, но никто не опечалился по этому поводу. Восстанавливать ничего не стали.

Таким образом, о планете, которая даже не получила имени, все напрочь забыли. И больше на нее не отправляли ни одного корабля, для окончательной подготовки к колонизации. Она неспешно кружила вокруг своего светила, незаметная и забытая. Облака покрывали ее от полюса до полюса. В некоторых местах сквозь тучи проглядывали смутные очертания высоких плато. И больше ничего. Если смотреть издалека, планета выглядела совсем неинтересно – она казалась просто круглым, белым от облаков шаром.

А между тем на поверхности безымянной планеты творился настоящий кошмар. Но очень долго об этом никто не имел представления.

Пока однажды это вдруг не стало самым важным для экипажа космического лайнера «Икар». «Икар» был великолепным кораблем для своего времени. Он перевозил пассажиров по одному из спиральных рукавов Галактики и всегда выбирал прямые маршруты, проложенные через необитаемые районы. Там-то и произошел один из самых, самых редких несчастных случаев за всю историю космоплавания. Корабль потерпел аварию в открытом космосе, и его пассажирам вместе с командой пришлось пересесть на спасательные шлюпки.

Радиус полета шлюпок весьма ограничен. Поэтому они вынужденно опустились на ближайшую планету, ту самую, что первоначально исследовал «Тетис», затем там работали «Оран» и «Ладред», а в картотеке Экологической Службы о ней не сохранилось никаких отчетов. Топлива шлюпкам хватило впритирку. Улететь они уже не могли. Не могли и подать сигналы о помощи. Планета же оказалась сущим кошмаром.

Через какое-то время те, кто знали о существовании космического лайнера под названием «Икар», забросили его поиски. И забыли о нем. Все забыли. Включая и пассажиров с экипажем самого корабля. Конечно, это случилось не сразу. Еще первые несколько поколений лелеяли надежды на спасение. Но планета без названия – планета, о которой все забыли – не поощряла таких надежд.

Сорок поколений спустя об «Икаре» уже не помнил никто. Обломки спасательных шлюпок давно укрыли заросли бурно растущих грибов. Люди забыли не только о корабле своих предков, но и почти обо всем, что те принесли с собой в этот мир: об использовании металлов, существовании огня и даже о том, что существует свет. Они жили на территории низменности, глубоко под вечным покровом облаков, в среде, представлявшей собой бесконечно свирепый, роящийся кошмар. И люди превратились в дикарей.

Даже хуже, чем в дикарей, потому что напрочь забыли историю человечества.

Глава 1. Безумная планета

ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ – лет двадцать – Барл никогда не интересовался тем, что думает дед об окружающей среде. Преждевременная кончина деда запомнилась парню чередой слабеющих криков, пока того уносил на полной скорости паук.

С тех пор Барл почти никогда не вспоминал о деде. И, конечно, никогда не задавался вопросом, о чем думал его прадед, а тот, в свою очередь, наверняка понятия не имел, о чем размышлял пра-пра (и еще много раз «пра») дед, когда спасательная шлюпка с «Икара» опустилась на планету. Парень слыхом не слыхивал об «Икаре». Он вообще мало о чем размышлял, а если уж думал, то главным образом о том, как избежать очередной грозящей ему опасности. А когда ужас не сжимал его своими когтями, лучше было вообще ни о чем не думать, потому что, кроме ужаса, и думать-то особо не о чем.

Сейчас Барл осторожно ступал по коричневому ковру из грибков, крадучись подбираясь к потоку, известному ему как «вода», поскольку никакой иной воды племя и вовсе не знало. Высокие, гораздо вышел него, почти в три человеческих роста, поганки скрывали из вида серое небо. За толстые ножки поганок цеплялись другие грибы-паразиты, а на них росли свои паразиты.

Барл являлся довольно-таки представительным потомком давно забытого экипажа «Икара». Единственный предмет одежды, завязанный на талии, был сделан из жесткой ткани крыла великой моли, ее убили члены их племени, как только та вылезла из кокона. Кожа парня не носила даже следов загара. За всю свою жизнь он никогда не видел солнца, хотя небо доводилось видеть частенько. Лишь иногда, как сейчас, его закрывали огромные грибы или гигантская капуста – почти единственное зеленое растение, известное Барлу. Типичный пейзаж составляли фантастические бледные мхи и колоссальные чудовищные грибы различных форм.

Барл двинулся вперед. Несмотря на предосторожности, он все же разок коснулся плечом кремовой ножки поганки, от чего весь гриб затрясся. И тут же с зонтика на вершине пролился целый дождь тончайшего, почти неощутимого порошка. Как раз шел сезон, когда поганки рассеивали свои споры. Парню пришлось остановиться, чтобы очистить голову и плечи. Споры содержали смертельный яд.

В таких непосредственных вопросах, Барл, разумеется, разбирался уверенно и в подробностях. Но обо всем остальном он практически ничего не знал. Не знал, что можно использовать огонь, металлы, камень и даже древесину. Его речь представляла собой скудный набор из нескольких сотен звуков, не передающих никаких абстракций и ничего другого, кроме простых, конкретных понятий. Парень ничего не знал о древесине, потому что на территории, населенной его племенем, не встречалось лесов. Они жили в низменности. Деревья тут не росли. Даже травы и древовидные папоротники не могли конкурировать с грибами – поганками и их сородичами. Почва низин состояла из ржаво-коричневых грибков и дрожжей, поросших лесами поганок и целыми джунглями из разнообразных грибов. С лихорадочной энергичностью они вздымались к низкому, вечно покрытому облаками небу, а над ними порхали бабочки, такие же громадные, как сами поганки – огромная моль, и другие, процветающие на гниющих останках.

Единственными существами на планете, ползающими, бегающими или летающими – не считая племени Барла – были насекомые. Они жили здесь еще до людей и прекрасно приспособились к нестандартному развитию планеты. В этом мире условия для развития насекомых оказались необычайно благоприятными. А из-за неограниченных запасов пищи они достигли поистине гигантской величины. С увеличением роста повышалась и способность к выживанию, поэтому большие размеры начали передаваться по наследству. Кроме грибов, встречались отдельные, нестабильно развивающиеся виды растений, оставшиеся после «Ладреда». Например, гигантская капуста с листьями размером с паруса старинных кораблей, на ней кормились и росли личинки и гусеницы, чтобы потом закачаться в крепких коконах и заснуть, дожидаясь метаморфоза. Мельчайшие земные мотыльки росли здесь до тех пор, пока их крылья не достигали нескольких футов в размахе, а некоторые, типа императорской моли, простирали фиолетовые крылья на целые ярды. Человек мог бы прекрасно жить в тени крыла великой моли.

Барл как раз был одет в бесхитростный материал из крыла одной из них. Моль и гигантские бабочки не представляли опасности для людей. Иногда соплеменники Барла наталкивались на кокон, собиравшийся открыться, и если смели, то робко ждали возле него, пока находящееся внутри существо не проснется, не пробьет свою скорлупу и не вылезет на свет.

И тогда, прежде чем оно наберется сил и его крылья окрепнут, соплеменники Барла накидывались на добычу. Они отрывали от тела тонкие крылья и еще вялые лапки. А затем, оставив бессильного новорожденного, убегали пировать сочным мясом его конечностей.

Оставаться рядом они, конечно, не осмеливались. Люди оставляли свою добычу беспомощно взирать на окружающий мир многогранными глазами, пока до нее не добирались мусорщики. Если не появлялось более опасных тварей, то приходили муравьи. Некоторые из них были длиной лишь в несколько дюймов, другие же размерами с фокстерьера. Людям приходилось избегать любых. Муравьи уносили по кусочкам тело моли в свои подземные города.

Но большая часть мира насекомых была не такой уж беспомощной и безопасной. Барл знал об осах длиной чуть ли не с него самого со смертельно опасными жалами. Однако, каждый вид ос предпочитал в качестве добычи определенных насекомых. Сами осы не боялись почти никого, так же, как и пчелы. Пчелы вели трудную жизнь. Поскольку в этом мире почти не водилось цветов, они сократили свою численность, что являлось признаком вырождения. Пищей им служили пузырящиеся дрожжи и другие, еще менее приятные, субстанции, и только изредка нектар цветов гигантской капусты. Барл знал пчел. Такие же большие, как он сам, они гудели наверху, пристально глядя вниз с растерянной озабоченностью.

Еще в окрестностях обитали сверчки, жуки и пауки. Пауков Барл тоже хорошо знал. Его дед стал добычей невероятно свирепого тарантула-охотника, выскочившего из своей норы. Вертикальная яма диаметром в ярд уходила вниз футов на двадцать. А на дне сидело чудовище, ловя малейшие шорохи, указывающие на приближение добычи к его логову.

Дед Барла оказался невнимателен. Ужасные вопли, испускаемые им в лапах хищника, запомнились надолго. Помимо того, парню не раз доводилось видеть паутину других разновидностей пауков – толстые канаты из грязного шелка – и однажды с безопасного расстояния наблюдать, как ужасный монстр высасывал трехфутового сверчка, попавшегося в ловушку. Барл запомнил желтые, черные и серебристые полосы, пересекавшиеся на брюхе этой твари. Он был испуган и очарован бесполезной борьбой сверчка, запутавшегося и дергавшегося в липких шнурах, покуда паук не принялся пировать.

Барл знал обо всех этих опасностях. Они составляли часть его жизни. Ему требовались эти знания, чтобы оставаться в живых. И он знал способы избежать этих опасностей. Стоит оказаться невнимательным лишь на секунду, как тут же отправишься к своим предкам. Все они, давно забытые, стали пищей разнообразных чудовищ.

Теперь же Барл шагал с такой задачей, какую никто из его соплеменников, вероятно, и представить себе не мог. За день до этого он сидел за бесформенной кучей земли между зарослями и наблюдал за поединком двух громадных жуков. Их туловища были длиной в несколько футов, а щитки доходили человеку до талии. Челюсти громко щелкали, когда соперники сталкивались друг с другом панцирями, а удары ног, когда они лупили друг друга, звучали как кимвалы. Бились же они из-за какого-то особенно привлекательного куска падали.

Барл смотрел широко открытыми глазами, как в броне меньшего жука появилась дыра, куда сразу же со скрипом вонзились жвала победителя.

Раненый отбивался все слабее, а победитель тут же принялся спокойно обедать, даже не дожидаясь, пока его добыча умрет. Привычное дело для всех обитателей планеты.

Парень взирал на все это робко, но с надеждой. Когда жук закончил пировать и пополз себе дальше, Барл бросился к полудоеденным останкам. И даже тогда он чуть не опоздал. Труп жука уже осматривал муравей, взволнованно вибрируя антеннами.

Парню пришлось действовать быстро. Муравьи – глупые и близорукие насекомые, немногие из них являлись охотниками, большинство же лишь мусорщиками. Их интересовала только падаль. Первыми они не нападали, но за то, что сочли своей добычей, боролись ожесточенно. К тому же, муравьи никогда не ходили поодиночке.

Вот и теперь к останкам жука уже спешили другие муравьи. Слышался шелест, сообщавший об их приближении. Стоило поспешить. Барл схватил оторванный кусок и бросился бежать. Это оказался всего лишь рог с морды объеденного существа. Зато его было легко нести. И парень убежал с ним.

Позже он с разочарованием осмотрел свою добычу. На ней почти не осталось мяса. Всего лишь рог жука-минотавра, напоминающий рог носорога. Отщипывая жалкие клочки прилипшего к рогу мяса, Барл уколол руку об острие и раздражением отбросил рог. Приближалась темнота, следовало срочно возвращаться в укрытие, занимаемое племенем, чтобы держаться всем вместе, пока вновь не займется рассвет.

Племя состояло примерно из двадцати человек: четверых-пятерых мужчин, шести-семи женщин, а остальные девочки и мальчики. Барл задумался о тех странных чувствах, которые испытывал, когда смотрел на одну из девушек. Сайя была моложе его, лет восемнадцати, и проворная на ногу. Иногда они разговаривали, и несколько раз Барл делился с ней сочными кусочками.

Сейчас ему нечего было с ней разделить. В сумерках девушка смотрела, как он заползает в лабиринтообразное укрытие племени в грибном лесу. Барл видел, что она голодна и надеется, что у него есть еда. Ему сделалось стыдно, что он ничего не может ей дать. Переживая свой позор, он держался в сторонке. На голодный желудок парень тоже уснул не сразу, а заснув, увидел необыкновенный сон.

На следующее утро он нашел рог в том месте, где выбросил вчера. Тот воткнулся в дряблую ножку поганки. Барл вытащил его. Во сне у него тоже был рог и он пользовался им, как…

Парень попытался повторить те движения. Иногда – весьма редко – люди использовали пилообразные края ног сверчка или лапок кузнечика, чтобы разрезать жесткие куски съедобных грибов. Рог не имел режущей кромки, но Барл использовал его во сне. Он не полностью отличал сны от действительности, поэтому попытался повторить приснившееся. Парень нанес им резкий удар, вспомнив, что рог вонзился в ножку гриба и то, как жук использовал свой рог в качестве оружия. Он наносил такие удары.

Барл усиленно размышлял. Конечно, он и представить не мог, что сражается с одним из опасных насекомых. На этой забытой планете люди не сражались. Они убегали. Или прятались. Но парень все же сумел представить, как добывает еду при помощи удара рогом. Рог длиннее руки, хотя действовать им не слишком удобно. Однако в руках подготовленного человека он мог бы стать смертоносным оружием.

Барлу не пришли мысли о сражении, лишь идея добыть еду при помощи удара рогом. Это должна быть еда, которая не станет сопротивляться. На парня снизошло вдохновение. Лицо его прояснилось. Он начал красться к небольшой речке, текущей по равнине, где жило племя людей, добывающих пищу в соперничестве с муравьями. В речной воде плавали желтобрюхие тритоны, достаточно большие, чтобы годиться в пищу. А на поверхности и на дне копошились тысячи различных личинок.

Но водились там и смертельно опасные существа. Например, гигантский речной рак, хватающий клешнями неосторожных. Такой мог с легкостью откусить руку. Высоко над водой временами жужжали москиты с четырехдюймовыми крыльями и, хотя они постепенно вымирали из-за нехватки растений, чьим соком питались, но были они громадными.

Медленно и осторожно, почти ползком, Барл пробирался через лес поганок. Вместо травы под ногами пружинила коричневая ржавчина.

Оранжевые, красные и фиолетовые наросты группировались у оснований грибных ножек. Один раз Барл остановился, чтобы проткнуть рогом мясистую колонну и убедиться, что его задумка выполнима.

Украдкой он проткнул выпуклый нарост и замер, услышав шорох. Четыре-пять муравьев длиной всего по несколько дюймов, возвращались привычной тропой в свой город. Нагруженные добычей, они двигались по маршруту, отмеченному запахом муравьиной кислоты, оставленной их предшественниками. Барл подождал, пока муравьи не уйдут, а затем продолжил свой путь.

Так он добрался до берега реки. Вода текла очень медленно, зеленая пена превращала ее почти что в болото, и на поверхности временами громко лопались большие пузыри. Посередине река текла немного быстрее, и вода казалась прозрачней. По ней шустро носились многоногие водяные пауки. Он почти не увеличились в размерах в этом мире гигантских насекомых, потому что увеличение веса привело бы к тому, что они не смогли бы держаться на поверхности.

Барл внимательно осмотрелся. Три четверти внимания сосредоточились на поисках опасности, что вполне естественно, и лишь на одна – на том, чтобы проверить возникшую у него идею. Зеленая пена покрывала реку на много ярдов от берега. Немного ниже по течению, быстрина подходила ближе, и, в отличие от того места, где стоял Барл, там он мог бы увидеть, кто плавает, ползает или извивается под водой.

Скальное обнажение, покрытое мхом и поросшее грибами, широкими ступенями спускалось почти до самой воды. Барл осторожно направился туда, и вдруг заметил съедобный гриб, являвшийся основной частью человеческого рациона. Парень остановился, чтобы оторвать клок дряблой белой мякоти, достаточно большой, чтобы прокормить его несколько дней. По обычаю племени, нашедший запас провизии, прятался и оставался рядом в укрытии, пока еда не закончится. Барл испытывал желание поступить со своей находкой точно так же. Он мог бы поделиться едой с Сайей, и они ели бы вместе. И могли бы оставаться в безопасности, пока голод снова не выгнал бы их наружу.

Но в вода бодро текла под спускающимися каменными ступенями, заросшими грибами, и Барл испытал странное чувство. Возможно, он стал первым человеком за много поколений, испытавшим потребность нанести удар, чтобы добыть еду. Вероятно, в нем сохранилось атавистическое чувство храбрости, чувство, не помогавшее выжить в этом мире. Но Барл захотел отнести Сайе еду, добытую ударом рога жука-минотавра. Странное желание.

А также и совершенно новое. Еще совсем недавно, будучи помоложе, Барл подумал бы обо всем племени. Он вспомнил бы о старом Джоне, лысом, хриплом и робком. Или о старой Таме, морщинистой и ворчливой, чей вечно недовольный вид исчез бы при виде лакомых кусочков. И о юных членах племени Дике и Тете, которые стали бы забавно бороться из-за выделенной им еды.

Но сейчас он представлял только Сайю, как она удивится и обрадуется, когда он протянет ей больше еды, чем она когда-либо ела. Она бы стала очень гордиться им!

Конечно, Барл не задумывался, что собирается бороться за еду для Сайи. Ему просто хотелось нанести удар по чему-то съедобному в воде. Обитатели воды не дрались с обитателями суши. А поскольку он не находился в воде, значит, и ему не придется драться. Совершенно новая, ранее никем не высказанная идея. Если Барл добьется своего, то все племя будет им восхищаться. Сайя будет им восхищаться. Все поймут, что он нашел новый источник еды, и станут ему завидовать, пока он не научит их делать то же самое. Соплеменников Барла больше всего беспокоило наполнение своих животов. На втором плане стояло самосохранение. А сохранение рода оставалось где-то на третьем. Они жили толпой без вожаков, собираясь на ночь в одном убежище, где могли разделить удачную добычу и переждать ночь. Они не имели оружия. Даже Барл не считал свое новоприобретенное копье оружием. Он считал его всего лишь инструментом, пригодным для того, чтобы помочь раздобыть еду. Причем так он тоже не думал. Его племя даже не понимало, что такое инструмент. Иногда они использовали камни, чтобы разбить найденные среди недоеденных останков конечности крупных насекомых, но не сохраняли эти камни и не носили с собой. У Барла едва теплилось смутное представление, что нужно принести что-то куда-то, чтобы с ним что-то сделать. Но уже одно это можно счесть из ряда вон выходящим. Возможно, парень уродился настоящим гением.

Но он пока не стал интеллектуалом высшего класса. Еще нет.

Барл добрался до места, откуда мог рассмотреть воду. Огляделся, прислушался, затем лег, чтобы вглядеться в отмель, и увидел, как огромный речной рак футов восьми в длину спокойно прополз мимо по дну. Перед ним разбегались в разные стороны мальки и даже крупные тритоны.

Только много времени спустя возобновилось обычное течение подводной жизни. Вновь появились извивающиеся ручейники в своих странных домиках. Серебристые пятнышки слились в стайку рыбешек.

Затем, медленно шевеля плавниками, появилась более крупная рыба.

Глаза парня заблестели, рот наполнился слюной. Он ударил своим оружием вниз, но лишь впустую взбаламутил воду. Это слегка разочаровало, но близость успеха подстрекала к новым попыткам.

Он осмотрел грибы на каменной ступеньке ниже себя. Затем приподнялся и ткнул в один из них копьем, и почувствовал сопротивление. Барл пробы ради тронул его ногой, затем навалился всем весом. Гриб устоял. Тогда парень спустился пониже, лег плашмя и поглядел через край.

Большая рыба, длиной с руку, медленно плавала под ним взад-вперед. Барл вспомнил, как прежний владелец этого копья пытался ударить им своего противника. И сам оказался убит успешным ударом такого же рога. Парень пробовал нанести такой же удар и проткнул поганку. Поэтому, когда серебристая рыба опять поплыла мимо, он резко двинул копьем вниз.

Оно, казалось, согнулось, войдя в воду, и не достигло цели на несколько дюймов, чем весьма удивило Барла. Он попробовал еще раз. И снова копье, как показалось, отклонило водой. Тогда Барл рассердился на рыбу, не дававшую себя убить.

Этот гнев являлся обратной стороной страха, что убьют его самого. Но сердился охотник на рыбу. Повторные удары не принесли результата. Правда, рыба вела себя неосторожно, она даже не потрудилась отплыть.

Тогда Барл, не вынимая руки из-под воды, нанес удар уже оттуда. На этот раз копье не согнулось, а пошло прямо вниз. Его острие пробило чешую рыбы и проткнуло ее насквозь.

Рыба с шумом забилась, когда Барл попытался поднять ее наверх. От волнения он не заметил слабую рябь на воде неподалеку. Это возвращался, привлеченный шумом, речной рак-монстр.

Неравный бой продолжался. Барл отчаянно ухватился за конец копья. Каменная ступенька закачалась, затем сдвинулась и с громким всплеском рухнула в воду. Парень начал тонуть, широко открыв глаза и глядя смерти в лицо. Опускаясь ко дну, он увидел ужасные клешни рака, достаточно большие, чтобы одним движением отсечь любую конечность.

Барл разинул рот, чтобы закричать, но не сумел издать ни единого звука.

Лишь пузыри всплыли на поверхность воды. Тогда он с безумным ужасом заколотил по воде руками и ногами, поскольку колоссальный рак неуклонно приближался.

Руки наткнулись на что-то твердое и судорожно сжались. В ту же секунду Барл выдвинул это что-то между собой и раком, чувствуя, как клешня впивается в похожий на пробку гриб. Затем парня потащило наверх, потому что рак с отвращением разжал клешню, и гриб начал медленно всплывать на поверхность.

Голова Барла выскочила из воды, и он увидел шляпку огромного гриба, плавающую поблизости. Это была куда менее надежная опора, чем каменная ступенька, которая подвела его, обрушившись в воду. Но гриб выглядел довольно большим и к тому же держался на воде.

Парень схватился за гриб и попытался забраться на него. Тот наклонился под его весом и чуть не перевернулся, но Барл не обращал на это внимания. Он бешено заколотил руками и ногами и как-то сумел вскарабкаться наверх.

Когда парень уже находился на бархатистой оранжево-коричневой поверхности гриба, то почувствовал резкий удар по ноге. Речной рак, разочарованный тем, что не нашел ничего вкусного в грибе, вяло ударил по ноге Барла, извивающейся в воде. Но уцепиться за нее раку не удалось, и он раздраженно отправился восвояси.

Парень лежал, безоружный, на своем шатком плоту из гриба и медленно плыл по течению болотистой реки, где в воде плавала смерть, а над ней летала на золотистых крыльях другая смерть.

Прошло много времени, прежде чем к Барлу вернулось самообладание. Тогда – а парень оказался человеком действия, никто из соплеменников и не подумал бы об этом – он осмотрелся в поисках своего копья.

Оно плавало в воде, все еще воткнутое в рыбу. Серебристую рыбу, еще недавно такую сильную, течение теперь несло кверху брюхом без каких-либо признаков жизни.

Рот Барла снова наполнился слюной, когда он увидел рыбу. Он не спускал с нее глаз, покуда его неуклюжий плот медленно плыл по течению. Парень лег плашмя на живот и потянулся, пытаясь схватить конец копья.

Плот накренился и чуть не опрокинулся. Чуть позже Барл обнаружил, что плот легче кренится в одну сторону, чем в другую. Очевидно, со стороны, обращенной к берегу, он оказался толще.

Барл переполз на ту сторону. Плот не погружался в воду. Значит, с него можно было потянуться гораздо дальше. Парень нетерпеливо подождал, пока медленно вращающийся плот повернется надежной стороной к плывущей рыбе с торчащим из нее копьем. Конец копья становился все ближе, ближе… Барл потянулся – и плот снова опасно накренился. Но пальцы уже коснулись копья. Он сжал руку и потащил копье к себе.

Несколько секунд спустя парень уже отрывал от бока рыбы полоски чешуйчатого мяса и с удовольствием жевал его.

Потом, основательно наевшись, он вспомнил о своем племени. Рыба оказалось большой, Барл не сумел бы съесть ее в одиночку. Старая Тама стала бы выпрашивать у него лишний кусочек. У нее еще осталось несколько зубов. И она напомнила бы, как давала ему еду, кода он был ребенком. Дик и Тет – мальчишки – принялись бы расспрашивать его, где он нашел еду и как. Немного он отдал бы Кори, растившей маленьких детей. И Сайе…

Особенно Барл думал о реакции Сайи.

Внезапно до него дошло, что с каждой минутой течение все дальше уносит его от нее. Близкий берег реки скользил мимо. Об этом можно было судить, глядя на растущий там цветок.

Солнце же смотрелось просто ярким пятном на туманном небе. В его розоватом свете Барл искал на берегу знакомые приметы, и не находил. С печалью он понял, что его уносит все дальше и дальше от Сайи.

В полном миазмов воздухе то и дело появлялись летающие существа. Днем над низменностью всегда висел туман. Барл никогда не видел объектов, удаленных на три мили, из-за недостаточно прозрачного воздуха. Но кое-что все же удавалось заметить.

Время от времени пулей проносились сверчок или кузнечик. Громадные бабочки весело порхали над неприглядной землей. Тревожно жужжали пчелы в поисках редко встречающихся крестовидных цветков гигантской капусты. Иногда стремительно пролетала оса с желтым брюхом, перетянутым тонким пояском.

Но Барл не обращал внимания на все это. Мрачно сидя на своем плоту-грибе, парень с неестественно розовой кожей, в аляповатой набедренной повязке, с жирной мертвой рыбой, лежащей у ног, плыл по течению и панически думал о том, что река уносит его все дальше от девушки из крошечного племени, при виде которой в его груди пробуждалось какое-то странное волнение.

День все тянулся. Один раз Барл заметил группу крупных муравьев-амазонок, оживленно двигавшихся по сине-зеленому ковру лишайников в набег на город черных муравьев. Оттуда они похитят яйца, а вылупившиеся из них черные муравьи станут рабами похитителей.

Позже в пределах видимости появились странные раздутые силуэты. Они смутно вырисовывались в клубящемся тумане. Барл уже знал, что это такое – легкие грибы с твердой коркой. На Земле они росли на деревьях, но их парень никогда не видел, поскольку на территории низменности деревья не прижились.

Позже, когда день уже подходил к концу, Барл снова поел жирной рыбы. Она оказалась гораздо приятнее безвкусных грибов, обычно употребляемых в пищу. Но даже когда он наелся до отвала, большая часть рыбы еще оставалась нетронутой – такой она была большой.

Копье теперь лежало возле него. Хотя оно и принесло проблемы, Барл связал его, в первую очередь, с едой, добытой с его помощью, а не со своим затруднительным положением. Наевшись, он взял копье и еще раз осмотрел – покрытый жиром конец остался таким же острым, как и прежде.

Не смея использовать его снова на неустойчивом плоту, Барл отложил копье, оторвал сухожилие от своей набедренной повязки и подвесил рыбу на шею. Таким образом, руки у него остались свободными. Тогда он сел, скрестив ноги, взял копье и стал глядеть, как мимо проплывает берег.

Глава 2. Человек бежит

БЛИЗИЛСЯ ЗАКАТ. БАРЛ никогда не видел солнца, поэтому не знал, почему наступает ночь, и небо становится темным.

Так было всегда. Наверху постоянно висел плотный, непроницаемый слой испарений, который до заката выглядел однотонным. Но затем на западе яркое пятно наверху становилось оранжевым, затем розовым, в то время как небо на востоке постепенно делалось темносерым. По мере наступления сумерек красный цвет все больше сгущался и перемещался к середине неба. Потом рассеянные пятна темноты начинали смыкаться вокруг него, пока красное не становилось таким темным, что почти не отличалось от черного.

Сегодня Барл глядел на все это иными глазами. На маслянистой поверхности реки краски сумерек отражались с порази-тельной точностью. Круглые верхушки поганок, растущих на берегу, стали розовыми. Металлические тела стрекоз окрасились красным. Над потоком порхали большие желтые бабочки. Повсюду на поверхности виднелись тысячи домиков ручейников, ловивших мелкую мошку. Барл знал, что если сунет руку в отверстие домика, то нащупает там белого червяка.

Наверху, то и дело, гудели запоздавшие пчелы. Барл видел их длинные хоботки и волосатые задние лапы со скудным грузом пыльцы. Большие многогранные глаза выражали тупую озабоченность.

Потом темно-красное сияние потускнело, и наверху все стало черным. На берегу реки ножки десятков тысяч куполообразных поганок слились для глаз воедино. А под их шляпками грибы всевозможных цветов, от ярко-красного до бледно-голубого, постепенно теряли окраску и таяли в окружающей темноте. Гудение, порхание и полеты дневных насекомых затихли. Зато из миллионов укрытий выползли в ночь мягкие, пушистые тела больших ночных бабочек, приводивших себя в порядок и приглаживающих свои перистые антенны, готовясь взлететь. Сверчки с сильными ногами настраивали инструменты, издающие низкие басовые звуки, похожие на звучание органов. Над водой поплыли первые тонкие спирали тумана, который вскоре накроет всю реку.

Наступила ночь. Облака над головой стали совершенно черными, и оттуда начали вяло падать крупные, теплые капли – дождь зарядил на всю ночь. По краю реки зажглись холодным голубым пламенем дисковидные предметы. Это фосфоресцировали грибы, проливая призрачный свет на землю вокруг себя. В воздухе то тут, то там появлялись сияющие холодные огни, праздно парившие над гниющей землей. На других планетах люди называли их «огнями эльфов», а на этой у них вообще не было названия.

Затем в темноте появились огромные, пульсирующие шары света – светлячки, напомнившие Барлу, что пора браться за копье. Они медленно проплывали в темноте над рекой, освещая неверным светом человека, присевшего на дрейфующем плоту. На берегу тоже засветилось множество огоньков – это бескрылые женские особи светлячков сползались туда, где могли быть замечены их сигналы. Множество других объектов тоже фосфоресцировали по ночам. Даже в речной глубине скользили мерцающие огоньки морских животных, приспособившихся к пресной воде и вносящих свой вклад в общую иллюминацию.

Воздух наполнился летающими существами. В ночи бились невидимые крылья. Лихорадочная жизнь мира насекомых продолжалась непрерывно, пока Барл, чуть не плача, сидел на плоту, раскачиваясь взад-вперед, потому что река уносила его все дальше от Сайи. Он представлял, как она высматривает его среди остальных членов племени, спрятавшихся в убежище. Словно назло, отовсюду доносились крики спаривающихся тварей, пытавшихся служить жизни посреди смерти, и ужасные вопли тех, кто встретил смерть и кого теперь пожирали во тьме.

Барл привык к подобным звукам. Но не привык к отчаянию, которое ощутил, когда понял, что потерял Сайю – девушку с быстрыми ногами, белыми зубами и застенчивой улыбкой. Он печально лег на спину и пролежал так большую часть ночи. Было уже далеко за полночь, когда плот обо что-то мягко ударился, покачался и остался лежать на отмели.

Когда утром вернулся свет, Барл осмотрелся. Он находился ярдах в двадцати от берега, плот окружала толстая, зеленоватая пена, образованная гниением. Река стала шире настолько, что дальний берег полностью скрылся в тумане, но ближний казался твердым и не более опасным, чем территория, где проживало племя.

Барл проверил глубину копьем, снова поразившись разнообразным применениям своего оружия. Воды оказалось всего лишь по щиколотки.

Слегка дрожа, парень спрыгнул в зеленую пену и изо всех сил помчался к берегу. Что-то мягкое прицепилось к его ногам. В безумном порыве он вылетел на твердую землю и посмотрел на ноги. К одной прицепилась какая-то бесформенная, белесая подушка. Пока Барл глядел, она раздувалась и розовела все сильнее.

Это была всего лишь пиявка размером с ладонь, как и все насекомые и грибы в этом мире, увеличившаяся в размерах, но Барл никогда с ними не сталкивался. Он сбил ее острием копья, и с ужасом поглядел сначала на кровавое пятно на ноге, потом на пиявку, корчившуюся и пульсирующую на земле. И бросился бежать.

Немного спустя он наткнулся на лес известных ему поганок и остановился там передохнуть. Высокие грибы не казались Барлу странными. Он сразу же принялся за еду. Вид пищи всегда будил в нем голод – так уж устроила природа, чтобы, при отсутствии разума, живые существа все же собирали пищу впрок. Людям необходимость запасать еду должен подсказывать интеллект. Более низшие существа могли об этом не задумываться, все происходило само собой.

Но тем не менее, даже еда сейчас не радовала Барла. Он находился слишком далеко от своего племени и от Сайи. Предки оценили бы разделявшее их расстояние в сорок миль. Но Барл не знал таких терминов. С ним подобного еще никогда не случалось. Парень приплыл по течению в далекие земли, полные неизведанных опасностей, и очутился в полном одиночестве.

Вокруг обнаружилось много еды, что обрадовало. Но одиночество – достаточная причина для горя. До сих пор Барл не видел практической пользы от размышлений, и потому они не имели особой ценности, но сейчас он попал в ситуацию эмоционального парадокса. Добрая четверть грибов в этом лесу оказалась съедобной. Барл должен бы радоваться таким богатым запасам пищи. Но он был одинок, и находился вдали от Сайи, поэтому ему хотелось плакать. Он не мог радоваться, потому что Сайя где-то далеко, и не мог горевать, потому что кругом столько еды.

Парень попал в положение, называемое эмоциональной дилеммой, и разрешить ее могли только люди. Другие существа в состоянии реагировать на объективные ситуации, где нужно выбирать план действий: улетать или драться, прятаться или преследовать. Но лишь человек способен впасть в беспокойное состояние, не зная, какую из двух эмоций выбрать. У Барла имелись причины испытывать две различных эмоции одновременно. И ему требовалось разрешить этот парадокс. Так что пришлось размышлять.

Он должен привести Сайю сюда, привести ее и все племя на это место, где столько еды!

Тут же в его голове возникли картины. Парень буквально увидел старого Джона с лысиной, голой, как гриб, набивающего себе брюхо едой. Он представил Кори, кормящую своих детей. Представил ворчание Тамы с набитым ртом, и Тета с Диком, объевшихся и бросающих едой друг в друга. Он представил себе пирующее племя… и радостную Сайю.

Примечательно то, что Барл смог думать о своих переживаниях, а не просто об ощущениях. Соплеменники во многом походили на него, но они не размышляли. Пока они бодрствовали, их ум занимали только потребности тела. Они хотели есть, видели и нюхали еду, они жили или чувствовали приближение смерти. В первом случае люди направлялись к еде, во втором – бежали от опасности. Они лишь инстинктивно реагировали на окружающий мир. Барл же, впервые в жизни, отреагировал на свои внутренние чувства. Он старался разрешить противоречивые эмоции и обдумывал способ прекратить конфликт между ними. Он решил что-то делать, потому что хотел, а не потому, что был вынужден.

Это событие стало самым важным за все время жизни людей на этой планете.

С прямотой ребенка или дикаря Барл двинулся прямиком к своей цели. Рыба, все еще висевшая у него на шее, терлась о грудь. Барл потрогал ее, но есть не стал. Он еще не проголодался, а вот Сайя наверняка голодна. Он отдал бы рыбу ей. Парень вообразил нетерпеливое восхищение девушки, и это укрепило его решение. Он приплыл в это отдаленное место по неспешно текущей реке меж покрытых буйной растительностью берегов. Значит, чтобы вернуться к племени, он должен выйти к берегу и все время оставаться поблизости от него.

Парень преисполнился ликованием, пробираясь по грибному лесу, но все же держал глаза и уши открытыми на случай опасности. Несколько раз он слышал шуршание вездесущих муравьев, убирающих мусор на грибных полянах, но те не стоили особого внимания, они близоруки. Если бросить им рыбу, то они займутся ею. Существовал только один вид муравьев, которых следовало бояться – бродячих – двигавшихся миллионными ордами, пожирая все на своем пути.

Но пока ничего похожего не встречалось. Грибной лес закончился. Веселый кузнечик изящно жевал найденный деликатес – молодой побег капусты толщиной с бочку. Его задние ноги были напряжены в постоянной готовности к прыжку. В сотне футов наверху появилась чудовищная оса и мгновенно спикировала на незадачливого гурмана.

Борьба вышла краткой. Кузнечик забился в объятиях шести шипастых лап осы. Ее гибкий живот грациозно изогнулся. Жало вошло в сочленение между сегментами хитина чуть ниже головы с точностью хирургического скальпеля. Там находился нервный узел, и оса впрыснула яд прямо в него. Кузнечик моментально обмяк. Оса привела себя в порядок, с легкостью подхватила жертву и улетела. Кузнечик стал инкубатором для яйца и продовольственным складом для будущей личинки. В огромном гниющем замке маленький белый червячок будет жить и питаться обездвиженной его матерью жертвой, но никто не станет присматривать за ним, заботиться или хотя бы помнить о нем…

Барл продолжил свой путь.

Дальше потянулись буераки. Парень с трудом карабкался по крутым склонам – футов сорок-пятьдесят высотой – и осторожно спускался по другую их сторону. Вскоре пришлось продираться через спутанную массу грибов, небольших, но растущих так плотно, что Барл расчищал проход ударами копья. Грибы лопались, обливая его огненно-красной жидкостью, а та скатывалась по испачканной рыбьим жиром груди и стекала на землю.

Барлом овладела странная уверенность в себе. Он шел все менее осторожно и более смело, при этом испытывая какую-то детскую самоуверенность и тщеславие. Он представлял, как приводит племя на это место, где много еды – он не имел представления о том, насколько далеко придется идти, он даже забыл, что остался совершенно один среди кошмарных гигантов этой забытой планеты.

Потом парень увидел реку. Он поднялся на вершину холма из красной глины, возможно, в сотню футов высотой. По другую его сторону текла река. Она огибала возвышенность, вдоль которой шел Барл, так что между ним и водой оставалось примерно с четверть мили. В воздухе повеяло чем-то странным.

Холм плотно порос грибами всевозможных расцветок – белых, желтых, оранжевых и зеленых. Примерно с половины его высоты тянулся к земле толстый канат из паутины. А дальше виднелись другие канаты, образующие радиальные окружности, а клейкие шнуры-ловушки образовывали превосходную логарифмическую спираль.

И где-то в зарослях грибов на холме притаился и ждал добычу громадный паук. Он появится, когда неосторожное существо попадется в ловушку и начнет биться, сотрясая паутину. А до тех пор будет ждать неподвижно и терпеливо, совершенно уверенный в том, что рано или поздно жертва придет сама.

Барл появился на краю обрыва – глупое создание с розовой кожей и жирной рыбой, висящей на шее, задрапированное в испачканный кусок крыла ночной бабочки. Он торжествующе взмахнул над головой рогом, оставшимся от погибшего жука.

Не слишком разумный поступок, ведь он не служил никакой цели. Но если Барл и был гением по сравнению со своими соплеменниками, то ему еще следовало многому научиться, прежде чем его гениальность принесет плоды. Теперь парень стоял, презрительно глядя вниз на яркую белую паутину. Он ударил рыбу копьем, и она умерла. Он протыкал грибы, и те лопались. Ничто не могло напугать его! Он пойдет к Сайе и приведет ее в эту землю, где в изобилии растет еда.

А в шестидесяти футах от Барла, неподалеку от края кручи, в глиняной почве таилась вертикальная нора, тщательно закругленная и обрамленная шелком. Она тянулась вниз футов на тридцать, а там расширялась в пещеру, где мог отдыхать ее инженер и хозяин. Вход в свое жилище он замаскировал глиной и землей, чтобы тот не выделялся на фоне окружающей почвы. Требовался острый глаз, чтобы обнаружить его. Но еще более острый глаз сейчас подглядывал сквозь щелочку в шелке вокруг отверстия.

Этот глаз принадлежал владельцу, висевшему неподвижно у выхода норы с шелковой подкладкой. Восемь волосатых лап окружали громадный, уродливый шар живота грязно-коричневого цвета. Две пары мандибул вытянулись перед ртом, два глаза блестели в полутьме. Все тело покрывал грубый мех.

Это ужасное и невероятно свирепое существо было коричневым пауком-охотником, американским тарантулом, увеличившимся здесь, на забытой планете, настолько, что его тело достигло более чем двух футов в диаметре, а раздвинутые лапы покрыли бы круг в три ярда. Блестящие глаза следили за Барлом, стоявшим на краю обрыва, надувшись от самомнения.

Растянутая внизу паучья ловушка производила на Барла странное впечатление. Он знал, что паук не покинет свою сеть, чтобы напасть на него. Нагнувшись, Барл ткнул копьем в гриб, растущий у ног. Из места прокола потекла жидкость, полная крошечных личинок. Барл скинул гриб вниз, в паучью сеть, и рассмеялся, глядя, как черный паук осторожно высунулся из укрытия и стал изучать попавшуюся добычу.

Тарантул глядел из норы, дрожа от нетерпения. Барл подошел ближе и, пользуясь копьем, как рычагом, принялся бросать куски какой-то дряни с вершины в гигантскую сеть. Паук внизу спокойно перемещался с одного места на другое, исследуя каждую новую добычу, а затем отвергая ее, как нечто несъедобное.

Барл запрыгал и засмеялся, когда особенно большой кусок гнилого гриба чуть не попал в серебристо-черное существо внизу. А затем… Нора открылась со слабым шелестом. Барл повернулся, и смех превратился в вопль ужаса. На него бежал, быстро перебирая восемью лапами, чудовищный тарантул. Мандибулы широко распахнулись, блестели ядовитые клыки. До твари оставалось тридцать футов… двадцать… десять…

Глаза паука засверкали, когда он прыгнул, вытянув все восемь лап, чтобы схватить добычу.

Барл закричал и в слепом ужасе вскинул руки, пытаясь защититься от хищника. В этом движении не было никакой гениальности. От ужаса он изо всех сил стискивал копье, протянув его острием вперед. И тарантул приземлился прямо на него. Чуть ли не четверть длины копья вошла в тело свирепой твари.

Пронзенный копьем, паук страшно извивался, все еще пытаясь добраться до застывшего Барла. Щелкали громадные мандибулы. Что-то внутри паука разъяренно булькало.

Волосатые лапы вцепились парню в руку, тот хрипло вскрикнул от страха, отпрянул назад – и полетел вниз с обрыва.

На лету он по-прежнему сжимал копье, не в силах разжать пальцы и отпустить его. Так они и падали вместе, тарантул и человек с выпученными от ужаса глазами. Затем последовал странный, упругий толчок и треск. Они попали в сеть, над которой Барл лишь недавно презрительно насмехался.

Парень ничего не соображал. Он лишь безумно дергался в липких шнурах сети, обвитых тонкими спиральными нитями, чрезвычайно упругими и выделяющими очень липкое вещество наподобие птичьего клея. Рядом с Барлом, меньше, чем в двух футах, копошился раненый паук, и, даже дрожа от боли, он пытался добраться до человека.

Паника парня достигла предела. Его руки и грудь были вымазаны в рыбьем жире, и потому сеть не прилипла к ним. Однако ноги и туловище уже запутались в клейких, упругих шнурах. Их создали для того, чтобы ловить добычу. Барл и стал добычей.

Он замер, перестав слепо дергаться, задыхаясь от потери сил. Затем заметил, что ярдах в пяти притаилось серебристо-черное чудовище, которое парень недавно дразнил, и терпеливо ждало, когда его добыча перестанет биться. Для него тарантул и человек представлялись одним существом, попавшим к нему в ловушку. Они все еще шевелились, но уже слабее. Тогда паук-крестовик – а это был он – изящно двинулся вперед, вытягивая за собой шелковый шнур.

Барл бешено замахал руками, вопя на монстра. Паук замер. Руки человека он принял за мандибулы, а они могли больно ранить.

Но пауки частенько рискуют. Поэтому тварь снова двинулась вперед, потом остановилась и одной из своих лап набросила только что сотканный лист шелка на тарантула и человека.

Парень принялся отбиваться от опускающегося на него савана, попытался его оттолкнуть, но все оказалось тщетно. Через минуту его целиком накрыло грубой шелковистой тканью, почти не пропускавшей свет. Барл и его враг, чудовищный тарантул, оказались вдвоем под одним покрывалом. Тарантул слабо шевелился.

Паук-крестовик решил, что жертвы уже достаточно беспомощны. Затем парень почувствовал, как канаты паутины слегка закачались, когда паук стал приближаться, чтобы укусить и высосать соки из своей добычи.

Сеть немножко прогнулась. Барл замер от ужаса. Но тарантул продолжал корчиться в муках на пронзившем его копье. Мандибулы громко щелкали.

Парень ждал, когда в него вонзятся ядовитые клыки. Он знал, что это произойдет Он не однажды наблюдал, как паук-крестовик не спеша наносит укус своей жертве, затем удаляется в ожидании, пока подействует яд. А когда жертва перестает двигаться, он возвращается и начинает высасывать соки сперва из одной конечности, потом из другой, оставляя от существа, еще недавно полного жизни, лишь пустую шелуху, раскачивающуюся в паутине.

Раздутое чудовище задумчиво глядело на двойной объект, обмотанный шелком. Шевелился лишь тарантул. Его выпуклое брюхо, нанизанное на копье, натягивало саван и слабо пульсировало. Именно эта округлая выпуклость показалась для паука-крестовика наиболее явной целью. Он метнулся вперед и с исключительной и беспощадной точностью нанес укус.

Тарантул, казалось, обезумел от боли. Его лапы бешено забили по воздуху в ужасных муках. Барл закричал, когда одна из лап ударила его по ноге, и стал так же дико барахтаться.

Его руки и голова находились под шелком, но тот не приклеивался из-за рыбьего жира. Хватаясь за шнуры, парень попытался отодвинуться от своего ужасного соседа. Порвать паутину он не мог, но сумел разделить, и между канатами появилось небольшое отверстие.

Одна из бьющихся лап тарантула снова коснулась его. Барл в панике отпрянул и увеличил отверстие. Еще рывок, и голова парня высунулась наружу из-под покрывала. Он увидел, что висит в двадцати футах над землей, устланной останками прежних жертв, попавших в эту сеть.

Голова, грудь и руки Барла остались свободными, так как были измазаны жиром переброшенной через плечо рыбы, но ниже к его телу приклеились толстые шнуры из паутины. Она оказалась более липкой, чем клей, который умели изготавливать люди.

Несколько секунд он висел над пропастью, полный отчаяния.

Затем невдалеке увидел своего врага, терпеливо ожидающего, пока подействует его яд и добыча перестанет бороться. Тарантул больше не дергался, а только едва подрагивал. Вскоре он совсем затихнет, и тогда тварь с черным брюхом пойдет есть.

Барл поднял голову и принялся отчаянно дергать ногами и извиваться всем телом. Рыбий жир на руках помогал им оставаться свободными. Но шелковый саван не поддавался. Тогда парню пришла в голову новая мысль. Он схватил рыбу, оторвал от нее кусок и взялся намазывать себя прогорклой, чешуйчатой, вонючей массой. Он уже счистил паутину с ног, обмазав их рыбой. Но тут почувствовал, что сеть опять задрожала.

Барахтанье человека подсказало пауку, что яд не совсем подействовал. Требовался еще один укус. На этот раз он не стал бы тратить яд на неподвижного тарантула. Он впрыснул бы его прямо в Барла.

Парень задохнулся и потянулся к краю пропасти. Ему показалось, что ноги вот-вот оторвутся. Но они выдержали. А вскоре его голова показалась над краем паутины, затем плечи.

Огромный паук увидел такие дела и решил набросить на беспокойную добычу еще больше шелкового покрывала. Его железы заработали, лапы начали вытягивать липкие нити…

Но тут канаты, державшие Барла за ноги, не выдержали и сползли с них.

Барл выскочил наверх, ринулся бежать, но тут же споткнулся о панцирь летающего жука, который тоже попал в ловушку, но, в отличие от человека, не смог сбежать.

Барл покатился по земле, затем сел. Перед ним стоял сердитый муравей длиной с ногу, угрожающе раздвинув нижние мандибулы и заполнив воздух пронзительным скрипом.

Много веков назад на Земле – где большинство муравьев было величиной в долю дюйма – ученые серьезно спорили, могут ли эти насекомые общаться при помощи звуков. Они полагали, что определенные углубления в их телах, как и на ногах сверчка, могут создавать звуки, слишком высокие для человеческого слуха. Об этом долго спорили, но доказать так ничего и не смогли.

Барлу же не требовалось никаких доказательств. Он и так знал, что скрипучие звуки издает стоящее перед ним насекомое, хотя его не интересовало, как оно их производит. Зато парень знал, что муравей испускает такой скрип, чтобы позвать других муравьев из муравейника помочь в беде или разделить удачу.

Резкий скрип можно было услышать на расстоянии пятьдесят-шестьдесят футов, и товарищи обязательно пришли бы на помощь муравью. И хотя по-настоящему представляли опасность лишь бродячие муравьи, но любое их племя могло напасть, если его разозлить. Множество муравьев способны разорвать человека в клочья, как на Земле то же самое могла сделать стая разъяренных фокстерьеров.

Барл ринулся бежать, чуть не наткнувшись на один из канатов сети, удерживающих ее в воздухе. Вскоре скрип позади прекратился. Муравей, близорукий, как и все его сородичи, больше не ощущал угрозы. Он спокойно отправился дальше по своим делам, а затем увидел под паутиной куски какой-то падали и торжествующе поволок их в свой город.

Барл быстрым шагом прошел несколько сотен ярдов, а затем остановился. Он был потрясен и ошеломлен. Сейчас парень чувствовал себя таким же неуверенным и боязливым, как и все его соплеменники. Однако теперь он начал понимать значение беспрецедентного подвига, который совершил, сбежав из гигантской паутины. Неслыханный поступок, такое вообще представить себе невозможно! Но Барл испытал слишком сильное потрясение, чтобы надолго задуматься об этом.

Странно, но первой мыслью, пришедшей ему в голову, была мысль о боли в ногах. Липкие обрывки паутины, прилипшие к его подошвам, цепляли на себя всякий мусор. Старые, обгрызенные муравьями обломки панциря жука кололи даже твердые подошвы его ног, поэтому пришлось остановиться и счистить их с себя. Потом парень сделал еще дюжину шагов, но снова остановился.

Именно эта задержка, а не тщеславие или чрезвычайная ситуация, заставила Барла осознать грубую ошибку в своих поступках, столь же эпохальных, как все, что он делал. Его мозг был чрезвычайно возбужден последние двадцать с чем-то часов. Это поставило парня в затруднительное положение, заставив нанести удар, но это же помогло ему сбежать из более ужасной западни. А заодно подсказало мысль привести сюда Сайю, хотя эта задача уже не казалась ему столь легко выполнимой, как перед столкновением с пауком. Однако, именно такие рассуждения и подсказали ему намазать тело жиром рыбы. Иначе бы он послужил, вслед за тарантулом, пищей для хозяина паутины.

Барл осторожно осмотрелся. Все вокруг казалось тихим и спокойным. Тогда, уже вполне осмысленно, он сел и принялся размышлять. Впервые в жизни он начал сознательно обдумывать проблему, надеясь найти ее решение. И это тоже стало эпохальным событием на безымянной планете!

Парень осмотрел свою ногу. Острые края камешков и куски панциря жука поранили ее во время бега. Это случалось и раньше, когда приходилось ползти, но еще никогда при ходьбе. Он тщательно вытащил из подошв все острые осколки. Покрытые клеем паутины, они цеплялись к пальцам, кроме мест, измазанных жиром.

Рассуждал Барл просто. Совсем недавно он инстинктивно нашел выход из ситуации. Сейчас же столкнулся с несколько иной проблемой, но решил применить тот же способ. Жир на теле позволил ему освободиться от прилипшей паутины. Теперь же все прилипало к подошвам ног, поэтому, он решил тоже смазать их жиром.

Это сработало, и Барл отправился дальше, почти, хотя и не совсем, избавившись от камешков и острых осколков. Он находился в тридцати пяти милях от племени, голый и не имеющий понятия о дровах, костре или оружии, не считая того, что потерял. Однако вскоре парень остановился, поскольку его посетила еще одна мысль. Он пришел к выводу, хотя и с некоторым страхом, что он и в самом деле замечательный человек.

Ему тут же захотелось снова проявить себя. Но копья он лишился. Поэтому Барл счел необходимым еще раз задуматься. И, что самое удивительное, опять преуспел в этом.

За поразительно краткое время парень придумал целый перечень ответов. Он гол, поэтому нужно найти какую-нибудь одежду. Он безоружен – тогда нужно найти копье. Он голоден, так нужно искать еду. Он далеко от своего племени, значит, нужно идти к нему. Явно Барл был вполне способен размышлять. Но не следовало забывать, что он жил на планете, где размышления до сих пор не приносили пользы. Самое главное – то, что люди не задумывались даже в подобных случаях, а просто жили одной минутой. Барл же начал приобретать привычку раздумывать над проблемами по мере их поступления. И вот это оказалось действительно самым важным.

Даже в развитой цивилизации на других планетах, немногие люди умели по-настоящему использовать свои мозги. Большинство зависело от техники, используя ее не только для вычислений, но и для решения своих проблем. Если машины не могли дать ответ, то немало людей обращалось к своим лидерам. Соплеменники Барла думали преимущественно желудком и почти не принимали никаких решений на другой основе – хотя частенько действовали под влиянием страха. Однако, вызванные страхом действия редко бывают продуманными. А Барл теперь учился продумывать свои поступки.

И их последствия.

Он направился вверх по течению, продвигаясь медленно, осторожно, глаза обшаривали дорогу впереди, а уши насторожились, чтобы уловить малейшие признаки опасности. Наверху, в туманном воздухе, парили гигантские бабочки фантастических расцветок. Иногда снарядом проносился кузнечик, отчаянно трепыхая прозрачными крыльями. Время от времени появлялась оса, летевшая на охоту, или беспокойно и взволнованно гудела одинокая пчела, пытаясь собирать нектар в почти лишенном цветов мире.

Барл шел вперед. Издалека до него донесся слабый шум. Пронзительные, но очень далекие звуки. Поглощенный своими мыслями, парень не обратил на них внимания. Люди на этой планете по складу характера походили на детей. Они обращали внимание лишь на то, что находилось рядом, а нечто отдаленное обычно игнорировали. Так что Барлу эти звуки показались неважными… к тому же, он размышлял совсем о другом.

Но, как бы там ни было, а на самом деле источник этих звуков имел чрезвычайно важное значение. Он состоял из множество скрипов, сливавшихся в особый гул. Этот далекий, но отчетливый звук издавали бродячие муравьи на марше. Саранча на Земле причиняла гораздо меньше неприятностей по сравнению с бродячими муравьями на этой планете.

Земная саранча поедала всю зелень. Здесь же, на низменности, росла лишь гигантская капуста, да некоторые стойкие виды растений. Кузнечики в этой местности водились в изобилии, но они никогда не превращались в чуму, так как не могли размножиться, подобно земной саранче. А вот бродячие муравьи…

Но Барл не обращал внимания на эти звуки. Он быстро, хотя и осторожно, шел вперед, подыскивая в лесу грибов что-нибудь пригодное для одежды, еды или оружия. Он был уверен, что вскоре найдет все необходимое. И действительно, очень скоро он отыскал еду – не пройдя и полумили, наткнулся на небольшую колонию съедобных грибов.

Без особого восторга Барл принялся отламывать куски от самого крупного гриба. Разумеется, он прихватил с собой гораздо больше, чем мог бы съесть, и, машинально жуя гриб, направился дальше по равнине около мили в ширину, покрытой странными пригорками, на которых росли незнакомые ему грибы. В некоторых местах из-под земли выпирали какие-то округлые образования, над поверхностью торчали только их верхушки. Эти кроваво-красные полушария, казалось, пробивались откуда-то снизу, стремясь на открытый воздух. Осторожно, чтобы не коснуться, парень исследовал эти пригорки. Они показались странными, а для Барла большинство странных вещей означали опасность. Но у него еще оставались две первоочередные цели – одежда и оружие.

Над равниной летела оса, несшая что-то тяжелое, подвешенное под черным животом с красной поперечной полосой. Это был гигантский потомок волосатой песчаной осы, отличавшийся от далеких предков, оставшихся на Земле, только размерами. Оса тащила к себе в нору парализованную серую гусеницу. Барл смотрел, как она пронеслась со скоростью и целеустремленностью стрелы, отодвинула тяжелый плоский камень, положила добычу на землю и спустилась в нору.

Оса исчезла под землей в вертикальной шахте, уходящей вниз более чем на сорок футов. Очевидно, осмотрела убежище, вновь появилась и снова исчезла в отверстии, волоча за собой гусеницу. Идущий по широкой равнине Барл не знал, что оса делала там, под землей. Но заметил, как она вылезла наружу и принялась кидать камешки и землю в отверстие, пока целиком не засыпала шахту.

Парень догадался, что произошло. Оса парализовала гусеницу, утащила ее в заранее подготовленную нору, отложила в гусеницу яйцо и запечатала вход. В свое время из яйца вылупиться личинка размером с указательный палец человека и станет расти и питаться беспомощной гусеницей. Затем закроется в коконе и будет спать, долго спать, пока не проснется уже в форме осы и пророет себе выход наружу.

Перейдя равнину, Барл попал в лес грибов, представлявших собой уродливые пародии на деревья. Настоящие деревья тут не смогли прижиться. Вздутые желтые отростки грибов отходили от округлых «стволов». Тут и там торчали грушевидные дождевики высотой в полтора человеческих роста, ожидая, пока случайное прикосновение не заставит их взорваться, выпустив клубы тончайшего порошка.

Барл шел, держась настороже. Здесь могли встретиться опасности, но он продвигался вперед без остановок. Держа под мышкой большой кусок съедобного гриба, он то и дело отрывал от него крошку и задумчиво жевал на ходу. Глаза парня постоянно шарили вокруг в поисках угрозы.

Слабый шум позади постепенно становился громче. Но он был еще слишком далеко, чтобы привлечь внимание Барла. Однако армия муравьев неуклонно сокращала это расстояние. Тысячи, миллионы, мириады особей двигались вперед. Они карабкались на все возвышенности и обследовали все впадины. Их антенны непрестанно шевелились. Мандибулы угрожающе выдвинулись. Вся земля казалась черной от этих существ, каждое из которых достигало более десяти дюймов в длину.

Даже одного такого, покрытого броней и бесстрашного, вполне хватило бы, чтобы убить голого и безоружного Барла. Благоразумней всего было бы уклониться от встречи с ним. Но тысячную и миллионную армию слишком трудно обойти стороной. Они двигались быстро и без остановок. Пронзительный скрип и шелест сопровождал их продвижение.

Большие, безобидные гусеницы, ползающие по гигантской капусте, слышали звуки, предвещавшие их появление, но они были слишком глупы, чтобы спасаться бегством. Черная толпа муравьев навалилась на зелень. Их маленькие, жадные челюсти вгрызались в дряблую плоть капусты.

Гусеницы извивались, тщетно пытаясь сбросить противника. Пчелы обороняли входы в гигантские ульи при помощи жал и ударов крыльев. Ночные бабочки взлетали при дневном свете, ослепленные солнцем и совершенно беспомощные. Но ничто не могло противостоять неустанным ордам маленьких черных тварей, пронзительно пахнущих муравьиной кислотой и оставлявших за собой лишь голую землю.

Перед ордой лежал мир, изобилующий жизнью, где грибы боролись за место под солнцем с капустой и мутировавшими земными сорняками. Позади черной армии не оставалось ничего. Грибы, капуста, пчелы, осы, сверчки, личинки – все живое, не успевшее убежать от надвигающегося черного прилива, погибало, разорванное на кусочки жадными мандибулами.

Даже пауки-охотники и тарантулы не могли устоять перед черными властителями. С отчаянной самоотверженностью они убивали многих из них, но справиться с армией могло лишь что-то еще более многочисленное и свирепое. Убитые или раненые муравьи шли на корм идущим позади собратьям. Лишь пауки-тенетники неподвижно сидели в своих колоссальных паутинах-ловушках, зная, что они в безопасности, и никто не сможет вторгнуться в их липкие сети.

Глава 3. Фиолетовые холмы

Бродячие муравьи растекались по земле чудовищным чернильным потоком. Их авангард достиг реки и отпрянул. Барл находился милях в пяти, когда они изменили курс. Войско развернулось четко и слаженно, в полном порядке – передовые муравьи передали сигнал по цепочке.

На Земле ученые тщательно изучали вопрос, как муравьи передают друг другу информацию. Медоносные пчелы, например, совершают для этого ритуальные танцы. Муравьи действовали как-то менее экзотически. Одна особь, наткнувшись на добычу, которую не могла унести, возвращалась в муравейник за помощью. Из этого люди сделали вывод, что у муравьев должен существовать язык жестов, производимых антеннами.

Барл не строил теорий. Он признавал лишь факты и знал, что муравьи могут передавать друг другу информацию. Сейчас же он шел вперед, к месту обитания своего племени, понятия не имея о черном живом покрывале, расползающемся по земле позади него.

Миллионы жертв отмечали победный марш армии насекомых. На ее пути попалась небольшая колония пчел, сохранивших привычный уклад, несмотря на увеличившиеся на забытой планете размеры. Четырехфутовая матка рыла большую галерею с десятью камерами, где откладывала яйца и кормила личинок с трудом собранной пыльцой. Личинки наращивали воск, становились большими и толстыми, затем превращались в пчел и, в свою очередь, откладывали яйца в той же галерее, вырытой для них маткой.

Теперь уже десять насекомых деловито собирали продовольствие, чтобы кормить личинок, а основательница колонии к тому времени теряла крылья. Неспособная больше собирать еду, старая пчела становилась привратником улья. Закрывая вход головой, она превращалась в живой барьер, и открывала проход лишь своим потомкам.

Старая привратница подземного улья была на посту, когда на нее покатилась волна бродячих муравьев. Пчела сражалась мандибулами и жалом, защищая родной улей, но через секунду исчезла под массой муравьев. Они кусали ее, рвали хитиновую броню. Она безумно отбивалась, одновременно подавая крыльями гудящие сигналы тревоги пчелам своей колонии.

На призыв спешно прибыли десять огромных пчел, по четыре-пять футов каждая, и принялись сражаться ногами, крыльями, мандибулами и жалами со свирепостью тигров. Но муравьи навалились и на них, кусая в глаза, впиваясь в нежные сочленения хитиновой брони, и прекращая нападение только для того, чтобы пожрать своего раненного собрата, с которым только что бились плечом к плечу.

Увы, финал такой схватки один. Пчелы оказались бессильны против бесчисленных противников. Их сжирали живьем. И еще не успела пасть последняя из отважной десятки, как подземный улей был разорен, уничтожены все запасы еды, заготовленной взрослыми, и все молодые личинки, совершенно беспомощные, способные лишь извиваться, пока их рвали на кусочки.

Когда бродячие муравьи продолжили свой поход, на месте улья остался пустой туннель да обломки жесткой брони, не съедобной даже для муравьев.

Барл услышал их, пока задумчиво рассматривал место недавней трагедии. На земле лежали обломки огромной блестящей брони жука, убитого более рослым противником.

Несколько небольших муравьев рылись в этих обломках в поисках остатков еды. За полмили отсюда началась постройка нового муравьиного города, и сюда пришли его первые разведчики. Но Барлу еда пока не требовалась. Он искал то, что могло послужить оружием. Сзади все громче слышался гул орды бродячих муравьев.

Барл с отвращением поморщился. Лучшее, что удалось найти, была зазубренная задняя нога жука. Когда он поднял ее, внизу раздался сердитый скрип. Один из мелких муравьев изо всех сил пытался отделить кусочек мяса, оставшийся на ноге. А Барл отнял у него это лакомство.

Маленькое существо имело не больше фута в длину, но сердито двинулось на Барла, издавая громкий скрип. Барл ударил его лапой жука. Подбежали двое других муравьев, привлеченных шумом. Они обнаружили тело своего собрата, тут же расчленили его и торжествующе понесли в город.

Барл направился дальше, покачивая зазубренной конечностью жука. Звуки позади превратились в отдаленный шепот, и он становился все ближе. Бродячие муравьи вошли в грибной лес, и вскоре желтые, похожие на зонтики растения, облепили темные твари.

Большая, сверкающая металлическим блеском, навозная муха сидела на земле под грибом. Он был заражен личинками, растворяющими при помощи пепсина твердую белую плоть гриба. Личинки буквально плавали в жидкой кашице и с каплями стекали на землю. Навозная муха длинным хоботком потягивала темную жидкость, аж дрожа от восторга.

Барл приблизился и ударил ее своим импровизированным оружием. Муха рухнула на землю подрагивающей грудой. Барл, задумавшись, мгновение стоял перед ней.

Бродячие муравьи приближались. Они наводнили крошечную долину, где тек ручеек, через который недавно перемахнул Барл. Поскольку муравьи могли долго оставаться под водой, не опасаясь утонуть, ручеек для них опасности не представлял. Течение подхватило некоторых из них, но остальные уцепились друг за друга, пока не перегородили поток массой своих тел, образовав живой мост, а по нему двинулись основные силы.

Муравьи находились в четверти мили левее от маршрута движения Барла, и, вероятно, в миле от места, где он останавливался возле мертвой навозной мухи. Перед ними оказались несколько акров, где капуста преуспела в своем соперничестве с миром грибов. Ее бледные крестовидные цветочки давали пищу многим пчелам. Широкие листья кормили бесчисленных личинок и червей, а под опавшими прятались и питались большие сверчки.

Армия муравьев потекла в это пространство, пожирая все живое на своем пути. Поднялся ужасный шум. Сверчки неровными прыжками прыснули во все стороны. Больше половины их вслепую приземлилось на ковер из черных муравьиных тел, от чьего авангарда они пытались сбежать. Ужасные звуки достигли ушей Барла, когда сверчков стали рвать на куски.

Один такой, полный муки, вопль не привлек бы внимания парня. Он с рождения жил в ужасном мире. Но хор мучительных воплей заставил его встрепенуться. Происходящее уже выходило за рамки повседневного кошмара. Началось массовое безумие. Барл завертел головой, пытаясь понять, что именно творится вокруг.

Среди высоких желтых поганок то тут, то там, виднелись вкрапления более приземистых сородичей или ярко-рыжие пятна новых плацдармов, завоеванных грибками ржавчины. Налево группа ветвистых грибов словно пародировала настоящий земной лес. За ними Барл увидел тускло-зеленые листья капусты.

Поскольку солнце никогда не пробивалось сквозь вечные облака, капуста росла бледной и тусклой. Даже плесень и слизь выглядели более броскими и ярко-зелеными, чем она. Но капуста являлась самым большим растением из всего, что когда-либо видел Барл. Ее покачивающиеся на ветру белые крестообразные цветочки выделялись на фоне желтовато-зеленоватых листьев. И вот, на глазах у парня, она из зеленой стала превращаться в черную.

Три большие личинки лениво жевали капустный лист. Внезапно сначала одна, затем другая задергались, и Барл увидел, как их окружает нечто черное. Затем они начали покрываться какими-то темными пятнышками.

Личинки стали черными от покрывших их всепожирающих муравьев. Вся капуста сделалась черной. То, как извивались личинки, показывало, какие муки они испытывают, пока их жрут заживо. А затем Барл увидел, как еще ближе, на желтых грибах, появился край черной волны. Бурлящий живой потоп с гулом, шелестом и пронзительными скрипами тек вперед по земле.

У Барла буквально волосы встали дыбом. Он понял, что это такое, и не стал терять времени на размышления. Задохнувшись от полнейшего ужаса и забыв обо всем, он развернулся и бросился бежать.

Черный прилив катил за ним.

Барл выбросил съедобный гриб, который нес под мышкой. Но, тем не менее, несясь между перепутанными зарослями грибов и игнорируя опасности, которых прежде остерегался, он не выронил свою зазубренную дубинку.

Появились огромные мухи. Они громко гудели над головой. Барл отмахнулся дубинкой, и тут же получил удар крылом по плечу.

Он бросился в сторону и побежал еще быстрее. На его теле все еще оставался рыбий жир, теперь он прогорк, и зловоние привлекало мух. Сперва полдесятка, а затем и десяток этих тварей величиной с фазана с громким гулом летели следом.

Потом что-то тяжелое опустилось на голову. И еще одно. Это две отвратительные мухи обосновались на испачканных жиром волосах и тут же принялись втягивать жир своими волосатыми питательными трубками. Барл сбросил их свободной рукой и продолжал бежать без остановок, слыша скрежет и скрип муравьев за спиной.

Эти звуки не умолкали, но их заглушало гудение сопровождающих его мух. Оно усиливалось с увеличением численности стаи и вскоре превратилось в глубокий органный бас. И все же мухи, хотя тоже ставшие большими на забытой планете, увеличились не настолько, как некоторые другие насекомые. Тут не встречалось больших куч гниющих отбросов, куда бы они могли откладывать яйца. Муравьи хорошо работали мусорщиками, унося останки погибших существ задолго до того, как те начали бы издавать аромат, столь любимый личинками мух. Мух развелось действительно много только в отдельных местах. И там они летали тучами.

Вот такое облако и собиралось над Барлом, пока он спасался бегством. Казалось, что его преследует миниатюрный вихрь – вихрь, состоящий из мохнатых тел с фасеточными глазами. Парню приходилось на бегу махать перед собой дубинкой, чтобы расчистить путь. Почти каждый удар попадал по плохо бронированному телу, и оно лопалось, испуская струю красноватой жидкости.

Затем спину Барла пронзила боль, точно от раскаленного железа. Одна из мух проткнула острым наконечником хоботка его кожу, чтобы сосать кровь. Барл вскрикнул и ударил дубиной по ножке почерневшей, пятнистой поганки.

Раздался влажный треск. Поганка лопнула со странным хлюпаньем. Слишком много существ отложили внутрь нее свои яйца, поэтому там образовалась сплошная масса вязкой, вонючей жижи.

Упав на землю, поганка разлетелась на части, разбрызгивая на ярды вокруг свое зловонное содержимое, в котором корчились крошечные безголовые личинки.

Гудение мух поднялось на октаву выше. В нем послышалось торжествующее удовлетворение. Они ринулись пировать. Барл пошатнулся, но удержал равновесие и побежал дальше. Лишь три-четыре мухи последовали за ним. Остальные расселись по краям разбрызганной жижи, трепеща от сладострастия. Барл убил тех, что еще летели над его головой, причем не всех, а половину оставил пировать на телах своих подружек.

Потом он пробежал под широко раскинувшимися листьями одинокой гигантской капусты. Там большой кузнечик припал к земле, подгрызая горизонтально двигающимися челюстями капустный лист. Выше него другой лист поедали с полдесятка крупных гусениц, затем одна из них спустилась пониже, закрепилась и принялась заворачиваться в кокон для долго сна, пока будет проходить метаморфозу.

Позади, на расстоянии мили, неуклонно двигался черный прилив бродячих муравьев. Капуста, кузнечик, глупые гусеницы на ее листьях – все сожрут маленькие черные демоны. Коконы тоже будут уничтожены. Кузнечик станет отбиваться сильными задними ногами, но все равно будет растерзан на куски.

Шум от войска наступающих муравьев уже заглушал все остальные звуки. Барл бежал со всех ног, дыхание спирало в груди, глаза широко распахнулись в панике. Он один во всем окружающем мире распознал следующую за ним по пятам опасность. Насекомые, мимо которых он пробегал, занимались своими делами с ужасной, всепоглощающей деловитостью, известной только миру насекомых.

Сердце Барла безумно колотилось. Дыхание свистело в горле. А сзади его нагоняла лавина бродячих муравьев. Они уже наткнулись на пирующих мух. Некоторые успели взлететь и спаслись. Другие слишком увлеклись восхитительной едой. Извивавшихся личинок, захваченных врасплох, когда разлилась жижа, составлявшая их маленький мирок, растерзали и съели тут же. Потом и мухи исчезли в крошечных жадных утробах. А сомкнутые ряды муравьев двигались дальше.

Барл уже не слышал ничего, кроме скрипа муравьиных конечностей, писка и шелеста. Время от времени сквозь этот шум прорывались другие звуки: предсмертный вопль схваченного кузнечика, низкие, басовитые вскрики мух.

Перед ордой расстилался мир, кишащий жизнью. Наверху лениво парили бабочки, внизу жирели толстые личинки, пировали кузнечики, спокойно сидели в своих логовах громадные пауки, с неподражаемым терпением ожидавшие, пока в их клейкие ловушки попадется добыча, громыхали через леса грибов бронированные жуки, разыскивая еду и занимаясь любовью чудовищным образом.

Позади же широкого фронта армии муравьев оставалась только пустота. Муравьи истребляли всю жизнь, лишь одинокие летающие существа беспомощно порхали над притихшим, мертвым пейзажем. И даже там то и дело проходили отдельные группки муравьев, разыскивая остатки жизни, пропущенные основным составом армии.

Барл тратил последние унции сил. Ноги его дрожали. Дыхание мучительно клокотало в груди. Лоб покрылся потом. Парень бежал, спасаясь и отчаянно чувствуя, как смерть идет за ним по пятам. Он бежал так, словно его маленькая жизнь среди миллионов трагических смертей одного единственного дня являлась тем, ради чего и была создана Вселенная.

На западе облака покраснели. А на востоке серое небо все больше темнело. В сумерках дневные существа укладывались спать, а ночные еще не проснулись. Но во многих укрытиях и убежищах уже начиналось шевеление. Невзирая на приближающуюся темноту, Барл пробежал ярдов сто открытого пространства. Дальше путь ему преградили заросли красивых золотистых грибов. В них крылась опасность. Парень обошел грибы стороной и вовремя заметил, как в сером сумраке блеснула поверхность чего-то белесого всего в ярде над землей. Приблизившись, он узнал паутину еще одного вида пауков. На Земле такие встречались лишь на живых изгородях и других похожих местах, сверкая алмазными россыпями росы поутру. Паутина прикреплялась шнурами, но не имела никакого геометрического рисунка. На Земле, занимаясь уборкой, домашние хозяйки с раздражением смахивали подобные паутинки тряпками из углов. На забытой планете она превратилась в крепкую сеть, покрытую клеем и увеличивающуюся день ото дня, пока беспокойный паук-прядильщик бегал по ней, неустанно протягивая за собой липкий шнур.

У Барла не оставалось выбора – пришлось огибать и ее, невзирая на то, что сзади наступала ревущая орда муравьев. А впереди подступала ночь. Человеку немыслимо путешествовать по низменности после наступления темноты. В такой кошмарной местности это не удавалось никому. Парню предстояло не только избежать армии муравьев, но и найти себе убежище – причем быстро, если он хочет увидеть завтрашний рассвет. Но сейчас не было времени думать. Нужно было бежать.

Барл наткнулся на препятствие из гриба-дождевика, и тот выстрелил в небо струей спор. А впереди возвышалась гряда странно окрашенных холмов – фиолетовых, зеленых, черных и золотистых – они прорастали друг в друга, оплетали друг друга, возвышаясь на высоту шестидесяти-семидесяти футов. Над ними висела странная сероватая дымка. Она казалась, скорее, тонким слоем испарений, а не туманом, и, цепляясь за выступы холмов, медленно поднималась вверх, чтобы собраться плотной тучей над их вершинами.

Сами холмы представляли собой вовсе не геологические образования, а массу грибов, растущих друг на друге, образуя постепенно каменеющие слои. На этих холмах росли различные грибки, плесень и ржавчина. Все вместе они образовывали странное скопление, превратившееся в горную гряду, она тянулась через сумасшедший пейзаж на мили в разные стороны.

Барл полез по ближайшему склону. Временами поверхность покрывала твердая корка, на которой он легко мог держаться, но порой ноги погружались до середины икр. Барл отчаянно карабкался вверх. Задыхаясь, чувствуя боль в груди, он взобрался на вершину первого холма, спустился в мелкую долину по другую сторону и полез на следующий склон. Позади оставался отчетливый след потревоженных, разбегающихся созданий, нашедших приют в толще живого холма. То и дело удирали разбуженные появлением человека маленькие многоножки. В оставленных им следах извивались жирные белые черви. В поле зрения то и дело попадали и тут же исчезали разнообразные жуки.

Одолев полмили, Барл лишился последних сил. Он споткнулся, упал и остался лежать, хрипло дыша. Серое небо над ним стало темно-красным, и краснота быстро таяла, поглощенная тьмой. Но с запада еще лился угасающий свет.

Парень судорожно, со всхлипом дышал, стискивая в руках зазубренную дубинку. Что-то огромное, с крыльями-парусами, взмыло силуэтом на фоне заката. Барл лежал неподвижно, стараясь восстановить дыхание и силу в ногах.

Шум от муравьиной армии не умолкал. Наконец, над гребнем последнего холмика, который преодолел Барл, появились сначала две маленькие блестящие антенны, а потом и весь муравей. Предтеча орды смело двинулся вперед, неустанно махая антеннами. Барл услышал тихое пощелкивание его лапок.

Навстречу муравью летело облачко испарений. Тех самых, что собирались над горной грядой в низкое облако. Облачко окутало муравья, и тот вдруг задергался, беспорядочно размахивая лапками. Если бы на месте насекомого оказалось другое животное, то оно задохнулось бы сразу. Но муравьи дышат через вентиляционные отверстия на животе, поэтому этот лишь беспомощно корчился на губчатой поверхности холма.

Барл вдруг почувствовал сначала тепло, потом жар. Впечатление неожиданное и непонятное, поскольку он никогда не ощущал тепла открытого огня или солнца. Единственное тепло, известное ему – это теплое убежище, куда набивались его соплеменники, чтобы спрятаться от промозглой ночной сырости.

Их дыхание и тепло тел нагревали убежище и помогали выжить. Но здесь температура воздуха поднялась куда выше. Она стала невыносимой. Барл с усилием пошевелился, и на мгновение ощутил под собой прохладную поверхность гриба. Но жар вокруг продолжал нарастать, пока кожа парня не покраснела, и ее не начало жечь.

Казалось, что разреженные испарения сгущаются. От них уже болели легкие, и глаза наполнялись слезами. Барл все еще дышал с трудом, хотя кратковременный отдых сделал свое дело. Но жар заставил его вскочить на ноги. Он с трудом вскарабкался на гребень следующего холма и оглянулся.

Парень стоял на самом высоком холме и видел фиолетовые гряды, уходящие в сгущающиеся сумерки. Он проделал уже больше половины пути до северного края холмов. Осталось около четверти мили. Но на востоке и западе цепи фиолетовых холмов казались непрерывной чередой подъемов и спусков, окрашенных во всевозможные оттенки.

И почти над всеми курилась серая дымка.

С этого места все, еще не укрытые темнотой холмы, виделись как на ладони. Позади, там, откуда пришел человек, армия муравьев уже выливалась на горную гряду. Разведчики и передовые группы носились туда-сюда, останавливаясь только для того, чтобы сожрать существ, обитавших в поверхностных слоях холмов-грибов. Но основная часть армии непреклонно двигалась вперед.

Вот только фиолетовые холмы были не просто навалами грунта, а живыми, хотя и гниющими, колониями грибов, пронизанных многочисленными туннелями, пещерами и тайными убежищами. Туда и вторглись муравьи. Они понеслись по проходам, пожирая все на своем пути.

Барл оперся на свою дубинку, тупо глядя вперед. Бежать дальше не осталось сил. Муравьи быстро растекались по холмам. Вскоре они нагонят его.

Вдалеке справа испарения сделались гуще. В полумраке появился тонкий столб дыма. Разумеется, Барл не знал, что такое дым. И конечно же, не мог предположить, что в глубине беспорядочно растущих холмов постепенно повышалось давление, и развивались окислительные процессы. А вместе с окислением поднималась и температура, пока во влажной темноте сердцевины холмов не началось самовозгорание.

Толстенные напластования грибов, подобных труту, начали потихоньку тлеть. Огонь не загорался, поскольку плотная поверхность холмов препятствовала притоку воздуха. Но когда внутрь ринулись муравьи, прогрызая новые ходы и отверстия, по туннелям резко потянуло сквозняком, и кислород соприкоснулся с очагами тления.

Медленное тление ускорилось. Искорки превращались в угольки. Дымки начали искрить. Уже с десяток столбов перемешанного с паром дыма возносился к небесам, и он собирался плотным покровом над фиолетовыми холмами. Барл безучастно смотрел, как сомкнутые ряды муравьиной армии маршируют прямо в разгорающуюся печь.

Когда муравьи встретились с рекой, то инстинктивно отпрянули и сменили курс. Они знали, что такое вода. Но с огнем их предки не сталкивались. Даже на Земле в бассейне Амазонки не бывает лесных пожаров. А уж на забытой планете никогда не возникало открытого огня, не считая того времени, когда первые колонисты пытались разводить костры. Поэтому у муравьев не было и быть не могло врожденного страха перед огнем. Они спокойно шли в отверзающиеся в холмах светящиеся норы, хватали мандибулами прыгающие язычки огня и бросались на горящие угли, пытаясь их укусить.

Светящиеся отверстия расширялись по мере того, как сгорала фиолетовая поверхность грибов, давая еще больше доступа свежему воздуху. Барл взирал на происходящее с полным непониманием и безо всякого удовлетворения. Он стоял, собираясь с силами, пока дыхание не выровнялось. А когда приближающийся жар заставил кожу покраснеть, а густеющий дым наполнил глаза слезами, парень начал медленно отступать, опираясь на дубинку и часто оглядываясь назад.

Наступила ночь, но там, где двигалась орда муравьев, сделалось совсем светло от огня. И муравьи шли вперед, с пронзительным воинственным скрипом. Они шли вперед… прямиком в огненный ад. Наконец, от великой армии остались лишь отдельные небольшие группки, они бестолково носились вокруг по холмам, лишившим жизни соплеменников. А от сгоревшего в печи холмов войска остался лишь резкий, неприятный запах.

Сгорая в пламени, муравьи испытывали такую боль, такие муки, какие не захотел бы испытать никто из живых. А всему виной стала безумная храбрость, они нападали на огонь и, уже катаясь от боли по земле, сжимали в мандибулах горящие угли. Барл слышал их предсмертный скрип. Ослепленные, со сгоревшими антеннами и отказавшими лапками, они все равно ползли вперед, пытаясь напасть на безжалостного врага.

Парень медленно брел по холмам. Дважды он замечал разрозненные остатки уничтоженной армии, носившиеся между горящими отверстиями. Барл зорко следил, чтобы не наткнуться на них. Потом на него выскочил один-единственный муравей. Парень раздробил ему голову своей дубиной, а бежавшие следом сотоварищи тут же набросились на корчившееся тело.

На западе исчезли последние отблески заката. Окрестности освещало лишь зарево от горящих холмов. Начался мелкий нудный дождик, который шел каждую ночь, и забарабанил по склонам.

Спустившись с последнего холма, Барл почувствовал под ногами твердую землю и замер, прислушиваясь. В сотне футов впереди что-то зашелестело в зарослях поганок. Послышалась какая-то возня, топот ног. Затем что-то массивное взлетело вверх, рассекая могучими ударами крыльев ночной воздух. Ударил порыв ветра, и Барл поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть пролетевшую над ним ночную бабочку. Он повернулся, чтобы проследить за ней, и увидел, как яркий свет заполнил весь горизонт позади. Холмы разгорелись не на шутку.

Усталый путник присел возле приземистой поганки и стал дожидаться рассвета. Дождик нервно барабанил по шляпке гриба.

Парень не спал в своем ненадежном укрытии, ведь в темноте всегда крылась опасность. Хотя темнота вокруг и была совсем не такой, к какой он привык. Огонь в холмах продолжал гореть. Зарево на горизонте становилось все ярче и ближе.

Барл с дрожью наблюдал за ним. Он никогда прежде не видел огонь, а теперь им были освещены даже сплошные облака на небе. Пламя охватило холмы на протяжении десятка миль в длину и от полутора до трех миль в ширину, озаряя окружающий мир небывалым светом. Отсвет на небе напоминал зарево от больших городов. И словно самолеты над городами, над горящими холмами вились привлеченные пламенем ночные жители.

Большие бабочки, жуки, гигантские комары и мошка, достигшие на забытой планете небывалых размеров, летали и парили над пламенем. Поскольку огонь разгорался все сильнее, Барл отчетливо видел их – громадных, изящных созданий, проносившихся над раскаленными добела горящими холмами. Он обратил внимание на огромную ночную бабочку с тридцатифутовыми крыльями невероятно яркой расцветки и большими глазами, пылающими, словно гранаты.

Бабочка поднялась над холмами на высоту футов в сорок. Невероятно красивые крылья трепетали, точно паруса на ветру. На какое-то мгновение она застыла в воздухе, сверкающая и прекрасная, с покрытым блестящим мехом телом. А затем внезапно бросилась в самое большое, пышущее огнем отверстие на вершине холма. Она добровольно бросилась в печь, словно опьяненная красотой пламени.

Над пожаром неуклюже летали жуки, распростерши жесткие надкрылья. В идущем снизу свете они сияли, точно полированный металл. Их тела проносились сквозь дым подобно метеорам.

Барл стал свидетелем странных столкновений и еще более странных встреч. Мужские и женские особи летающих созданий кружились в свете пожара, словно исполняя танец любви и смерти. Они взмывали вверх на такую высоту, что пропадали из глаз, а потом, в экстазе любви, пикировали вниз головой прямо в ревущий огонь.

Существа прибывали со всех сторон. Ярко-желтая бабочка с пушистым телом пронеслась прямо навстречу гибели. Еще одна бабочка, черная, с ужасными разводами на крыльях, принялась парить над самым пламенем, точно черное пятнышко в солнечном свете.

Сидя под поганкой, Барл невольно следил за этой фантасмагорией, а редкие капли непрестанного дождя барабанили по шляпке гриба, и доносилось непрерывное шипение испарявшейся в огне воды.

Глава 4. Убийца чудовищ

А НОЧЬ ВСЕ длилась. Несмотря на то, что ночные обитатели один за другим ныряли в огонь, число их росло, потому что со всех сторон прилетали все новые. Барл застыл в напряженной позе, а его ум пытался дать хоть какое-нибудь объяснение увиденному. Постепенно небо на востоке начало сереть, становилась все светлее, пока, наконец, не настал новый день. Огонь в горящих холмах, казалось, потускнел и умер, потому что вокруг стало и так светло. Долгое время спустя Барл выполз из-под своего укрытия и поднялся на ноги.

Не далее, чем через двести шагов от места, где он стоял, сплошная стена дыма поднималась из тлеющих холмов и тянулась на много миль в обе стороны. Налюбовавшись, он повернулся, чтобы продолжить путь, и заметил останки одной из ночных трагедий.

Огонь опалил подлетевшую близко ночную бабочку, и у нее еще хватило сил отлететь подальше. Если бы она могла продолжать полет, то непременно вернулась бы к сияющему божеству. Но теперь бабочка лежала на земле с безнадежно обгоревшими антеннами. В одном из ярких крыльев зияла дыра. Глаза потускнели от огня. Изящные лапки сломались во время падения. Бабочка беспомощно лежала на земле с обрубками сгоревших антенн, и лишь ее тело мучительно пульсировало и подергивалось от боли.

Барл подошел. И поднял свою дубинку.

Когда он продолжил путь, на плечах у него красовался бархатный плащ, переливающийся всеми цветами радуги. Великолепный мягкий синий мех бабочки ниспадал с головы, закрепленный налобной повязкой из остатков ее золотистых антенн.

Барл шел, не торопясь, одетый так, как еще не одевался ни один человек на этой планете за все прошедшие века. Через некоторое время он наткнулся еще на одну жертву ночного кошмара – и обзавелся копьем, еще более длинным, острым и смертоносным, чем предыдущее. Таким он и направился к Сайе, разодетым, будто индийский принц на свадебной процессии, хотя, разумеется, ни один принц еще не щеголял в таком одеянии.

Парень прошагал много миль по обширному лесу поганок на тонких ножках. Они склонялись к нему высоко над головой, красочные, покрытые паразитами и подгнившие у основания. Дважды он натыкался на открытые поляны, где гнили пузырящиеся лужи зеленой слизи. Потом спрятался от чудовищного жука-скарабея, почти в три ярда длиной и гремящего не хуже гигантской машины.

Глядя на тяжелую броню и загнутые внутрь челюсти монстра, он почти позавидовал его вооружению. Но еще не настало то время, когда Барл и его сородичи станут охотиться на таких гигантов ради сочного мяса в бронированных конечностях. Пока что Барл еще оставался дикарем: темным, невежественным и чрезвычайно пугливым. Единственным существенным прогрессом стало то, что прежде он убегал без раздумий, теперь же останавливался, чтобы подумать, должен ли он вообще убегать.

Осторожно пробираясь по тенистому лесу в бархатном плаще, с зазубренной лапой жука на полоске сухожилия, обернутой вокруг пояса, и новым копьем немного выше своего роста, он выглядел похожим на завоевателя. Но в душе по-прежнему оставался слабым, боязливым существом, а никак не ровней кишащим вокруг чудовищным созданиям. Барл был слаб, и в этом крылась надежда на будущее. Потому, что если бы он оказался силен, то ему не потребовалось бы мыслить.

За сотни тысяч лет до него, предкам людей приходилось развивать мозги в качестве компенсации за отсутствие когтей или клыков. Будучи ничуть не хуже любого из них, Барл вынужден был избегать более изощренных опасностей и противостоять более страшным и коварным врагам. Его предки изобрели ножи, копья и ракеты, но существа, окружавшие Барла, имели вооружение, в тысячу раз смертоноснее того, от которого защищались древние люди.

Однако Барл обладал одной способностью, выгодно отличавшей его от мира насекомых – разумом.

Внезапно парень замер, услышав низкий рев, доносившийся из зарослей. Он в панике присел и на мгновение замер, прислушиваясь.

Рев раздался снова, на сей раз с какими-то ворчливыми нотками. Потом Барл услышал глухой удар и возню существа, угодившего в ловушку. С хлюпаньем рухнул высокий гриб. Кто-то отчаянно боролся с кем-то, но Барл пока что не знал, какие существа устроили схватку у него на пути.

Он ждал, постепенно шум удалялся. Дыхание Барла выправилось, храбрость вернулась к нему. Парню хотелось выползти из укрытия и обойти это место стороной, но победило любопытство. Вместо того, чтобы обогнуть опасный участок, он, крадучись, двинулся к источнику шума.

Осторожно высунувшись между двух кремовых ножек поганок, он увидел широкую, воронкообразную шелковую ловушку, раскинувшуюся перед ним ярдах в двадцати и уходившую вглубь леса. Глаз различал в ней отдельные волокна, но сама ткань выглядела гладкой и очень красивой. Ее удерживали прикрепленные к земле растяжки, а отверстие воронки вело неизвестно куда, через него протянулись отдельные веревки из паутины толщиной в пол-пальца Барла.

Эту ловушку сплел лабиринтовый паук. Одна нить не обладала достаточной крепостью, чтобы удержать даже самое слабое создание, но таких волокон здесь сплелись тысячи. В липком лабиринте запутался сверчок. Его конечности дергались и рвали нити, но тут же запутывались в десятках новых. Сверчок бился, время от времени издавая низкий, басовитый рев.

Барл вздохнул с облегчением. Он зачарованно глядел на это зрелище. Обычная гибель рядового насекомого не производила на него никакого впечатления. В полном смертей кошмарном мире они происходили слишком часто. К тому же, существовало очень мало насекомых, специально охотившихся на людей. Большинство предпочитало определенную добычу, и не искало никакой другой.

Но тут жил паук, а они ужасно неразборчивы. Какое-то несчастное насекомое, пожираемое пауком, служило ярким примером того, что могло бы случиться и с Барлом. Так что он оставался настороже, перебегая взглядом от сверчка к странному отверстию позади воронки-лабиринта.

В отверстии было темно. Два ярких, блестящих глаза смотрели из туннеля, где ждал паук. Потом он немного высунулся наружу – серый с двойной черной лентой через грудь и двумя протянувшимися по животу полосами – пестро-коричневой и белой. Когда же тот вылез целиком и устремился к своей добыче, парень увидел сзади два странных придатка, напоминавших хвосты.

Сверчок еще дергался, но крики его слабели из-за шнуров, опутавших конечности. Барл наблюдал, как паук бросился на сверчка, а тот конвульсивно содрогнулся в последний раз, когда клыки паука проникли сквозь броню.

Потом паук принялся питаться. Со скотским наслаждением он высосал всю жидкость из тела своей жертвы.

Как вдруг дыхание сперло в груди у Барла. Но вовсе не потому, что он что-то увидел или услышал. А потому, что пришла неожиданная мысль.

Несколько секунд колени у парня дрожали от приступа внезапной паники. Он вспомнил, что именно он, Барл, убил тарантула на холме из красной глины. Правда, то убийство больше походило на несчастный случай и чуть не стоило ему жизни в паутине другого паука. Но… но он убил паука, причем самого смертоносного вида. И теперь Барлу пришло в голову, что он может убить и другого.

На забытой планете пауки сделались людоедами. О них мало что было известно, потому что изучать их повадки смертельно опасно. Хотя все люди знали, что тенетные пауки – плетущие ловчие сети – никогда не покидают свои ловушки. Никогда! И Барл представил, как он делает немыслимое, невероятно смелое дело, используя этот факт.

Он повторял себе, что не сможет этого сделать, что он погибнет, однако, обошел ловушку и приблизился к ней с тыла, подкравшись футов на десять к туннелю паука.

Затем принялся ждать.

Сквозь дырки в паутине проглядывало серое туловище паука. Барл видел, как тот оставил, наконец, пустую скорлупу – все, что осталось от сверчка – чтобы вернуться к своему месту отдыха, где стены туннеля устланы мягкой тканью. По дороге он заменил в воронке оборванные нити ловушки на свежие.

Волосы парня стояли дыбом от жуткого страха, но его уже захватила рискованная идея.

Туннель и гнездо в его конце не были прорыты в земле, а висели в воздухе, сотканные из той же паутины.

Так что серый паук лежал в своем гнезде, будто в роскошном гамаке, ожидая появления новых жертв.

Лицо Барла уже покрылось потом, когда он ухватился за копье. Идея напасть на паука ужасала. Но, практически, человеку не грозило никакой опасности вплоть до того момента, когда он воткнет копье, потому что пауки никогда не покидают свои сети и не начинают охотиться вокруг.

Поэтому, хотя Барл и вспотел от страха, но потверже ухватил копье и ударил им в выпуклость, образовавшуюся в гнезде, когда туда ушел паук. Ударил изо всех сил, с истеричной яростью.

Затем ринулся прочь так, словно сам дьявол гнался за ним.

Прошло много времени, пока он не осмелился вернуться, с бешено бьющимся у горла сердцем. Барла встретила лишь тишина. Он пропустил конвульсии раненого хищника, не слышал скрежета его клыков на копье, не видел, как рвались шелковые нити туннеля, пока их хозяин бился в смертельной агонии. В шелковом туннеле виднелась большая прореха, под ней натекла вонючая лужа какой-то жидкости. Время от времени туда падала очередная капля. А из прорехи наполовину свисал огромный паук с торчавшим из него копьем.

Барл смотрел на него и даже сейчас не мог поверить тому, что видел. Мертвые глаза паука уставились на парня с застывшей в них безумной яростью. Клыки все еще были оскалены. Волосатые лапы торчали в стороны, словно стремились разорвать проделанное отверстие еще шире.

Затем Барла охватил приступ восторга. Почти сорок поколений его племя вело образ жизни мелких паразитов, прятавшихся ото всех, беспомощно ожидавших гибели и пронзительно вопивших, когда смерть приходила за ними. Но он, Барл, взял реванш. Он, человек, убил паука! Парень набрал полную грудь воздуха. Его соплеменники всегда вели себя как можно тише, стараясь не издавать ни звука. Но внезапно, к его собственному удивлению, из груди Барла вырвался торжествующий вопль – первый за две тысячи лет охотничий клич человека на забытой планете.

В следующую секунду его сердце замерло от ужаса из-за того, что он произвел столько шума. Барл прислушался, содрогаясь от страха. Но мир насекомых не обратил на него никакого внимания. Тогда, все еще дрожа, но уже преисполнившись гордости, Барл подошел к своей добыче и выдернул копье, готовый броситься бежать, если паук шевельнется. Но тот не двигался. Он был мертв. На копье осталась его кровь. Барл тщательно вытер оружие о кожистую поганку. Затем…

Он подумал о Сайе и своих соплеменниках. Вздрагивающий и в то же время бесконечно гордый своим подвигом, он вытащил паука из гнезда. Потом перевернул с живота на спину и положил две его волосатые лапы себе на плечи. Когда Барл пошел, таща паука за собой, остальные его лапы беспомощно волочились по земле.

Такое диво случилось впервые в истории забытой планеты. В бархатном плаще, переливающемся всеми красками, в меховой шапке, поддерживаемой на голове повязкой из золотистой антенны, с копьем в руке и отвратительной тушей серого паука позади, Барл представлял собой действительно странное зрелище.

Как он и предполагал, другие существа убегали от него из-за паучьей туши, которую Барл волочил за собой. Фактически, насекомые не ведают страха. Но они признают своих естественных врагов. Это просто необходимо. Однако, жизнь на низменности забытой планеты шла своим чередом, невзирая на подвиг одного, отдельно взятого человека.

Барл шел, пока не наткнулся на долину, полную раздавленных и изодранных желтых грибов. Среди них не торчало ни одной целой шляпки. Все грибы были полны личинок, разжижающих твердое тело гриба до такой степени, что оно начинало капать на землю. Жидкость собиралась в центре долины в золотистое озерцо. Еще прежде, чем он разглядел все это, Барл услышал громкое, звучное жужжание. Он остановился и глянул вниз. Поверхность золотистого водоема отражала серое небо и темные пеньки грибов на склонах, выглядевших так, словно они почернели от пожара. Ручеек золотистой жидкости струился по выступу скалы, а повсюду по краям водоема и ручейка рядами и колоннами, сотнями и тысячами, казалось, даже миллионами, сидели большие золотисто-зеленые мухи.

Мухи выглядели небольшими по сравнению со многими другими насекомыми на этой планете. Они откладывали сотни яиц в гниющие останки погибших насекомых или в грибы. Чтобы прокормить личинок, требовались большие запасы еды, поэтому мухи вынужденно оставались сравнительно маленькими, иначе труп кузнечика мог бы прокормить лишь несколько личинок вместо сотен. Точно такой же предел был положен и размерам червей, чтобы они могли сотнями пировать на одном грибе.

Но не имелось никаких пределов жадности взрослых насекомых. Навозные мухи, зеленые, как бутылочное стекло, с металлическим блеском, рядами сидели за «банкетным столом». А кружившиеся над золотистым бассейном, как раз издавали тот самый гул, что привлек внимание Барла. Тела летунов блестели и сверкали, когда они носились взад и вперед в поисках свободного места, поскольку тоже хотели принять участие в оргии.

Уже отыскавшие для себя пиршественные места, сидели неподвижно, словно вырезанные из металла. Барл наблюдал за ними. Потом засек движение наверху.

Тонкая блестящая фигура стремительно прорезала воздух, превратившись в иглоподобное тело с прозрачными сверкающими крыльями и двумя громадными глазами. Она сделала большой круг и снова приблизилась, становясь мерцающей стрекозой больше двадцати футов в длину. На секунду зависла над бассейном, затем спикировала вниз, щелкая челюстями. Челюсти щелкали снова и снова. Барл не мог уследить за их движениями. Но с каждый щелчком исчезало блестящее тело мухи.

Потом появилась вторая стрекоза, третья. Они летали над золотистым бассейном, делая в воздухе неожиданные остановки, повороты и пируэты, существа невероятной свирепости и красоты. В массе гудящих мух даже самый жадный аппетит должен был удовлетвориться очень быстро, но стрекозы все летали, бешено сея смерть и разрушение.

И все это время низкое, басовитое жужжание не умолкало. Их сородичи сотнями погибали буквально у них над головами, но, тем не менее блестящие ряды мух с красными глазами все так же тянули жидкость из водоема. Стрекозы пировали до тех пор, пока не могли уже сделать ни одного глотка. Но даже тогда они продолжали носиться над озерцом, истребляя мух, чьи тела, уже несъеденными, падали вниз.

Мертвые мухи падали среди своих пирующих собратьев. Затем одна из сидевших внизу запустила свой отвратительный хоботок в искалеченную товарку и стала тянуть содержимое ее тела. К ней присоединилась другая, затем третья. Вскоре целая группа сидела, плотно прижавшись друг к другу, на своем каннибальском банкете.

Барл отправился дальше, оставив стрекоз продолжать бойню, а мух восторженно пировать. Причем на их «столе» постоянно прибавлялось свежей пищи в виде падающих сверху дождем мертвых собратьев и товарок.

А через несколько миль парень наткнулся на знакомый ориентир. Он хорошо его знал, хотя предпочитал держаться на безопасном расстоянии. На краю равнины высилась одинокая скала. Наверху каменный выступ образовал нечто вроде крыши, под которой оборудовал сказочно красивое жилище волосатый паук. Большое белое полушарие прикреплялось к скале длинными, заякоренными канатами.

Все люди избегали этого места. Из этого гнезда паук выходил на охоту. Внутри шелкового шара возлежало на мягчайших шелковых подушках злобное чудовище. Внешне гнездо смотрелось прекрасно. Однако, если бы вы отважились проникнуть внутрь, через занавешенный шелком вход, то увидели бы адское создание.

Разумеется, Барл знал это место. Стены волшебного дворца украшали охотничьи трофеи, а вделанные в каркас сооружения камешки и целые валуны придавали ему прочность, и оно устояло бы даже в штормовой ветер, хотя дул он здесь крайне редко.

Среди камней и останков брони насекомых выделялось особое произведение искусства – человеческий скелет. Гибель этого человека два года назад спасла Барлу жизнь. Они шли вместе в поисках съедобных грибов. Здешний паук был охотником, а не прядильщиком сетей. Внезапно он выпрыгнул из-за большого дождевика. Оба человека замерли от ужаса. Тогда паук шагнул вперед и сознательно выбрал себе жертву. Он выбрал не Барла.

Теперь же Барл, несколько напуганный собственными воспоминаниями, глядел на логово своего старого врага. Возможно, когда-нибудь…

Но сейчас он направился дальше. Парень прошел мимо зарослей, где спряталась на день ночная бабочка, мимо бассейна слизи, в котором скрывалось что-то неизвестное, но ужасное. Затем миновал небольшой лес грибов, светящихся по ночам, и место, где в темные часы оглушительно трещали жуки, выискивающие трюфели.

А затем Барл увидел Сайю. Он заметил, как мелькнуло и исчезло за приземистой поганкой розовое пятнышко кожи, и рванулся вперед, выкрикнув ее имя. Сайя появилась и с ужасом уставилась на человека, за которым волочилось кошмарное тело паука. Она вскрикнула от ужаса, и Барл понял, в чем дело. Он выпустил паучьи лапы и бросился к ней.

Они встретились. Сайя робко стояла, пока не узнала бегущего. Тогда она действительно изумилась. С золотистыми антеннами, торчащими над головой, в бархатном плаще из синего меха ночной бабочки, с копьем в руке и с мертвым пауком позади – это был не тот Барл, каким она его помнила.

Барл вял ее за руки и что-то с гордостью забормотал. Девушка уставилась на него и его жертву… Но человеческий язык настолько обеднел, что она не сразу смогла понять парня. Затем глаза ее заблестели, и Сайя потянулась к нему дрожащими пальцами.

Когда их увидели другие соплеменники, они несли мертвого паука, причем Сайя выглядела более гордой, чем Барл.

Глава 5. Мясо – добыча человека!

В СВОЕМ РАЗВИТИИ от дикого состояния, основной помехой, заставлявшей людей страдать, был тот факт, что они люди. Иными словами говоря, люди всегда должны бороться с препятствиями, просто потому, что они – люди. Возвращение Барла в племя вызвало те же проблемы. Барл ожидал, что все увидят, насколько он великолепен, какой отважный новатор, и оценят другие его выдающиеся качества. Еще он ждал, что на него станут взирать со страхом. И надеялся, что его вид вызовет у людей нечто вроде экстаза.

Практически, так и получилось. Соплеменники больше часа толпились вокруг, а Барл, пользуясь скудным словарем, пытался поведать им о своих уникальных достижениях и приключениях двух последних дней и ночей. Его слушали внимательно, с подобающим восхищением и гордостью за своего соплеменника.

Само по себе это стало шагом наверх. Прежде их беседы заключались, главным образом, в обсуждении того, где можно найти еду или где притаилась опасность. Практические сведения ограничивались вопросами добычи еды и сохранения собственной жизни. Давление окружающей среды оказалось настолько мощным, что сородичи Барла начисто забыли о том, что такое хвастливые рассказы. Они позабыли обо всех традициях. Люди этого мира уже и не думали об искусстве даже в самых примитивных его формах, а единственное известное им ремесло заключалось в простом стремлении выжить. Таким образом, даже выслушивание рассказов, не о еде или опасности, ознаменовало для них шаг вперед в отношении культуры.

Но пока они оставались дикарями. Члены племени, дрожа, осмотрели мертвого паука. На их лицах отчетливо проступал ужас. Они не прикоснулись к нему – взрослые совсем, а Дик и Тет очень долго. Никто и не подумал о пауке, как о еде. Слишком многие из людей племени стали пищей пауков.

Даже мертвый паук пробуждал в них страх. Впрочем, он вскоре иссяк. Маленькие дети боялись глядеть на него, но взрослые перестали обращать внимание. Лишь два долговязых подростка попытались оторвать мохнатую лапу, чтобы и дальше пугать ею малышей. Но у них ничего не получилось, они даже не подумали о том, что ее можно отрезать. Да и все равно, отрезать ее было нечем.

Старый Джон, хрипя и кашляя, побрел добывать еду. Уходя, он махнул Барлу рукой. Тот возмутился. Но это правда, он не принес еды. А людям необходимо есть.

Ушла Тама со своих хлестким языком, позвав с собой Лону – девочку-подростка, чтобы та помогла ей разыскать и принести что-нибудь съедобное. Потом Дор пошел взглянуть, не выросли ли на замеченном им местечке новые съедобные грибы. За ним на поиски еды удалилась Кори со своими детьми.

Минуло немногим больше часа, а из слушателей возле Барла осталась одна Сайя. Через два часа паука, выставленного для обозрения всему племени, нашли муравьи. И через три от него уже ничего не осталось. Весь четвертый час Барл изо всех сил пытался в десятый раз пересказать Сайе свою историю, но тут ее позвали женщины, и девушка удалилась, виновато улыбнувшись Барлу. Она отправилась помогать выкопать подземные грибы – во многом напоминающие трюфели – обнаруженные пожилой женщиной. Несомненно, Сайя собиралась разделить их с Барлом.

А через пять часов наступила ночь, и Барла снова крайне возмутило поведение соплеменников. Пока он отсутствовал, племя нашло новое убежище на ночь, и никто даже не подумал сообщить ему об этом. Если Сайя и хотела пойти за Барлом, чтобы привести в убежище, то не посмела просто по той причине, что уже стемнело.

Еще долго после того, как отыскал себе укрытие, Барл продолжал кипятиться. Он начал сильно отличаться от соплеменников лишь потому, что испытал многое, о чем они и понятия не имели. Он решил для себя дилемму, нужно ли возвращаться в свое племя. Он нашел оружие, при помощи которого обеспечил себя едой, а позже спасся от тарантула. Его открытие, что рыбий жир может помочь убежать из паутинной ловушки, имело огромное значение для всего племени. И, что самое замечательное, он сознательно убил паука. За все это время Барл несколько раз испытал триумф. А иногда даже восхищался собой.

Похвалы невозможно забыть. Человеческие склонности формировались переживаниями. Ни у кого не могло возникнуть склонности к тому, о чем он даже не подозревал. Ни один человек, познавший триумф, уже не мог оставаться таким, как прежде, он выпадал из обыденной жизни.

Таким образом, пока длилась ночь, и с низкого неба падал мелкий дождик, Барл сначала кипел от гнева – что само по себе уже было хорошо для члена племени, выросшего в робости – а затем принялся строить возмущенные планы, как заставить соплеменников принести ему побольше восхитительных ощущений, которые он впервые начал познавать.

Всю ночь он страдал в своем убежище, выбранном в спешке и плохо укрывающем от дождя. Барл страдал от текущей сверху воды несколько часов, прежде чем сообразил, что, если плащ и не полностью защищает от дождя, зато удерживает внутри просочившуюся к телу воду, которая, нагревшись, сберегает от холода. Затем он уснул. Когда наступило утро, парень почувствовал себя бодрым и выспавшимся. А также необычно чистым для дикаря.

Рассветало, и в голове у него роились тщеславные планы. Небо сделалось серым, затем побелело. Низко нависшие облака, казалось, почти касались земли, но постепенно поднимались кверху. Туман в грибном лесу редел, и дождик нехотя перестал. Когда Барл выглянул из своего укрытия, безумный мир, насколько он мог видеть, остался таким же безумным. Исчезли последние ночные насекомые. Начали просыпаться дневные.

Неподалеку от расщелины, куда Барл спрятался на ночь, находился муравейник, чудовищный по стандартам обычных планет. Его построили не из песка, а из гравия и валунов. Парень смотрел, как он пробуждается. В одном месте гладкая наружная поверхность муравейника начала крошиться, и открылось невидимое прежде отверстие. В его темной глубине почувствовалось движение. Потом наружу высунулись две тонкие, нитевидные антенны. Высунулись и тут же спрятались обратно. Внезапно отверстие расширилось. Из него появился муравей особого вида – муравей-солдат. Он постоял на открытом месте, возбужденно размахивая антеннами, точно пытаясь нащупать ими какую-нибудь опасность для своего города.

Солдат имел четырнадцать дюймов в длину и большие сильные мандибулы. Через секунду мимо него протиснулись еще два солдата. Они побежали по муравейнику, размахивая антеннами.

Потом вернулись к первому и нырнули в отверстие, удовлетворенно возвращаясь вглубь города. И, словно они принесли туда некий отчет о том, что все спокойно, потому что, минутой позже, из отверстия хлынул целый поток муравьев-рабочих, тут же занявшихся своими делами.

Город муравьев принялся за ежедневную тяжелую работу. В нем существовало множество глубоких подземных галерей: продовольственные склады, хранилища, спальни, столовые и детские, и даже королевские апартаменты, где жила муравьиная королева. Госпожу окружали придворные, кормили, расчесывали, ласкали ее и ее детей. А она сама трудилась не меньше, чем слуги, только своим, особым образом. С пробуждения до отхода ко сну она работала королевой-матерью в самом буквальном смысле этого слова. Каждые несколько минут она откладывала по яйцу дюйма по три длиной, которое тут же уносили в муниципальную детскую. И это постоянное увеличение численности населения города делало возможной и одновременно необходимой всю его безумную деятельность.

Барл вышел из укрытия, плащ тащился за ним по земле. Вскоре он почувствовал, что плащ дергают за подол. Это муравей старался оторвать от него кончик. Барл рассердился, убил муравья и тут же отступил. За последующие полчаса ему дважды приходилось ускорять шаг, чтобы не встречаться с муравьями-фуражирами. Они не стали бы нападать непосредственно на человека, поскольку тот жив – если, конечно, он не представлял опасности – но им очень хотелось отнять у него одежду.

Это раздражение тоже стало чем-то новеньким, как и остальные изменения, появившиеся в нем за последние два дня, и оно добавилось к острому недовольству Барла окружающим миром. Настроение у него совершенно испортилось, когда он встретил старого Джона, тот, хрипя, шарил в чаще ядовитых, желтых с розовым, мухоморов в поисках съедобных грибов.

Барл надменно велел Джону следовать за ним. Растрепанные бакенбарды Джона разошлись, когда он раскрыл в изумлении рот. До сих пор племя Барла представляло собой просто кучку людей. Не существовало ни организации, ни традиции, ни командиров. Как правило, жизнь человека оказывалась слишком коротка, чтобы кто-то успевал взять власть в свои руки.

Но все же Джон последовал за Барлом, когда тот направился в утренний туман. При малейшем движении парень громко кричал. Это было ужасно! Люди никогда не привлекали к себе внимания. Барл нашел Дора, самого сильного из мужчин. Чуть позже встретил Джека, чье выражение лица всегда напоминало одну из трех обезьянок, символизирующих мудрость. Затем появились Тет и Дик, желая узнать, что происходит.

Барл повел всех вперед. Через четверть мили они наткнулись на выпотрошенный панцирь, еще вчера бывший жуком-носорогом. К сегодняшнему утру сохранились лишь обломки хитиновой брони. Барл остановился, задумчиво нахмурившись. Затем показал следующим за ним дрожащим людям, как вооружиться. Дор неуверенно поднял рог носорога. Барл продемонстрировал ему, как следует наносить удар. Затем научил остальных использовать куски лап жука в качестве дубинок. Все взяли их без разговоров. На самом деле, в случае опасности они все равно положились бы на быстроту ног и способность прятаться.

Барл заворчал на своих соплеменников и повел их дальше. Небывалый поступок. Но таким же невиданным оказалось бы любое неповиновение с их стороны. Пока Барл вел их кружным путем, мужчины со страхом поглядывали по сторонам.

Затем они наткнулись на большие, привлекательные заросли золотистых съедобных грибов. Люди зароптали. Старый Джон склонялся к тому, чтобы пойти и наесться до отвала, а затем отыскать какое-нибудь укрытие, где он мог бы спать, пока снова не проголодается. Но Барл опять заворчал.

Дор, Джон, Джек и два подростка оцепенело последовали за ним. Они шли вверх по склону. По пути попался дождевик – какой-то новый вид, аляповато-красный, растущий не так, как другие. Казалось, он начинал расти еще под землей, пока не пробивался наружу. Его ярко-красная поверхность была тугой и натянутой, как барабан. Барл и все остальные никогда не видели ничего подобного.

Они поднимались все выше. На пути встречалось много съедобных грибов. Племя еще никогда не заходило в эти земли. Барл привел их к такому изобилию еды, о каком они прежде и не мечтали.

Странно, но именно Барл почувствовал внезапную сухость в горле. Он знал, что собирается сделать. Остальные ничего не подозревали, они и подумать не могли, что кто-то решится на такое. Это лежало даже за пределами их воображения.

Поэтому не удивительно, что Барл и сам уже начал сожалеть о своем плане. Он придумал его прошлой ночью. Идея возникла из мыслей о том, как наказать соплеменников за то, что они бросили его. И теперь, пока они шли, он не переставал размышлять об этом. Если бы сородичи начали возмущаться, то парень, пожалуй, дал бы себя переубедить. Но он услышал лишь радостное перешептывание. Здесь обнаружилось много еды. Здесь не встречалось и следа муравьев или опасных жуков. Соплеменники Барла отчетливо видели, что в этом месте почти нет опасностей. Все воспряли духом и решили, что здесь стоит остаться жить.

Но Барл знал немного больше. Здесь попадалось мало насекомых, потому что место уже было занято. И парень прекрасно представлял, кто выходит сюда на охоту.

Барл ожидал, что другие поймут, куда они пришли, когда все спрятались возле глыбы необычного красного дождевика и увидели лысую скалу впереди и обрыв за ней. Даже сейчас они еще могли отступить, но им и в голову не приходило, что намеревается сделать Барл.

Они не представляли, где находятся, пока Барл не поднял руку, требуя тишины, почти на самом краю скалы, возвышавшейся на сотню футов над окружающей местностью, чуть изгибаясь у вершины. Все непонимающе глядели на туман и исчезающий в нем кошмарный пейзаж. Крошечный паучок, недавно вылупившийся из яйца и достигший лишь четырех дюймов в длину, украдкой преследовал еще более маленького клеща. Затем проползла многоногая личинка масляного жука. Эту личинку – на другой планете и совсем другие люди – называли пчелиной вошью. Она могла бы легко спрятаться, но это не входило в ее привычки. Молодой паучок прыгнул, и личинка умерла. Когда этот паучок вырастет, то спрядет себе сеть и сможет уже с безумной свирепостью расправляться с большими сверчками.

Пришедшие с Барлом наблюдали за этой картиной, а потом заметили несколько дюймов грязного шелка, тянущегося за обрывом. Постепенно, один за другим, они сообразили, где находятся, и задрожали. Дор аж посерел. Джон и Джек застыли, парализованные ужасом. Бежать они уже не смогли бы.

Глядя на соплеменников, еще более перепуганных, чем он сам, Барл преисполнился совершенно неоправданной храбростью. Когда он открыл рот, они съежились. Если бы он закричал, то, вероятно, они умерли бы от страха.

Потому что, футов через сорок-пятьдесят, над пропастью висел серо-белый предмет, почти правильный шар, около двенадцати футов в диаметре. В нем виднелось много полукруглых арок. И, хотя все они казались дверными проемами, открываться могла лишь одна.

Эта штука на первый взгляд выглядела странно красивой. Ее держали на весу канаты. Парочка тянулась вниз, к земле, остальные же крепились к краю скалы. Это поистине необыкновенное сооружение, но оно являлось замком людоеда. На его стенах и шелковых шнурах висели ужасные трофеи: задняя нога небольшого жука, надкрылья какого-то летающего существа, раковина улитки – земные улитки вряд ли признали бы в ней своего потомка – и даже валун, весивший порядка сорока фунтов. Там находились останки десятков существ, послуживших пищей чудовищу, обитающему в замке. А на самом длинном шнуре висел высохший скелет человека.

Барл впился взглядом в соплеменников, стиснув челюсти, чтобы не стучать зубами. Как и все, он знал, что малейший шум заставит паука спуститься из замка на скалу по якорным канатам. Люди не смели шевельнуться. Каждый из них – и Барл в первую очередь – знал, что в куполе, среди ужасных трофеев, в роскоши и неге отдыхает чудовище. Оно имело восемь мохнатых лап и морду под стать устрашающей маске. Глаза недобро сверкали над острыми, как иглы, мандибулами. Это был паук-охотник. В любой момент он мог покинуть жилище и пуститься преследовать добычу.

Барл стал жестами отдавать приказы. Одного соплеменника он привел на край пропасти, где крепился конец каната. Нашел валун, оторвал канат и шепотом, не уступающим в свирепости пауку, велел человеку привязать его к валуну. Затем толкнул другого трясущегося соплеменника. Двигаясь дергано и вяло, как неисправный робот, Дор позволил себя отвести к следующему канату.

Барл приказывал безумные вещи. И сам работал негнущимися пальцами, с пересохшим горлом, не зная, сумеет ли осуществить задуманное. План придуманный в гневе, теперь выполнялся в панике. Соплеменники двигались неповоротливо, как мертвецы, и повиновались ему, потому что чувствовали себя, как зомби, неспособные сопротивляться. Но пока годилось и так. Постепенно все канаты привязали к принесенным на самый край пропасти валунам. Теперь лишь они удерживали шелковый шар в воздухе.

Барл поднял руку – все глядели на него отчаянными, застывшими глазами – и резко опустил ее. Один из людей сбросил свой валун в пропасть. Барл пронзительно крикнул, сам почти обезумев от ужаса. Раздался звук рвущейся материи. Все сбросили валуны и побежали, двигаясь, как паралитики, пытавшиеся поскорее покинуть это ужасное место.

Но Барл не мог убежать. Он задыхался, но должен был все увидеть сам. Он глянул вниз в головокружительную пропасть. Валуны падали, ударяясь о стену утеса и таща за собой канаты, разрывавшие шаровидный замок.

Барл торжествующе закричал, но крик тут же застыл у него в горле, потому что шелковый замок людоеда хотя и закачался, но не упал в пропасть. Барл пропустил один канат, скрытый выступом скалы. На нем и повис паучий дом, хаотично раскачиваясь в воздухе.

В нем почудилось какое-то движение. Затем одна из арок-дверей раскрылась, и появился паук. Он мог бы быть напуган, но пауки просто не ведают страха. На все необычное у них один ответ – ярость. Дом висел на одном уцелевшем канате, и паук прыгнул, обхватив его лапами. Он пополз вверх, ядовитые клыки и нижние мандибулы яростно стучали. Косматая шерсть на теле, казалось, встала дыбом от гнева.

Соплеменники Барла уже бежали. Он слышал стук ног, когда они обо что-нибудь запинались. Люди неслись с белыми от ужаса глазами. Парень и сам задрожал. Тело само по себе развернулось и ринулось было прочь. Но, сделав первый шаг, Барл остановился. Перед ним оказался валун, высотой до колена, и беглецу требовалось его обогнуть. Заминка дала время подумать. Барл уже не был прежним, впитавшим страх с молоком матери. Он стал другим человеком, в нем ожила храбрость его предков. Пока парень оставался лишь естественным продуктом окружающей среды, он знал лишь страх, ужас и панику. Но этот, новый Барл действовал на пике отчаяния. Он ухватился за валун, покатил его к обрыву и сбросил вниз на свисающие канаты.

У людей наследственные образцы поведения встроены в нервную систему. Маленький ребенок не кидается бежать, а жмется поближе к взрослому, потому что тот может унести его от опасности. Десятилетний уже убегает сам. Но наступает возраст, когда человеку приходится оставаться на месте и встречаться лицом к лицу с опасностью. Это тоже врожденный инстинкт. Имелся он и у других членов племени, но пока спал. Инстинкты Барла разбудило то, что произошло с ним за последние несколько суток.

Сбросив валун, несколько секунд он слышал лишь булькающие и скрежещущие звуки, издаваемые поднимавшимся к нему пауком. После этого долгое мгновение Барл не слышал вообще ничего… а затем раздался неописуемый шум, когда паук летел сто футов к земле, при этом отбиваясь от валуна, оказавшегося сверху. Следом раздался отвратительный шлепок.

Барл дрожал всем телом. Каждая его мышца напряглась. Но паук так и не показался над краем пропасти.

Лишь минуту спустя Барл осмелился взглянуть вниз с обрыва.

Гнездо, украшенное ужасными трофеями, все еще висело на единственном канате. Но Барл искал взглядом паука. Тот лежал на дне пропасти еще живой. Лапы его дергались, но тело было искалечено и раздавлено.

Пока Барл пытался сделать вдох, к пауку приблизился муравей. Посмотрел на лежащего и заскрипел. Тотчас подбежали другие муравьи. Они беспокойно переминались возле умирающего, пока его лапы не перестали вздрагивать. Затем принялись за работу.

Муравьи начали расчленять мертвого паука, унося по частям в свой город, находившийся на милю дальше.

На вершине утеса Барл с трудом поднялся на ноги и обнаружил, что уже может дышать. Он весь вспотел, но торжество оказалось не менее всепоглощающим, чем страх, постоянно испытываемый людьми на этой планете.

Ни на какой другой планете Галактики человек не мог бы испытать такой триумф, какой ощутил Барл, потому что нигде больше люди не оказывались настолько порабощены окружающей средой. Ни на какой другой планете люди не были брошены на милость природы. Причем природы неимоверно ужасной.

Раньше парень ничем не отличался от остальных, точно так же пугался, и так же стремился спрятаться от опасности. Но судьба провела с ним шоковую терапию. Он сделался похожим на нормального человека, только что прибывшего на забытую планету, но, кроме того, он обладал и подробной информацией об окружающем мире, способной помочь нормальному человеку справиться с кошмарной окружающей средой. Теперь ему оставалось лишь привыкнуть к своему новому состоянию.

Для Барла было бы невыносимо вернуться к прежней жизни.

Он шел за своими сбежавшими сородичами, глубоко задумавшись.

Но он все еще оставался дикарем, и материальное стояло для него на первом месте. Парень остановился, чтобы оторвать большой кусок съедобного гриба, уже пощипанного его соплеменниками. А затем, взвалив его на плечо, он пошел вниз по склону, по земле, что выглядела на удивление свободной от враждебной жизни – из-за паука, долго использовавшего эту территорию в качестве своих охотничьих угодий.

Барл начинал понимать, что его больше не устраивает принадлежать к племени людей, все время убегавших от опасностей. Если один человек при помощи копья или камня может убить паука, то смешно половине десятка людей убегать, оставив одного делать эту работу. Ведь тогда оставшемуся будет труднее.

Барлу пришло в голову, что утром он убил муравьев, покусившихся на его плащ, почти не задумавшись, но ведь больше так никто не поступал. Если бы он заставил соплеменников убивать муравьев длиной с ногу, тогда они сумели бы выстоять против двухфутовых жуков. А если бы они осмелились на это, то могли бы начать нападать и на более крупных существ, а в итоге попытались бороться и с настоящими хищниками.